Текст книги "Мой друг, покойник (Новеллы, Роман )"

Автор книги: Жан Рэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Геката

Гоуфф, родившийся во времена гримуаров, потерял своих колдунов, но сохранил околдованных.

Бассетт

Остров был частью Манил и лежал к югу от Миндоро в сказочных малайских водах.

Однажды утром Галлахер высадился на берегу острова, усыпанного останками каракатиц и панцирями мечехвостов.

Его встретил старый европеец в белом фланелевом костюме и сказал с четким шотландским акцентом:

– Я – глава округа.

Галлахер поклонился. Он только что купил плантацию гевей на востоке острова и знал, ему придется считаться с этим чиновником. А тот продолжил:

– Мое имя Барнстепл. Это не шотландское имя, но если вы тот самый Джим Галлахер, оно вам кое-что должно сказать.

– Стюарт Барнстепл, го… го…?

Он пронзительно рассмеялся.

– Го… го… конечно. «Князь Гоуффа» тридцать лет тому назад, а теперь глава округа на ужасном островке с тремя деревеньками, изъеденными лишаями, и с таким же количеством загнивающих плантаций! Какое падение, юноша! Какое падение, не так ли?

Итак, этот старый грязнуля, от которого несло чесноком и дрянным виски, был знаменитым Стюартом Барнстеплом, бывшей славой британского гольфа, которому шотландцы присвоили престижное звание «Князя Гоуффа».

Джим пробормотал привычное «Рад с вами встретиться», и чиновник осклабился.

– Вы произнесли эти слова, Джим Галлахер, чтобы выкинуть все из головы… Вы высадились в красивейшем месте побережья. Белый дымок, что вы видите в глубине бухты – вулкан, а свободное пространство, тянущееся прямо перед вами, называется «паданг», другими словами – спортивная площадка. – Барнстепл расхохотался. – Теперь здесь играют в «сепак рага», используя плетеный из волокон мяч. Какое падение, не так ли?.. Джим Галлахер из «Сент-Данстен-клуба»!

Джим покраснел. Его имя в «Справочнике гольфа» было окружено ореолом славы. Теперь, желая забыться, он решил окончить жизнь на затерянном в малайских морях островке.

…Два великих гольфиста, которые подвели черту под своим прошлым, встретились на противоположном конце земли, у странной спортивной площадки едко зеленого цвета, которая до удивления напоминала поле для настоящего гольфа…

* * *

Сидя перед бутылкой ужасного виски, которое китайцы привозят из Паганга, Барнстепл, со странным пламенем в глазах, выпалил разом:

– Вы видели паданг? Девяносто шесть акров, три болотца, два холмика, как на Антиллах, трава, которая никогда не превращается в джунгли, фантазийное настроение вулкана. Какое поле, Джим Галлахер!.. И скажем, девять лунок, чтобы не впадать в преувеличение.

– Как… здесь разобьем поле? – удивился Галлахер.

Старик наклонился к нему, словно собираясь доверить невероятную тайну.

– У меня есть драйверы, айроны, паттерн… А у вас, быть может, случайно найдется несколько дэнлопов-65?

Галлахер печально улыбнулся.

– Есть… Не знаю, почему, но я не смог с ними расстаться.

– На вашей плантации, – продолжил шотландец, – есть рабочие и кули из тамилов, красивые темнокожие парни, ловкие и умелые. Оброните в джунглях пенни, а завтра они его вам принесут. Из них получатся отменные кэдди.

– И нас будет двое, чтобы играть, – проворчал Галлахер.

– Ваши соседи, плантаторы Барри и Питер Хивен, австралийцы, игравшие в Перте и в Аделаиде; еще один плантатор, Сол Пинч, обезьяна, повторяющая все, что делают другие. Наш клуб готов, остается найти ему подходящее название, а этим займусь я.

Так на острове родился гольф-клуб «Принцесса Махия». После внимательного осмотра территории было решено уменьшить поле на несколько акров, там, где оно слишком близко подходило к джунглям, и ограничить количество лунок семью.

Барнстепл, принадлежавший к старой школе, настоял, чтобы дать им имена. Одна из лунок, та, о которой будет рассказано в нашей истории, получила имя Гекаты. Джим Галлахер никогда не интересовался мифологией, остальные члены клуба знали ее еще меньше. Имя Геката звучало для них, как Мегги или Пегги.

…Морской рукав шириной в две мили отделял остров от большого острова Минданао. Иногда, в хорошую погоду, его переплывали тигры.

* * *

Рассказ не состоялся бы без странной драмы, которая положила конец существованию гольф-клуба «Принцесса Махия».

Барнстепл был лишь тенью «Принца Гоуффа»; после нескольких удачных ударов у него начинались промахи.

С Барри и Питером Хивеном игра всегда была скучной… Вначале у плохого игрока в гольф хватает чувства юмора, чтобы найти оправдание своим неудачам. Галлахер некоторое время смеялся над тем, как Барри обвинял солнце, ударявшее по глазам в момент патта, или как Питер кричал, что его лишают сил орущие на соседних деревьях обезьяны, либо портит удар свист пролетающих над полем птиц. Но это удовольствие длилось недолго.

Сол Пинч терял мячики при каждом ударе, и без шестого чувства тамилов запас дэнлопов растаял бы, как лед под весенним солнцем.

Джим раз за разом выигрывал партии, и это лишало его удовольствия. Поэтому ему все больше нравилось тренироваться в одиночку, ранним утром в момент восхода солнца или в наступающих сумерках.

Ати, кэдди-тамилец, темнокожий гигант, всегда сопровождал его и очень интересовался игрой хозяина.

Во время этих одиночных партий Джим подметил одну вещь, которая его заинтриговала. Четвертая лунка, Геката, была относительно удалена от третьей и пятой лунок, и требовался сильный удар, чтобы попасть на грин. В двадцати метрах оттуда площадка внезапно обрывалась – вырастала стена джунглей – стена высоких трав, желтых и острых, как сабля, из которой выглядывали зеленые деревца.

Когда мяч замирал в нескольких футах от лунки, а Ати брал из рук хозяина драйвер и подавал паттер, Джима вдруг охватывало незнакомое и крайне неприятное чувство.

Болезненная судорога сводила мышцы предплечья; ему казалось, что по ручке клюшки пробегал электрический разряд, а когда он глядел на мячик, то терял всяческое чувство дистанции. Четыре раза из пяти мячик пролетал мимо лунки.

Ати смотрел на него, лоб его пересекала глубокая морщина, и он бормотал слова, которые Джим не понимал. Он несколько раз спросил тамила, что они означают, но тот качал головой и кивал, а затем отворачивался, глядя на высокотравье джунглей. Джим запомнил эти слова и попросил Барнстепла перевести их.

Старый шотландец пожал плечами и сказал:

– Он как бы насмехается над вами. Сделайте вид, что не слышите их.

В этот момент в маленькое бунгало, служившее клуб-хаузом, вошел Сол Пинч.

– Как вы сказали, Галлахер? – спросил он.

Барнстепл живо вмешался.

– Пустяки, Пинч!

Потом повернулся к Джиму:

– Я вспомнил, что должен взять у вас нескольких тамилов для работ в порту, Галлахер. Придется на несколько недель поменять кэдди.

– Джим, – сказал Сол Пинч, когда они остались одни, – Барнстепл – отъявленный лгун. Думаю, Ати чего-то боится. Он бормочет про себя нечто вроде заклинания от злых духов. Будьте внимательны, эти туземцы не глупы и знают многое, о чем мы не подозреваем. Сейчас я задаюсь вопросом, почему Барнстепл назвал клуб Махия. Оно мне не нравится.

– По какой причине?

– Эээ… Так называют людоедку, громадную тигрицу, которая переплывает море с Минданао, чтобы отведать человечинки.

– И Ати отгоняет ее магическими словами? – засмеялся Джим.

– Нет, тамилы не очень боятся тигров, а те избегают столкновений с темнокожими, которые ловко орудуют криссом. Нет, Ати убежден, что один из самых опасных духов джунглей наблюдает за вами, когда вы играете у четвертой лунки…

– Опасный дух, – повторил Галлахер, взволнованный больше, чем хотел показать, ибо вспомнил о странном недомогании, охватывающем его рядом с Гекатой…

– Какое-то адское чудище с тремя головами и тремя телами, – продолжил Сол Пинч. – Тамилы утверждают, что он охотится совместно с Махией, отдающей ему большую часть добычи.

– Треп! – усмехнулся Джим.

Но смех его звучал натянуто.

* * *

Однажды в полнолуние, когда было тихо и свежо, а света хватало, как днем, Галлахер в одиночестве отправился на поле.

Он осторожно пробил несколько раз по мячику, потерял один или два, и оказался у четвертой лунки.

Когда он поднимал свой паттер, то учуял резкий запах хищника. Из травы вышел огромный тигр.

Позади огромной кошки двигалась странная, ужасающая тень.

* * *

– Тигры редко нападают на белых, – заявил начальник округа на Большом острове. – Мы организуем охоту, чтобы отомстить за смерть бедняги Галлахера.

– Одновременно займемся Барнстеплом, – сказал его помощник. – Он стал совершенно невыносимым. Сначала переведем его в другое место. Островитяне утверждают, что он занимается черной магией, и, похоже, так оно и есть. Его бой передал нам тетрадку, написанную его рукой, где он говорит о своем желании принести в жертву человека, которым он восхищается, какой-то Гекате.

Начальник насторожился.

– Барнстепл уважал в мире только великих гольфистов, – пробормотал он.

– В тетрадке, – продолжал его помощник, – содержится множество магических формулировок, совершенно невероятных, а также рисунок этой дамы Гекаты… Брр… Дьяволица, не дай бог такая приснится в кошмаре!..

– Геката! – медленно процедил начальник. – Помню, что древние поклонялись злокозненному и адскому божеству, которого называли тройной Гекатой из-за ее трех голов.

– Тамилы, – добавил помощник, – имеют сходное божество – Нангалла – трехголовое чудище с разверстым брюхом, из которого торчат внутренности. Фу!

– Нангалла или Геката, не все ли равно, – вздохнул шеф. – Бедняга Галлахер… Но это уведет нас слишком далеко. Загоним и убьем тигра, и переместим Барнстепла на новую должность.

– Ох уж этот Барнстепл, – проворчал помощник. – Что вы собираетесь сделать с чиновником, отравленным дрянным виски, даже если некогда он и был «Князем Гоуффа» шотландцев?

Господин Рам

Их было четверо в «Уйалд-Гровс-гольф-клубе», кто знал чуть больше других об ужасном происшествии с Джином Клейвером – Эштон, Ренбрук, Силбер-манн и Джим Карленд, тренер.

«Чуть больше» означало почти ничего. Главное, что они были свидетелями предшествующих событий, хотя вряд ли что-нибудь в них поняли.

В клубе Джина Клейвера ненавидели, он был отвратительным игроком во всех смыслах этого слова; но без него «Уайлд-Гровс» спастись бы не мог.

Ему принадлежала большая часть поля. Не из любви к гольфу, а из-за его тщеславия клуб мог организовывать в течение сезона турниры с роскошными кубками в качестве вознаграждения.

Его усадьба «Элмс» тянулась вдоль поля, их разделяла изгородь из кустарника. И иногда поверх этого зеленого барьера появлялось милое бледное личико с острым подбородком и глубоко сидящими глазами малыша Хью Клейвера.

Десятью годами ранее Джин Клейвер женился на гольфистке Дороти Десмонд, трижды ставшей обладательницей кубка Данбера.

Она была красива, но бедна – ее отец, Лорент Десмонд, славился, как коллекционер крахов и провалов. Джин Клейвер спас его от банкротства, и через несколько месяцев, разорвав помолвку с Эдмундом Ренбруком, виртуозом-гольфистом, прекрасная Дороти вышла замуж за ниспосланного судьбой спасителя.

Она больше никогда не появилась на поле; невероятно ревнивый Клейвер опасался ее случайных встреч с бывшим женихом, с которым перестал здороваться, делая вид, что не замечает его.

Союз этот с самого начала был несчастлив. Но когда на свет явился маленький Хью, жизнь бедняги Дороти превратилась в сущий ад.

Слуги проговорились, что Джин возненавидел невинного ребенка за отсутствие сходства с ним, утверждая, что тот унаследовал темные глаза и острый подбородок Эдди Ренбрука.

Прошли годы. Хью, которого в первые годы отослали в какой-то провинциальный пансионат, был оттуда отправлен к родителям по причине слабого здоровья. Такова была, по крайней мере, официальная версия. Позже выяснилось, что учителя считали малыша умственно отсталым, и его присутствие в школе было нежелательным.

Хью в ту пору исполнилось восемь лет. Это был щуплый мальчишка с нежным личиком, почти красивый, но вызывавший в людях какое-то беспокойство из-за огромных глаз и мраморно-белого цвета кожи.

Тогда Джин Клейвер решил воспитать его по собственному рецепту – он заточил его в комнате с грифельной доской, школьными учебниками и тетрадками, давая ему решать задачи и спрягать латинские глаголы, наказывая тростью за ошибки и рассеянность.

Одна из служанок покинула «Элмс», бросив передник в лицо Клейверу и подав на него в суд, – как-то она нашла малыша Хью, лежащего без чувств, с кровью на губах и с плечами, испещренными рубцами от ударов плети.

Джин заявил в свою защиту, что использует метод, принятый в Итоне по отношению к плохим ученикам, но судья приговорил его к штрафу в пять фунтов.

Ненависть Джина к ребенку выросла еще больше и, не вмешайся президент «Уайлд-Гровс», он бы с ним расправился. Страх перед судьей и угрожающие взгляды Эдди Ренбрука сделали свое дело – малышу было разрешено ежедневно проводить час-другой в саду, и тогда из-за изгороди виднелось его личико – он со страстью следил за передвижением игроков по полю.

Когда отца не было поблизости, Джим Карленд подходил к малышу и ласково разговаривал с ним.

– Тебе нравится смотреть на гольф.

– Да, да, мистер!

– А тебе хотелось бы сыграть самому?

– Еще как!

– Ну что ж! Однажды ты будешь играть…

– Правда?

Из прекрасных темных глаз малыша на мгновение уходила печаль, а его губы с горестной складкой в уголках рта пытались улыбнуться.

Однажды, когда Джим Карленд уверял его, что счастье близко, Хью с таинственным видом шепнул:

– Господин Рам мне тоже обещал это!

– Кто такой господин Рам? – осведомился тренер.

Хью отрицательно покачал головой.

– Я не могу сказать, но завтра утром мы будем играть с ним в гольф.

– Завтра?.. Малыш, отец никогда не пустит тебя на поле!

– Меня отведет господин Рам. Он придет за мной с восходом солнца.

– Послушай, Хью, ты не сможешь выйти из дома! – воскликнул удивленный Джим.

– Меня выведет господин Рам, – возразил мальчуган. – Он очень силен, этот господин Рам, и очень любит меня.

На повороте аллеи показался грузный силуэт Джина Клейвера, и малыш хотел скрыться, но мгновением позже Карленд услышал звон сильнейшей оплеухи, а затем крик боли и рыдания.

Он сжал кулаки и удалился, опустив голову. Он с огромным удовольствием отлупил бы толстяка Клейвера, но работу тренера по гольфу, которую он имел в клубе «Уайлд-Гровс», найти было нелегко.

Однако Карленд был уверен, что юный Хью сказал ему правду. Утром он с первыми лучами солнца оказался на поле и спрятался позади хижины. Едва он там оказался, как услышал вдалеке сухие удары по мячику.

Его удивлению не было границ, когда он увидел, как малыш Хью поднял драйвер и мощным свингом послал мячик на грин.

Карленд со своего места не мог уследить за траекторией полета мячика, а потому, крадучись, перебрался за хвойную поросль, откуда открывался вид на все поле. Он увидел, как Хью с предосторожностями установил мячик на песочный холмик, сделал два пробных замаха, а потом ударил…

Тренеру показалось, что он видит сон или стал жертвой галлюцинации.

Мячик описал широкую дугу, высоко взлетев в небо, и, пролетев двести ярдов, опустился на грин, всего в паре футов от лунки.

И в то же мгновение флажок был извлечен невидимой рукой, и мячик скатился в лунку.

Джим услышал радостный вопль ребенка, но, сколько он не смотрел на то место, где Хью только что орудовал драйвером, он не видел никого – место было пустым.

Днем он заметил ребенка, выглядывающего из-за изгороди и подающего ему знаки.

– Мистер Карленд, – сказал он. – Господин Рам недоволен, что вы сегодня утром подглядывали за нашей игрой. Я попросил его не делать вам больно, потому что вы не злой. Он обещал мне, но не надо снова поступать так…

– Это господин Рам извлек флажок из лунки? – спросил тренер.

– Конечно… Он был моим кэдди. Мило с его стороны, не так ли?

– Я… я не видел господина Рама, – пробормотал Карленд.

– Его никто не может видеть, кроме меня. Это ясно, как день. Я его очень люблю… Он приходит всегда, когда я его зову.

– А как он выглядит, твой господин Рам?

Ребенок стал серьезным.

– Трудно сказать, мистер Карленд. Мне иногда кажется, что это дама, потому что ее лицо немного напоминает мамино, но оно намного больше… намного больше, и…

Хью задумчиво покачал головой.

– … Он также и лев, – проговорил он, наконец.

– Ах вот как, лев! – пробормотал тренер. У него в голове все смешалось.

– Господин Рам обещал мне драйвер, я вам покажу клюшку завтра, – быстро закончил ребенок и убежал, поскольку в аллее раздались шаги.

Джим Карленд пошел прочь, но через несколько секунд его окликнули – над изгородью торчал Джин Клейвер.

– Вы с кем-то говорили, Карленд? – спросил он.

– Нет, – солгал тренер.

– Значит, мне послышалось. Однако предупреждаю вас – если вы еще раз заговорите с моим сыном, вам придется искать работу тренера в иных палестинах. А кроме того, я переломаю все кости этому проклятому отродью.

* * *

Ужасное событие произошло через десять дней. Карленд стоял у хижины вместе с Эштоном, Ренбруком и Силберманном и собирался продемонстрировать им удар, как вдруг между ними оказался Хью – никто не видел, как он появился.

– Господин Рам сказал, что я могу ее показать вам! – радостно воскликнул ребенок, протягивая тренеру клюшку весьма странного вида.

Силберманн схватил драйвер.

– Ну и ну! – воскликнул он. – Хью, откуда у тебя такая?

– Конечно от господина Рама! Он сказал, что короли, принцы и все друзья солнца играли в свое время такими.

Эштон рассмотрел клюшку в свою очередь.

– Ручка отделана чистым золотом, – в волнении заявил он, – и ее украшает настоящая бирюза. Кажется, такие клюшки были найдены в некоторых египетских пирамидах.

– Пирамидах! – воскликнул Хью. – Господин Рам иногда рассказывает мне о них…

– Хью, спрячь эту клюшку, – сказал Карленд, – ибо, если твой отец увидит ее…

– Я больше не боюсь его! – возразил малыш со смехом. – Господин Рам сказал, что если он еще раз тронет меня, то я должен его позвать.

– И тогда? – спросил тренер.

– Господин Рам убьет и сожрет его… Так он сказал мне!..

– Неужели? – позади них раздался пронзительный смешок.

Из-за хижины вышел Джин Клейвер.

– Итак, – произнес он, – мой сын нашел способ удрать из дому, чтобы рассказывать здесь всяческие глупости, украв, не знаю где, драйвер, А кроме того, он уверяет, что попросит какого-то господина Рама убить меня! Я позволил себе подслушать разговор, господа, и кое для кого это будет иметь серьезные последствия. А пока я запрещаю вам вмешиваться – придется отлупить эту маленькую каналью.

– Сами вы каналья! – крикнул Ренбрук.

Джин схватил Хью за шею и яростно потряс его.

– На помощь, господин Рам! – крикнул ребенок.

И тут же на поле обрушился ужас собственной персоной. Какой-то ураган пронесся над хвойной рощицей, деревья согнулись, как хлипкие кустики. Хижина разлетелась в щепы, и воздух сотряс могущественный рык.

Джин Клейвер взлетел на шесть футов от земли, его схватило какое-то невидимое чудовище.

– Господи!.. – завопил Джим Карленд. – Руки… Смотрите, его руки!

Две руки Клейвера взлетели в воздух. Они были оторваны от тела, как ветви дерева под натиском бури, а на газон обрушился красный дождь.

Гольфисты с округлившимися от ужаса глазами следили за кувыркающимся в воздухе искалеченным телом.

От Джина Клейвера осталось немногое – были найдены обрывки пропитанной кровью ткани, один ботинок и обломок черепа с клочком волос.

* * *

– Ренбрук, – сказал Эштон, когда они как-то вдвоем оказались в баре клуб-хауза, – я никогда не видел миссис Клейвер. Мне говорили, что она была прекрасна, а поэт нашел у нее сходство с мифическим персонажем.

– Этим поэтом был гольфист и жених, – печально ответил Ренбрук.

– Действительно, серьезное, а иногда суровое лицо Дороти Десмонд заставляло думать о… – Он стер со лба капли пота и с дрожью в голосе закончил, – …о лице сфинкса.

Конец

Порыв ветра погнал опавшие листья в сером воздухе осеннего дня. Гарри Майор поморщился. Мышцы ломило от боли, набитый аспирином желудок был тяжел, как кирпич, короткие и яростные уколы напоминали о дурном настроении его печени. Он с яростью оттолкнул книжицу, которую случайно снял с полки, только что узнав из нее, что Аллен Робертсон, знаменитый гольфист «Сент Эндрюса» скончался от желтухи в сорок три года. Случилось это давно, в 1858 году, но есть даты в истории гольфа, которые никак не хотят уходить в прошлое. Спортивный хроникер, присутствовавший на нескольких триумфах Майора на полях для гольфа, назвал его «новым Алленом Робертсоном». Что не очень понравилось суровым бонзам «Сент Эндрюса», ревниво относящихся к своим героям, как к старым, так и к новым. Впрочем, это неважно…

Майору должно было исполниться сорок три года через несколько дней… Отвратительное совпадение, ибо именно в этом возрасте Робертсон покинул поля и подлунный мир.

Второе и еще более отвратительное сходство состояло в том, что его кожа приобрела лимонный оттенок, а глазной белок пожелтел. Установить желтуху легко, но докопаться до причины трудно. Его врач обвинял во всем виски, недолгое пребывание в тропиках, слишком явный интерес к земным радостям.

Треп! Гарри знал, его убивал гольф. Он вспомнил о словах, которые кто-то произнес в клуб-хаузе и которые игроки сочли абсурдными: «Большинство гольфистов в конце концов попадают в плен колдовства».

Но это была правда, ужасная правда. Гарри Майор был околдован. Дух гольфа, ибо дух гольфа существует, как существует матка в муравейнике или термитнике, относился к нему враждебно.

Годами он преодолевал эту враждебность благодаря несгибаемой воле, какому-то сдержанному гневу против враждебной силы и, конечно, благодаря глубокой, почти животной любви к благородной игре.

Дух мстил ему. Гарри не удивился бы, прими он какой-то эктоплазмический облик, какие производят медиумы в трансе. Враг избрал тактику, которую Майор изучил в малейших деталях.

Его свинг, который льстецы окрестили «свинг Майора», оставался совершенным в глазах всех. Но он-то знал, что враг-невидимка исподтишка подтачивал его, как точит металл кислота. Рука держала драйвер крепко и уверенно, но отказывал мозг – старт мяча сопровождался легким головокружением.

На грине, когда мячик находился достаточно близко от лунки, чтобы обеспечить успех патта, его охватывало иное чувство не физическое, а психическое – он ощущал страх.

И это был не страх того, что мячик глупо прокатится мимо лунки, а страх стать свидетелем нарушения законов природы по какой-то неизвестной причине, противной логике.

– Представьте, – сказал психиатр, – что у вас в руках свинцовый шарик, и вы открываете ладонь. Вы думаете, даже знаете, что шарик упадет. Но он не падает, а взмывает вверх, словно красный воздушный шарик, надутый водородом… Возмущенная логика легко может вызвать тоскливое чувство страха…

Именно такую тоску, такой страх он испытывал на поле; но он шел дальше психиатра, придавая страху почти осязаемую форму, форму злого духа, присутствующего на поле и со злобой отклоняющего мячик от его пути к победе.

– К дьяволу… – ворчал он.

В этот момент постучал лакей и сказал, что пришел Сэм Брайер.

* * *

Брайер был весел.

– Хелло, старая перечница, – воскликнул он, – мы вас не видели вчера на гольфе. Очень жаль, ибо вы узнали бы, что наши добрые друзья из «Уайт-Сэндз» будут представлены на открытом чемпионате в Сент Эндрюсе! Собирался комитет. Из сорока голосующих двадцать два отправляют на это сверх-знаменитое поле вас.

– Вот как! – удивился Майор. – Большинство не подавляющее. А кому достались другие голоса?

– Два за Мергравса… Шестнадцать за вашего покорного слугу.

– Шестнадцать… – пробормотал Майор.

– Действительно, удивительно, поскольку есть шестнадцать членов «Уайт-Сэндз», почти идиотов, которые считают меня гольфистом, способным выступать на столь древнем поле… Э, друг, что с вами приключилось?

Гарри увидел, что Сэм смотрит на него с удивлением.

– Ничего не случилось, насколько я знаю…

Брайер жестом указал на зеркало.

– Это произошло вдруг… Нет… нет, не смотрите…

Но Майор уже увидел. Его лицо приобрело жуткий желтый цвет с зелеными тенями, а глаза превратились в печеные топазы.

– Звоню врачу, – сказал Брайер, направляясь к двери.

Гарри рухнул в кресло. Бок разорвала ужасная боль, похожая на удар кинжала.

* * *

– Дух… – пробормотал больной. – Дух явился…

Врач ушел, оставив рецепты. Теперь на столике стояли пузырьки и коробки с порошками.

После короткого бреда больной час пролежал в полной прострации. Теперь Гарри был спокоен и мог здраво мыслить. Боль прекратилась.

– Злой дух принял облик, – спокойно произнес он. – Сэм Брайер… Я знал, что он ревнив.

Он задумался, пытаясь припомнить все факты. Конечно! Это головокружение после свинга, этот странный страх на поле появлялся лишь в присутствии Сэма Брайера. В тот день, когда врач говорил о виски и тропиках, он рассеянно добавил: «Болезнь может также иметь эмоциональную причину, – тогда это опаснее, – но это не ваш случай».

Однако ошибались и Гиппократ, и Гален.

– Дух… Сэм Брайер… – простонал Гарри Майор.

Он встал, открыл ящик стола, извлек браунинг и проверил, все ли пули на месте.

– Дух… Сэм Брайер…

Оружие выпало из его рук. У него случился сильнейший нервный припадок.

* * *

Он умер через три дня, в день, когда ему исполнилось сорок три года. Возраст Аллена Робертсона…

* * *

На открытом чемпионате от «Уайт-Сэндз» выступал Сэм Брайер. Он был жалок.