Текст книги "Фашизм. Тоталитарное государство"

Автор книги: Желю Желев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Вот почему утверждение, что фашистская диктатура является детищем индустриального общества, никакое не преувеличение. Техника XX века не только усовершенствовала диктатуру, но и предоставила ей более эффективные средства, без которых существование фашистского государства в конечном итоге невозможно. Без радио, телефона, телеграфа и кино немыслимы: а) массовая и всеохватывающая пропаганда; б) тотальная слежка; в) механизация деятельности аппарата: г) создание моторизированной армии и руководство ею, а также ежеминутный контроль за ее передвижениями.

Глава четвертая

РАСПАД ФАШИСТСКОГО ГОСУДАРСТВА

1. Отделение фашистской партии от государства

Как нельзя построить законченную фашистскую систему без абсолютной монополии фашистской партии, так нельзя и ликвидировать эту монополию, не отделив фашистскую партию от государства. Каким образом осуществится это отделение – военным ли путем, как в Германии и Италии, или мирным, как в Испании, – зависит от конкретных исторических обстоятельств. Во всех случаях, однако, действует закономерность: без отделения фашистской партии от государства нельзя перейти от однопартийной диктатуры к традиционной буржуазной демократии с многопартийной системой, с гражданскими и политическими свободами (слова, печати, союзов, труда, выбора места жительства и т.д.).

В Испании этот процесс протекает в мирных условиях как результат закономерного созревания внутренних противоречий. Поэтому «испанский вариант» представляет собой особый интерес. Он олицетворяет переход от фашизма к представительным институтам либеральной демократии в чистом виде, без внешних примесей, как это было в Германии и Италии, где объективная логика событий была в значительной степени деформирована внешними обстоятельствами, и поэтому ее нельзя проследить с максимальной точностью и полнотой. Более того, напряженный темп военных действий в конце второй мировой войны не позволил некоторым процессам развиться полностью. Они остались в зачаточном состоянии из-за нехватки времени и отсутствия подходящих условий. Трудно, на пример, предсказать, каким было бы поведение фашистской партии, окажись она в изоляции, отделенной от государства.

В Германии нацистская партия и государство пали одновременно под натиском сил союзников, и если мы говорим об отделении нацистской партии от государства, то имеем в виду план заговора 20 июля 1944 года. В Италии, где военный заговор был успешным, фашистская партия также не была решительно отделена и изолирована от государства из-за присутствия в стране немецких дивизий.

В Испании этот процесс начинается медленно, но уверенно развивается после 1955 года. Вождей Фаланги постепенно смещают с руководящих государственных постов, сама Фаланга начинает терять свое влияния на государство. Последнее перестает быть монопольной собственностью одной партии, что характерно для каждого фашистского государства. Между государственным и партийным аппаратами, так плотно когда-то сросшимися, появляются бреши, партия начинает терять жизненные соки.

В 1956 году тогдашний министр – секретарь Фаланги Арезе с тревогой докладывает Национальному совету (центральному партийному руководству), что партия располагает только пятью процентами мест в главных государственных органах и требует восстановить прежнее положение Фаланги. За это требование он уволен Франко.

В 1957 году, осуществив необходимую подготовку, Франко делает решительный поворот от фашистской диктатуры к военной. Опору он находит теперь не в Фаланге, а в военных и в правом крыле католической церкви, объединившемся в организацию «Опус деи». Фаланга уже ненадежна как массовая политическая база режима, каковой она была в течение десятков лет. С одной стороны, она настолько скомпрометирована морально и политически, особенно своими связями с нацистской партией Германии и фашистской партией Италии, что даже само название «Фаланга» воспринимается как нечто постыдное, позорное. Поэтому правительство переименовывает ее в «национальное движение». С другой стороны, в результате процессов, разлагающих ее изнутри, Фаланга теряет свое влияние, количество ее членов непрерывно уменьшается. Если в свое время она имела, по свидетельству Эйбла Плэна, организации в каждом селении, то теперь она теряет большую часть своих первичных ячеек. Достаточно сказать, что в 5—6 тысячах из всех 9 тысяч городов и сел Испании у нее вообще нет своих организаций.

Курс постепенной изоляции Фаланги от государственных органов ясно просматривается на примере двух последовательных реорганизаций кабинета правительства в 1962 и 1965 годах. В 1962 году число генералов в нем увеличивается с 3 до 7 (26—105). Одновременно с этим Франко устраняет ряд представителей старой фалангистской гвардии, среди которых министр благоустройства городов и бессменный министр информации Ариас Сальгадо.

Вот что пишет об этих реорганизациях кабинета Хосе Гарсиа: «Из 18 министерств прежнего кабинета 8 было заменено. Фаланга, имевшая в правительстве в 1957 году три министерства, сохранила за собой только одно. Теперь большинство министров – представители «Опус деи», кроме того, в правительство было включено пять генералов и два контрадмирала. Важной особенностью стало учреждение в новом правительстве поста заместителя председателя Совета министров, на который был назначен генерал-капитан Муньос Грандес. Бывший командующий «Голубой дивизии» стал вторым государственным деятелем после Франко» (20—454). Иными словами, Франко сделал наследниками франкизма генералов, а не Фалангу.

Вторая реорганизация (1965 год) тоже ущемляет Фалангу. Франко усиливает влияние финансового капитала, чьи интересы полнее всего представляет «Опус деи». Среди вновь назначенных: министр финансов Хуси Хосе Эспиноса, активный сторонник «Опус деи»; министр торговли Фаустиньо Гарсиа Минхо, он тоже связан теснейшим образом с «Опус деи» и банками; министр сельского хозяйства Адольфо Диас Амброна – крупный землевладелец; министр юстиции Антонио Мария Орион и Уркихо – один из могущественных представителей финансового капитала Испании.

Эти факты позволяют сделать вывод, что Франко действительно меняет ориентиры, переметнувшись от Фаланги к военно-финансовому капиталу. Кроме того, они свидетельствуют о разложении, распаде диктатуры, ибо речь идет об отставке ее главной опоры – фашистской партии, прежде владевшей и правившей государством. Отделение фашистской партии от государства означает разрушение фундамента фашистской тоталитарной системы, после чего ее полный крах становится неизбежным.

Фашистская партия – это церковь тоталитарного фашистского государства. Именно она дает идеологическую и политическую санкцию на каждое действие государства. Это не случайное сравнение, речь идет о глубокой аналогии между фашистским государством XX века и средневековой феодальной монархией.

1. Если в феодальной монархии в качестве ее идеологической опоры выступает церковь, то в фашистском государстве – монопольно правящая фашистская партия.

2. Точно так же, как церковь является носительницей духовной реакции (обскурантизма) в средневековом государстве, фашистская партия является носительницей духовной реакции («партийного мракобесия») в тоталитарном фашистском государстве.

3. Как у средневековой церкви инквизиция представляет собой специальный институт преследования идеологических противников или еретиков, так и у фашистской партии есть специальная идеологическая инстанция для борьбы с врагами «государства и народа» – тотальная фашистская цензура и органы госбезопасности.

4. Так же, как феодальная монархия опирается на внеэкономическое, политическое принуждение, хозяйство фашистского государства держится на чисто политическом принуждении: и в том, и в другом случае трудящийся является собственностью государства и обязан подчиняться ему.

5. Как при переходе от феодализма к буржуазному обществу церковь отделяется от государства (это происходит при всех буржуазных революциях), так и переход от фашистской диктатуры к демократии требует отделения партии-монополистки от государства.

Иллюзии части интеллигенции, будто фашизм постепенно эволюционирует в демократию, не оправдался ни в свое время в Италии, ни в Испании. Опыт показывает: фашистское государство не способно демократизироваться и «либерализироваться» (как провозгласил Франко в последний период его жизни). От фашистского государства к демократии ведет только один путь – через распад фашистской системы. Самым важным моментом на этом пути является отделение фашистской партии от государства и переход к многопартийной системе.

2. Фашистская партия в оппозиции к государству

Сразу после отделения от государства фашистскую партию начинают раздирать внутренние противоречия. Прежнее абсолютное морально-политическое единство, которым гордится любая фашистская партия, исчезает «как дым». На его место приходят антагонизм, внутрипартийная борьба, фракции, группы и кружки.

Это естественно. С отделением от государства фашистская партия теряет самые важные рычаги поддержания единства в своих рядах – возможность раздавать государственные посты, полновластие в аппарате насилия и прежде всего в органах государственной безопасности, с помощью которых партийное руководство уничтожало всяких фракционеров в своих рядах.

Говоря о внутренней жизни фашистских партий, мы отметили как характерную особенность отсутствие каких бы то ни было внутрипартийных различий и течений. Обычно фашистская партия едина и монолитна, как казарма. Руководство командует, рядовые исполняют. Высшим проявлением «демократизма» в фашистской партии является иноформирование руководством первичных организаций о мотивах того или иного политического поворота. Однако, если вдруг объявятся фракционеры, «инакомыслящие», партийное руководство, которое одновременно является и правительством, немедленно уничтожает их с помощью государственного террористического аппарата. Иными словами, партийное руководство, овладевшее с помощью партии всем государством, подчиняет себе посредством государственных органов насилия всю членскую массу, превращая ее в послушный механизм.

В свое время руководство Фаланги осуществляло эту работу через партийную (фалангистскую) милицию и карательные взводы, которые находились на полном государственном обеспечении. Потеряв власть над государством, Фаланга лишилась средств на содержание своего террористического аппарата. Она уже не в состоянии раздавать места, пособия, пенсии, поддерживать широкую и надежную социальную базу". Впервые Фаланга оказывается в положении обыкновенной политической партии, вынужденной решать свои внутренние противоречия в открытых публичных спорах и дискуссиях. Партия, лишенная преимуществ и привилегий власти, вынужденно переходит в оппозицию к государству, дабы сохранить себя в качестве политической силы. Находившая ранее социальную опору в государстве или, вернее, посредством государства (раздача служебных мест, привилегий и т.д.), теперь она может рассчитывать только на массы, настроенные враждебно по отношению к официальной власти. Но, чтобы найти в них свою социальную опору, она должна в той или иной степени стать выразительницей их антигосударственных настроений, т.е. открыто перейти в оппозицию. Таков путь Фаланги – из монопольно правящей государством партии она превращается в оппозиционную.

«Определенная часть фалангистской иерархии, пишет Хосе Гарсиа, – сотрудничая раньше с франкизмом, отошла от режима и перешла в оппозицию. «Массы» фалангистской партии пассивно следили за дракой в верхах. «Массы» симпатизировали тем, кто переходил в оппозицию. Так большинство фалангистов оказались в конечном итоге противниками франкистской диктатуры, сторонниками «обновления», «преобразования», «либерализации», замены франкизма другим режимом, который отвечал бы «интересам нации». Подобная Фаланга стала не нужна генералу Франко, и он без особых сожалений расстался с ней» (20—436 и 437).

Вопреки внутрипартийным противоречиям и пестроте направлений и групп Фаланга была едина в одном – в своей враждебности к позднему франкистскому государству. Слева или справа, с прогрессивных или с ретроградных позиций фалангисты систематически критикуют режим.

Интересно привести слова Луиса Гонсалеса Висена, одного из самых влиятельных лидеров левых фалангистов, бывшего начальника охраны Франко: «Зародыш «движения» заключался в Фаланге. Можно утверждать, что Фаланга и «движение» синонимы, их единственная разница в том, что это две различные тактики. Наиболее сильные группы те, которые почти непрерывно держали в своих руках власть в Испании, представляют собой наиболее крайние группировки правых сил и капитализма. Отсюда совершенно естественно, что они стремились извратить провозглашенные Фалангой концепции свободы и ее революционные принципы в области экономики.

В итоге в настоящее время в Испании существуют две различные группы: с одной стороны, фалангисты, требующие свободы и социально-экономической революции, с другой – «движение», чьи правые тенденции вызывают опасные противодействия экономическому прогрессу... У испанских правых сил, – продолжает Л. Гонсалес Висен, – имеются две основные цели: они боролись и продолжают бороться за то, чтобы извратить, распустить или расчленить движение, которое попыталось бы совершить экономическое преобразование страны. Они также выступают и против распространения идей, которые привели бы к созданию институтов свободы» (20—435).

Л. Гонсалес Висен хочет возродить старую, «подлинную» Фалангу времен Хосе Антонио Примо де Риверы, в чьей программе были некоторые антикапиталистические тенденции. Это утопическое желание, так как Фаланга за четверть века сотрудничества с государством более чем скомпрометировала себя, чтобы возродиться на чистой и непорочной идейно-политической основе. Здесь нам кажется более интересным противопоставление и враждебное отношение левых фалангистов к государству. Оппозиция режиму выражена более четко в программе левых фалангистов, изложенной в статье того же Л. Гонсалеса Висена. В ней можно прочитать следующее: «Мы боремся против всякого рода случайного и диктаторского правительства... Мы противники правительства, которое под предлогом улучшения экономики страны делает все в ущерб самым бедным классам» (20—436).

Оппозиция левых фалангистов по отношению к фашистскому государству иногда принимает весьма острые и дерзкие формы. Один из них, некий Хосе Рамон Алонсо Урдиалес, во время торжественного собрания по случаю годовщины смерти основателя Фаланги крикнул прямо в лицо Франко: «Предатель!», за что был приговорен к 12 годам строгого тюремного режима (26—96).

Франкистский журналист Антонио Хименес Перикас также приговорен к 10 годам строгого тюремного режима. Сын Санчеса Массаса, одного из основателей Фаланги, студент Хосе Антонио Санчес Массас Ферлосио (видимо, он назван в честь основателя Фаланги!), осужден за «нелегальную пропаганду». Автор фалангистского гимна «Лицом к солнцу», писатель Дионисио Ридроехо, публично осудивший убийство коммуниста Хулиана Гримау (члена ЦК КПИ), несколько месяцев находится под арестом.

Процесс «о подстрекательстве» крестьян был начат «против одного из основателей Фаланги – директора «Гасета рураль» графа Монтарко» (26—98).

Лабаде Отермин, также один из представителей старой фалангистской гвардии, член Национального совета Фаланги, гражданский губернатор Астурии на протяжении многих лет выступает против официальных профсоюзов, заявляя, что они «потеряли свое лицо и престиж, полностью перейдя на службу правительству, которое использовало их, скорее, как политический инструмент, нежели как средство выражения чаяний трудящихся» (26—98). Он выступает за реформацию профсоюзов, чтобы «выборная линия возобладала над политической линией, которая сегодня является господствующей» (26—98).

Даже Хосе Солис Руис, до недавнего времени секретарь Фаланги, позволил себе заявить в международном клубе печати в Мадриде по поводу забастовок рабочих: «Недостаточно запретить забастовку, надо установить систему, которая сделала бы ее ненужной» (26—99).

Кроме индивидуальных актов оппозиционного отношения к правительству и его политике, фалангисты, особенно левые, выражают и коллективные протесты, присоединяясь к рабочим демонстрациям. «В первомайском обращении к испанским трудящимся в 1963 году рабочая профсоюзная оппозиция отмечает, что в забастовках «кое-где принимали участие так называемые «левые фалангисты», которые сегодня ощущают себя все более отдаленными от режима».

«Левые фалангисты» выступили с критикой правительства. 52 человека – среди них президент кружка Хосе Антонио и семь членов кортесов – направили Хосе Солису Руису письмо, в котором подчеркивалось: «В течение последних шести лет правительственная политика довела рабочих до неповиновения, не оставив им иного средства, кроме бунта, в результате Испания и весь мир узнают об их несогласии с этой политикой...» (26—97).

3. Распад системы массовых официальных организаций

Вслед за фашистской партией распад охватывает систему официальных массовых организаций, которые остаются без политического руководства и контроля. Отделение фашистской партии от государства (и особенно его враждебное отношение к ней) ведет к быстрому разоблачению антирабочего характера «вертикальных профсоюзов». Пропадает весь идеологический гарнир, которым фашистская партия в течение десятилетий заботливо украшала «профсоюзное блюдо», дабы прикрыть подлинную природу и функции «вертикальных профсоюзов». Они тоже начинают отходить от государства и выступать против него.

Так осуществляется процесс, обратный тому, который протекал на этапе восходящего развития фашистского государства, когда оно, прибирая к рукам массовые организации, превращало их из орудия грудящихся в орудие против трудящихся. Теперь происходит обратное: отделяясь от буржуазного государства и противопоставляя себя ему, профсоюзы снова становятся орудием трудящихся против государства. Из резерва государства, использовавшего их для подавления своих противников, они превращаются в его врага, против которого оно вынуждено бросать вооруженную полицию и армию.

Этот процесс превращения во врага принимает разнообразные формы – от политических демонстраций и собраний до создания новых массовых организаций.

Основной, ярко выраженной тенденцией является отказ от прежних принципов официальных организаций, роспуск самих этих организаций и создание вместо них новых массовых объединений трудящихся и молодежи на демократических началах и на основе полной добровольности.

Студенты, например, массово бойкотируют СЭУ (Испанский университетский профсоюз), основанный в 1936 году Фалангой как обязательный профсоюз испанских студентов: власти зачисляли в его ряды каждого поступившего в университет. Неизменными требованиями студенческих демонстраций 1956-1957 годов стали: упразднить СЭУ и создать свободные профсоюзы, восстановить автономию университетов, вернуть гражданские и политические свободы и т.д. «К концу 1964 года выход факультетских студенческих организаций из СЭУ стал почти повсеместным явлением» (26—39). Поэтому в 60-е годы СЭУ не без основания называют «тонущим кораблем». Студенческие организации, покинувшие СЭУ, объединяются в Свободную ассамблею студентов, которая в ходе борьбы сформировалась стихийно как новая демократическая форма студенческого профсоюзного движения.

В начале 1965 года 4-я Свободная ассамблея студентов (предыдущие состоялись в 1956, 1962 и 1964-м) приняла заявление, в котором изложена программа нового студенческого движения: «1) профсоюзная свобода, понимаемая как создание автономного, демократического, представительного, свободного и независимого профсоюза, не подверженного никакому политическому или академическому насилию; 2) всеобщая амнистия для всех находящихся под следствием, в заключении или оштрафованных студентов; 3) свобода волеизъявления в университетах; 4) свобода ассоциаций в университетах; 5) солидарность с трудящимися, выступающими с теми же демократическими требованиями» (26—40 и 41).

27 февраля 1965 года на собрании в одной из аудиторий Мадридского университета 4-я Свободная ассамблея объявила себя «высшим представительным органом нового независимого, демократического студенческого профсоюзного движения» (26—41).

Впоследствии все демонстрации, забастовки и акции протеста проводятся под руководством соответствующей ассамблеи студентов. «2 марта 1965 года, в День студента, несколько тысяч студентов Мадрида по решению 4-й Свободной ассамблеи выходят на демонстрацию против репрессий и клеветнической кампании во франкистской печати. Перед зданием управления печати студенты рвут и топчут ногами официальные франкистские газеты. Против демонстрантов брошена вооруженная полиция.

...События продолжают развиваться. 22 и 23 марта в Барселоне созвано первое национальное координационное совещание представителей университетских округов Мадрида, Барселоны, Бильбао, Саламанки, Валенсии, Овьедо, Сарагосы, Вальядолида. Это делегаты высших учебных заведений, объявивших о своем выходе из СЭУ. Они принимают манифест, в котором говорится, что «для студентов СЭУ давно мертв», а также заявление о принципах – в нем подробно излагается организационная структура нового, свободного, независимого и демократического Национального профсоюза студентов. На барселонском совещании впервые слились воедино голоса свободных ассамблей, и этот мощный голос отразил всю широту и силу антифранкистских студенческих демонстраций.

Франкистскому правительству пришлось признать официально крах СЭУ. 2 апреля 1965 года Совет министров утвердил так называемый «постановляющий декрет о профессиональных ассоциациях студентов». Его цель – отменяя старое постыдное название и провозглашая формально выборность руководства студенческих сообществ сверху донизу, попытаться сохранить саму систему правительственного контроля над всей студенческой организацией (26—41 и 42).

Разумеется, свободные студенческие организации категорически отвергают правительственный декрет и фактически в испанском университете наряду с умирающим СЭУ действуют свободные, независимые демократические профсоюзы, выражающие интересы студентов.

Процесс создания Свободной ассамблеи студентов схож с процессом образования Рабочей профсоюзной оппозиции. Обе организации являются отрицанием «вертикальных профсоюзов» и существуют наряду с ними. Таким образом в системе массовых организаций возникает своеобразное «двоевластие». С одной стороны, официальные профсоюзы, силой навязываемые рабочим (как и студентам) государственной властью, с другой – «рабочие комиссии» в рамках государственных профсоюзов, которые выбирают сами рабочие. Рабочие комиссии выражают интересы рабочих и действуют от их имени, когда необходимо обойти навязанное руководство во время забастовок, бойкотов или политических демонстраций.

Отсюда и противоречивое положение рабочих комиссий. С точки зрения государства и его профсоюзной политики они нелегальны, власть преследует их. Но поскольку они руководят крупными забастовками, работодатели и власти вынуждены вести с ними переговоры, фактически признавая их подлинными представителями рабочего класса. Говоря о статусе рабочих комиссий 60-х годов, X. Гарсиа даст им точную характеристику: «Испанский пролетариат нашел удачное средство замены фашистских профсоюзов своими органами борьбы, заставившими признать себя «де-факто». Это было еще одно важное завоевание испанского рабочего класса. Благодаря рабочим комиссиям профсоюзная оппозиция, не став официально признанной, перестала быть и нелегальной» (20—453).

Сантьяго Каррильо, генеральный секретарь КПИ, в своей книге «После Франко – куда?» возлагает большие надежды на эти комиссии как организационное оружие рабочего класса для ликвидации корпоративной системы: «Вертикальные профсоюзы» в агонии. Своими комиссиями рабочий класс создает условия для создания единых, независимых, свободных и демократических профсоюзов, классовых профсоюзов, которые будут защищать его интересы, помогать в борьбе за построение общества без эксплуататоров и эксплуатируемых» (46—44).

Рабочая профсоюзная оппозиция доказала на практике, что она подлинный руководитель пролетариата, выразитель его интересов. Она взяла на себя руководство крупными забастовками в 1957, 1958, 1961, 1962 годах, вынудившими правительство вывести на улицы полицию и войска. Забастовка в 1962 году, начатая шахтерами Астурии, длилась почти два месяца, она заставила правительство повысить заработную плату, установить ее минимум для всех рабочих. Авторитет рабочей оппозиции на этом этапе настолько возрастает, что она действует фактически как представительный орган. В ноябре 1962 года представители рабочей оппозиции из Астурии, Мадрида, Каталонии, Басконии и Андалусии проводят нечто вроде национальной конференции, на которой обобщают опыт прошедших по всей стране забастовок и принимают целую программу, закрепляющую достигнутые позиции.

Смысл борьбы за превращение официальных профсоюзов из орудия государства в орудие трудящихся против государства лучше всего сформулирован в требованиях студентов пятнадцати факультетов Мадридского университета: «СЭУ до сих пор представлял правительство перед студентами. Мы хотим, чтобы наши профсоюзы представляли студентов перед правительством» (20—456 и 457).

4. Военная диктатура – переходное звено от фашизма к либеральной демократии

Испания 50—60-х годов переживает тот этап разложения фашистского государства, когда оно теряет свою массовую опору и свои самые важные институты: сильную фашистскую партию и систему официальных массовых организаций. Оно деградирует до обыкновенной военной диктатуры, которая держится на полиции и армии.

В том, что это действительно так, можно убедиться на примере всех значительных демонстраций и забастовок в Испании в 50—60-е годы. Правительство неизменно вводит в действие террористический аппарат государства, чтобы противостоять массам. У него нет других средств.

Страна, где возможны забастовки и массовые общенациональные политические демонстрации, не может рассматриваться как фашистское государство, в точном смысле слова. Тоталитарное фашистское государство располагает средствами не только для ликвидации в зародыше любого протеста, но и для того, чтобы вообще не допустить появления такого зародыша. С помощью железной системы контроля над гражданским обществом оно успевает ликвидировать само намерение выступить против режима. Поэтому в любом подлинно фашистском государстве создается впечатление, что сопротивление вообще исчезает, возникает иллюзия, что нет недовольных, так как никто не поднимается на борьбу. Однако все объясняется полным отсутствием каких бы то ни было условий для борьбы. Пророческими в этом смысле оказались слова о полноте будущей фашистской диктатуры, напечатанные в итальянской газете «Стампа» 18 июля 1922 года: «Фашизм это движение, стремящееся всеми законными и незаконными средствами завладеть государством и подчинить себе жизнь нации, чтобы установить неограниченную и безраздельную диктатуру. Главным средством для достижения этой цели является согласно программе и духу, царящему среди его вождей и последователей, полное уничтожение всех гражданских и личных свобод, иными словами уничтожение всех либеральных завоеваний итальянского Рисорджименто.

Когда диктатура будет установлена настолько прочно, что смогут существовать только такие институты, совершаться только такие действия, произноситься только такие слова, которые будут проникнуты духом безусловной преданности и подчинения фашизму, тогда последний согласится приостановить насильственные действия, так как для них уже не будет объекта, однако он сохранит за собой право в любой момент начать их снова, при первых признаках возобновления сопротивления» (2—213).

Италия и Германия пункт за пунктом подтвердили эти пророческие слова, сказанные еще на заре фашизма. В зените своего развития эти государства достигли такой полноты диктатуры, что сопротивление практически исчезло.

То обстоятельство, что франкистское государство 50-60-х годов чаще выступает против трудящихся, их забастовок и демонстраций, не означает, что террор нарастает, просто он становится явным, происходит на глазах у широких народных масс. Это свидетельствует о том, что уже созданы условия для борьбы против государства и оно вынуждено все больше и больше раскрывать свой антирабочий и антидемократический характер.

Террор в условиях военной диктатуры принимает подчас более острые формы, но ему никогда не достичь полноты и всесторонности террора при фашистской системе. Если фашистское государство может одновременно и систематически осуществлять идеологический (с помощью монопольной пропаганды и образовательной системы), политический (через систему массовых организаций) и военно-полицейский террор, то государство военной диктатуры располагает только последней – военно-полицейской формой террора: у него нет системы массовых организаций, чтобы держать в повиновении гражданское общество; его пропаганда, утерявшая в большой степени свой монопольный характер, потеряла доверие граждан, эффект от нее скорее отрицательный, чем положительный. Против военной диктатуры выступает гражданское общество, оно постоянно атакует ее индивидуальными, групповыми или массовыми действиями. Диктатура вынуждена обороняться только с помощью своего террористического аппарата. Она все еще наказывает (и очень жестоко!) своих противников и критиков, как это было в случае с зверски убитым Хулианом Гримау, но не может остановить нарастание протестов. Военная диктатура вынуждена постоянно обороняться от публичной критики, фашизм вообще не допускает ее. Поясним это на примерах из литературы, посвященной послевоенному периоду франкистской Испании. Советские журналисты Н. Гренадов и И. Ксенофонтов приводят следующий пример как особо типичный для Испании 60-х годов: «Однажды мадридцы, раскрыв очередной номер еженедельника «Доминго», не увидели на его обложке фамилии редактора Хуана Родригеса. Дело заключалось в том, что в предыдущем номере была помещена карикатура из одного венесуэльского журнала, которая изображала генерала с многочисленными орденами на груди и в которой власти усмотрели покушение на престиж испанского главы государства генерала Франко. Этот неосторожный юмор обошелся редактору в 50 тысяч песет с понижением в должности» (26—108).