Текст книги "Мой друг, покойник (Новеллы, Роман )"

Автор книги: Жан Рэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Джошуа Галлик, ростовщик

Из тоненькой трубочки, сотканной из липкой паутины, торчат две хрупкие лапки. За ними угадывается чудище с множеством глаз, в которых поблескивают розовые огоньки. В золотистом вечернем воздухе пляшет мушка, зловещая паутина колышется. Лапки вытягиваются – они похожи на таинственные антенны, ощущающие атмосферу убийства.

Лавочка Джошуа Галлика была длинной и узкой, как кишка. Газовой бабочке не удавалось послать свой свет в самую ее глубину, где царили плесень и мрак.

Но, несмотря на божественную суть, – разве не соткано оно из света и тепла? – чудесное огненное насекомое, хотя и не было бабочкой, корчилось от безумной тоски, ощущая себя пленником медной трубочки во владениях паука, чудовищного паука Джошуа Галлика, наделенного могучими когтями и сказочным аппетитом. Но огненная бабочка могла не волноваться – старый Джошуа не питался огненными насекомыми. Он пожирал сердца, слезы, кровь.

По вечерам из заднего помещения его лавочки выходили бледные мужчины – они только что подписали векселя, которые придется оплатить девятью граммами свинца и мельхиора, пущенными в висок, и вечной нищетой своих жен и детей.

А днем к нему тянулись женщины, клали на прилавок пальто и плащи и бормотали:

– Посмотрите, господин Галлик, оно почти новое. Вы дадите за него фунт?

Но Джошуа Галлик неизменно отвечал:

– Два шиллинга…

Бедные женщины рыдали и рассказывали трогательные истории о безработных мужьях и маленьких больных детях. Но Джошуа Галлик неизменно повторял:

– Два шиллинга или забирайте свое проеденное молью барахло.

А ведь, чаще всего, муж действительно мерил шагами причалы Грейвсенда, пытаясь заработать несколько пенсов на хлеб и чай, а бедный малыш кашлял и хрипел в подвале Баттерси или Уайтчепеля.

Женщины брали два шиллинга и уходили с одними и теми же словами на устах:

– Да накажет вас Бог!

Или:

– Бог проклянет вас!

– Бог видит всё, негодяй…

Но Джошуа Галлик прикалывал к одеждам этикетку и плевал на Бога.

Когда виски открывает передо мной сказочную дверь Города Мечты, я вижу себя в комнате, наполненной чудесными музейными произведениями, вещами из больших магазинов и великолепными книгами. В огромном камине пылает дружеский огонь, я тону в мягком кресле-качалке, божественный напиток играет в резном хрустале, а на мраморной доске камина золотом высечена надпись:

«Бог накажет ростовщиков!»

Увы, все мое богатство заключено в этом Городе Миражей. Моя печка красна от ржавчины, а не от огня, а презрение мое не золотом сияет на полированном мраморе камина, а высечено в моем кровоточащем от боли сердце, и каждый вечер к Богу несется мольба, крик моей истерзанной и ненавидящей души: «Боже, накажи ростовщиков!»

Мужчина, который в тот вечер стоял перед Джошуа Галликом, вытер тяжелую слезу, вдруг скатившуюся к уголку его рта.

– Она умрет сегодня вечером, и мне хотелось бы повесить ей на шею эту цепочку с золотым крестиком – так умерла наша мать и наша бабушка. Это было бы для нее утешением… – И, вздрогнув, добавил: – А когда все будет кончено, я принесу ее обратно…

Джошуа Галлик вежливо ответил:

– Прекрасно, мистер… Уважение семейных традиций делает вам честь. Ваша сестра заложила эту цепочку за четыре шиллинга: вместе с процентами это составит, хм! посмотрим… два фунта и четыре шиллинга.

– Но у меня нет денег, – пробормотал молодой человек, – по крайней мере, сейчас…

– Поверьте, – любезно возразил ростовщик, – мне очень жаль, ведь я хорошо знаю вашу милую сестру, преподавателя музыки. Очень достойная девушка… Но в делах, видите ли…

– Послушайте, господин Галлик, я вернулся из Мексики. Это – дьявольская страна. Фортуна улыбалась мне, когда внезапная смена правительства и приход к власти враждебного мне диктатора в один час разорили меня. Я вернулся домой больным, без гроша в кармане, был репатриирован, как последний бродяга – и что же? Моя сестра, маленькая нежная Эдит, умирает. Я из тех, кто вернет себе состояние…

Джошуа Галлик воздел руки к небу – это небо было зеленым потолком, с которого висельниками свисали плащи, камзолы, пальто и костюмы.

– Я слишком стар, месье, и не желаю ставить на будущее…

– Вы проживете достаточно долго, чтобы получить от меня и цепочку, и проценты.

Но ростовщик энергично потряс головой.

– Я вам назвал сумму, месье. Два фунта четыре шиллинга – мое время дорого стоит.

Человек медленно снял с себя потрепанный плащ, но Джошуа Галлик жестом остановил его.

– За это я дам вам от силы четыре шиллинга. И остается…

Он не закончил фразы – взгляд его упал на руку просителя, где сверкнул драгоценный камень. Алчная улыбка осветила его лицо.

– Я все же человек не злой и хотел бы оказать вам услугу. У вас на правой руке кольцо. Я вижу, что это подделка, ужасная подделка, и она не имеет никакой ценности, но либо у вас есть сердце, либо его нет… Я хочу быть добрым… Давайте совершим обмен… Дайте мне кольцо, а я верну вам цепочку с золотым крестиком…

Ночь уже наступила. Газовая бабочка напрасно корчилась и свистела – ей не удалось осветить внезапно исказившееся лицо визитера. Впрочем, Джошуа Галлик и не смотрел на него, ибо не сводил глаз с кольца – тонкая змейка из коричневого металла обвивалась вокруг камня со странными красноватыми отблесками.

– Галлик, – медленно произнес мужчина, – вы сказали, что это кольцо не имеет никакой ценности?

– Беру Господа в свидетели, – воскликнул ростовщик.

– Вы-при-зы-ва-е-те-в-сви-де-те-ли-Бо-га! – тихим голосом процедил мужчина, и любой другой, кроме пса-ростовщика, различил бы в нем ужас и угрозу.

– Конечно! – весело ответил Галлик.

Меня учили, что Бог, в своей бесконечной доброте, дал в компаньоны нашей темной душе светоносного брата, которого называют ангелом-хранителем.

И как ни отвратителен был Джошуа Галлик, божественный друг был рядом; он в невероятном страдании заламывал лучистые руки, его сладкий голос умолял и просил.

– О! Джошуа! Нет! Только не это!

Слезы, сверкающие ярче лучших самоцветов, полились по его небесному лицу.

– О! Джошуа! Нет! Нет!

Пальто, одежды, вырванные из рук несчастных владельцев, вздрогнули, всколыхнулись, забыли о своей ненависти, и прошелестели:

– О! Джошуа! Не это! Нет! Нет!

Огненная бабочка крикнула пауку:

– О! Джошуа! Не это! Нет! Нет!

Неужели Бог наделил голосом ночь, чтобы в последний раз воззвать к совести ростовщика?

Но Джошуа Галлик ничего не слышит, ничего не видит, кроме кольца на руке просителя.

И ангел-хранитель, зная, что его миссия завершена, медленно взмывает к небу с холодными звездами, чтобы умолять бога простить безжалостного человека.

– Конечно, – повторил Галлик.

– Возьми, – сказал человек.

Галлик не понял, как все произошло, но кольцо словно само соскользнуло с пальца визитера и вдруг оказалось на правом безымянном пальце ростовщика. Но ему было все равно, сердце его радовалось удачной сделке.

Человек медленно направился к двери, машинально подбрасывая на ладони обретенный крестик, но у порога обернулся.

– Галлик, – сказал он, – сожалею…

– Сделка заключена, – поспешил ответить тот.

– Нет! – настаивал мужчина. – Я хотел сказать не об этом. Должен вас предупредить…

И только теперь ростовщик обратил внимание на обеспокоенное лицо клиента, на его глаза, в которых горел дикий пламень, и скосился на ящик, где лежал огромный шестизарядный кольт.

– Это – ацтекская драгоценность, – продолжил визитер. – Под лупой можно рассмотреть странные знаки, выгравированные на теле змеи. Они указывают, что каждый, кто бесчестным путем завладеет этим кольцом…

– Сэр, – перебил его ростовщик, – я не люблю инсинуаций.

– Это было в горах. Девственный лес на горизонте спал в лунном свете, когда я увидел странника. Это был индеец. Его трясло от злокачественной лихорадки. У меня было немного хинина, увы, слишком мало, ибо…

– Мистер, – нетерпеливо воскликнул Галлик, желавший остаться наедине со своим приобретением, – приключенческие рассказы никогда не интересовали и не развлекали меня. Спокойной ночи.

– Тогда выслушайте предупреждение…

– Спокойной ночи.

– Послушайте…

– Спокойной ночи.

– Да свершится божья воля, – сказал визитер.

И затерялся в ночной тьме.

Джошуа Галлик закрыл ставни.

– Странно, – пробормотал он, – я не могу снять его с пальца.

Он долго рассматривал камень, не в силах его классифицировать, хотя хорошо разбирался в драгоценностях. А странное заключение сделал, когда хотел снять кольцо и спрятать в сейф.

– Палец немного распух…

Он занялся повседневными делами, а именно уложил в специальный бумажник векселя, срок которых истекал на следующий день.

«К первому декабря обязуюсь уплатить по требованию г. Джошуа Галлика сумму в сорок фунтов…»

– Да я схожу с ума! – вдруг выкрикнул Галлик, увидев, как пламя слизнуло вексель, который он бросил в камин.

Да-да, он сам его туда бросил!

– Безумие! – завопил он. – Безумие!.. Я бросил его в огонь…

Он заквохтал от огорчения. И уверенным жестом швырнул весь бумажник в пламя.

И тут же бросился за ним.

Ужас!

В тот момент, когда он почти схватил горящие документы, его рука отдернулась, нырнула в сейф, и новая пачка векселей полетела в огонь.

– Безумец! Я схожу с ума! – с его уст сорвался жуткий вопль. – Я не хотел этого делать!

Но рука лихорадочно обшаривала ящики и бросала бумаги в огонь. Галлик сообразил:

– Кольцо!

Но кольцо сидело крепко! Оно врезалось в плоть, спряталось меж бугорков посиневшей кожи.

– Нет! – закричал он. – Не хочу…

Он ползал на коленях и умолял свою кисть, которая по собственной воле выделывала невероятное – открывала счетные книги, вырывала страницы, поворачивала ключи в замках, хватала пачки квитанций и отправляла их в огонь.

Его охватила ярость. Он заметил в углу топор для рубки дров.

– Лучше я отрублю тебя!.. Отрублю!

Левая рука схватила топор, но правая увернулась, выхватила оружие и отбросила его вдаль.

Ужасная ночь!

Пробило полночь. Джошуа Галлик, привалившись к пустому сейфу, безумным взглядом смотрел на умирающий огонь, облизывающий черный пепел; вдруг кисть его ожила, дернула за предплечье, заставив вскочить на ноги, затем нащупала ручку с пером.

«Я, нижеподписавшийся, Джошуа Галлик, освобождаю всех своих должников от долгов. Я возвращаю владельцам заложенные вещи, а оставшееся добро завещаю лондонским беднякам. В моей смерти никого не винить…»

Что, неужели это написал он?

Да, это был его почерк, его подпись…

В голове у него немного просветлело.

Он почувствовал, что не в силах совладать с врагом; надо было исхитриться и обмануть правую кисть…

Бах!

Оставшаяся верной левая рука послала глупое завещание в огонь!

Правая с минуту поколебалась, словно в недоумении, потом схватила ручку и быстро написала новое завещание.

Тот же прием! Ха! Ха!.. Мы еще посмотрим. Левая рука исправляла преступления правой.

– Ой!

Ужасный удар когтями! С дьявольской яростью околдованная рука схватила свою сестру.

Началась немыслимая гротескная битва.

Как ни прятал Галлик левую руку за спиной, в карманах, под мебелью, вторая неизменно доставала ее, царапала, выворачивала, причиняя неимоверные страдания в плече несчастного.

Вдруг он ощутил жуткую боль; хруст отозвался во всем теле. Жалкая левая рука повисла вдоль тела, сломанная и недвижимая.

А правая вновь принялась писать завещание Джошуа Галлика. Потом медленно открыла ящик и взяла кольт.

Джошуа Галлик больше не сопротивлялся. Его остекленевшие безумные глаза мертво отражали свет газового рожка.

Дуло кольта поднялось к виску.

Месть

Вот уже сорок лет Рукс вкалывал, не покладая рук. Он жил вместе с отцом. Тот за всю жизнь накопил немного денег, но буквально трясся от жадности над деньгами, заработанными сыном.

Сорок лет! А старик и не собирался умирать.

Однажды вечером Рукс встретил красивую рыжую девушку, которая была готова отдохнуть с ним за три шиллинга.

Рукс задушил отца и стал любовником красивой девушки.

Через месяц у него осталось всего восемь пенни.

Тогда он познал холодные ночи Уйатчепеля и влажные объятия фога.

Под полом спальни отеческого дома был спрятан труп старика. Рукс, не будучи особенно образованным, был во власти суеверий и боялся входить туда.

* * *

Однажды вечером, когда холод пробирал до костей, а фог был, как никогда, влажным, он вошел в спальню.

Маленький дом дышал спокойствием и теплом. Рукс повеселел, забыл о страхах и, как всегда, продолжал работать, не покладая рук.

Он больше не боялся, поскольку пил виски. Спиртное придавало ему храбрости.

* * *

Однажды ночью его разбудил странный шум, словно чей-то палец постукивал по дереву.

И стучали не в дверь дома. И не в дверь спальни.

Он прислушался: шум доносился из-под пола.

Рукс не сомневался, что под паркетом в отчаянии стучит покойник.

В бутылке оставалось виски. Рукс выпил его, и стук прекратился. Во всяком случае, он больше не слышал его.

* * *

На следующую ночь палец опять принялся стучать.

Рукс приложился к новой бутылке и приказал мертвецу успокоиться.

* * *

На следующий день Рукс пребывал в отличном настроении: он закупил солидный запас виски.

Когда тишину нарушил загробный стук, он пригласил покойника выпить вместе с ним.

Тот отказался, что совсем не удивительно для человека, с которым так дурно обошлись.

Потом Рукс вовсе перестал думать об убитом отце: его мысли крутились только вокруг виски и стакана.

* * *

Однажды в черную-пречерную ночь его разбудила ужасная гроза.

Старый дом дрожал, как нищий в подворотне, а с улицы доносился сухой треск падающих и разбивающихся черепиц.

Рукс почувствовал, как налилось тяжестью его тело. Он хотел пошевелиться, но не смог. Виски парализовало его.

Маленькая лампа светилась кроваво-красным огнем, и жалкая мебель в комнате, казалось, налилась мраком. Всё вокруг казалось странным-престранным!

Каждый предмет выглядел необычным существом, которое ждет неизвестно чего. Неизвестно чего ждал и Рукс.

И вдруг палец застучал по паркету.

В эту ночь он стучал особенно сильно.

Рукс ощутил огненную боль в глотке. Он хотел выпить, но не мог сделать ни движения. И тогда случилось нежданное. Глаза Рукса раскрылись от ужаса.

Паркетины пола зашевелились. Вначале медленно и почти бесшумно, потом одна паркетина резко хрустнула, и Рукс заметил движение во тьме под полом.

Его взгляд не отрывался от пола.

В щели между паркетинами появилась крыса. Громадная крыса вылезла наружу и медленно шла по полу.

Крыса! Стоило ли бояться этого жалкого животного?

Он попытался, но не смог пошевелиться. Его лицо застыло, как каменная маска.

* * *

И снова ужас прокрался в глаза человека.

Медленно, одна за другой из щели выходили крысы, черные и жирные, и их глаза в свете лампы горели кровавым огнем.

Потом появились другие животные: мокрицы, тараканы, сколопендры, жуки невиданных форм, о существовании которых Рукс не подозревал.

Они заполнили спальню, пол которой стал походить на бурную грязную воду. Едва слышался шорох их лапок, клешней, челюстей и надкрыльев.

В глубине спальни держали совет крысы. Он с ужасом увидел, что их по-человечески печальные глаза остановились на нем.

* * *

И тогда он понял.

Он понял, почему крысы такие толстые и откуда столько насекомых.

Он понял, что еда под полом кончилась, и там остался только отполированный челюстями скелет.

Он понял, что животные искали новый источник пищи.

Он не мог сделать ни одного движения. Виски превратило его тело в недвижимую глыбу. Только в его глазах сохранились остатки жизни.

* * *

Крысы приблизились. Они приблизились к кровати, тяжело поднялись по свисающим простыням. За ними, почтительно соблюдая дистанцию, тянулись насекомые, уверенные, что грызуны сделают свое дело.

Руксу стало ясно: покойник мстил своему убийце.

Животные накрыли его, и он задохнулся от отвратительного запаха мертвой плоти.

Задолго до этой ночи крохотные чудовища сожрали мертвеца, съели его сердце и выпили его кровь. И впитали из каждой частицы трупа ненависть, ненависть к убийце, ненависть за то, что сын прикарманил его денежки.

Этой ночью каждое животное, наделенное крохотной частичкой невероятного гнева убитого, терзало живое тело отцеубийцы…

Как вода, скрытая в болотистой почве, его кровь через множество крохотных ран излилась из прокушенной плоти.

Мой друг, покойник

Собеседник придвинулся так близко, что из осторожности я отодвинул от него стакан с виски.

– Вы знаете человека у двери?

– В зеленом фуляре?

– Да! У него есть причина носить его!

– Мне он незнаком, – ответил я, – и не знаю, почему он носит зеленый фуляр.

– Альберно Крю, человек, которого повесили сегодня утром.

Я скорчил недовольную мину, не поверив соседу.

– Становится жарко, очень жарко… Он снимает фуляр… Поглядите на его шею и лицо.

Я разом проглотил виски, поскольку в душу закрался ужас.

Шею мужчины обтягивало бледное колье, выкатившиеся глаза отражали свет, нос заострился, а вокруг губ прятались синие тени.

– Боже, этот человек…

– …повешен и умер.

– Странно, – сказал я.

Мне хотелось сказать «невозможно», но не знаю, почему не произнес это слово.

– Мертвецы, – разъяснил мой сосед, – часто возвращаются в мир живых. Они обычно бывают добрыми собеседниками и приятны в общении. Прилично зашибают, но почти все мухлюют в карты.

– Странно, – повторил я.

– Нет. Им просто нужны карманные деньги. Прислушайтесь к ночи.

За стенами бара бушевал ад; с неба доносились стоны, неведомые твари пытались когтями открыть дверь, странные призраки, дети ледяного тумана, с отчаянной злобой колотили бессильными кулачками по стеклу; из трубы доносились пронзительные вопли, похожие на брань.

– Они под покровительством ночи? – спросил я.

– Наверное, хотя не верю, что мертвецы выбираются из могил в столь неспокойные ночи, особенно, когда некоторые дотошные писатели узнали про это. Мертвецы проявляют осторожность и подозрительность.

Дверь бара распахнулась; в помещение ворвалось злобное дыхание бури; стакан на прилавке разбился с мелодичным звоном, и вслед за ураганом вошли три мертвеца. Двое мужчин и одна женщина.

– Хм, – ухмыльнулся сосед, – женщине в такой стадии разложения не стоит появляться на людях.

Я нервно схватил бутылку виски и, похоже, отпил прямо из горлышка.

– Простите, эта компания столь… неожиданна… и нова для вас, но не для меня… Однажды в Рио, в вечер, когда нежно сияли звезды и играли банджо, рядом со мной уселся джентльмен и предложил выпить. Я сразу узнал Джека Блумблемюджа, знаменитого пирата, двести лет назад повешенного в Каракасе.

Для хорошо сохранившегося мертвеца это был хорошо сохранившийся мертвец.

У нас разгорелся небольшой спор по поводу одной дамы.

– Дамы?

– Почему бы и нет? Есть галантные мертвецы; и частенько их труды приносят плоды.

– О Боже!

– Мертворожденные. Но пока их воспитанием никто не занимался.

– Простите, – удивился я, – я не очень понимаю вас.

– Выпейте, приятель. Думаю, только виски может открыть тяжелую дверь вашего понимания. Не буду вас оскорблять, но в трезвом виде вы, должно быть, безмерно глупы.

– Как вам удалось это подметить? – с неудовольствием спросил я.

– О Боже, друг мой, я с вами разговариваю добрый час, а вы до сих пор не заметили, что я мертвец.

– Неужели?! – искренне удивился я. – Никогда бы не подумал.

– А все благодаря особому методу консервации… Готов продать тайну за три шиллинга. Может пригодиться.

– Слишком поздно. Я хочу уйти…

– Я провожу вас…

– Зачем… Не хочется вас утруждать.

– Пустяки… Я украл ключ у сторожа кладбища Бромли. Прошу прощения, что не представился… Урия Дроссельбаум… первая могила справа, шестая аллея… вечная концессия… Заходите ко мне… У меня на могиле растет прекрасная герань; я подарю вам веточку.

Дверь бара Колдовское местечко захлопнулась за мной.

Мой вдруг замолчавший компаньон всмотрелся в мрачные силуэты кораблей у соседнего причала.

– Поглядите на этот парусник, – сказал он, указывая на клипер с высоким и странным такелажем. Невероятные по размеру реи, паруса чернее абсолютной черноты ночи. – Это он, проклятый «Тессель», Летучий Голландец.

Сильнейший порыв ветра пронесся в воздухе; тишину разорвал оглушительный шум.

– На борту есть девочки, – усмехнулся мой спутник. – Занимательные твари. Пока к их скелету липнет хоть один лоскуток кожи, они продолжают плясать, петь и пить!

– Я хочу домой, – сказал я.

– Вы мне симпатичны… Жалко, что вы не мертвец!

– Вы думаете… – вежливо начал я.

– Не сожалейте ни о чем. Хочется сделать вам подарок. Когда умрете, мы каждый вечер будем пить виски, а иногда, быть может, удастся раздобыть билет на борт проклятого судна.

– Хм! Но…

– Помолчите, – сказал он. – Сущие пустяки. Может, оказать услугу? Я нанесу удар ножом между вторым и третьим ребром.

Урия Дроссельбаум извлек из кармана тонкий стилет.

– Прекрасная сталь… Забыл сказать, что кое-где принимают только нас. Увидите сами. Буду иметь удовольствие отвести вас туда и представить остальным.

Могу попросить расстегнуть жилет? Это облегчит мне работу.

Я врезал Урии Дроссельбауму кулаком с такой силой, что тот рухнул в глубокие воды залива.

Шума было не больше, чем от лягушки, упавшей в болото; жирная вода сомкнулась над ним, как козлиная шкура.

– Ты и так уже мертв! – крикнул я.

Он не выплыл.

А я вернулся в бар Колдовское местечко.

Я встретил Альбернона Крю, которого никто не вешал. Он объяснил, что жив-живехонек и держит бакалейную лавку.

Остальные были актерами маленького театра неподалеку от Друри-Лейн; женщине наложили очень плохой грим.

Я извинился за то, что принял их за мертвецов.

Они приняли извинения и угостили отличным виски.

Что касается Урии Дроссельбаума, мы решили: если я его прикончил, на земле стало проходимцем меньше.

Мы пожали друг другу руки и снова выпили виски.

Должен признаться, еще ни разу я не проводил столь приятного вечера в честной компании, заглядывая в сердца и души собутыльников.