Текст книги "Флорис. Любовь на берегах Миссисипи"
Автор книги: Жаклин Монсиньи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)
– И теперь тебе хочется упрекнуть меня в этом!
От такого уверенного заявления Батистина съежилась и потянула на себя одеяло. Затем она отрицательно качнула головой.
– Я просто хотела узнать, беспокоился ли ты обо мне хоть капельку!
Флорис выпрямился и нахмурился.
– Как ты любишь задавать подобные вопросы, Батистина… Конечно я волновался… А ты о чем подумала? Только представь себе, что этот милейший маркиз де Водрей решил арестовать заодно и нас… Он необычайно злопамятен… впрочем, в чем-то его можно понять… Как бы там ни было, но, как только нам удалось выскользнуть из его лап, мы тотчас бросились разыскивать тебя – наверное, тебе интересно узнать именно это. К сожалению, нам пришлось расстаться с Адрианом, и сейчас мне ничего не известно ни о нем, ни о Федоре, Ли Кане и Жорже-Альбере… Ну вот, теперь ты все знаешь… или почти все…
Батистина побледнела.
– Бог мой… Адриан… Где он может быть?
Флорис смягчился. Он ласково погладил ее исхудавшую руку.
– Не волнуйся, Батистина… С Адрианом не так-то просто справиться… Он сумеет выпутаться… Когда два месяца назад разразилась эпидемия, я к этому времени уже успел объехать форты Розали, Морепа и Луи… А потом я уже не мог скакать, словно сумасшедший, по берегам Миссисипи, обыскивая многочисленные форты и крепости… Я решил тайком вернуться в Новый Орлеан, чтобы узнать новости и поискать Адриана и остальных… Я надеялся, что Адриан сможет отправить ко мне Жоржа-Альбера… К несчастью, эпидемия разбушевалась с новой силой… губернатор решил, насколько это возможно, эвакуировать из города всех его жителей… Дома, где побывала болезнь, были сожжены… потом все затворились: каждый у себя…
Батистина приподнялась на локте.
– Да… знаю… на нас напали натчезы. Солдаты сожгли их поселок, и они решили отомстить!
При мысли об опасностях, которым подвергалась Батистина, Флорис содрогнулся. Он снова подошел к ней и сжал ее пальцы.
– Хвала Господу, малышка, что ты уже здесь… Но как вам удалось уйти от них?
– О! Это было ужасно, я была единственной… Натчезы уничтожили весь отряд, но бедный капитан увлек индейцев за собой, чтобы дать мне возможность бежать!
Внезапно лицо Флориса посуровело. Батистина готова была язык себе откусить, но поздно: роковые слова уже слетели с ее губ. Флорис встал. Трижды обогнув кровать, он остановился и, скрестив руки на груди, вперил в Батистину насмешливый взгляд.
– Черт побери, дорогая, ты всегда умеешь найти преданного пса… На этот раз спаситель пожертвовал своим скальпом, швырнув его опьяненным кровью врагам. Примите мои поздравления.
Зеленые глаза Флориса опасно засверкали. Батистина попыталась исправить положение.
– К чему ты опять хочешь придраться? Я уверена, что капитан, человек преклонного возраста, хотел спасти также бедного барабанщика… двенадцатилетнего мальчишку!
Весь во власти горестных воспоминаний, Флорис уже не слушал ее. Он тяжелыми шагами ходил по комнате.
– Могу ли я узнать, где ты откопала этого юного акадийца, которого сейчас так преданно выхаживает Людовик?
От такой новости Батистина больно укусила себя за руку.
– Бог мой, что ты говоришь, разве Вальмир тоже болен?
Флорис усмехнулся.
– Как ты разволновалась… Однако успокойся, твой приятель сделан из прочного материала. Глядя, как он потягивает шампанское, можно с уверенностью сказать, что он раньше тебя встанет на ноги. Однако, какой интересный у него бред!
– О да! – согласилась Батистина, уклоняясь от пронзительного взора Флориса и пытаясь придать своему лицу как можно более безразличное выражение.
– Очень интересный, дорогая, я бы даже сказал презанимательный… Этот Вальмир кричал: «Жанна Жанна, я люблю тебя, ты прекрасна, распусти свои чудесные золотые волосы, этой ночью ты станешь моей…» И так несколько раз! Вот я и спрашиваю себя, кто эта Жанна? – настойчиво произнес Флорис, продолжая неотрывно смотреть прямо в глаза Батистине.
Девушка пала духом. Ей показалось, что отныне между ними уже ничего не будет. Батистина отвернулась к стене. Флорис удивился: он ожидал очередного язвительного ответа. Молчание и бледность Батистины встревожили его. Он нежно повернул к себе ее голову.
– Батистина… Батистина… тебе плохо?
Две большие слезы скатились по ее исхудалым щекам. Батистина не отвечала. Да и зачем!
Как раз в эту минуту вошла Тонтон. С первого взгляда она поняла, что в воздухе запахло грозой.
– Послушайте, господин Флорис… ей нельзя утомляться… Вы и сами не так давно встали на ноги! Так что выметайтесь отсюда, да поживее. Идите отдыхать, вам обоим нужен отдых!
Тонтон бесцеремонно выставила Флориса за дверь Батистина внезапно встрепенулась.
– Флорис… Флорис… Ты тоже был болен?
Уходя, Флорис утвердительно кивнул головой.
– Почему ты мне ничего не сказал? – мягко упрекнула его Батистина.
– Не хотел тебя расстраивать… Я одним из первых подцепил эту проклятую лихорадку… Но, как видишь, вполне справился с ней!
Молитвенно сложив руки, Батистина признательно улыбнулась ему.
– О! Флорис… и ты так преданно за мной ухаживал, не спал ночами, когда сам еще был очень слаб… О! Мой…
Она хотела сказать дорогой, но вовремя остановилась.
– О, мой бедный Флорис… Кто же за тобой ухаживал?
Внезапно Флорис заторопился к двери. Взявшись за ручку, он небрежно бросил:
– Я заболел на одной из плантаций!
Подозрения Батистины мгновенно пробудились.
– У Эмилии де Бель-Иль!
– Да нет же, далась тебе эта Эмилия!
Теперь пришла очередь Флориса выкручиваться.
– Тем более что все это не имеет никакого значения, – заключил молодой человек, удирая из комнаты.
Батистина в ярости швырнула ему вслед свою подушку. Упав на простыню, она зарыдала.
– О! Я его ненавижу… ненавижу… ненавижу!
Слезы ручьями текли по ее лицу.
– Полно… полно… замолчи!
Достойная Тонтон баюкала Батистину, как младенца, гладила ее по щекам, утешая, произнося совсем простые слова.
– Вот ты и выздоровела… право слово, выздоровела, принцесса… Не тревожься… все плохое уже позади, а он тебя любит, уж поверь мне… А что бесится, так это от ревности!
– Ты считаешь, что он меня любит! Однако, странный способ он избрал, чтобы выразить свою любовь! – заикаясь, запротестовала Батистина.
– Будь уверена… еще больше, чем ты, принцесса… ты знаешь… я всего лишь проститутка… ничтожество… подобранная из милости на парижской улице, но как только я вас увидела, так сразу и поняла, что вы жить друг без друга не можете… Ничего не поделаешь, это как болезнь… Ну же, принцесса, давай вытри зенки, поправляйся, снова будешь хороша собой и сделаешь со своим гордецом все, что захочешь: за нос водить его будешь, сам за тобой побежит!
Все еще всхлипывая, Батистина недоверчиво взглянула на подругу.
– А ты сама-то веришь тому, что говоришь, Тонтон?
– Еще как, моя красавица!
– Скажи мне, Тонтон… на какой плантации его вылечили?
Тонтон пожала плечами.
– У Мари-Бланш де Понтальба!
– О! У одной из его любовниц… и он еще смеет упрекать меня! – выдохнула Батистина.
Тонтон принялась менять ей рубашку.
– С этим ничего не поделаешь, принцесса… мужик, он всегда налево глядит!
Тонтон была великим философом. Батистина принялась размышлять над ее мудрыми словами.
У Батистины пробудился аппетит. Теперь ее все время мучил голод, и она, как могла, старалась вознаградить себя за долгое вынужденное воздержание. Она принялась потихоньку передвигаться по дому. Флорис продолжал ухаживать за ней, помогал ей спускаться с лестницы и отводил в небольшой садик за домом, где специально для нее была устроена лежанка. К сожалению, росшие там в изобилии апельсиновые деревца были основательно обглоданы мулом. Молодые люди больше не занимались выяснением отношений. Они соблюдали своего рода статус-кво и в своих разговорах избегали щекотливых тем. Щеки Батистины вновь обрели румянец, а волосы заблестели на солнце.
Вальмир, живший на первом этаже, также выздоравливал.
Однажды ночью Людовик ощутила признаки надвигающейся болезни. Тонтон принялась ухаживать за ней, ибо Батистина и Вальмир были еще слишком слабы, чтобы заботиться о больной.
Иногда Батистина подходила к окну. Город по-прежнему был пуст. Раб, разносивший воду, осторожно крался через площадь. Отчаянно лаяли собаки. Новый Орлеан превратился в город-призрак. Доставать еду было чрезвычайно трудно. Этим занимался Флорис. Ему часто приходилось тратить по нескольку часов, чтобы отыскать, купить или выменять курицу, рябчика или несколько бекасов.
Однажды Флорис вышел из дому очень рано. Обычно он возвращался часам к одиннадцати и они завтракали вместе. Пробило половину первого, а Флорис все еще не вернулся.
Волнуясь, Батистина спустилась в кухню, чтобы что-нибудь приготовить. В кастрюле еще оставалась похлебка из риса и хвостов водяной крысы. Людовик была слишком плоха и не могла есть. Батистина накормила Тонтон и Вальмира, затем попыталась поесть сама, однако с трудом проглотила несколько ложек: тревога сдавила ей горло. Она принялась мыть миски и котел, стараясь не слушать звона колоколов на соборной колокольне; потом, чтобы отвлечься от горьких мыслей, стала начищать песком медную посуду. В пять часов Флориса все еще не было. Батистина отбросила предположение о несчастном случае или аресте. В семь часов она была уверена, что он уехал навсегда. Он больше не вернется, и ей придется выкручиваться самой. От такой мысли силы совершенно покинули ее, и она медленно опустилась на табурет прямо посреди кухни.
Во время своей болезни Батистина внутренне изменилась. Куда-то исчезли ее привычная веселость и насмешливость. Она часто впадала в задумчивость: будущее представало перед ней в весьма мрачных тонах.
Уже была ночь, когда наконец хлопнула входная дверь. У Батистины не было сил встать. Флорис направился к лестнице. Неожиданно он заметил в кухне силуэт Батистины.
– Что ты здесь делаешь одна, в темноте?
– Я… я боялась, что ты больше не вернешься!
– Но Батистина, как ты могла такое подумать!
Флорис был неприятно удивлен. Батистина с трудом сглотнула слюну и закрыла лицо руками. Она выглядела совершенно беззащитной. Расстроганный, он тихо приблизился к ней, с беспокойством думая про себя:
«Только бы ей снова не стало хуже… сказать ли ей всю правду сразу или подождать еще несколько дней…»
Положив руку на голову Батистины, он начал нежно ласкать ее отрастающие кудри.
– Малышка моя… я здесь, ничего не бойся… я никогда тебя не брошу. Батистина, клянусь тебе, теперь я всегда буду предупреждать… Ну, хватит, успокойся…
Батистина закрыла глаза. Свернувшись клубком, словно котенок, она жалобно спросила:
– Но куда же ты все-таки ездил, Флорис?
В иных обстоятельствах гордец даже не удостоил бы ее ответом. Он был слишком независим и привык появляться и исчезать по собственному желанию, не спрашивая позволения и не давая объяснений кому бы то ни было. Но сейчас он знал, что ее ожидает жестокий удар. Неважно, нанесет ли он его сегодня или завтра. Флорис еще крепче сжал ее в объятиях и заговорил как можно более равнодушным тоном:
– Я отправился на плантацию виконтессы Понтальба…
Умолкнув, он стал ждать, как отнесется к его сообщению Батистина; девушка не шевельнулась и горестно подумала:
«Конечно, сейчас он мне скажет, что любит ее…»
Флорис продолжил:
– Теперь ты можешь узнать, Батистина… Меня выхаживали у нее на плантации, но я болел… не один… со мной были Грегуар и Элиза… а также Цицерон… Цицерон сейчас чувствует себя куда лучше!.. – с усилием произнес Флорис.
Батистина подняла голову. Она ничего не понимала. В темноте зеленые глаза Флориса подозрительно блеснули. Батистина почувствовала, как ей на лоб упала горячая капля. Она подняла руку – щеки Флориса были мокры…
– Флорис… Флорис… скажи мне правду… что происходит? – прошептала потрясенная Батистина.
– Я только что похоронил их, дорогая… в конце парка Мари-Бланш… Ты… ты не должна слишком горевать… а главное, пусть совесть тебя не мучит… во всем виноваты мы с Адрианом… Мы должны были настоять, чтобы они остались во Франции в Мортфонтене… Грегуар и Элиза были слишком стары… и сердце не перенесло тяжелой болезни… Было сделано все, чтобы облегчить их страдания… Знаешь, я ведь каждый день ездил навещать их… На плантации Мари-Бланш де Понтальба за ними превосходно ухаживали… там… там… малышка моя…
Батистина тихо плакала. Она не могла поверить, что Грегуар и Элиза, воспитавшие ее, умерли… Она больше никогда не услышит ласкового ворчания Элиза: «Будь умницей, голубка моя… Будь осторожна, детка… Как ты хороша, голубушка моя!»
Внезапно Батистина вскинула голову.
– О! Флорис, а Адриан… где Адриан?
– Как только ты будешь в состоянии переносить тяготы путешествия, Батистина… мы отправимся искать его! – пообещал Флорис.
Хотя горе Батистины было велико, тем не менее она несколько утешилась, убедившись, что Флориса совершенно не интересует участь «этой Понтальбы».
Время шло. Тесно прижавшись друг к другу, они долго сидели в кухне, тихо предаваясь воспоминаниям о своих детских годах, проведенных в Мортфонтене под присмотром верных Грегуара и Элизы. Флорис и Батистина чувствовали, как сегодня, когда они осиротели во второй раз, невидимые узы связали их навсегда.
Внезапно над их головами послышался глухой шум. Они бегом взбежали по лестнице. Это, потеряв сознание, упала Тонтон. Тело ее горело, как раскаленный уголь.
Батистина целыми днями не отходила от ее изголовья, ухаживая за ней так же, как совсем недавно Тонтон выхаживала ее саму. Флорис готовил еду для всех обитателей дома. Окрепший Вальмир заботился о выздоравливающей Людовике. Шампанское оказалось целебным напитком для всех больных. Батистина надеялась, что с его помощью она сумеет вылечить и Вертушку. Но с каждым даем девице становилось все хуже и хуже, болезнь быстро вступила в критическую фазу: кожа стала желто-зеленой, началась беспрерывная рвота.
– Борись, Тонтон, дорогая… борись! – умоляла Батистина, пытаясь заставить ее проглотить приготовленные лекарства.
Но Тонтон не сопротивлялась болезни, напротив, казалось, она молча надеялась на скорый конец. Возможно, душевные и физические страдания, перенесенные ею, когда она пребывала в братстве нищих Нового моста и за время путешествия на корабле, окончательно ослабили ее организм.
– Проклята я… выше нос… принцесса! – были последние слова, произнесенные Вертушкой в полном сознании.
Затем она впала в полуобморочное состояние и, вытолкнув из себя сгусток черной крови, отдала Богу душу.
Потрясенная Батистина отказывалась верить. Тонтон, ее Тонтон… ее верная соратница в самых невероятных приключениях… Все рушилось вокруг Батистины. Она не захотела отдать ее тело возчику мертвых Флорис вырыл в саду глубокую яму. Батистина вложила в руку мертвой подруги маленькую оливковую веточку, обернула ее тело в тонкую ткань, и Флорис похоронил ее под апельсиновым деревцем.
Несколько дней спустя Флорис, Батистина, Вальмир и Людовик вымыли дом и, взяв с собой немного одежды на смену, покинули Новый Орлеан.
Четверо молодых людей раздобыли вместительную габару и поплыли вверх по Миссисипи по направлению к Батон Руж, где Флорис и Батистина надеялись что-нибудь узнать об Адриане.
26
– Что за собачья жизнь! – ругался Жорж-Альбер Платье висело на нем клочьями. Подхватив свою помятую треуголку, он поглубже нахлобучил ее на голову, чтобы хоть как-то защититься от палящих солнечных лучей. Затем Жорж-Альбер продолжил свой путь. Куда он шел? Он и сам как следует не знал Маленький зверек Флориса пребывал в отвратительном настроении. Уже давно ему не удавалось найти доброй бутылочки, и… в общем, вот уже две недели, как во рту у него не было ни капли живительной влаги, и это не считая того, что он уже давно потерял след своего хозяина и Адриана с товарищами. Жорж-Альбер устал возмущаться. Ноги больше не держали его. Сапоги его порвались во многих местах. Как известно, почтенная обезьянка утратила привычку ходить, ибо в последнее время ей доводилось путешествовать исключительно в седельных сумках Флориса или Адриана.
– О! Вот она, людская неблагодарность! Интересно, разыскивают ли они меня… Бррр… Что-то я себя неважно чувствую… черт побери, надеюсь, что я не подхватил эту ужасную желтую лихорадку. Фу! Какой кошмар! Тогда прощай моя хорошенькая шубка! Ну что это за страна! Никакого покоя… ураганы, наводнения, лихорадки, не говоря уж о всяких мерзких тварях! Ах! Как я тоскую о Париже… Нет, с меня хватит, больше меня ни за какие коврижки из Парижа не выманишь, я же настоящий парижанин… Если мне когда-нибудь вновь доведется увидеть Новый мост… слово обезьяны, ни за что с него не уйду!
После такого обещания Жорж-Альбер смело нырнул в заросли табака. Проспав несколько часов под сенью широких листьев, он проснулся вполне отдохнувшим, однако с противным ощущением посасывания под ложечкой. Голод все настойчивей давал о себе знать. Жорж-Альбер продолжил свой путь. Внезапно он с интересом принюхался. Сомнений не было: до его ноздрей доносился приятный аромат съестного. Аппетитные запахи поднимались к небу. Жорж-Альбер приблизился к незнакомому поселению. Дорогу ему преградила группа мужчин. Это были солдаты и торговцы: вторые расспрашивали первых. Жорж-Альбер приблизился, чтобы послушать, о чем шел разговор.
– Как там, в Новом Орлеане, эпидемия свирепствует по-прежнему?
– Да, зато в Арканзасе и Иллинойсе она уже идет на убыль!
– А как обстоят дела у дикарей?
– Ах! Если бы желтая лихорадка избавила нас от них всех – до единого!
– Не стоит так говорить… все-таки они тоже создания Божьи!
– Погодите, вот попадетесь им в лапы, тогда узнаете, чьи они создания! Нет, господин Жозеф, все эти натчезы, шаткасы, чероки – настоящие дикие звери, и всех их надо истребить… губернатор тысячу раз прав, что приказал поджигать их поселения… Да, только так мы сможем избавиться от индейцев!
– Кажется, выжившие индейцы бегут во Флориду?
– Ха-ха! Вот и отлично, пусть там заражают испанцев!
– А что же будет с нами, лейтенант, какой вы получили приказ?
– Я должен выставить двух солдат для охраны дороги, а вы дайте им на подмогу нескольких горожан. Тех, кто не может предъявить свидетельство об абсолютном здоровье или не докажет, что идет из незараженной зоны, в Батон Руж не пускать. Главное, безжалостно гоните прочь всех, кто идет из Нового Орлеана… Пусть пережидают эпидемию в лесу!
– Скажите, лейтенант, правда ли, что губернатор собирается устроить здесь свою резиденцию?
– Да, он прибывает из Понтчартрейна, где положение значительно улучшилось. Его превосходительство займет дом бургомистра!
– Так, значит, в ожидании конца эпидемии, Батон Руж будет столицей Луизианы вместо Нового Орлеана!
– А разве мы этого не заслужили? У нас было меньше всего больных!
– Прекрасно, значит, приказ вам известен, охраняйте получше дорогу… мы направляемся к Миссисипи поднимать горожан, чтобы организовать круговую охрану…
Лейтенант с солдатами удалился. Узнав все, что ему хотелось, Жорж-Альбер осторожно двинулся за солдатами, стараясь не попасться на глаза стражам, оставшимся охранять дорогу. Маленькая обезьянка прошмыгнула на кукурузное поле и, прячась среди высоких стеблей, заспешила к домикам на окраине.
Изысканный запах куропатки, тушеной с померанцем, вызывал у Жоржа-Альбера обильное слюноотделение. Он быстро пересек небольшой дворик и бесшумно нырнул в приоткрытую дверь. Быстрый внимательный взгляд – и ему стало ясно, что на этот раз удача на его стороне. Он попал в кухню, которая в эту минуту была пуста. На большом столе стояло упоительно пахнущее блюдо. Без лишних церемоний Жорж-Альбер вскочил на стол и запустил лапу в сочное рагу. О! Какое наслаждение, никогда еще он не пробовал столь восхитительной пищи! Жорж-Альбер принялся аккуратно выбирать кусочки белого мяса. Кувшин фронтиньянского муската великолепно дополнял его трапезу.
«Ах! Я словно заново родился!» – подумал маленький зверек, с удовольствием опустошая сосуд с вином.
Удар по затылку прервал его блаженство. От неожиданности Жорж-Альбер чуть не рухнул в блюдо с куропаткой. Он обернулся, готовый отразить нападение агрессора, но от изумления словно прирос к столу. И мгновенно получил пару звонких пощечин.
– Бродяга! Вор! Не отпирайтесь, я видела, как вы таскали кусочки рагу!
Жорж-Альбер хотел было начать оправдываться, но ему не позволило это сделать чувство чести. Восхитительная мартышка в розовом платье, ростом чуть-чуть пониже Жоржа-Альбера, стреляла в нашего героя своими хорошенькими глазками.
– Уверяю вас, мадам, вы меня неправильно поняли! Я вовсе не вор, я просто заблудившийся путник… пытаюсь отыскать своих товарищей!
Манеры Жоржа-Альбера произвели на мартышку надлежащее впечатление. Надо признать, что общение с Флорисом и Адрианом, не говоря уж о китайском императоре или о Людовике Любимом, многому научило маленького зверька.
Из соседней комнаты донеслись голоса.
– Идемте скорей… мои хозяева не должны вас увидеть!
Новая знакомая Жоржа-Альбера увлекла его за собой во внутренний дворик. Там они спрятались за корчагами с медвежьим жиром. Объяснение продолжилось.
Маринетта была юной африканской мартышкой. Ее привез в Луизиану какой-то моряк, который потом оставил ее трактирщику из Батон Руж в счет уплаты долга. Жорж-Альбер посетовал на судьбу Маринетты. Однако юное создание быстро успокоило его: конечно, иногда она с тоской вспоминала родные африканские джунгли, висячие лианы и свое семейство, но нынешние ее хозяева, папа Лардо и мама Лардо очень неплохо относились к ней. Они прекрасно кормили ее и требовали только одного: чтобы она развлекала посетителей гостиницы.
– А вы? – спросила Маринетта, стремясь узнать, с кем же она имеет дело. Жоржу-Альберу было нечего скрывать, и он поспешил уверить в этом Маринетту. Он на свой лад рассказал ей обо всех своих приключениях. Флорису и Адриану в них достались только вторые роли. Ошеломленная Маринетта узнала, что Жорж-Альбер был близким другом русской императрицы и короля Франции, что он выиграл битву при Фонтенуа и что губернатор Луизианы ни в чем не может ему отказать! Разумеется, в настоящее время он всего лишь бедный изгнанник без крыши над головой и без средств к существованию, но пройдет еще немного времени – и жизнь его вновь обретет былое великолепие.
– Пойду посмотрю, что мне удастся для вас сделать! – заявила Маринетта, беря Жоржа-Альбера за лапку.
Обе обезьянки вернулись в гостиницу. Раздался пронзительный вопль.
– Ах! Папа Лардо… смотри, их уже двое!
– Клянусь Святой Девой из Комо, где только Маринетта откопала эту образину? А ну, вон отсюда!
– Постой, папа, у бедного зверька такой измученный вид!
– Ну и что, мамочка, уж не собираешься ли ты оставлять у нас и эту мартышку?
Услышав нанесенное ему оскорбление, Жорж-Альбер горделиво выпрямился.
– Всего на одну ночь, папа Лардо!
– О, святой Юстиниан, еще один рот! Ладно, согласен, но только на одну ночь.
Прошла неделя, а Жорж-Альбер все еще жил в гостинице. Папа Лардо и мама Лардо обнаружили, что Жорж-Альбер вместе с Маринеттой привлекали всех клиентов в «этот проклятый трактир, который возымел наглость строиться на самом краю города» как раз накануне эпидемии.
Жорж-Альбер всей душой привязался к своим новым хозяевам, но особенно к Маринетте, в которую влюбился без памяти. В большом зале он выделывал перед посетителями сотни трюков, отчего вскоре стал совершенно незаменимым; каждого он ухитрялся очаровать своей веселостью, но к вечеру начинал страшно нервничать, ибо Маринетта все еще заставляла его томиться ожиданием.
В течение дня эта кокетка распаляла его, а потом убегала спать в ногах папы Лардо и мамы Лардо. Жорж-Альбер ночевал в конюшне на охапке соломы. По ночам он почти не смыкал глаз, строя достойные Макиавелли планы, как заманить Маринетту в свой укромный уголок, где рядом с ним с Громким хрюканьем ворочалась свинья. Так обстояли дела в тот день, когда Батон Руж внезапно наводнили солдаты. Папа и мама Лардо потирали руки. Дела шли на лад.
Жорж-Альбер отправился добывать новости. На церковной площади толпился народ: был базарный день. Жители поселка были веселы. Эпидемия была в прошлом. Последние трое больных в Батон Руже выздоровели. Солдаты принесли с собой хорошие новости. Губернатор расположился на ночлег в доме бургомистра. Он собирался вернуться в Новый Орлеан не раньше, чем город будет очищен от зловонной заразы и последних очагов болезни.
На Жоржа-Альбера, пробиравшегося между ногами зевак, никто не обращал внимания. Жители Батон Ружа были слишком заняты собственными разговорами. Они постоянно переспрашивали друг друга, обсуждали происшедшие события. При разговоре мужчины для большей убедительности принимались отчаянно размахивать руками, вращая кто шпагой, кто палкой, кто меховой шапкой. Только у знати и солдат в оборванных мундирах треуголки словно приросли к головам. Из низеньких домиков выходили женщины в шелковых платьях. По их виду можно было сразу сказать, что это очень знатные дамы. Крестьянки Батон Ружа, в чепцах и черных юбках, смотрели на них с восхищением. Они окружали лакеев в ливреях с золотыми галунами, и те снисходительно сообщали им последние новости. Внезапно площадь пришла в волнение. На балкон дома бургомистра вышел маркиз Риго Кавеньоль де Водрей. Раздались восторженные крики:
– Да здравствует губернатор!
– Да здравствует маркиз!
– Да здравствует господин де Водрей!
– Да здравствует Луизиана!
– Да здравствует Батон Руж и его жители! – прокричал в ответ губернатор.
Слова его были встречены восторженным ревом. В воздух полетели бобровые шапки и треуголки.
«Однако, у этих людей явно не в порядке нервы!» – подумал Жорж-Альбер, отыскав укромное местечко на прилавке среда кочанов красной капусты и огромных тыкв. Спиной к прилавку, загораживая Жоржу-Альберу обзор, встали двое крестьян в черных кафтанах со своими женами в рогатых белых чепцах. Раздраженный зверек вскарабкался на бочонок с соленьями.
Стоя на балконе, господин де Водрей мановением руки призвал народ к порядку. Толпа почтительно умолкла, приготовившись слушать губернатора. Жорж-Альбер последовал всеобщему примеру.
– Славные жители Батон Ружа, мужество, проявленное вами перед лицом бедствия, вызывает восхищение всей колонии. Вы умело боролись с великой эпидемией и победили ее. В вашем городе умерло меньше всего больных… Я лично поздравляю вас с этим славным достижением!
Губернатор выдержал паузу, дав народу возможность разразиться бурными аплодисментами.
– Ура! Ура! Да здравствует губернатор!
– Благодарю… благодарю вас, друзья мои! Ваша верность глубоко тронула мое сердце… вы первыми узнаете новость… Его величество назначил нового губернатора колонии – господина д’Аббади… В эту минуту он на корабле поднимается вверх по Миссисипи; он привезет нам известия из Франции. Должен признаться вам, друзья мои, что необходимость покинуть в такую минуту Луизиану надрывает мне душу… Однако я намерен исполнять свои обязанности до конца… наши храбрые солдаты схватили и привели сюда грабителей, дезертиров, трусливо бежавших от дикарей, и подстрекателей мятежа против колонистов. Этих людей, забывших, что значат стыд и совесть, мы будем судить чрезвычайным трибуналом – прямо здесь, на ваших глазах. Жители Батон Ружа, со всей ответственностью заявляю вам: порядок должен быть, порядок уже наведен, порядок будет поддерживаться до истечения срока моего пребывания на посту губернатора!
С этими словами господин де Водрей приосанился и, приветственно помахав рукой, вернулся в дом губернатора, сопровождаемый восторженными криками толпы:
– Да здравствует господин де Водрей! Да здравствует губернатор!
Это был явный успех… В ожидании зрелища жители Батон Ружа выискивали места поудобнее. На сооруженный за ночь деревянный помост поднялись шестеро судей. Из полотняного фургона французские гвардейцы одного за другим вывели арестантов. Головы несчастных были обриты, лодыжки и запястья были скованы цепями. Мрачно и уныло взирали они на собравшихся, догадываясь, какая их ждет участь. Только один узник гордо и спокойно взирал на толпу. Это был чернокожий, в котором Жорж-Альбер тотчас же узнал Жанно, верного товарища Батистины. Если бы маленький зверек не был бы полностью поглощен развернувшимся перед его взором зрелищем, он бы заметил, что одна из стоявших перед его прилавком крестьянок внезапно вцепилась в руку своего спутника. Пытаясь ее успокоить, последний покровительственно обнял ее за плечи.
Судьи приказали привести узников. Первым к ним подвели швейцарца в драном мундире.
– Сержант Блесс, когда началась эпидемия, вы служили в гарнизоне Черепашьего острова, что расположен на середине Миссисипи, не так ли?
– Так, каспадин сутья!
Услышав акцент швейцарца, зрители расхохотались.
– Вместе с несколькими негодяями вы воспользовались несчастьем и подняли мятеж. Вы убили вашего начальника, господина Дюру… и ограбили склад с мукой! Что вы можете сказать в свое оправдание?..
– Но каспадин сутья… что касается муки, то мы фсяли совсем немного, потому что хотели есть!
– Ах, вот как! Тогда скажите нам, почему вы трусливо убили бедного капитана Дюру? – И судья гневно ткнул в сторону обвиняемого пальцем.
Швейцарец отшатнулся.
– Каспадин сутья, я пыл не отин, а каспадин Тюру пыл с нами груп (зрителей откровенно забавлял акцент швейцарца), он пыл нешестный шелофек, плохо опращался с солтатами, мы потафали протест губернатору и…
Удар гонга прервал речь швейцарца.
– Достаточно, ваши слова лишний раз подтверждают выдвинутые против вас обвинения; вы будете наказаны в соответствии с законами военного времени… Вас положат в дубовый гроб, и двое сержантов распилят вас живьем!
– Нет… нет!.. На помощь! – вопил швейцарец, пока двое здоровенных гвардейцев тащили его к соседнему лесу, чтобы привести приговор в исполнение.
Женщины отводили взоры, когда несчастного волокли мимо них, но в целом люди считали приговор справедливым. Внезапно тишину нарушил резкий мужской голос:
– РАЗВЕ МЫ ДИКАРИ, А НЕ ЦИВИЛИЗОВАННЫЕ ЛЮДИ?
Все в изумлении переглянулись.
Кто дерзнул выступить против решения судей?
– Кто это сказал? – возмущенно спрашивали судьи.
Четверо крестьян – двое мужчин и две женщины, – стоявшие перед прилавком Жоржа-Альбера, старательно поправляли шляпы и чепцы. Казалось, они вместе со всеми озираются в поисках того, кто рискнул опротестовать жестокий приговор.
У Жоржа-Альбера было свое собственное мнение по поводу случившегося; однако в любых обстоятельствах обезьянка привыкла сохранять хладнокровие, и сейчас она предпочла спокойно оставаться на своем наблюдательном посту, а именно – восседать на болонке с соленьями.
– Довольно! Прекратите обсуждение! Следующий! – приказал первый судья.
