Текст книги "Мой друг, покойник (Новеллы, Роман )"

Автор книги: Жан Рэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

VII. Страсть Ревинуса

Трагическая кончина аптекаря Пайкрофта стала темой устной хроники, и слава мистера Триггса несколько померкла.

Он не стал переживать. Напротив, обрадовался, ибо знал, что не заслуживает ее. И чем больше он размышлял о тайне Пелли, тем яснее понимал, что разоблачение мясника Фримантла ничего не разъяснило.

Самоубийство Пайкрофта, причину которого он пытался разгадать, вызвало у него состояние угнетенности и быстро переросло в глубочайшую меланхолию.

Опасаясь встреч с людьми, которые засыпали его набившими оскомину вопросами, он сидел дома, курил одну трубку за другой и листал тома Диккенса. Несколько раз в день он оглядывал залитую солнцем главную площадь и шептал:

– Кобвел умер от страха… его сосед Пайкрофт покончил с собой… сестры Памкинс исчезли… Фримантл в сумасшедшем доме. Черт подери, остались лишь кондитер Ревинус и мэр Чедберн – только их дома пока не раскрыли своих тайн.

Весельчак Ревинус по-прежнему уставлял полки пирогами и плетеными корзинками с аппетитными сладостями.

Трижды или четырежды в день мистер Триггс видел, как слуга в ливрее открывал дверь, мэр выходил из дома и шествовал по площади, небрежно приподнимая шляпу в ответ на приветствия, а затем исчезал в просторном вестибюле ратуши.

Чедберн выглядел мрачнее тучи, яростно крутил тростью, словно подчеркивая недобрые мысли или сражаясь с невидимыми противниками, решившими взорвать безмятежное спокойствие Ингершама.

Внезапно изменилась погода.

В среду, в ярмарочный день, разразилась гроза.

Рыночная торговля шла вяло. Многие торговцы, напуганные тропической жарой, даже не стали разбивать дощатые палатки. В округе свирепствовала коровья чума, и многие скотоводы не приехали на рынок. После полудня обычно начиналась суета – в три часа прибывали торговцы свиньями и баранами из Миддлсекса, но на этот раз оживления не случилось.

Миссис Снипграсс, подавая чай с кексом, сообщила, что свиньи и бараны тоже поражены болезнью, и их нельзя ни продавать, ни есть.

– Сдается мне, на Ингершам обрушилось несчастье, – сказала в заключение славная женщина, – а когда разразится гроза, станет хуже.

Мистер Триггс посмотрел на голубое небо и с сомнением покачал головой.

– У нас дома превосходный барометр, купленный в Италии, – продолжала служанка. – Он остался у нас после кончины мистера Бруди. Снипграсс говорит, что ртуть так и падает в трубке.

И снова Триггс покачал головой. Он подумал о грозе в Сток-Ньюингтоне из последней истории Дува.

Сразу после четырех часов палатки точильщиков и торговцев ножами из Шеффилда, стоявшие неподалеку от ратуши, вздулись колоколами. Печально заблеяли бараны, а бычок, напуганный порывистым ветром, боднул безвинную даремскую телку.

С башни ратуши донеслись шесть преждевременных ударов – служитель торопил с закрытием ярмарки.

Мистер Триггс набил трубку и уселся перед окном гостиной, ожидая любого развития событий.

Наноси он чаще визиты в галерею Кобвела, ныне закрытую навсегда, он мог бы провести параллель между украшавшей ее поддельной «Грозой» Рюисдаля и устрашающим скоплением туч в этот предвечерний час. Они башнями вздымались позади домов, и площадь стала сценой удивительной игры света и тени. В улочках появились древние зонтики. Пронзительно заржала белая кобыла, запряженная в двуколку. Триггс увидел старого Тобиаса, свечника, который вышел из своей лавочки с черпаком в руках и замахал руками. Старик торговал заговоренными свечами от молнии и града и зазывал покупателей. Первым оказался Ревинус, и детектив вскоре заметил, как тот возвращался домой с толстой свечой желтого воска.

Звучно упали громадные капли, несколько градин ударило по стеклам, взвыл ветер.

В пять часов площадь опустела, двери захлопнулись, закрылись ставни, буря словно выжидала. Громадные подвижные тени сливались с общим серо-коричневым сумраком. Триггс ощутил странную угнетенность, а затем и настоящую тоску и позвонил Снипграссам. Ответа не последовало – звонок тренькал в прихожей на первом этаже, но прислуга, скорее всего, удалилась в свой домик в глубине сада.

Сумрак сгустился в непроницаемый мрак; небо почернело, словно наступило солнечное затмение; желтое пламя пробегало по конькам крыш, а на громоотводах ратуши зажглись огни Святого Эльма.

Вдруг мистер Триггс ощутил чье-то враждебное присутствие. Его взгляд упал на блестящую дверную ручку. Это была старинная крепкая ручка в виде лебединой шеи, и надо было приложить недюжинную силу, чтобы повернуть ее. А ручка медленно поворачивалась – кто-то давил на нее снаружи.

– Кто там?

Мистер Триггс так и не смог вспомнить, выкрикнул он эти слова от страха или нет. И позже решил, что крик был мысленным и эхом прозвучал внутри его существа, которое содрогнулось от ужаса.

Подумал ли он в эту минуту о Джо Смокере, чей призрак преследовал его в последние ночи в Лондоне?

Истина в том, что от страха у него отнялись руки и ноги.

Однако стоило двери приоткрыться, как он превозмог себя. Приложив неимоверные усилия, словно поднимая тяжеленный груз, он вдруг оказался на ногах, рука его сжимала трость. Ощутив в руке привычное оружие, он обрел боевой дух, который было ускользнул от него. Крепко выругался, и к нему вернулось самообладание.

Триггс бросился к приоткрытой двери и распахнул ее, потрясая тростью. В то же мгновение его ослепила ярчайшая молния, за которой последовал оглушительный раскат грома. Он отшатнулся, прикрыв рукой глаза, едва успев заметить длинную белую руку, сжимавшую тонкое лезвие, блеснувшее в свете молнии. Трость как бы сама собой парировала удар. Раздался пронзительный вопль.

Несколько мгновений Триггс оставался в оцепенении. Глаза резало, в ушах перекатывался адский грохот. Когда он справился с минутной слабостью и ринулся в коридор, тот оказался пустым. В лицо ударил яростный сквозняк. Склонившись над перилами лестницы, он увидел, что прихожая во власти урагана – шляпы, фуражки и сорванные занавески кружились в бешеном вихре. Дверь на улицу была распахнута настежь.

– Боже! – вскипел Триггс. – У меня дома… и среди бела дня!

Правда, белый день выглядел скорее темным вечером, ибо, оказавшись на пороге и борясь с ураганным ветром, он едва мог различить, что творилось в десяти шагах от него. И все же успел заметить зыбкую тень, уносимую бурей.

– Ну, нет! От меня не уйдешь!

Схватив фуражку, кружившуюся в воздухе, как опавший лист, он нахлобучил ее и бросился вслед за тенью.

Триггс сразу сообразил, что погоня будет нелегкой.

Его большое тело приняло на себя встречный поток воздуха, а хрупкая фигурка таинственного злодея будто не замечала ветра. Бывший полицейский явно отставал, и мчащийся впереди силуэт постепенно растворялся в окружающем мраке.

– Хоть бы молния сверкнула, – пробурчал Триггс. – Я бы простил ей недавнее сообщничество.

Небо словно услышало справедливую мольбу; яркая вспышка осветила все окрест. Силуэт прижимался к фасаду булочной Ревинуса; Сигма успел различить длинный темный плащ и капюшон, полностью скрывавший крохотную головку.

– Черт подери! – крикнул он. – Женщина!

Мрак вновь окутал главную площадь, стало темнее, но пораженный необычным открытием Триггс обрел уверенность в победе.

За стеклянной дверью булочной трепетало слабенькое пламя, и Сигма узнал огонек освященной свечи. Пламя исчезло и появилось вновь – силуэт на мгновение заслонил его.

– На этот раз ты у меня в руках! – заорал Триггс, бросаясь к двери. Она не была закрыта на задвижку, и колокольчик яростно зазвенел. – Эй!

Услышал шум сдвигаемых стульев, затем дверь заднего помещения отворилась, и стало светло. Свет от большой лампы с радужным колпаком падал на приземистую фигуру Ревинуса, который с удивлением и недоумением глядел на нежданного визитера.

– Ну и ну… в такую-то погоду… – начал толстяк-булочник. – Клянусь своим колпаком, это же мистер Триггс! Не могу сказать, что вас занес попутный ветер!

Но Сигме было не до шуток.

– Ревинус, у вас в доме женщина, – сказал он. – Кто она?

– Женщина?

В голосе булочника сквозил ужас.

Триггс направился к нему и хотел войти в заднее помещение, но Ревинус решительно преградил дорогу.

– Триггс, вы этого не сделаете!

– Именем закона приказываю пропустить! – рявкнул детектив.

Раздался новый крик – испуганно кричала женщина. Хлопнула дверь, и до Триггса донесся удаляющийся топот.

– Ревинус, не превращайтесь в сообщника преступления! – крикнул Сигма, тщетно пытаясь оттолкнуть булочника.

– Преступления… Какого преступления? – выдохнул толстяк. – Триггс, вы сошли с ума или пьяны!

– Вы дадите мне пройти?

– Нет, – крикнул толстяк, – вам не пройти!

Триггс и не думал бороться с атлетически сложенным булочником, так как таинственная женщина уже успела скрыться через заднюю дверь булочной, выходившую в проулок.

Триггс почувствовал, что, воспользовавшись задержкой, незнакомка удрала, и ему в этой чернильно-черной тьме ее не догнать, ибо буря разразилась с новой силой.

– Ревинус! – сказал он строгим тоном. – Завтра наступит день, и вам придется дать отчет о вашем поведении.

– У меня нет поводов бояться вас и закона, – спокойно ответил булочник. – Однако дозвольте заметить, мистер Триггс, что я считал вас джентльменом!

Странные слова в устах человека, которого ему завтра предстоит обвинить в сообщничестве при покушении на убийство. Триггс размышлял над этими словами по дороге домой, сгибаясь под порывами ветра и с трудом уклоняясь от свистевшей вокруг шрапнели из камешков и черепиц.

Проснувшись, Триггс вспомнил, прежде всего, не о Ревинусе и его таинственной сообщнице, а о последней истории Дува.

Дождь лил как из ведра, заполняя воздух ревом свирепо бурлящих вод.

Миссис Снипграсс, принесшая чай ему в постель, вошла без стука.

– Случилось большое несчастье, – объявила она.

– Какое? – пробурчал Триггс, которому уже порядком надоели сыпавшиеся, как из рога изобилия, беды.

– Ночью прорвало плотину, и дыра в ней достигает мили, сэр… Грини вышла из берегов. Теперь это не безобидный ручей, а настоящая река. Гляньте в окно.

– О, небеса! – прошептал Триггс. – Совсем как в истории Дува.

Он посмотрел в окно и содрогнулся. Там, где вчера расстилалась обширная зеленая Пелли, бурлила вода.

– Говорят, в низких местах глубина достигает пятнадцати футов, – сообщила Снипграсс.

Триггс завтракал медленно и вяло, с трудом собираясь с мыслями. Что предпринять?

Он не мог выдвинуть против Ревинуса никаких обвинений, а увиденная мельком рука с ножом вряд ли сумеет поколебать здравый смысл любого судебного чиновника.

Опечаленный Триггс уселся у широкого окна гостиной.

От дождя и ветра главная площадь превратилась в мрачную водную пустыню, которую никто не решался пересечь; булочная Ревинуса была закрыта, и в ней не чувствовалось никаких признаков жизни.

«Подождем просветления», – подумал Триггс.

Он медлил и корил себя за это.

К часу дня просветления не наступило, напротив, дождь и ветер усилились, вновь перейдя в бурю.

Миссис Снипграсс пригласила к ленчу, когда позвонили в дверь.

– Проклятье! Кто, если только он не рыба, может выходить в такую погоду? – воскликнула она.

Нежданным гостем оказался Билл Блоксон, на нем был прорезиненный плащ, высокие резиновые сапоги, а на голове сидела шляпа-зюйдвестка.

– А, Билл! – сказал Триггс, радуясь приходу симпатичного браконьера. – Прежде всего, выпейте стаканчик рома.

Лицо гостя оставалось озабоченным.

– Вы, наверное, приплыли в лодке? – спросил детектив.

– Вы правы, мистер Триггс, – ответил рыбак. – На нас обрушилось настоящее бедствие. Залиты огромные площади. К счастью, наша ферма стоит на возвышенности, иначе плавать нам среди лещей и угрей. (Он с видимым удовольствием выпил стакан рома.) Печальные новости. Полагаю, бедняги добирались до «Красных Буков», когда началось наводнение. Только не понимаю, зачем им понадобилось пускаться в путь ночью и в такой ливень!

– О ком вы говорите? – вскричал Триггс.

– Вы еще не видели мистера Чедберна? – спросил Блоксон.

– С какой стати?

– А? Тогда мне понятно ваше неведение. Так вот, мистер Триггс, я привез в город останки мисс Дороти Чемсен и булочника Ревинуса. Они запутались в ветвях ивы в низине, на дороге, ведущей в «Красные Буки».

– Проклятье! – вскричал Триггс.

– Вы правы, сэр, – с грустью подтвердил рыбак. – Опять пойдут скандальные сплетни, если только мистер Чедберн не пресечет их.

– Сплетни?

– А как же! Втихую все говорили об этом, но я не поощрял злые языки. Она – девушка, а Ревинус – вдовец… Я не вижу в этом ничего предосудительного.

– О чем вы говорите?

– Я часто бываю на природе и многое замечаю ночью, но не считаю нужным заводить пересуды.

– Значит, мисс Дороти и Ревинус…

– Они тайно встречались вот уже три года. Вечерами мисс Дороти частенько приходила к Ревинусу. Когда же в «Красных Буках» никого не было, в гости приходил он. Эх! – продолжал Билл Блоксон, глотнув рома и набивая трубку. – Я-то понимаю влюбленных. Будь это моя Молли, я тоже бы рискнул пуститься в такую бурю, чтобы обнять и поцеловать ее! Но повторяю, если мистер Чедберн не стукнет кулаком по столу, этот проклятый городок Ингершам закипит от сплетен!

Они замолчали…

Билл Блоксон мрачно смотрел на мокрую серую площадь. Мистер Триггс зло курил, и трубка, словно раздуваемая кузнечными мехами, жгла ему пальцы.

– Билл!

– Слушаю вас, инспектор.

К черту это звание, на которое он не имел никакого права! Триггса терзал стыд за поражения.

– Ужас Пелли… Говорят, я покончил с ним, негодяем Фримантлом… А как вы считаете?

Голубые глаза рыбака остановились на бывшем полицейском, и Сигма успокоился, увидев, что они серьезны и правдивы.

– Я так не считаю, сэр.

– Значит, – прошептал Триггс, – ужас…

– Минуточку, сэр… Разве вы отделяете ужас Пелли от Великого Страха Ингершама?

– Господи! – воскликнул Триггс. – Разве он существует?

– Существует, – заявил Блоксон решительным тоном. – Он, извините меня за выражение, которое я слышал от мистера Дува, носит сложный характер. Я-то мог бы дать ему имя. Но следует заметить, что даже это имя не может помочь объяснить происходящее. Боже, как трудно высказаться так, чтобы тебя поняли.

– Ну, – подбодрил его Триггс, – чье же это имя?

– Леди Флоренс Хоннибингл!

– Как? – воскликнул Сигма. – Если я не ошибаюсь, вы сами, Билл, утверждали, что это всего-навсего миф… вымышленное создание.

– Нет, – повторил Билл.

Триггс умоляюще вскинул руки.

– Билл, если вы что-то знаете…

Блоксон покачал головой.

– Нет, я обещал Молли не соваться в эти дела, но однажды помогу рассеять туман, который пока скрывает от ваших глаз причину всех событий.

Он удалился, с силой пожав руку Триггса, посеяв в душе Триггса неуверенность и повергнув его в глубокое раздумье.

К вечеру ужасного дня Сигма снова оказался во власти извечного страха.

Дождь ослабел. Вода лилась с монотонным шорохом; по небу неслись черные тучи. Здания на той стороне площади растворились во мраке; только на втором этаже особняка мэра мягким розовым светом лучилось несколько окон…

Снипграсс пришел зажечь лампы; по пятам за ним следовала супруга.

– Сэр, – произнес он смущенно, – моя жена и я хотели бы попросить вашего разрешения…

– Остаться с вами, – закончила миссис Снипграсс боязливо. – Мы вам не помешаем, а тихонечко посидим в уголке.

– Пожалуйста, – ответил Триггс, – располагайтесь. Однако…

– Нам не хочется оставаться одним дома, – разъяснил старый Снипграсс, бросив на хозяина умоляющий взгляд. – В такие вечера людям лучше быть вместе. Не случись той дурацкой истории, сэр, я бы побился об заклад, что миссис Пилкартер попросила бы у вас убежища на несколько часов.

– Но почему? – настаивал Сигма. – Конечно, вечер не из приятных, но непогодой не объяснить желания быть с людьми.

– Мы боимся, – просто сказала миссис Снипграсс. – Глядите, сэр, старый Тобиас убегает из своей лавочки с пачкой свечей под мышкой; он направляется в таверну, чего никогда не делает. А вон появились мистер Гриддл, мисс Масслоп! А вон толстуха Бабси и все семейство Тинни!

Растерянный Триггс смотрел, как люди пересекают площадь, направляясь к скромной таверне с приветливо светящимися окнами.

– Они идут в «Серебряную митру», где есть фонограф, – сказала миссис Снипграсс.

– Бегут! Даже эта толстая индюшка Бабси! – вымолвил Триггс. – Что помутило разум этих людей?

Он увидел хромую старушенцию в шляпке, спешащую вслед за остальными.

– Мисс Тистл из Армии Спасения, – объяснил слуга. – Ее гонит не страх. Добрая душа станет умолять собравшихся в таверне не пить горячительных напитков, а удовлетвориться чаем и лимонадом.

– Сегодня вечером, наверное, явятся «Существа», – прошептала миссис Снипграсс.

– «Существа»? – вскричал Триггс. – Объясните мне, что за «Существа»?

– Мы не знаем, – тихо ответил слуга. – Мы их никогда не видели, но о них говорили наши отцы и наши деды, и они, сэр, испытывали страх, необоримый страх.

– Они существуют, хотя и невидимы, – всхлипнула женщина.

– Призраки? – вздрогнув, спросил Триггс.

Но ответа не получил. Снипграсс задернул тяжелые шторы из бархата с золотыми кистями. Триггс в последний раз бросил взгляд на опустевшую площадь, и вдруг ему почудилось громадное бледное лицо, искаженное гримасой.

Когда шторы скрыли улицу, он облегченно вздохнул.

– Звонят!

Супруги Снипграсс, в молчании застывшие на низеньких стульях около камина, с воплем вскочили на ноги. Звонок дернули с такой силой, что дом наполнился металлическим грохотом.

– Сэр! – взмолилась старушка. – Не заставляйте нас открывать! Клянусь, за дверью никого нет. Никого… Кроме ужасных «Существ», которые бродят в ночи под дождем. Не ходите туда! Умоляю!

– Не ходите! – присоединился к ее мольбам муж, когда снова загремел звонок.

– Оставайтесь здесь! – зарычал Триггс.

Взял одну из ламп и, подняв над головой, как факел, ринулся в темноту коридора.

– Боже, храни его! – заплакала служанка.

Звонок зазвонил в третий раз, когда он подошел к двери, и тут же ее сотрясли яростные удары.

– Кто там? – закричал Триггс, решив, что успеет запустить лампой в возможного врага.

Он открыл дверь. Ливень залил ему лицо. На пороге, словно бог дождя, высился громадный силуэт, с которого ручьями стекала вода.

– Инспектор Триггс! Наконец-то!

– Господин мэр! – воскликнул Триггс, радуясь, что видит человека во плоти, а не призрак.

– Инспектор Триггс, – сурово сказал мистер Чедберн, – приказываю оказать мне помощь. Следуйте за мной в ратушу, где совершено ужасное преступление.

– Преступление? – икнул Триггс.

– Только что убит Эбенезер Дув.

VIII. Внутри пентаграммы

Ратушу и дом Триггса разделяли всего шестьдесят ярдов, но детективу они показались милями мучительного пути сквозь мрак и холод.

«Эбенезер Дув убит».

Эти слова звучали в ушах похоронным звоном, который словно доносился с высоких башен, утонувших в ночи и дожде.

Чедберн держал его под руку и тянул за собой; на крыльце ратуши он проворчал:

– Да не дрожите так, черт вас подери!

Но Триггс продолжал дрожать, как осиновый лист в бурю. Он ощупал карман и успокоился; перед выходом из дома он машинально сунул в него кастет, подарок Хэмфри Баскета.

В глубине коридора, где зловеще выл ветер, на черном бархате тьмы желтел квадрат света.

– Пошли, – сказал Чедберн, увлекая его за собой. – К кабинету Дува. Я разрешал ему работать допоздна.

– Как… как он? – заикаясь, спросил Триггс.

– Ему раскроили череп кочергой. Он умер на месте…

Пройдя коридор из конца в конец, они оказались в большой круглой зале с витражами в высоких узких окнах. С огромной картины, изображавшей баталию, глядели окровавленные лица агонизирующих и страдающих людей.

– Смотрите! – указал Чедберн.

Триггс очутился перед застекленным закутком. Тело бедняги Дува освещала белая фарфоровая лампа с фитилем. На листе веленевой бумаги лежала, словно защищая его, красивая, цвета слоновой кости, рука мертвеца. Триггс отвел глаза от ужасной глубокой раны и непроизвольно залюбовался каллиграфическими строчками, последними, которые начертал Эбенезер Дув, его единственный друг в Ингершаме. Он машинально прочел их и покраснел.

– Лихо… не правда ли? – ухмыльнулся мэр. – Кто мог думать, что наш бедный лукавец тайно переводит сонеты Аретино[11]11
  Аретино, Пьетро (1492–1556), итальянский писатель Возрождения (Примеч. пер.).


[Закрыть]? Но оставим это, инспектор. Что вы думаете о столь ужасном деле?

– Что? – переспросил Триггс, вздрогнув, будто его пробудили от глубокого сна. – Я думаю… что я должен думать? Кто мог совершить столь подлый поступок? Бедняга Дув! Следует предупредить полицию!

– Мне кажется, вы ее и представляете! – рявкнул Чедберн.

Триггс запротестовал:

– Нет, я не полицейский, вернее, уже не полицейский. Более того, я не в состоянии вести следствие по этому делу. Следует предупредить Скотленд-Ярд. Единственное, что могу посоветовать.

– Стоп! – Чедберн схватил Триггса за плечо. (Дьявол! Какая крепкая хватка у мэра Ингершама…) – Стоп, Триггс! Представим себе, что мы на острове, и помощи ждать неоткуда. Из глупого презрения к прогрессу, о котором сейчас искренне сожалею, у нас нет ни телеграфа, ни быстрых средств передвижения. Курьер, посланный в дождливую ночь, прибудет в Лондон на заре, но курьера еще следует отыскать. А я, запомните это, хочу изловить гнусное создание, которое совершило столь подлое преступление, до наступления дня!

– Как вам это удастся? – воскликнул Триггс.

– Странный вопрос для полицейского, – ухмыльнулся мэр, и указал на белые линии, начертанные на полу и выделявшиеся в свете лампы. – Как вы объясните это?

– Ну… – пробормотал Триггс, – мне кажется, это – пентаграмма.

– Великое оружие магов. Вы смыслите в оккультных науках, мистер Триггс?

– Нет, но эта фигура и ее смысл мне знакомы. Она отгоняет… привидения.

– Либо берет их в плен. Убежден, Триггс, наш друг Дув решил сыграть злую шутку с привидением ратуши и заманить его в ловушку.

– Привидение ратуши, – повторил Триггс. – Он однажды говорил о нем.

– Быть может, он также сказал, что настырный призрак весьма реален. Смейтесь, если хотите, Триггс, но лучше дождитесь зари. Сегодня ночью я буду действовать и заявляю без обиняков, что призрак заметил расставленную ловушку.

– И убил мистера Дува?

– Почему бы и нет? Будь я таким же рассказчиком, то привел бы массу примеров.

– Что вы собираетесь делать? – спросил Триггс, не имея ни мыслей, ни сил.

– Покончить с привидением! Если завтра ваши друзья из Скотленд-Ярда решат работать по-своему, бог им в помощь, но сегодня ночью я беру дело в свои руки. Следуйте за мной в кабинет.

Триггс был сломлен. Он бросил на труп мистера Дува последний тоскливый взгляд и покорно поплелся за мэром.

Просторный кабинет напоминал строгой обстановкой исповедальню. Единственный семисвечник с горящими свечами безуспешно боролся с окружающим мраком.

Мрак происходил не только от ночной темноты, но и от общей атмосферы и каждой вещи – бледно-серых обоев, плотных штор на оконных витражах, панелей красного дуба. Его источали паркет и гербы, украшающие стены. Мрак таился между двумя громадными кожаными креслами, плотным туманом накрывал стол, беззвучно изливался из огромного зеркала, в котором дрожал отблеск семи свечей.

– Триггс, – приказал Чедберн, – заприте двери на двойной оборот ключа и задвиньте засов. Потом тщательно осмотрите комнату. Убедитесь, что здесь нет тайных ходов. Убедитесь, что никто не прячется за шторами, проверьте запоры окон.

Сигма подчинился, даже не спросив, чем вызвано такое распоряжение. Осмотр занял некоторое время, и Триггс успокоился, собравшись с мыслями и избавившись от лихорадочного состояния. Не обращая внимания на презрительно-ледяной взгляд Чедберна, недвижно восседавшего в кресле, он даже заглянул под стол и передвинул тяжелое пресс-папье, прижимавшее пачку чистых листов.

– Камин перекрывается железной заслонкой во избежание сквозняков, – разъяснил мэр. – Там тоже нет выхода. Понимаете, к чему я клоню?

– Хм, да… то есть более или менее, – проворчал Триггс.

– Сюда никто не может проникнуть, если только он не пройдет сквозь дверь из крепкого дуба, окна, закрытые тяжелыми ставнями, или стены немалой толщины.

– Конечно!

– Тем не менее, – продолжал мэр, понизив голос, – я жду кое-кого, кому наплевать на все препятствия и кто убил Дува.

– Призрак! – с ужасом воскликнул Триггс.

– Он самый, Триггс, – рявкнул Чедберн, – и я его схвачу! Гляньте себе под ноги!

Детектив увидел белые линии, разбегающиеся по паркету и исчезающие в темноте.

– Снова пентаграмма!

– Она самая… Думаю, окажусь счастливее бедняги Дува и поймаю преступное привидение.

– Если оно не прикончит нас, – машинально возразил Триггс.

– Если оно не прикончит нас, – эхом отозвался Чедберн.

С тяжелым вздохом Триггс рухнул в другое кресло. Целую минуту он думал, что его втянули в какой-то шарлатанский спектакль, и бывшие коллеги будут до упада смеяться над ним. Однако вскоре атмосфера начала действовать на него. Он принялся ждать привидение.

– Почему мы должны ожидать молча, Триггс? – тихо произнес Чедберн. – Жаль, у меня нет ни портвейна, ни виски; можете курить трубку. Поболтаем, если не возражаете.

В голове у Триггса не было никаких мыслей, он сказал несколько слов и умолк. Тогда заговорил Чедберн.

Он говорил складно, но речи его не интересовали детектива, а рассуждения о романском стиле оставляли холодным; он сожалел, что покойный друг больше не расскажет своих историй.

Чедберн ощутил его равнодушие и ловко сменил тему разговора. В конце концов, речь зашла о Дуве.

– Он рассказывал любопытные истории, – вдруг заговорил Триггс. – Но более всего, я ценил его чудесную руку… Какой почерк, какая каллиграфия, мистер Чедберн! Но какой скромник… Думаю, возьмись он за гравюру, то добился бы славы и богатства. Он утверждал, что не занимается гравюрой, но однажды я заметил на его руке пятна от кислоты. «Э, святоша Дув, – сказал я ему тогда, – бьюсь об заклад, вы тайком занимаетесь чудесным искусством гравюры!» (Триггс не мог остановиться.) А в другой раз буквально оскорбил его, о чем теперь сожалею, заявив: «Дув, будь в ваших чудесных руках тигриные, а не цыплячьи мышцы, годные разве на то, чтобы поднести ложку ко рту, я бы отправил вас к моему бывшему шефу Хэмфри Баскету». Он удивленно глянул на меня и попросил объясниться. Я рассказал, что в свое время познакомился с одним проходимцем, который чуть не свернул мне шею, как цыпленку. Этот проходимец – самый умелый гравер на всем острове! Он с бесподобной ловкостью имитирует филигранный рисунок банкнот, хотя Английский Банк не просит его об этом. Дув страшно оскорбился. Мне пришлось извиняться.

Мистер Чедберн посмеялся и признал историю Триггса занимательной. Свечи быстро догорали. Одна из них, таявшая быстрее других, погасла.

– Мистер Триггс, – предложил мэр, – если мы не хотим остаться в темноте, следует экономить свечи. Я не запасся ими.

Они оставили гореть лишь два огарка, и Триггс решил, что особой разницы между полной темнотой, о которой с опасением говорил мэр, и оставшимся светом нет. Стены растворялись во мраке; он едва различал приземистую громаду кресла Чедберна и густую шевелюру мэра, на которую падал отблеск света. Белые линии пентаграммы становились удивительно яркими и четкими.

– Предположим, призрак явится и не сможет выйти за пределы магической фигуры, что дальше?.. Нельзя же схватить привидение, – сказал Триггс, обретя здравомыслие. – Нас поднимут на смех.

Мистер Чедмен что-то промычал.

– Если людям из Скотленд-Ярда придет в голову разыскивать виновных, они найдут, кого схватить, – усмехнулся мэр. – А я выполняю свой план.

Сквозь вой ветра Триггс расслышал далекий перезвон башенных курантов, но не стал считать удары – ему вдруг в голову пришли очевидные вещи.

– Мистер Чедберн?

– Просто Чедберн, Триггс.

– Я не признаю такого обращения, – возразил Сигма. – Мне оно кажется грубым и невежливым. Вы сказали, что несчастный Дув переводил сонет Аретино. Однако до сегодняшнего дня я такого имени не слыхал. Вы говорили о переводе, но меня удивило отсутствие текста, которым он должен был пользоваться…

– Неужели? – спросил мэр. – Разве его не было?

– Не было, – твердо заявил детектив. – На каком языке писал Аретино?

– Конечно, на итальянском!

– Значит, речь действительно идет о переводе, но текст оригинала отсутствовал. Это, во-первых… Но это не все.

– Продолжайте, Триггс, – поощрительно сказал мэр.

– Дув был прекрасным каллиграфом. Я склоняюсь перед его памятью и заявляю, что не гожусь ему в подметки в сем благородном искусстве. Я видел перо, выпавшее из его руки… С каких пор, мистер Чедберн, такой каллиграф, как покойный Дув, пользовался для письма на веленевой бумаге не «Вудстоком», а иным пером?

– Что? – вскричал мистер Чедберн. – Я вас не понимаю!

– Профессионал так бы не поступил. Скажу больше, господин мэр: строчки сонета написаны пером «Вудсток». Я разбираюсь в этом. А чернила! Так вот, господин мэр, это были медленно сохнущие чернила, которые становятся блестяще-черными, когда высыхают.

– Знай я, куда вы клоните, мистер Триггс…

– А вот куда, мистер Чедберн. В момент смерти мистер Дув писал другой текст, другим пером, другими чернилами и не на веленевой бумаге…

– Что же из этого следует?

– Текст заинтересовал убийцу, он забрал его и заменил сонетом, написанным дней пять-шесть тому назад! Привидения так не поступают… хотя я не очень разбираюсь в нравах и привычках этих проходимцев.

– Мистер Триггс, – медленно произнес мэр Ингершама, – вы слишком скромны, утверждая, что не детектив.

Триггс промолчал. Ему нечего было добавить – он говорил, как эксперт по английскому письму, а не как полицейский.

Наступила непроницаемая тишина, которую словно наполнили тысячи шорохов. Трубка Сигмы погасла; куранты пробили снова, и Триггс насчитал двенадцать ударов.

– Полночь!

Мистер Чедберн не откликнулся. Но с последним ударом курантов Триггс ощутил чье-то чужое присутствие.

Во мраке кто-то медленно двигался.

Фитили свечей едва горели, утонув в расплавленном воске. Свет становился все скупей и скупей. Триггс перестал слышать какие-либо шорохи, но увидел среди теней фигуру, двигавшуюся к нему.

– Мистер Чедберн, – воскликнул он, – кто-то вошел!

Мэр не двигался и не отвечал. Одна из свечей вдруг вспыхнула высоким пламенем. Триггс увидел белый силуэт, нависший футах в шести над ним. Из мрака выплыло лицо, искаженное ужасной гримасой.

Он закричал… Появилась призрачная длань, растворилась в темноте и схватила его за затылок.

В глазах замельтешили искры; он хотел позвать Чедберна на помощь, но крик ужаса застрял в горле, которое сжимала железная рука.

Он приподнялся, поскользнулся и упал. Навощенный паркет был скользким, и Триггс поехал, как на ярмарочных горах, вырвавшись из лап невидимки.