Текст книги "Мой друг, покойник (Новеллы, Роман )"

Автор книги: Жан Рэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Препятствия полковника Миджетта

Миджетт никогда не был полковником, как впрочем, и покойный Коди, он же Буффало Билл. Это военное звание принесло ему несколько лет пребывания в Огайо. Для Соединенных Штатов этого вполне достаточно. Но с нашей историей все это никак не связано. Главное в том, что он был посредственным игроком в гольф, хотя и страстным поклонником этой благородной шотландской игры.

Он был большим женоненавистником, чем все святые вместе взятые, но своим клюшкам присваивал женские имена.

В гольф-клубе Дэмфри до сих пор хранятся его Айрон-Мегги и Брасси-Дейзи. Клуб, членом которого он состоял, носил имя своего основателя Тэвиша, но большой известностью не пользовался.

Однако бар его славился во всем Соединенном Королевстве. Там подавалось оркнейское виски, которое стареет в бочонках из желтой глины, где плавают кусочки дерева, а потому оно оставляет далеко позади знаменитые хлебные водки и бурбоны.

Без оркнейского полковник Миджетт был бы невыносим для игроков, выходящих на поле клуба Тэвиша, но, благодаря ему, стал почти богом клуба.

Поле Тэвиш-клуба было скучной местностью с девятью лунками, следующими одна за другой по прямой линии и разделенными легкими препятствиями. На памяти игроков, Миджетту ни разу не удалось загнать мячик даже в четвертую лунку, а кэдди не опасались говорить вслух:

– Полковник играет в гольф, как семга, но плавает не столь быстро.

Но настоящее знакомство с полковником Миджеттом начиналось после партии, когда он выпивал второй стакан в баре Тэвиш-клуба.

* * *

Человек крепкого сложения, солидный выпивоха, никогда не выпьет пятой порции, если не хочет оказаться под столом и провести ночь в сладком отрешении чувств. После четвертого многие принимали Лондонскую башню за трансатлантический лайнер, а бармену обещали орден Подвязки.

Это весьма огорчало полковника Миджетта, ибо в этот момент подвыпившие игроки переставали интересоваться полями, лунками, клюшками, препятствиями, как впрочем, и спутниками Марса. Для него же благородная игра одевалась в ореол небесной славы.

Он с печалью давал знак бармену и набирал свою норму – десять порций. После этого перед ним распахивались врата неизвестного измерения.

* * *

Миджетт приступал к произнесению речей перед членами Тэвиш-гольф-клуба, разум которых уже расплавился от огненного напитка. У него горели глаза, жесты становились властными, как у победителя.

– Если вы воспринимаете понятие абстрактного, символа, личности, то скажете – гольф суть Миджетт, а Миджетт суть гольф. Англичане выбрали своими символами единорога и льва, французы – петуха; будет справедливым, если гольфисты возьмут в качестве символа Миджетта.

Гордыня?.. Тщеславие?.. Нет… Я знаю, чего я стою, как игрок в гольф.

Где тот судья, что хоть раз наказал меня штрафом? Такой пока не родился, и я не уверен, что ему суждено родиться.

Кто осмелится обвинить мои мячики в том, что они выделывают коленца во время игры, попадая на препятствия или ударяясь о флажок?

Кому неведомы мои триумфы на полях? Только не осыпайте меня цветами, я патологически не переношу восхвалений. Но позвольте напомнить вам о своих подвигах.

– Кто победил Вика в Оксфорде? Миджетт! Фримантла в Кэмбридже? Миджетт! Десмонда в Криклвуде? Миджетт! Мак Наба в Инвернессе? Миджетт, Миджетт и еще раз Миджетт!

Кто заявил, что даже Бог не осмелился бы поставить против Миджетта архангела? Слово святотатственно, но сама истина. И перефразируя известную пословицу, скажу, что Небо с благосклонностью взирает на триумфы Миджетта! Обычно, подобные панегирики сопровождались долгим молчанием, а Миджетт собирался с силами перед новой двойной порцией оркнейского.

И выпив ее, с гневом обрушивался на препятствия.

* * *

– Препятствия вроде ваших канавок, песочных замков, крохотных кустиков чертополоха? Почему бы не посадить там одуванчики? Мне нужны рвы, отроги скал, болота, ревущие потоки. Выслушайте, ничтожества, и вы узнаете, чем я заменил ваши липовые препятствия, когда играл в гольф в Индии, на бескрайних полях лахорского магараджи.

* * *

Он еще никогда не рассказывал этой истории, родившейся в золотых парах виски. Но однажды вечером он преподнес ее членам Тэвиш-клуба после того, как бармен налил ему двенадцатую порцию.

– …Препятствия были там самыми что ни на есть настоящими – каналы с берегами из сыпучих песков, с зарослями ужасно колючих растений.

И все же в один прекрасный день я счел, что они недостойны моей игры, и уговорил магараджу поперчить их по собственному вкусу.

Я выпустил на поле четырех тигров. Я сделал восемнадцать лунок за рекордное время под палящим полуденным солнцем, а двух тигров, заснувших в зарослях тамариска, мне пришлось будить ударами клюшки.

Надо было найти что-нибудь резвее этих лентяев, и это мне удалось. Я заменил тигров змеями – серебристыми питонами, кобрами, рогатыми гадюками, и все они были одна опасней другой.

Какая партия, друзья! Малейшая тень служила убежищем этих чудовищ. Мячик в любое мгновение мог поднять отвратительную плоскую голову с раздвоенным языком.

Я не хвастун, но когда эта партия закончилась как всегда моей победой, почувствовал себя великим.

* * *

Миджетт никогда не бывал в Индии, но все же не стоило называть его лжецом.

Лжет ли путешественник в пустыне, когда описывает мираж? А бродяга или невежда, отрицающий колдовство виски!

На следующий день после этого вечера Миджетт вышел на поле Тэвиш-клуба и, играя в адском темпе, первым пришел к последней лунке.

Чудо никогда нельзя отрицать. Когда Миджетт извлекал победный мячик из лунки, прятавшаяся там серая гадюка укусила его в запястье.

Всем известно лекарство от укуса гада – хорошая доза алкоголя, которую следует выпить большими глотками.

Выпей Миджетт тут же одно или два виски, укус остался бы без последствий, но он с отвращением оттолкнул фляжку, которую ему протянули.

– Я могу пить лишь по вечерам, в клубе! – сказал он. То были его последние слова. Чуть позже у него началось головокружение; дыхание его прервалось, он взмахнул руками и упал… мертвым.

* * *

В золотой книге Тэвиш-гольф-клуба записана последняя победа полковника Миджетта, но комментариев к ней нет.

Там не упоминается ни об индийских препятствиях, ни о серой гадюке.

Свинг

Состояние немилости существует, как и состояние милости. Я плаваю, как акула, с лошадью управляюсь, как ковбой; я мог бы подписать выгодный контракт с Барнумом, Глейхом или Амаром, как акробат под куполом цирка; я отнял лавры победителя у Хенли и Коуса, но…

…Я отвратительно играю в гольф. От меня отказались самые знаменитые тренеры, даже «крокодил» Кройте, требующий по два фунта за час и сказавший обо мне следующие слова, которые удручают и ввергают меня в постыдную дрожь: – Джек Хорлер играет в гольф не хуже лошади, но бегает не так быстро.

Если бы мне удавалось держаться вдали от полей гольфа. Но нет, они притягивают меня, как магнит стальную стрелку. Игроки терпят мое присутствие, терпят даже игроки-женщины, которые боятся наступить на червячка, но с удовольствием прикончили бы мазилу вроде меня.

Вот уже два года, как я ношу в кармане брачный контракт, в который хотел бы вписать рядом с именем Джона Артура Хорлера имя Элизабет Дэвидсон, красавицы-чемпионки…

– Договорились, Джекки, – повторяет она мне каждый раз, когда я прошу ее руки, – но в тот день, когда ты перестанешь держать клюшку, как подсвечник…

И жестокая гольфистка не спускает глаз с Эли Грундта. Поговорим об Эли Грундте, об этом человеческом совершенстве на поле для гольфа! Его мятое, как пергамент, лицо походит на морду брюссельского гриффона; ходит он переваливаясь, как утка, готовящаяся сойти в воду; изо рта его несет гнильем из-за испорченных зубов; но на поле он – Бог.

– Его мячик летит на двести пятьдесят ярдов, – ворчит Крофте, разъяренный тем, что вынужден восхищаться великолепным свингом, исполняемым такой уродиной.

Правда, по мнению знаменитых игроков, свинг этот исполняется не классическим способом. Руки, поднимающие клюшку образуют гротескную искривленную фигуру, никак не напоминающую четкий «Y». Самый последний дебютант посмеялся бы над ним, если бы удар по мячу не был бы шедевром из шедевров.

– Я не верю в чудеса, – вздохнул однажды Крофте, – но есть все же необъяснимые вещи, перед которыми приходиться против воли склонять голову…

С этого дня я стал наблюдать, изучать этот свинг, чтобы извлечь нужную мне выгоду, как это делает дуэлянт, сталкиваясь с неизвестным приемом.

И тот день, когда удивительная истина открылась передо мной, навсегда запечатлелся в моей памяти!

* * *

Это произошло в месяце мае во время матча, организованного сэром Эгбертом Стенброком, дядюшкой прелестной Элизабет Дэвидсон.

У него изумительные, но ужасно трудные поля на окраине Холихеда с видом на Сноудон на горизонте. Партия, в которой состязались несколько хорошо известных игроков, как Бердли, Вудсайд и Сервен, была тренировочной с целью подбора игроков на турнир Карнавона.

Стенброк возложил все свои надежды – а может и ставки – на Грундта. Даже шептались, что союз чемпиона с племянницей сэра Эгберта может зависеть от победы последнего.

…Грундт должен произвести первый удар по мячику. Он дрожал от морского ветра – бог гольфа был мерзляком. Грундт поднял клюшку, и последовал молниеносный свинг…

Мне трудно описать, что произошло в эту секунду во мне – я увидел…

Точнее сказать, мне было видение. Истины ради, поведаю, видение туманное, ибо оно больше походило на совмещенное изображение на экране двух кадров от магического фонаря.

На первом плане виднелся Эли Грундт, выполняющий свой свинг. На втором плане – другой персонаж, выполняющий тот же удар. На переднем плане все происходило на фоне ослепительно зеленого поля, на заднем плане поле выглядело грязно-желтым.

На первом плане стрелой взлетал в воздух мячик. На заднем плане по песку катилась человеческая голова. Теперь я знал…

* * *

Когда Эли пожал руки всех поздравлявших, я отозвал его в сторону.

– Мне хотелось бы немного пройтись с вами.

– Зачем? – удивился он.

– Чтобы побеседовать…

– Я не люблю беседовать, даже немного…

– Ну что вы!.. К примеру, о Кантоне…

Его отвратительное пергаментное лицо посерело; рука с силой сжала драйвер.

– Грундт, – сказал я, – вы не успеете даже приподнять вашу клюшку, ибо пуля из вебли 38 калибра, спрятанного у меня в кармане, продырявит вам брюхо. Поняли? Брюхо…

Будете подыхать часа три, а это куда мучительнее, чем если вам отрубят голову.

– Ладно, – прошептал он, опуская клюшку.

– Это было в Кантоне, – начал я, – около Северных ворот, на отвратительном пустыре, которое называют лобным местом. Через час после восхода солнца я наблюдал там за палачом, который отрубил подряд дюжину голов. Он был очень ловок, но носил маску…

– Он до сих пор носит маску, – проворчал Грундт.

– Если он не китаец.

– Приговоренные к смерти были, скорее всего, пиратами. Но какое к этому отношение имею я, мистер Хорлер?

– Некоторое время спустя я узнал, что некий европеец, эдакий сумасшедший садист, дал китайскому палачу приличную сумму денег, чтобы занять его место. Естественно, ему пришлось надеть маску.

– И вы обвиняете меня в том, что этим сумасшедшим садистом был я?.. Кстати, о сумасшедших…

– Вы считаете сумасшедшим меня, не так ли? Но я не сумасшедший. Знаете, что вас выдало, Грундт? Ваш свинг! Этот уникальный свинг, позволяющий побеждать на всех полях, суть удар китайского палача, рубящего голову!

– Хорлер, – попросил Грундт голосом, который он тщетно пытался сделать твердым, – что вы от меня хотите? Ни один судья не даст мне срока за это.

– Даст, Грундт, и этим судьей буду я. Я приговариваю вас отныне не появляться на полях для гольфа и больше никогда не трогать клюшки. При первом нарушении запрета, кровавая история Кантона получит широчайшую огласку в прессе, и у прокаженного будет больше шансов выйти на игру, чем у чемпиона Эли Грундта.

– Как… больше никогда не играть в гольф? – медленно процедил он. – Вы самый беспощадный судья из всех, кого можно вообразить.

– Столь же беспощадный, как «Ворон» Эдгара По… «Nevermore»! Никогда…

Его ужасное лицо скривилось, и мне показалось, что в его глазах блеснули слезы.

Однажды Эли Грундт, несмотря на предупреждение регулировщика движения, вышел на проезжую часть, когда там проезжал огромный грузовик. Десять тонн железа проехались по его телу.

* * *

Я спас честь английского гольфа, если не мирового гольфа, но не смог спасти свое собственное счастье.

Элизабет Дэвидсон однажды заявила мне раз и навсегда:

– Мой милый Джекки, разорвите ваш брачный контракт или научитесь сносно играть…

Смогу ли я? Честно говоря, я тайно тренируюсь, коля поленья топором. Но до сих пор мне не удалось овладеть техникой свинга. Придется ехать в Кантон.

Зверь гольф-полей

Неуверенной рукой профессор Моэрти нарисовал фигурку, а затем круги и параболы.

– Это – правильная дуга… Это – неправильная… А для настоящего бэксвинга…

Его никто не слушал, и он знал это. К тому же он не собирался заинтересовывать кого-либо теорией бэксвинга, а надеялся только отвлечь внимание, ослабить тоскливую напряженность, охватившую гольфистов, собравшихся в клуб-хаузе.

– Будто эпидемия чумы или холеры, – пробормотал Таккер. – Она никого не волнует, ибо свирепствует в Индии или Китае… Но вдруг она добирается до нас и тогда…

– Куда вы клоните, Такк? – спросил Крейн. – Я не понимаю…

– Убийца или Зверь гольф-полей, как его называют, пока расправляется только с игроками клуба Севен Хиллс. Я говорю «пока», поскольку неизвестно, не выберет ли он завтра жертвой члена нашего клуба Уайт Сэндз?

– Для бэксвинга… – устало пробормотал Моэрти.

– Заткнись, Моэ! – завопил Крейн.

– Пусть продолжает и хватит говорить о Звере, – промолвил Таккер, и все склонили голову в знак согласия.

В комнату вошли Летти Джейкс и Бесси Мур.

* * *

После партии и захода в раздевалку они редко посещали бар, и их появление в этот напряженный момент внесло разрядку.

Моэрти начал энергично рисовать красным карандашом круги вокруг фигурок гольфистов.

Крейн кончиками пальцев изобразил аплодисменты.

– Хелло, Летти! На пятой лунке вам едва не удалось загнать мячик одним ударом.

– Пятая… – вмешался в разговор Мастерс. – Эта лунка – сама судьба… Даже мне однажды едва не…

Летти Джейкс нервно пожала плечами.

– Мистер Таккер, – вдруг сказала она, – вы не проводите Бесси? Ей страшно…

– Конечно… – ответил Таккер. – Мне только этого и хочется…

– Страшно? А почему? – спросил Крейн, по привычке сунув нос в чужие дела.

Воцарилось тяжелое молчание. Замолчал даже Моэрти, он выронил свой карандаш.

– По дороге на бешеной скорости промчались два полицейских автомобиля…

– Из Севен Хиллс? – спросил Крейн.

Дверь распахнулась от удара, и в комнату ворвался раскрасневшийся от бега кэдди.

– Они нашли мертвую женщину у последнего банкера Севена! – крикнул он. – Малышка миссис Мортон собственной персоной!

– Чемпионка клуба, – простонал Крейн.

– Таккер, отвезите Бесси, – умоляюще произнесла Джейкс. – Она вот-вот потеряет сознание.

– Четвертая! – заворчал Крейн. – Боги праведные, вскоре в Севен Хиллс не останется женщин!

– Боб, – сказал Таккер, повернувшись к бармену, – одолжите мне ваш револьвер.

Бесси Мур тихо плакала, отталкивая стакан с виски.

– Быстрее! Отвезите меня быстрее домой! – умоляла она.

– А вас, Летти, не стоит подвезти? – спросил Крейн.

– Спасибо, я не боюсь, да и живу рядом, – ответила последняя.

* * *

Уже темнело, когда Летти вошла за ограду своей виллы. Окна не светились, но это ее не удивило. Ее не ждали, ибо она сказала, что из Уайт Сэндз отправится прямо в Лондон.

Она пересекла розарий и увидела, что дверь гаража открыта, а гараж пуст. На машине, должно быть, уехал ее брат Фред. А служанка Тилли, почувствовав, что у нее развязаны руки, отправилась в деревню на свидание с возлюбленным.

«Привел ли Фред Кинга?» – с неудовольствием спросила она себя. Кинг был громадным догом, страшным зверем, который стоил любых охранников мира. Ей хотелось, чтобы он, сопя, подбежал к ней, с радостно горящими глазами.

Но его тоже не было. В холле Летти остановилась, заинтригованная непривычным запахом. Она была очень чувствительна к запахам, некоторые из них делали ее больной, как тот, что висел в прихожей.

«Фред не курит, он такой маньяк, что не потерпел бы, раскури кто-нибудь в доме трубку», – подумала она.

Она почти крадучись вошла в гостиную, словно угадывая там чье-то присутствие.

Она почти ожидала того, что произойдет – люстра не зажглась, когда она повернула выключатель.

– Не двигайтесь, мисс Джейкс, – раздался глухой голос. – Мой револьвер нацелен на вашу голову.

Зверь гольф-полей пробрался к ней в дом.

* * *

– Мисс Джейкс, – продолжил голос, – я не хочу показываться и не сделаю этого… Ведите себя спокойно и протяните мне ваши руки. Я хорошо вас вижу из-за штор, за которыми стою, и ни одно ваше движение не ускользнет от меня.

Сегодня вечером гольф-клуб Севен Хиллс закроется навсегда; четырех смертей достаточно для этого. Затем настанет черед Уайт Сэндз. Его чемпионка откроет серию, которую я быстро закончу.

Я не питаю к вам никакой злобы, как не питал ее и к тем гольфисткам, которые погибли от моей руки. Я ненавижу только гольф!

Почему? Должен объяснить свое поведение, и жалко, что не смог его дать своим жертвам.

Быть может, вы ощутите философское удовлетворение, зная, что ваша смерть не будет бесполезной.

Ах, мисс Джейкс, мне тоже хотелось бы играть в гольф!.. Я начал скромно, с мини-гольфа по три шиллинга за час, и потерпел поражение… Надо мной посмеялись, я был так неловок.

Я видел, как играете вы… Вы действительно сильны. Два часа назад… вам почти удалось сделать… как вы называете это? А вот – лунку за один удар! Я восхищался вами, но почти одновременно ненавидел, впрочем, это последнее чувство оставило меня. Вы умрете от руки человека, который не испытывает к вам ни ненависти, ни злобы… Позвольте мне сначала положить трубку и…

Летти слушала эту речь, произносимую монотонным почти мягким голосом, и удивлялась отсутствию страха, который следовало испытывать в столь чудовищной ситуации.

Ее подсознание подсказывало, что бояться нечего. Несколько мгновений назад она услышала тихий шум – мягкие, бархатные шажки, которые могла сравнить с надвигающейся грозой. В полутьме гостиной она заметила колыхание шторы, за которой прятался убийца.

В это мгновение он, наверное, отложил в сторону трубку с гнусным запахом табака и готовился выстрелить.

Вдруг на уровне пола она подметила змеиное движение, темное тело скользнуло вперед, и зажглись два зеленых пламени, два ужасных тигриных глаза…

– Кинг!

Хлопнул выстрел, и Летти услышала позади себя звон разбитого стекла. Затем раздался хриплый вой и ужасный стон.

* * *

Она, наконец, нашла в себе силы встать и зажечь свечи в канделябре.

Кинг подошел к ней, под его пятнистым одеянием ходили мощные мышцы, он облизывал красные от свежей крови клыки.

Даже не заглянув за шторы, Летти направилась к телефону.

Поле с привидениями

Вместо вступления скажу, малыш Стив Леттерби никогда не держал в руках клюшки для гольфа.

Он работал репортером «Клэрона», и его специальностью были – по крайней мере, так считал он сам – сенсационные интервью. Но ему удавалось приблизиться только к слугам великих мира сего, а знаменитые звезды, в двери которых он все же прорывался, угрожали спустить с цепи огромных боксеров и приговаривали: «Берите ноги в руки, мальчуган, собаки очень злы».

Бернард Шоу сказал ему:

– Возвращайтесь, мой милый, через тридцать лет, мне исполнится сто пятнадцать, а название статьи можете записать уже сейчас: «Шоу принял нас на своем стульчаке, играя на саксофоне».

Кто-то, а вернее что-то сжалилось над ним – на Лондон обрушился грипп и уложил в постель всю редакцию «Клэрона».

Начальник отдела информации пригласил Стива и спросил:

– Вы играете в гольф, Леттерби?

– Конечно, сэр!

– Прекрасно… Тогда отправляйтесь в Кампердаун-клуб, посмотрите, что там творится, и привезите статейку…

– Кампердаун? Прекрасно, сэр, знаю… Это в Сассексе и…

– Скорее в Шропшире, – презрительно процедил шеф.

– Я спутал, – живо возразил Стив. – Я действительно никогда не играл на полях Кампердауна, но знаю некоторых его членов. К примеру, Откинса. Не так давно он был моим партнером в Сассексе.

– Неужели? – осклабился его собеседник. – Мне казалось, что пока только Данте вернулся из ада, а Откинс находится там уже четыре года. Короче говоря, разбирайтесь сами. В редакции остались только вы, да три курьера. Может, лучше послать одного из них? И все же отправляйтесь… Дуракам нередко везет.

И Леттерби поехал в Шрьюсбери.

* * *

Городишко уже отходил ко сну, хотя верхушки его башен еще пылали в лучах заходящего солнца.

Проходя мимо почты, Стив заметил световую рекламу, играющую в воздухе: «Шропс Адвертайзер». Он проник в холл, где висели тяжелые запахи горячего масла и жирной типографской краски.

В заваленном бумагой кабинете его встретил толстяк в пуловере с трубкой в зубах, окруженный облаком дыма. Он проворчал:

– Кампердаун, коллега?.. Конечно, знаем, но у нас столько историй с призраками в запасе, что мы откладываем статью на будущее, хотя, может, и вовсе не станем заниматься ею. Неужели в Лондоне мало своих происшествий, чтобы интересоваться сказками матушки Гусыни?

– Значит, речь идет о призраках? – спросил Стив.

– А вы не в курсе? Нет? Могу кое-что сообщить, но ничего особенного. Кстати, вы играете в гольф?

– Еще как? – солгал Леттерби во второй раз, отвечая на один и тот же вопрос.

– Тем лучше!.. Это облегчит ваше сближение с проклятым призраком, который посещает поле злосчастного Кампердауна.

Стив извлек из кармана блокнот, но редактор «Адвертайзера» жестом остановил его.

– Это почти все, что я знаю. Отправляйтесь на место. Похоже, какой-то мерзавец, явившийся из потустороннего мира, мешает игрокам, которые рискуют выйти на поле. Если он свернет вам шею, моя газетенка тиснет хорошую статейку, а я пошлю венок на вашу могилу. А теперь, коллега, до свидания или прощайте, в зависимости от настроения призрака-гольфиста. Завтра нечто вроде автобуса отвезет вас на место. Бай, бай, бэби!

* * *

Поле тянулось вдоль Северна. Оно было пустынным и уже заросло высокой травой и диким овсом. Флажки, измочаленные солнцем и дождями, дрожали рядом с лунками. В глубине поля Стив разглядел невысокое здание, по фасаду которого тянулась надпись из крупных букв: «Кампердаунский гольф-клуб».

– Итак, – проворчал Стив, – меня, если я правильно понял, послали взять интервью у гольфиста-призрака. Речь, конечно, идет о шутке, но при минимуме воображения я сотворю из нее сенсацию.

Хотя клуб-хауз, как и поле, был, похоже, пуст, Стив постучал в дверь и слегка удивился, когда звонкий голос попросил его войти.

Он оказался в баре, где стояли столики, комфортабельные кресла и высокая стойка с огромным количеством бутылок, которым репортер дружески подмигнул.

И только тут заметил за одним из столиков старого джентльмена в костюме гольфиста, любезно улыбнувшегося ему.

Стива очаровал неожиданный компаньон, поскольку он смертельно боялся всякой дьявольщины и призраков.

– Стивен Леттерби, – с улыбкой представился он.

– Смит, как все остальные, – ответил хозяин со смехом. – Хотите выпить?

– Я никогда не отказываюсь от подобного шанса, – искренне ответил Стив.

Старик направился к стойке и начал орудовать шейкером, как заправский бармен.

Стив выпил с видом знатока.

– Прекрасно, – сказал он. – Если не будет нескромным, могу ли я спросить, как это называется?

– А! Это наш «Домашний коктейль»… Но у нас есть и кое-что получше…

– Многообещающее начало! – воскликнул молодой репортер, опустошая стакан. Хозяин поставил перед ним высокий бокал из льдистого хрусталя, наполненный золотистой жидкостью.

– Какое благословение! – восхитился Стив, сделав несколько глотков. – А как называется это?

– «Конец игры»!

– Странное название, но неважно! Наши моряки пьют дерьмо под названием «Собачий нос», а я сам пробовал одно питье, которое один чокнутый американец называл «Слюной пумы».

– Рекомендую вам также наш «Бэксвинг», наш «Верх-низ», а также «Улыбчивый патер».

– Еще бы, я попробую все, – радостно воскликнул Стив. – Вот это называется гольфист!

– Уверен, вы хорошо играете, – старый джентльмен был очень вежлив.

– Вы правы, сэр, – торжественно ответил молодой человек. – Для меня главное в жизни – гольф. Я родился гольфистом, живу гольфистом, и таковым умру!

– Я очень счастлив, – заявил старик. – Хотите отведать глоток напитка «Драйверы, паттеры, мячики и пламя», который мы пьем перед расставанием?

– Почему глоток? Полгаллона, если надо! – в приливе неожиданного энтузиазма вскричал Леттерби. – А почему не пьете вы?

– Я собираюсь сыграть одну партию, а перед игрой никогда не пью. Но мне хотелось бы узнать ваше мнение по поводу некоторых волнующих меня вопросов, связанных с гольфом.

– Отлично, – согласился Стив. – Готов поделиться всеми своими познаниями, спрашивайте, дам любой совет.

– Вот… Как, по вашему мнению, правильно ли сделали, установив длину паттера в шесть футов и четыре дюйма. Мне это кажется преувеличением!

– Полностью согласен с вами, – тут же ответил Стив. – Я бы отрезал четыре дюйма, и думаю, покойный Откинс, который был моим партнером, ответил бы так же.

– Спасибо, мистер Леттерби. Я восхищен, что вы присоединились к моему мнению. Но зачем их делать из железа, а не из плотной фанеры?

– Стоп! – запротестовал репортер. – Здесь наши мнения расходятся. Мне нравятся железные паттеры. В наши времена качество фанеры очень невысоко.

– Мне не следует оспаривать столь просвещенного человека, как вы, мистер Леттерби. Но вспомните о последней новации, об установке электрического звонка в каждой лунке, чтобы предупредить игрока об успешном ударе. Это пришло то ли из Чехословакии, то ли из Италии…

– Ни оттуда, ни отсюда, а из Швейцарии, – обрезал Стив. – Его ввели на полях в глетчерах Юнгфрау, где гольфисты движутся на коньках или лыжах. Это неплохо, совсем неплохо…

– Мистер Леттерби, – сказал старый Смит, – теперь я знаю, что вы в курсе всех событий, происходящих на полях для гольфа, будь они на Юпитере, или на кольцах Сатурна… Итак?

Пары крепкого алкоголя взяли приступом разум журналиста. Он решил уйти от ответа, и не нашел ничего лучшего, как рассмеяться.

– Ну, нет! Мистер Смит, в этом я ничего не смыслю и прибыл сюда не ради разговоров о гольфе. Я – репортер из «Клэрона», и мой шеф хочет знать, что происходит на поле Кампердауна.

– А что здесь происходит?

– Сам не знаю. Но, похоже, какой-то идиот-призрак слоняется по полю и гоняет игроков, как лиса кроликов.

– Спасибо за идиота, – тихо вымолвил старик. – Это поле действительно посещает призрак, и этот призрак я. Не хотите ли выпить стаканчик «Ярости и Звука» – джин, кюммель, зеленый шартрез, арак и капелька лимонного сока.

– Я выпью все, что вы предложите. Ха-ха! Значит, вы и есть призрак! Ха-ха!.. Чудесная шутка! Позвольте вас поздравить.

– Еще раз спасибо!.. Видите ли, мистер Леттерби, я играл на этом поле более сорока лет, ежедневно и в любую погоду. Мне приходилось играть и при лунном свете! Однако пришлось покинуть его… в момент моей смерти. Я не хочу рассказывать вам о потусторонней жизни, что нам, кстати, запрещается, но могу сообщить, что гольф исключен из числа радостей, дозволенных теням покойных. Поэтому я вернулся на землю и вновь оказался на любимом поле. А теперь скажите, что вы думаете об этом напитке с испанской водкой – «Гренадские безумства»?

– Гром и молния в одном стакане! – икнул Стив. – Сам дьявол не сможет изготовить лучше!

– Увы, – продолжил старый джентльмен, – мои старые друзья-гольфисты к моему возвращению отнеслись плохо. Они перепугались, пригласили священников, чтобы изгнать дьявола с поля, а это мне очень помешало.

Пришлось прибегнуть к куче старых трюков в духе Гудини, чтобы разогнать их. Я появлялся перед ними в саване, в цепях, с черепом, либо в виде гнусного змея, изрыгающего огонь и дым. Они уступили поле мне. Впрочем, отличная гольфистка, леди Андермер, помучила меня.

Она не хотела в меня верить. В каких только отвратительных образах я не являлся ей, она играла только лучше, а меня обзывала дураком из чистилища и награждала прочими, еще более обидными прозвищами. Мне пришлось вслух перечислить ее любовные фантазии, голос мой разносился на целую милю. Она ретировалась.

А теперь, мистер Леттерби, окажите мне великую услугу. Напишите в вашей газете, что поле Кампердауна на самом деле посещается не призраком, а неизвестным микробом, который вызывает ужасные галлюцинации, кончающиеся безумием или смертью. Заставьте читателей поверить, что болезнь обрушивается в основном на гольфистов, навсегда лишая их ловкости и силы для занятий любимым спортом. Но чтобы публика сглотнула ваши выдумки, вы должны будете показать их мне. Пора понять, что поле должно принадлежать мне одному! Не хотите ли еще «Гренадских безумств»?

– Конечно, – сказал Стив. – Но… Ха-ха! Дайте мне посмеяться, мистер Смит… Вы – лучший человек из всех, кого я знаю, вы смыслите в напитках лучше кого-либо и умеете обращаться с журналистами, но вы не призрак!

– Что вы говорите?

– Что-вы-не-призрак… Ясно?

– Сопливый идиот!

– Ого!.. Только не это, мистер Смит… Вы не имеете права обзывать меня грубыми словами… Мне это неприятно. Со мной надо быть вежливым… Я представляю прессу… Общественное мнение… Меня должно уважать. Вы, конечно, немного пьяны… Вы слишком много выпили… Я готов вас извинить… потому что вы мертвецки пьяны. Но вы не призрак!

Банг! Ему показалось, что вздрогнула земля. Бар исчез, и Стив Леттерби оказался на пустыре – к нему направлялось невероятное чудовище, изрыгавшее столбы пламени.

Он бросился прочь, призывая на помощь…

* * *

– Честное слово, – проворчал призрак мистера Смита, снова принимая человеческий облик, – недурно уметь прибегать к столь жалким средствам! Эти людишки доведут до отчаяния кого угодно… Я выложился ради пустого дела и получил, что заслуживаю, ибо поверил в ум журналиста.

Он вздохнул, схватил призрак клюшки и прекрасным посмертным свингом послал тень мячика в пространство.