Текст книги "Золото глупцов"

Автор книги: Жанэт Куин-Харкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Жанэт Куин-Харкин
Золото глупцов

1

В четверг, 18 апреля 1849 года, Хью Грен-вил сбежал из дома. Это было больше похоже на поступок маленького мальчика, чем отца семейства. Либби Гренвил записала в своем дневнике в тот вечер: «Хью сегодня сбежал».

После того как пришло письмо, Либби узнала, что что-то не так. Она сидела у зеркала в спальне родительского дома. Либби увидела своего мужа, вошедшего в комнату с письмом в руках. Через отражение зеркала она наблюдала, как он бросил взгляд на надпись на конверте, распечатал, прочитал про себя, поморщился и сунул конверт в карман.

– От кого это? – спросила она.

– Это неважно, – ответил Хью.

– А по-моему важно! – парировала Либби. – От любовницы, о которой ты хочешь, чтобы я не знала.

– Да нет, ну что ты! – сказал Хью.

– Письмо от моего брата, если уж ты такая любопытная.

– Это тот, что в Англии?

– Да.

– Но тебе давно никто не писал.

– Ну вот брат и сподобился.

– Ну?..

– Я тебе потом все объясню.

– Какой ты противный! – сказала Либби, вставая и подходя к нему. – А почему ты сейчас не можешь сказать?

– Потому что в этом доме слова нельзя сказать.

– Ах, дети! – голос матери Либби летел вверх по лестнице впереди ее тяжелых шагов.

Хью посмотрел на Либби:

– Ну, видишь, что я тебе говорил, а?!

– Детки, вы там? – прозвучал высокий голос матери Либби, и Харриет Парсон вошла, не дожидаясь ответа. Раньше, когда была помоложе, она, возможно, была похожа на теперешнюю Либби. У нее хорошо сохранился цвет лица. В ее огненно-рыжих волосах седины была самая малость. С годами из-за долгого сидения и пирожных с кремом она располнела и у нее появилась одышка.

– О, посмотрите на себя, вы еще не готовы, – сказала она с раздражением.

– Готовы? К чему? – спросил Хью.

– Я вчера напоминала тебе за обедом, что у нас ленч с Робертсонами. Я уже послала за экипажем.

Либби предостерегающе посмотрела на него.

– Сейчас поедем, мама, – сказала Либби.

– Если вы меня простите, мамуля, я пропущу этот ленч, – сказала Хью. – У меня что-то нет настроения быть на людях.

– Кэтрин Робертсон будет очень расстроена, – сказала Либби, улыбаясь.

– Как мне хочется, чтобы ты повлияла на Хью, – проговорила миссис Парсон, когда колеса отъезжающей кареты застучали по булыжной мостовой.

– Он просто не может продолжать отвергать такие приглашения. Они так полезны, ведь кузен мистера Робертсона издает журнал… ну, как он называется?

– Мам, это скучно. Ты предлагаешь, чтобы Хью писал статьи для журнала?

– По крайней мере, они хорошо платят.

– Мне неприятно думать о том, что Хью будет вечно от нас зависеть.

– А он и не зависит, – сказала Либби, – Хью поэт, а не заказной писака.

– Поэту нужно время, чтобы стать известным. Он займется чем-нибудь другим? Ведь твой отец предлагал ему неплохую работу, и у него много связей в мире бизнеса.

– Мам, ты можешь представить Хью в мире бизнеса?! – воскликнула Либби, смеясь.

– Да он забудет, в каком офисе работает, или увидит радугу и будет смотреть на нее часами, пока его стол не завалят работой. Он не такой, как отец, и никогда им не будет.

– Мне очень жаль, но очевидно, что твой отец разочаровался в нем.

– Если я не ошибаюсь, то папа был под впечатлением от него с самого начала, да и остальные тоже.

– Каждый говорил, что он покажет себя, – перебила миссис Парсон. – Откуда нам знать?

– Может, он раскроет себя, если у него будет больше свободы, – сказала Либби. – Ему нелегко жить в доме у других людей, ты же знаешь.

– Но если ты не будешь жить с нами, то будешь голодать, – отрезала миссис Парсон.

– Ведь так?!

– Ты постоянно об этом твердишь, – недовольно ответила Либби.

– Либби, дитя мое, я не хотела расстраивать тебя, – миссис Парсон положила свою пухлую руку на руку дочери.

– Я только хочу, чтобы моя маленькая девочка была счастлива!

– Я счастлива, мама, – сказала Либби, убирая свою руку. – Или я была бы счастлива, если бы ты поняла, что мне уже двадцать пять и я уже не твоя маленькая девочка, как тебе до сих пор кажется.

– Не сердись на меня, – сказала мать, поднося свой кружевной платочек к лицу, как будто собиралась расплакаться. – Это потому, что ты значишь для нас больше, чем весь этот мир, и мы хотим, чтобы у тебя было все самое лучшее. Мы хотим видеть тебя хорошо устроившейся в своем собственном доме, с хорошим будущим для наших внуков, но кажется, что Хью даже и не пытается…

– Я знаю, мама, – сказала Либби.

– Это для него сложно, но думаю, что вряд ли он добьется того, чтобы иметь известное имя в поэзии.

Экипаж оставил позади высокие кирпичные дома и приближался к более просторной части города.

Миссис Парсон снова вздохнула.

– Если бы ты вышла замуж за Роджера Кемпа. Он боготворил тебя, ты знаешь, и посмотри, где он теперь… – она помахала в направлении одного из особняков. – Или Эдвард Нотс. Семья Нотс гордится им. Его адвокатская практика процветает, как они говорят.

– Они оба были скучные, – сказала Либби.

– А ты была всегда упрямой. Ты всегда думала, что ты лучше всех все знаешь. Вспомни, что о тебе сказала мисс Дэнфорд.

– Она сказала, что я плохо кончу, – ответила Либби со смехом.

Мисс Дэнфорд была ее первой воспитательницей, очень строгой и без чувства юмора. Ее наняли, чтобы ока сделала из Либби королеву общества в Бостоне. Либби просто претило от подобной перспективы. Их противостояние продолжалось два года, и Либби вышла победителем, а мисс Дэнфорд капитулировала и уехала.

Либби улыбнулась при воспоминании о мисс Дэнфорд.

Экипаж повернул на подъездную дорогу, посыпанную гравием, и вскоре они обнимались, приветствуя друг друга, на веранде дома.

– Либби, я должна сказать, что ты замечательно выглядишь, – промолвила миссис Робертсон. – Такая юная, едва ли кто-нибудь вообразит, что ты мать двух маленьких девочек. Я знаю, что Кэтрин завидует твоей фигуре. Ей было трудно восстановить фигуру после того, как родился Освальд.

Либби улыбалась.

– Бедненькая Кэтрин, – сказала Либби.

Миссис Робертсон взяла ее за руку и повела в оранжерею, где среди растений были специально поставлены столы для ленча.

– Конечно, Освальд такой большой ребенок, – продолжала она, – больше десяти фунтов. Кэтрин и Роджер так счастливы, что у них родился ребенок. Полагаю, Хью хотел бы, чтобы следующим был мальчик, и у него будет прекрасное аристократическое английское имя. А где дорогой Хью?

– Работает над новой поэмой и приносит вам свои извинения, – сказала мать Либби.

– Вы должны сказать, где приобрести издание его поэмы. Я с удовольствием поражу своих гостей тем, что я на самом деле знаю живого поэта. Каждый думает, что все они поумирали.

«Как это Хью всегда удается избегать подобных визитов, а я что? – грустно размышляла Либби. – Но это же все-таки лучше, чем сидеть дома».

Кэтрин вошла в комнату, держа на руках Освальда.

– А где Хью? – спросила она, когда Либби поцеловала ее в щеку.

– Работает и приносит свои извинения, – ответила Либби.

Кэтрин отдала ребенка старшей тетушке и взяла за руку Либби.

– Давай прогуляемся перед ленчем по парку? – предложила она. – Нам с трудом удавалось видеть друг друга из-за этих домашних хлопот. Трудно вспомнить то время, когда мы были так беззаботны.

Открыв стеклянные двери террасы, они пошли по тропинке, выложенной камнем между цветочными клумбами.

Цвела сирень, и «свечки» конского каштана украшали большие тенистые деревья. В саду стоял опьяняющий весенний запах. Либби улыбалась Кэтрин. Бывало, ее забавляло, что родители считали их лучшими подругами, а они никогда ими не были. Они были конкурентками в борьбе за лучшее, были заклятыми врагами, но они вращались в обществе, где царили вежливость и светский лоск, и их словесные «дуэли» не досягали ушей окружающих.

– Посмотри на свою тонкую талию, – сказала Кэтрин. – А. я никак не могу восстановить свою фигуру после рождения Освальда. Но я не могу ждать, пока опять забеременею. По меньшей мере это было бы неплохим предлогом, чтобы не носить эти ужасные корсеты.

– Я бы лучше носила корсеты, – сказала Либби. – Мне было ужасно плохо при последних родах.

– Но это было четыре года назад, Либби, – укоризненно ответила Кэтрин. – Я не знаю, как тебе надолго удается избегать этого.

– Хью не хочет, чтобы я постарела до времени от вынашивания детей. Он говорит, что мы не животные.

– Тогда мой Роджер, должно быть, животное, – сказала Кэтрин и засмеялась. – Он не может ждать, чтобы не запустить в меня свои когти снова после Освальда. Но я полагаю, поэты – другие люди. Хью всегда был похож на книжных положительных героев. Я знаю, – добавила она, – он хотел бы повидаться с нами. Хью так хотел увидеть Освальда.

– Да, я тоже так думаю, – сказала Либби, пытаясь скрыть улыбку. Она чувствовала себя победителем, вспоминая о том, как Кэтрин хотела Хью.

Как-то семья Кэт пригласила Хью на литературный вечер в доме Либби. Отец Либби тогда весьма боготворил культуру и искусство.

– А вот талантливый молодой поэт, только что приехавший из Англии, – объявил отец Кэтрин.

Либби была в восторге и от Хью, и от его манер. Когда он читал свои стихи, его голос был так мягок и элегантен, что Либби была готова слушать всю ночь. Она наблюдала за ним: космы его мальчишеских волос, спадающие на лоб, его глаза – черные и немного затравленные. Тогда-то она самоуверенно и решила, что выйдет за него замуж. Но и Кэтрин тоже влюбилась в Хью. И как раз это подтолкнуло Либби к принятию быстрого решения.

Ей было семнадцать. Она была уверена в том, что знает все, что нужно знать о жизни.

Теперь, спустя восемь лет, ей было тяжело признать свою ошибку. Она подозревала, что Хью никогда не будет таким желанным, каким она когда-то его полюбила.

Он был даже более мечтателен, чем поэт, очаровательный малыш, который никогда не вырастет, человек не от мира сего.

На него было трудно сердиться, когда он поступал безответственно.

Как-то Хью купил ей кашемировую шаль, которую ей очень хотелось иметь.

Ему было безразлично то, что у них не было денег на шаль. Он поставил Либби перед выбором: либо вернуть шаль, не говоря ему об этом, либо выклянчить у ее родителей еще денег. Она терпеть этого не могла. Либби унаследовала от отца не только сильную волю, но и гордость.

Вернувшись после прогулки по саду в дом, Либби услышала, как ее мать говорила миссис Робертсон:

– Бедное дитя. Конечно, мы сделаем все, что сможем.

Либби поняла, что разговор идет о ней.

– Но ты знаешь, какая она – никогда никого не слушает. Отец пытается посоветовать ей…

«Слушай отца» – это были любимые слова матери.

Отец любил читать нотации по любому поводу: как правильно кормить малыша, как надо носить шляпку…

Для матери Либби отец был самый умный, самый обожаемый человек – она готова была слушать его часами.

Либби не была столь послушна, как мать, и часто выходила из комнаты, чтобы не разразился скандал.

Миссис Робертсон собрала всех за столом. Либби сидела между Кэтрин и полковником Хардвиком. Она вежливо отвечала на вопросы, но мысли ее были где-то далеко. Она опять вспомнила о письме. Почему Хью не поделился с ней? За все восемь лет их совместной жизни она не могла вспомнить, чтобы была хоть какая-то связь с родственниками мужа. Он говорил, что поругался после большого скандала и порвал с ними отношения.

Ленч затянулся, а когда они вернулись домой, оказалось, что Хью ушел на прогулку.

Только вечером в спальне, готовясь ко сну, она снова смогла спросить его о письме.

– Ну и что там в письме? Плохие новости? – спросила Либби.

– Наоборот – хорошие. Мой отец умер.

– Но это ведь…

– Я ненавидел отца. Он ненавидел меня. Когда я уезжал в Америку, его последние слова были: «Либо возвращайся мужчиной, либо вообще не возвращайся». Я был не таким, как он. Мне не нравилось убивать животных ради собственного удовольствия и заниматься другими неприятными мне вещами, которыми положено заниматься английским джентльменам.

Он засмеялся.

Воцарилась тишина. Либби ждала, когда он еще что-нибудь скажет. За закрытой дверью она слышала, как идут в холле часы, оставшиеся еще от деда. Их глубокий «тик-так» стал сердцем всего дома.

– Но он простил тебя перед смертью? – спросила Либби, не в состоянии терпеть тишину.

– Я не знаю, – ответил Хью. – Полагаю, он умер, думая, что я безнадежный неудачник.

– Ну, а каковы хорошие новости? – требовательно спросила Либби, исчерпав терпение.

– Мой брат получил наследство и думает, что ко мне отец был несправедлив. Брат предлагает мне собственность.

– Какую собственность?

– Вполне неплохую, – сказал Хью. – Крокхэм Хол в Вилтшире – милый, большой, элегантный дом. В таких живут англичане и такие копируют в Америке. Тебе бы понравился.

– Но это же здорово! Большой дом, подальше от родителей. Мир и тишина, чтобы тебе писать стихи. Разве ты не счастлив? На твоем месте я бы прыгала от радости. Разве ты не хочешь домой? Я думала, ты мечтаешь об этом?

– Но не так, как ты думаешь, – сказал Хью со вздохом. – Как я могу вернуться? Ведь я полностью зависим от тестя – в хлебе с маслом и в крыше над головой.

– Но отец знает и понимает, что поэты не становятся знаменитыми за ночь, – сказала Либби. – К тому же великие поэты имели своих покровителей, даже Шекспир.

– Да, но им удается что-то опубликовать по случаю, чтобы доказать этим, что они не зря получают деньги, – безнадежно сказал Хью. – Что я могу представить из работ, написанных за все время здесь, в Америке? Только пару незначительных стихов, напечатанных в таких же, никому не известных журналах?

– У тебя есть и дети – твое высочайшее достижение, – Либби подумала, что Хью рассмешат эти слова или он погладит ее волосы и скажет, что для него они дороже золота, но он отвернулся и уставился на стену.

– Я вернусь домой ни с чем, а люди будут шептаться за моей спиной, будут говорить, что вот человек, который обрек бы жену и детей на голод, если бы не его тесть.

– Ты сделал все, что мог, Хью, – сказала Либби. – Ты не подходишь для обычной работы. Я понимаю, и когда-нибудь ты им покажешь. Ты напишешь великое произведение, и они в один голос будут утверждать, что никогда в тебе не сомневались.

– Иногда я думаю, – мягко сказал Хью, – не обманываю ли я себя? Может, я и не гений, но одно я знаю точно – я не поползу за милостыней к своему брату.

– Значит, ты отвергаешь его предложение? – спросила Либби.

– Потише, Либби, – предупредил Хью, прикладывая палец к губам. – Я не хочу, чтобы нас услышали.

Либби вздохнула и опустилась на мягкие подушки.

– Я не возвращусь нищим. Если бы я знал, как мне стать равным брату, высоко держать голову, я бы поехал туда первым пароходом, но я не могу написать за вечер еще один «Потерянный рай» и вообще не хочу больше об этом говорить, – сказал Хью и перевернулся на другой бок.

Либби лежала, уставившись на тень от деревьев на потолке, качающуюся от ветра. Она осторожно повернулась и посмотрела на мужа, который притворился спящим. Дыхание было медленным и ритмичным.

«И что мне с тобой делать? – думала Либби. – Сколько это может продолжаться?»

Она прильнула к нему и обняла его. То, что он не шелохнулся, убедило ее, что либо он действительно спит, либо притворяется спящим. Либби вспомнила разговор с Кэтрин. Она не сказал Кэтрин правду. Хью всегда говорил, что у Либби хорошая фигура, а на самом деле у него отсутствовало желание заниматься сексом. После Иден – их первенца – он признался, что он больше создан из духа, чем из плоти. Либби, наоборот, обнаружила, что она полностью из плоти. Ночами она не спала, желая удовлетворения.

Либби крепче обняла его, но он продолжал мирно посапывать. У Хью была хорошая способность отстраняться от того, что ему не нравилось. Они могли спорить, говорить о кредиторах, больном ребенке, а через две минуты Хью уже спал мертвым сном в отличие от Либби, которая не могла успокоиться. «Один из нас реалист, – думала она, – хотя иногда казалось, что они поменялись местами. Я всей душой хочу начать новую жизнь, а Хью говорит о том, что он неудачник. У нас был бы свой собственный дом. В доме будет большой обеденный стол, за которым они будут веселиться, поднимать тосты и общаться с хорошими людьми». Либби улыбнулась и заснула. Проснувшись утром, она обнаружила, что Хью уже ушел.

2

Сначала исчезновение мужа не волновало Либби. Она предполагала, что он хотел уединиться и все обдумать. Он это уже делал раньше, блуждая часами по берегу реки Чарльза, чтобы пришло вдохновение, которое исчезало после очередной нотации отца на тему, как стать человеком.

Наступил вечер, а Хью все не появлялся, Либби инстинктивно проверила его шкаф. Часть вещей отсутствовала, но не все, чтобы подумать, что он ушел навсегда.

– Где папа? – спросила семилетняя Иден, когда Либби поцеловала девочек перед сном.

– Скоро вернется, – сказала Либби, взбивая подушку Иден.

– Я не засну, пока папа меня не поцелует, – проговорила Блисс. Она была упрямая, вся в мать, и всегда поступала по-своему. – Не засну, пока он не придет.

– Не глупи, – отрезала Либби. – У отца дела, и он может задержаться на несколько дней. Ты же не хочешь так долго не спать?

– Мне все равно. Он со мной не попрощался. Я надеюсь, с ним ничего не случилось!?

– Ничего плохого, спи. – Либби погладила ее по голове.

Если Блисс унаследовала от матери ее характер, то Иден унаследовала ее привычку обо всем волноваться.

Уже в семь лет у ребенка появились морщинки на лбу. Ссоры из-за денег, которые она не могла не слышать, расстраивали ее. Когда у младшей сестренки была ветрянка, Иден просидела у ее кровати три ночи и сама заразилась от нее.

Либби стояла в дверях, глядя на детей. Она думала, какие они красивые, и удивлялась, как ее тело смогло сотворить такие чудеса. У Иден были карие глаза, такие же большие, как у отца, а Блисс, спасибо Господу, не была такая рыжая, как мать, а была как блондинка с обложки рекламного журнала.

«Не волнуйся, все будет прекрасно», – успокаивала Либби себя.

Ей удалось скрыть волнение за семейным обедом. Ее родители любили компанию, вот и сейчас за столом сидело около двенадцати человек, и пустовало только одно место – место Хью.

– У Хью, возможно, какое-то дело, – объяснила Либби своему отцу.

– Дела? Какие дела? – скептически произнес отец.

– Он получил приятную новость из Англии. Оказывается, у него есть собственность.

– И где же? – удивленно спросила мать.

– Узнаем, когда он вернется, но думаю, это будет не сегодня, – сказала Либби.

Обед продолжался, и Либби ловила себя на мысли, что у нее на лице какая-то глупая, искусственная улыбка. Каждый раз, услышав шаги, она поднимала голову в надежде увидеть Хью. Молодой адвокат, друг семьи, Эдвард Персиваль Нотс рассказывал Либби какую-то историю об одном гарвардском шутнике.

Либби вежливо улыбалась. Эдвард встал.

– Вы не хотите прогуляться по саду, миссис Гренвил? Сегодня так тепло для апреля, и я даже отсюда чувствую запах жасмина.

Либби было трудно ему отказать.

– А теперь не скажете ли вы мне, что случилось, – сказал он, когда они уже были довольно далеко от дома.

– Что случилось? – спросила Либби. – А что должно случиться?

Эдвард улыбнулся. У него было такое чистое мальчишеское лицо даже сейчас, когда он причесал волосы на прямой пробор, как делали все адвокаты.

– Либби, я знаю тебя с тех пор, как ты хлестала меня морскими водорослями на пляже в Кэйп-Коде. Я видел, как ты росла. Ты кажешься спокойной, но глаза выдают тебя. Не могу ли я чем-нибудь помочь тебе?

– В этом случае, я не думаю… – начала она.

– Размолвка с мужем? Тогда это не мое дело.

– Да нет, не размолвка, просто Хью… – Либби не договорила.

– Да, а где старина Хью? – спросил он.

– Хотела бы я знать, – сказала Либби и положила свою руку на руку Эдварда. – Эдвард, я беспокоюсь за него. Он ушел утром, даже не оставив записки. Он взял кое-что из вещей…

Эдвард приподнял брови.

– Ну хоть кто-нибудь, может, знает, куда он отправился.

– Нет.

– Может, женщина?

– Тоже нет, – сказала Либби. – Он очень расстроился, получив письмо из Англии.

– Ты думаешь, он уехал в Англию?

Либби отрицательно покачала головой.

– Думаю, нет. Его брат просил Хью приехать домой, но он отказался обсуждать это со мной. Рассказывая о своей семье, он говорил, что не может предстать перед ними как неудачник. Боюсь, что он может покончить с собой.

Эдвард погладил ее ладонь, сжатую в его руке.

– Если он хотел убить себя, он не брал бы вещи.

– Да нет, – сказала Либби с волнением. – Он взял их, чтобы мы подумали, что он уехал.

– Но он же боготворит тебя! – сказал Эдвард. – Несомненно, он бы оставил прощальную записку. Имей мужество. Мне не верится, что Хью решил сделать то, чего бы ты не одобрила. Я думаю, что до конца недели он предстанет перед тобой, улыбаясь, как маленький мальчик, который пошалил и теперь вернулся домой.

– Полагаю, ты прав. Спасибо тебе, Эдвард. Ты настоящий друг, – сказала Либби.

Они пошли обратно к дому.

– Буду всегда рядом, когда ты будешь во мне нуждаться, Либби, помни это! – крикнул Эдвард ей вслед.

* * *

В течение двух недель о Хью не было никаких вестей. Либби постоянно ожидала услышать самое худшее.

Мать вбила себе в голову, что Хью вернулся в Англию, бросив Либби. Там он объявил себя холостяком и женился на дочери графа или герцога. Отец думал, что Хью ввязался в какое-то темное дело и прогорел и не мог показаться в Бостоне. Либби забавляли обе эти версии, но она думала, что ни та ни другая не проходят для ее сбежавшего мужа, но и она сама не могла предположить ничего путного.

Шестого мая пришло письмо от Хью. К счастью, она проходила через холл в то время, когда принесли почту. Либби сразу побежала наверх, заперла в ванной дверь, которая имела крепкий засов.

«Мои дорогие жена и дети, —писал Хью , – Сможете ли вы когда-нибудь простить меня за волнение, которое я вам доставил. Когда вы узнаете, что я предпринял, надеюсь, вы простите меня. Я решил попытать счастья и заранее знал, что вы и родители попытаетесь разубедить меня. Ты будешь удивлена, когда услышишь, что ваш ни на что не годный муж и отец уехал сколотить состояние, Либби, я среди тех сорокадевятилетних, кто рискнул отправиться на поиски золота в Калифорнию. Ты давно не была на набережной Бостона, а там только и говорят о богатстве, о золоте, которое лежит под ногами и ждет, чтобы взял тот, кто придет первым. Нельзя было терять времени. Мне жаль, но я взял наши деньги в банке, чтобы купить билет на Дикий Запад, но со временем это окупится.

Подумай об этом, моя малышка. Люди делают большое состояние за неделю. Когда я вернусь, мы сможем взять детей и жить в Англии как настоящие аристократы. Итак, будь терпелива. Обещаю вернуться, «на мою кучу», как здесь говорят.

Сейчас я в городе Индепенденс, штат Миссури. Это отправной пункт моего путешествия, и боюсь, что оставил цивилизацию позади. Это мир грубых, неотесанных мужчин. Я чувствую себя как рыба, выброшенная на берег, но стараюсь не трусить. Конечно, я боюсь, но очень хочу добиться успеха первый раз в своей жалкой жизни. Думай обо мне, дорогая! Поцелуй за меня обожаемые розовенькие личики наших детишек и почаще им напоминай обо мне. Одно утешение – твои родители присмотрят за тобой. Многие мужчины покинули своих жен, оставив их одних на фермах и почти без денег, и поэтому я чувствую хоть какое-то облегчение относительно твоего будущего. Я попытаюсь вернуться с рюкзаком, отвисшим от золота. Тогда попразднуем.

Вечно преданный тебе Хью Гренвил».

Либби, остолбенев, смотрела на письмо.

– О, Хью, ты – идиот! – громко сказала она, не зная смеяться или плакать. – Как ты сможешь выжить в дебрях Калифорнии!

Она уставилась на кафельные плитки, и у нее перед глазами поплыли круги.

– Нужно кого-нибудь за ним послать, пока не поздно. Его нужно спасти. Он заблудится по дороге в Калифорнию или еще что-нибудь. Но кого послать? Если бы у нее были братья или кузены, она бы их попросила разыскать его. Но у нее не было ни тех ни других, и ее единственные родственники были старые дяди да тети. Ей пришло на ум, что можно послать Эдварда Нотса, но она тут же отогнала от себя эту идею.

Я не могу послать за ним, чтобы его привели как мальчишку. Это унизит его, а он не заслуживает этого. С его стороны было довольно смело предпринять такую сумасшедшую, глупую поездку, только помешанный сделал бы такое. Бедный Хью, он в самом деле безнадежен.

Либби чувствовала за собой вину, как будто это она натолкнула его на эту мысль. В определенном смысле это было так. Если бы она не женила его на себе, он бы никогда не застрял здесь, в Бостоне. Хью не был человеком, которого можно было привязать к кому бы то ни было.

Вздохнув, Либби открыла дверь ванной и на цыпочках пошла в спальню. Окна были открыты, и кружевные шторы колыхались под порывами апрельского ветра.

Из окна она едва различала далекие зеленые поля. Либби всегда любила этот вид. Хью, вероятно, не выживет в холоде и опасностях Дикого Запада. И некого попросить спасти его, поэтому она должна попытаться это сделать сама.

Приняв решение, Либби, не теряя времени, спустилась вниз.

Отец читал, как всегда после завтрака, газету. Мама, сидя в красном вельветовом кресле, просматривала почту. Они высказывались о прочитанном, не обращая друг на друга внимания. Либби открыла дверь.

– О, как мило, у Софи новое платье для бала. Темно-зеленый вельвет…

– Глупцы в Вашингтоне. Не могут прямо сказать… показать им, кто здесь хозяин, вот что они должны делать.

Либби оглядела комнату, набитую мебелью, горшками с цветами, картины и украшения… Она глубоко вздохнула и закрыла за собой дверь.

– Наконец я узнала о Хью, – небрежно сказала Либби.

– И что? – потребовал отец.

– Он уехал в Калифорнию и заразился золотой лихорадкой.

– Вот дурак, – пробормотал отец.

– Что за язык, Генри? – ответила мать, несколько возмутившись.

Отец Либби отложил газету.

– Я говорил, что все изменится к лучшему. Я попрошу молодого Нотса расторгнуть брак.

Либби взглянула на него так, как будто он говорил на иностранном языке, который она не понимала.

– Что ты сказал? – спросила она.

– Я говорю, что мы можем сделать то, чего я ждал годами. Мы расторгнем брак. Он бросил свою семью – это будет хорошим доказательством. У тебя будет шанс начать все сначала, ты еще достаточно молода. Здесь, в Бостоне, так много молодых людей, а ты красива и у тебя хорошая фигура.

– Я не собираюсь разводиться, – прервала Либби, не зная, радоваться ей или сердиться. – Я поклялась быть с Хью в счастье и в несчастье, а это все временные трудности.

– Но, дорогуша, он же может не появляться годами, с него станется. Ты состаришься, ожидая его. Он может и не вернуться. А сейчас у тебя есть шанс, – успокаивающе промолвила мама.

– Я согласна с тобой и не хочу стать старухой, ожидая Хью. Место жены рядом с мужем. Я пришла сказать, что тотчас же уезжаю в Калифорнию.

Либби думала, что еще секунда – и отец разразится бранью. Его лицо стало свекольно-красного цвета, а глаза выпучились.

– Последовать за ним в Калифорнию? Ты что, с ума сошла?

– Я не ребенок. Я – замужняя женщина и я в здравом уме.

– Всегда знал, что этот парень негодяй и размазня, но я никогда не думал, что он опустится до того, чтобы просить тебя последовать за ним. У него нет ни гордости, ни совести.

– Папа, он не просил меня. Все, что он просил, это простить его. А я решила присоединиться к нему. Я думаю, что он долго там не протянет.

– И ты? – мать была готова расплакаться. – Мы что зря воспитывали тебя как леди, дав тебе прекрасное образование, чтобы потом ты стала рабыней? У тебя нет представления о положении женщины там.

– И ты тоже не знаешь, – сказала Либби.

– Не груби своей матери! – резко вмешался отец.

– Папа, я не ребенок, и не говори со мной так! Я решила, и ничто меня не остановит.

– Посмотрим! – сказал угрожающе мистер Пирсон.

– Чтобы добраться до Калифорнии, понадобятся деньги, а я задерживаю твое месячное жалованье с этого момента. Сомневаюсь, чтобы твой муженек оставил в банке достаточно денег для твоего путешествия.

– Я беру их с собой достаточно.

– Сейчас ты меня полностью убедила, что растеряла свои мозги! – закричал отец. – Ты не в своем уме! Ни одна мать не обречет безвинных малюток на такую тяжелую жизнь и страдания.

– Либби, ты это серьезно? – сказала мать, обнимая дочь.

– Она обезумела. У нее шок. Ей надо отдохнуть, отправиться на лето к океану, свежий воздух вылечит ее.

– Я совершенно здорова, спасибо, мама. Я знаю, что вас потрясла эта новость. Поймите, я взрослая замужняя женщина. Я больше не ваша драгоценная дочка, которую нужно нянчить и кормить из ложечки.

– Вы правы, мисс, – отрезал отец. – Если ты выработала такой глупый план, ты больше не наша маленькая дочка. Покинь этот дом и не рассчитывай на нашу помощь. И не думай, что мы будем сидеть и смотреть, как ты увозишь наших внучек. Я проконсультируюсь у адвоката и лишу тебя материнства. Нам не остановить тебя, но ты не возьмешь с собой детей.

Он выбежал из комнаты, столкнув на пол лампу, стоявшую на столике за дверью.

– Дорогая, ты так его расстроила, – мама Либби ринулась поднимать лампу, как будто это было в данный момент самым главным.

– Не волнуйся, – добавила она, – когда он успокоится, мы все решим.

Либби вышла из комнаты, поднялась на третий этаж и заперлась в детской. Она была пуста. Учебники лежали открытыми, на полу валялась кукла, а детей словно след простыл.

Либби запаниковала. Отец догадывался, что она что-то замышляет, и спрятал детей.

Она сбежала вниз по ступенькам и увидела экономку миссис О'Рурк, которая выходила из спальни, находившейся на первом этаже.

– Миссис О'Рурк, где дети? – спросила Либби.

Экономка удивленно посмотрела на нее.

– Гуляют с гувернанткой как всегда по утрам, – сказала миссис О'Рурк. – Что-нибудь случилось, миссис Гренвил?

– Нет, что может случиться? – ответила Либби, пытаясь сдержать свои эмоции. Она должна все продумать.

– Скажите маме, что у меня назначена сегодня встреча. У меня болит голова, и я немного отдохну.

Убедившись, что все слуги внизу, Либби устремилась в детскую и начала вынимать из ящиков вещи и запихивать их в дорожную кожаную сумку.

Она хотела побыстрее сбежать, чтобы отец не смог ее остановить.

Пытаясь застегнуть защелку сумки, она снова пришла в себя.

– Что я делаю? Неужели я могу решиться на это?