Текст книги "Флорис. Любовь на берегах Миссисипи"
Автор книги: Жаклин Монсиньи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)
– Простите, сударь… я… я… не могли бы вы… – начала девушка. Больше она ничего не смогла вымолвить и без чувств упала на мокрую траву.
23
– Эй, маменька, как там она?
– Да все еще не шевелится.
– Так и не проснулась?
– Право, нет, зато как дышит-то тревожно!
– Бедняжка!
– Твоя правда… но ты-то о чем думал, Вальмир, подобрал ее, а может, она дрянь какая-нибудь!
– Полно, маменька, это ж божье создание… да и вся она такая свеженькая и розовая…
– Это еще ничего не значит… Что тебе удалось узнать, Вальмир?
– Да похоже, что в поселке еще двое умерли от желтой лихорадки… значит, мало нам того, что, пока сюда добирались, всего настрадались… так теперь новое бедствие!
Уже несколько минут, как Батистина очнулась от своего тяжелого сна. Она слышала голоса, рядом с ней кто-то разговаривал, но она никак не могла понять о чем. Батистина приоткрыла глаза. Перед очагом хлопотала крепкого сложения женщина, ее седеющие волосы выбивались из-под безупречно белого чепца Спаситель Батистины сидел за столом из толстых круглых бревен, сделанным, судя по всему, им самим, перед ним стояла миска с супом. Вся остальная нехитрая мебель также была сделана его умелыми руками, включая распятие над камином. Полом в хижине служила утоптанная земля. Вся обстановка свидетельствовала о крайней бедности, однако все вещи, даже самые непритязательные, были тщательно вычищены заботливыми руками хозяйки.
Батистина лежала в алькове общей комнаты. Вкусный запах капустного супа приятно щекотал ей ноздри. Она привстала со своего тюфяка, набитого свежевысушенным сеном, и с очаровательной улыбкой произнесла:
– Здравствуйте!
– Ну, наконец-то! Солнышко на двор, и голубка проснулась. Как вам спалось? У вас ничего не болит, бедненькая вы моя?
Вытирая свои покрасневшие от повседневной работы руки о большой передник, женщина подошла к Батистине.
– О! Благодарю вас, мадам, я прекрасно себя чувствую… я просто немножко голодна! – помолчав, призналась Батистина.
Молодой человек тоже приблизился к алькову. В руках он держал наполненную до краев миску.
– Спасибо, сударь.
Батистина без лишних церемоний набросилась на горячую пищу. Со вчерашнего дня у нее во рту не было ни крошки, поэтому никогда еще суп (включая даже суп самого короля, тот самый знаменитый суп с деревянной ложкой) не казался ей таким восхитительным кушаньем. Словно голодный котенок, она залпом проглотила его под одобрительными взглядами хозяев.
– Не хотим ли мы еще капельку? – с доброй улыбкой предложила хозяйка. Батистина скромно покачала головой.
– Вы очень любезны, мадам, но мне не хотелось бы быть вам в тягость!
Румяный блондин расхохотался, а седеющая женщина вновь наполнила ее деревянную миску.
– Пустяки, мамзель, дорога торная, карета едет, не волнуйтесь! – дружелюбно успокоил ее молодой человек.
Батистина слегка прищурилась, чтобы поточнее понять смысл его слов. Возле нее вновь оказалась миска с дымящимся супом. Батистина опорожнила ее так же, как и первую. При этом она исподтишка изучала своих хозяев. Она догадалась, что ее подобрали бедные акадийцы, совсем недавно обосновавшиеся в колонии. Она была наслышана об их злоключениях, однако ей никогда не приходилось сталкиваться с этими людьми.
– Ну как, птичка, тебе полегчало? – любезно спросила женщина.
– О, маменька, оставьте ее, она пока еще тихими шажочками идет, еще не пришла в себя! – заявил юноша, садясь за бревенчатый стол.
– Нет, нет, уверяю вас, я прекрасно себя чувствую!
С этими словами Батистина завернулась в стеганое одеяло и попыталась встать. Она все лучше и лучше понимала простонародный выговор и образный язык своих спасителей. Так, вероятно, говорили во времена славного короля Генриха IV. В пансионе монахинь-урсулинок для девиц благородного происхождения и после, в Версале, Батистина никогда не слышала такого говора, зато в деревнях вокруг Мортфонтена не только крестьяне, но и отпрыски обедневших дворянских семейств, насчитывающих не один десяток славных предков, сохраняли такой язык, являвшийся, возможно, самым чистым французским языком, на котором исстари говорили в королевстве. Но Батистину не интересовали лингвистические тонкости. Она просто хотела поговорить с приютившими ее людьми и узнать от них, во-первых, куда она попала, а во-вторых, что происходит вокруг.
– Прежде всего я должна поблагодарить вас, сударь, и вас, мадам, за то, что вы спасли меня… Меня зовут… кхм… Жанна Ле Норман! – уверенно заявила Батистина, внутренне стыдясь того, что ей приходится лгать этим милым людям. Однако из осторожности она предпочла не называть ни одного из своих многочисленных имен – Бель-Иль, Гонджибурно, Бургиньон или Вильнев-Карамей, так как наверняка ее разыскивали под всеми именами сразу.
– Отлично, мамзель Жанна! А я зовусь Вальмир Доманжо, а это моя маменька, нам с ней посчастливилось спастись от красных воротников[35]35
То есть от англичан. – Прим. автора.
[Закрыть]. Батюшку нашего мы потеряли, когда маис еще не созрел. А вы, Жанна, какими ветрами занесло вас в камышовое болото?
Батистина села напротив Вальмира, мадам Доманжо осталась стоять, скрестив руки поверх длинного передника. Оба, мать и сын, ждали рассказа Батистины. Девушка не заставила себя упрашивать.
– Так вот… я отправилась повидаться с братом, он служил в гарнизоне в форте Тулуз, расположенном на реке Алибамус… Мы уже возвращались обратно в Новый Орлеан, когда на нас напали восставшие индейцы-натчезы… Это было ужасно, все солдаты были зверски убиты… Мне удалось спастись благодаря капитану, командовавшему отрядом: он отвлек на себя внимание врагов… какой ужас… всю ночь я бежала, не останавливаясь… Когда вы, Вальмир, нашли меня, силы мои были на исходе… Я пряталась… я боялась наткнуться на индейцев!.. – завершила Батистина, забыв при этом добавить, что еще больше, чем индейцев, она боялась встретить солдат губернатора.
В продолжение ее рассказа Вальмир и его матушка сочувственно кивали головами. Батистина умело смешала правду и ложь. Гостеприимные хозяева ни на минуту не усомнились в правдивости ее слов.
– Ах, теперь понятно, почему у бедняжки такое грустное личико! Но как же Господь допустил, чтобы дикари безнаказанно убивали честных христиан? – воскликнула мадам Доманжо.
Батистина тряхнула своими спутанными локонами.
– Индейцы, конечно, виноваты, мадам, но у них был повод… Капитан, командовавший фортом Тулуз, сжег их поселение, и я толком не поняла почему…
При этих словах Вальмир и его мать обменялись многозначительным взглядом.
– Так, значит, моя хорошая дама, и на Алибамусе не лучше… Но здесь, на берегах реки Мобил, вам ничего не угрожает!
Однако в голосе Вальмира звучала неприкрытая тревога.
– Но чего же вы боитесь? – воскликнула Батистина.
– Так вы разве ничего не знаете?
Вместо ответа Батистина лишь растерянно пожала плечами: по выражению ее лица сразу можно было понять, что она даже не подозревает, о чем идет речь.
– И вам ни о чем не рассказали в форте Тулуз? – с настойчивостью спросил Вальмир, не скрывая своего удивления.
– О! В форте столько всего рассказывали! – неопределенно заметила Батистина, не желая компрометировать себя и объяснять, что тюремщики обычно ничего не объясняют своим узникам. Мадам Доманжо перекрестилась и, взглянув на сына, словно желая получить его одобрение, шепотом заговорила:
– Бедняжечка вы наша, только что выбрались из ада, и вот снова, пожалуйте… в каждом поселении есть случаи… Утверждают, что первыми заболели индейцы, от них все и пошло… В Понтчартрейне уже двенадцать мертвецов… а может, там уж ни одной живой души нет… а как настанут теплые дни, как солнышко пригреет, так, если все это не прекратится, Великое Бедствие разбушуется с новой силой… горе нам!
Мадам Доманжо торопливо трижды перекрестилась. Батистина широко открыла глаза.
– Но что же все-таки означает это Великое Бедствие? – спросила девушка.
Вальмир приложил палец к губам.
– Тсс, мамзель Жанна, давайте-ка потише, чтобы не накликать несчастье… а то и так, небось, вокруг бродит… Говорят, что желтая лихорадка началась три луны назад, эпидемия вспыхнула сначала среди рабов и в вигвамах индейцев. Думаю, что поэтому ваш капитан из форта Тулуз и поджег поселок, где жили дикари!
Вальмир Доманжо говорил так тихо, что Батистине пришлось изо всех сил напрягать слух.
– Желтая лихорадка?
– Да, Господи же Боже мой, мамзель Жанна, именно она, ЖЕЛТАЯ ЛИХОРАДКА… Альсибиад, один из моих кузенов, которому, как и нам, удалось удрать от красных воротников, узнал от одного вольного негра, бывшего некогда рабом на плантациях, что последний раз Великое Бедствие случилось лет этак двадцать назад… Болезнь занесли сюда из Африки на кораблях… Она начинается с того, что тебе становится ужасно жарко, ты весь горячий и дрожишь, дрожишь, а затылок у тебя так и ломит. А уж если пожаловала желтая лихорадка, то, стало быть, и старуха с косой недалеко!
В комнате повисло молчание. Только в очаге потрескивали дрова, да булькал суп в подвешенном над огнем котелке. Батистина, закутанная в стеганое одеяло, нетерпеливо перебирала ногами. Она находила, что ее гостеприимные хозяева слишком напуганы и излишне мрачно смотрят на случившееся. Все эти истории о лихорадках, как черных, так и желтых, ее не интересовали. Для нее не было ничего опасней, чем попасть в руки солдат губернатора.
– Послушайте, господин Вальмир, и вы, мадам Доманжо, не стоит драматизировать… на сегодня ни вы, ни я ничем не больны… Есть люди, у которых слабое здоровье, и они вечно болеют. Главное, как только почувствуешь малейшее недомогание, не впадать в панику, а тут же выпить хороший настой из хлопковых корешков, и завтра все уже будет позади…
Оптимизм Батистины оказался заразительным. Акадийцы повеселели и вернулись к своим повседневным хлопотам.
Мадам Доманжо приготовила для Батистины целый чан горячей воды. Девушка с наслаждением погрузилась в него. Теплая вода смыла запекшуюся кровь с множества ее ссадин. Затем, вымыв спутанные и слипшиеся от крови волосы, Батистина вылезла из воды и натянула на себя черную юбку и кофту, любезно предоставленные ей хозяйкой, ибо ее собственная одежда превратилась в неподдающиеся починке лохмотья.
Батистина хотела тотчас же пуститься в путь; однако, чувствуя себя слишком слабой, она с радостью приняла искреннее приглашение своих хозяев задержаться у них еще на несколько дней.
Вальмир отправился в соседнюю деревню продавать яйца. Но его туда не пустили. Вооруженный отряд, набранный среди местных жителей, никого не пускал и не выпускал из деревни. Но, судя по всему, болезнь отступала, ибо за последние дни не было ни одного нового случая заболевания.
– Вот видите, я же говорила… Эти люди придают болезни слишком большое значение! – решительно заявила Батистина.
Настала ночь. Девушку положили спать на просторную кровать из орехового дерева вместе с мадам Доманжо. Вальмир, завернувшись в одеяло, устроился подле очага, Батистина чувствовала, как юный акадиец, смущенный ее присутствием, ворочается с боку на бок и никак не может заснуть. Будучи деликатным от природы, он старался не смотреть в ее сторону Мадам Доманжо блаженно похрапывала под висящим на стене распятием. В свете догорающего в очаге пламени Батистине были видны густые светлые волосы ее спасителя. Этот юноша чем-то напоминал ей Флориса. Батистина ворочалась на своем тюфяке. Интересно, почему она все еще думает об этом себялюбце? Он-то наверняка давно забыл о ней! Если бы она действительно была ему небезразлична, он бы непременно отыскал ее. Флорис… Флорис… рыдания подступили к горлу Батистины. Приподнявшись на локте, Вальмир тихо спросил:
– Что-нибудь не так, мамзель Жанна?
Батистина жалобно всхлипнула:
– Да нет, все хорошо… хорошо… нет, конечно, не очень… как это глупо… но благодарю вас, Вальмир, вы спасли мне жизнь!
– Тише, успокойтесь, вы и без меня держались молодцом, и я так рад, что…
Молодой человек запнулся.
– Я тоже очень рада! – искренне ответила ему Батистина.
Батистина была растрогана простодушием акадийца. Она больше не чувствовала себя одинокой на этой огромной земле. Несколько дней Батистина провела у своих новых друзей. Нередко ей приходила в голову мысль: а почему бы ей не остаться с ними навсегда? Зачем возвращаться в этот жестокий мир, если можно жить спокойно и счастливо среди простых и бесхитростных людей? Она помогала мадам Доманжо по хозяйству, иногда отправлялась в поле вместе с Вальмиром, где видела, каким тяжелым трудом достается будущий урожай. Она помогала кормить свинью, сыпала кукурузные зерна курам и индюшкам, рвала люцерну для кроликов и готовила пойло для теленка В этом доме Батистина чувствовала себя спокойно, счастливо и безмятежно. Она слушала рассказы Вальмира и его матушки об их бегстве из Акадии. Новая Франция уже обзавелась своей печальной историей.
Батистина с интересом узнала, что Акадия была открыта в 1497 году Джоном Кэботом, или, точнее, Джованни Кабото и его сыном Себастьяном. Рассказывая, мадам Доманжо всегда старалась избегать английских имен – звуки этого языка резали ей слух.
– Мы всегда были французами! – с гордостью добавлял Вальмир. Он сообщил Батистине, что вельможные господа Пьер дю Гаст и сеньор де Мон начали колонизацию Акадии в 1614 году по приказу Генриха IV.
– Наши отцы приехали сюда из милой Франции, чтобы вспахать и засеять эти земли для нас… Они работали в жару и в холод, мамзель Жанна, и клянусь вам, что потому-то наша Акадия и расцвела, что они с утра до вечера обрабатывали эту землю, рыхлили ее, холили и лелеяли. А потом, когда пришло время пожинать плоды, явились эти проклятые англичане и согнали нас с наших земель!
Со слезами на глазах Батистина узнала, что в 1713 году по условиям Утрехтского мира великий король[36]36
Людовик XIV. – Прим. автора.
[Закрыть] окончательно потерял Акадию, предоставив поселенцам самим выпутываться из создавшегося положения и бороться с английскими захватчиками.
– Нас было восемнадцать тысяч добрых католиков, мамзель Жанна, честных и трудолюбивых… и мы отказались присягнуть реформированной церкви… Они назвали Акадию Новой Шотландией – как вы прикажете это понимать? Потом проклятый английский губернатор вздумал запретить нам разговаривать по-французски, дабы речь наша не оскорбляла его тонкий слух… а потом он стал выселять нас – в Массачусетс, в Пенсильванию, в Джорджию… Они поубивали многих мужчин, разлучили множество семейств… И вот, мамзель Жанна, мы, акадийцы, словно охотничьи собаки, взяли след и стали прибиваться к французам… Вместе с маменькой мы шли… шли… мы не боялись ни краснокожих дьяволов, ни диких зверей… по дороге мы потеряли нашего батюшку… он умер у нас на руках… А потом пришли сюда, где живут французы, и здесь нам хорошо… Да ведь и вас, мамзель Жанна, согнали с родного гнезда… Вам тоже пришлось хлебнуть лиха… сами говорили, что потеряли своего братишку. Но если вы решите, мамзель Жанна, то, сами понимаете, вы такая хорошенькая, что я просто устоять не могу… Коли вы пожелаете…
Вальмир Доманжо закончил доить корову. Он приблизился к Батистине. Девушка сидела под зеленеющим дубом. Она подняла голову и взглянула на сильного и красивого юношу. Он стоял перед ней, широко расставив ноги и уперев руки в бедра. Батистина ощутила, как ее охватывает томительное волнение, но постаралась скрыть его. Ее словно магнитом тянуло к этому простому и честному малому. Простодушный акадиец присел перед ней на корточки. Батистина почувствовала, как в горле у нее что-то сжалось. Она страстно хотела прижаться к нему, положить голову на его широкое мужское плечо, вдыхать его мужской запах, смешанный с запахами сена, земли и табака, а потом забыться в его объятиях.
– Мамзель Жанна, уж не плохо ли вам?
Батистина натужно улыбнулась и с трудом сглотнула слюну. Акадиец придвинулся к ней еще ближе. Неожиданно он взял ее за руку.
– Мамзель Жанна, не стоит никуда ходить, вы мне нравитесь, вы такая красивая, да еще ловкая и отважная впридачу, вот я и подумал, почему бы нам вместе не сложить свой очаг… Так что ежели вы согласны выйти за меня замуж, то только скажите, и мы на Пасху сыграем свадьбу, а что до нашей бедности, так я вам обещаю, что и танцы будут непременно, и свадебный ужин.
Молодой крестьянин нежно улыбался. На щеках его выступил едва заметный румянец. Он ждал ответа Батистины. Девушка молчала. Ей было стыдно. Итак, этот мальчик предлагал ей свое имя, свою честь и свою жизнь, тогда как она просто хотела воспользоваться им, как непотребная девка. Батистина упорно глядела в сторону окружавших их со всех сторон полей сахарного тростника. Затем она медленно покачала головой. Ее волосы цвета меда рассыпались по плечам.
– Простите меня, Вальмир… Вы – чудо… если… если бы я была свободна, я бы непременно ответила вам «да», но должна вам признаться: я люблю одного человека… Сама не знаю почему… я не хочу… я пыталась бороться с этим чувством, но оно сильнее меня… Он злой, жестокий, горделивый, тщеславный, ветреный, и… я даже не знаю, любит ли он меня или же просто хочет позабавиться, польстить своему тщеславию… но я должна найти его… Его и своих друзей… таких же беглецов, как и я… Вальмир, я солгала вам… я бежала из тюрьмы… на самом деле меня зовут…
Батистина говорила долго. Впервые она поведала юному акадийцу всю правду о себе. Он не был ни удивлен, ни раздосадован ее рассказом. Вальмир сам прибыл сюда из мира, где воцарились жестокость и несправедливость. На первый взгляд, в их судьбах не было ничего общего, однако по своему характеру вечно бунтующая Батистина в чем-то была очень похожа на юного акадийца.
Воцарилась тишина. Молодые люди долго сидели молча. В стойле замычал теленок, требуя своего ежевечернего пойла. Солнце садилось за горизонт. Вальмир обнял Батистину за плечи и повернул к себе ее лицо.
– Я должна проститься с вами, Вальмир… Мне было хорошо у вас, но мне необходимо вернуться в Новый Орлеан… Только там я могу что-либо узнать о своих друзьях… – умоляюще произнесла Батистина.
Юноша серьезно кивнул головой.
– Ты будешь моей сестрой, Жанна, и останешься ей навеки! Послушай, я не хочу, чтобы ты была несчастна… завтра, когда рассвет отворит свои ворота, мы уйдем вместе… Я скажу маменьке, что поеду в город продавать кукурузу. На самом деле мы поставим парус, выйдем на стремнину, и думаю, что если нам повезет с погодой, то не больше, чем через неделю, мы доплывем до города!
Батистина широко раскрыла глаза от удивления. Откуда этот морской жаргон? Она непонимающе озиралась вокруг: повсюду, куда хватало глаз, расстилались пастбища и плантации сахарного тростника.
– Но, Вальмир… Миссисипи далеко отсюда… Где же мы сможем сесть в лодку?
Акадиец озадаченно взирал на Батистину. Неожиданно он весело рассмеялся.
– О, Жанна, для нас в Акадии поставить парус – значит уехать… выйти на стремнину – пересечь прерию и, конечно, поля… ведь, когда дует ветер, они волнуются, словно море… плыть – значит идти… Ах, сразу видно, что ты жила в городе, моя красавица… Бедная моя красавица… Нет, я не хочу, чтобы в твоих глазках светилась печаль… Теперь у тебя будет брат, ты больше не одинока… Ты меня поняла?
Вальмир Доманжо нежно привлек Батистину к себе. Эта ласка согрела ее. Она поднялась на цыпочки и обвила руками шею юного акадийца.
– Да, Вальмир… я поняла… О! Вальмир… как я люблю вас!
С этими словами она поцеловала юношу в щеку. Он вздрогнул и мгновенно залился краской. Потом он почти что с силой оторвал от себя руки Батистины.
– Э, не надо… не надо ничего такого, Жанна… Я просто хочу проводить тебя, а потом – прощай, моя голубка! Но не искушай меня!
И молодой крестьянин большими шагами заспешил к дому.
На рассвете следующего дня Батистина и Вальмир простились с мадам Доманжо. Добродушная акадийка нисколько не ворчала, узнав, что ее сын собирается сопровождать девушку. Молодые люди отправились в дорогу, ведя на поводу мула, груженого кукурузными початками. Первый день путешествия прошел очень хорошо. Батистина была весела, как молодой козленок. Еще немного, и она была готова поверить, что путешествует по лесам родной провинции Иль-де-Франс в сопровождении товарища своих детских игр. Вальмир делал все: выбирал дорогу, погонял мула, готовил пищу и устраивал ночлег. С Батистиной он обращался нежно и в то же время грубовато.
– О, Вальмир! Посмотри, какое небо! Все в звездах. Когда я была маленькой, мне всегда хотелось добраться до звезды и сорвать ее, – вздыхала Батистина.
Она лежала, растянувшись на одеяле. Днем основательно припекало, и воздух успел прогреться. Совсем скоро в Луизиане наступит лето, жаркое, с неумолимым обжигающим солнцем. От отогревшейся земли поднимался пар и быстро таял в еще влажном воздухе. Ветер ласкал зазеленевшие ветви дубов. Вальмир устроился в нескольких футах от Батистины. Укладываясь на ночь, он упорно поворачивался к ней спиной; подобная сдержанность и непорочность раздражала Батистину; ее молодая кровь бурлила. Повинуясь поистине адскому желанию, она решила разрушить оборонительные сооружения молодого человека. Вальмир вел с ней себя со снисходительностью старшего товарища, а такое поведение не только не удовлетворяло ее, но, скорее, даже раздражало. Тело ее горело от неутоленного желания. Она все еще отказывалась признаться в этом, однако, было ясно, что оно жаждет ласки. Бесшумно, словно змейка, Батистина незаметно подползла к Вальмиру. Он не шевелился. Ей было стыдно, и она принялась тихонько всхлипывать. В это время рука ее уверенными движениями начала ласкать затылок юноши. Будто ужаленный, он мгновенно развернулся к ней. Батистина думала, что он заговорит с ней, начнет ее утешать. Однако ничего подобного не произошло. Охваченный любовным порывом, Вальмир бросился на нее. С таким внезапным натиском Батистина сталкивалась всего лишь раз, когда во время памятной штормовой ночи внезапно оказалась в объятиях Флориса. Вальмир сжал ее в объятиях, его загрубевшие руки ласково заскользили по ее телу, и у нее не осталось никаких сомнений в чувственной природе его желания.
«Какая же я дрянь», – подумала Батистина, упиваясь поцелуями молодого человека. Стремительно сорвав с нее одежду, он, тяжело дыша, крепко сдавил ее податливое тело. Батистина знала, что ей надо бы сопротивляться, но вместо этого она лишь тихо и призывно стонала: как же давно никто не любил ее! Она больше не принадлежала себе и полностью отдавалась острому наслаждению, пронзившему ее чресла. Внезапно она разочарованно вскрикнула и попыталась удержать Вальмира. Однако юноша уже стоял на ногах.
– Посмотри, Жанна… это совсем не звезды!
Вальмир указал на небо: по нему медленно разливалось зарево. Батистина с трудом поднялась; ноги ее были как ватные. Кругом, насколько хватало глаз, в ночи полыхали пожары.
– Подожди, пойду погляжу! – бросил Вальмир, карабкаясь на дерево.
На другом берегу реки Мобил, по направлению к Понтчартрейну, горели три поселения. Вальмир слез с дерева; лицо его было тревожным.
– Что там? – спросила Батистина.
– Надо бежать, Жанна… все очень и очень плохо!
– Так… там горят индейские поселения?..
Вместо ответа Вальмир покачал головой. Наклонившись, он стал собирать одежду и одеяла.
– Нет, это горят деревни колонистов, моя милая…
Батистина бросилась к Вальмиру.
– Но что это значит, Вальмир?
– То, что Господь Бог покинул эти места… Эпидемия продолжается, беда подстерегает повсюду… Надо бежать, да поскорее, похоже нам придется пробираться ночами и идти по болотам, ведь нас могут не пропустить… Ты готова?
Вальмир навьючивал мула. Затем он взял ее за руку и повел за собой. От прикосновения его руки Батистина вздрогнула, крепко сжав пальцы молодого человека.
– Вальмир, я хотела тебе сказать…
Она чувствовала, что нервы ее на пределе. Ее возмущало собственное поведение, но, по-прежнему страдая от долгого воздержания, она никак не могла успокоиться. Батистина радовалось, что ей удалось устоять, и в то же время приходила в ярость при одной лишь мысли о том, что Вальмир был столь медлителен и не сумел воспользоваться случаем. Однако молодой человек совершенно иначе истолковал причину ее нервозного состояния. Обернувшись, он произнес:
– Что до меня… тебе больше нечего бояться, Жанна… Ты уж прости меня… не бойся за свою честь, ведь не скотина же я какая-нибудь, чтобы воспользоваться твоим несчастьем… Ну, как, по рукам?
– Да, Вальмир… по рукам! – кивнула Батистина, следуя за своим товарищем.
План Вальмира был прост. Молодые люди шли по ночам, избегая какого-либо жилья. По мере того как они подходили к Миссисипи, эпидемия свирепствовала все сильней. Один раз они отважились зайти в немецкую деревню, но их встретили ружейными выстрелами.
– Эй, фы, там, идите сфоей тарогой! – крикнул грубый голос с сильным акцентом.
– У вас есть больные?
– Эта фас не касаться!.. Профаливайте!
Тон был решительный, не оставлявший сомнений, что в случае неповиновения говоривший без колебания будет стрелять. Со стороны мангровых зарослей донесся еще один голос, не менее грозный. Вальмир и Батистина решили не настаивать. Еды у них было достаточно. Вальмир ловил силками кроликов, а днем молодые люди спали, укрывшись в лесу.
С той неудачной ночи между Вальмиром и Батистиной установились братские отношения, и ни один из них более не выходил за их рамки. Они шли вот уже десять дней. Батистина начала уставать. Ботинки ее окончательно развалились. Время от времени Вальмир снимал поклажу с мула, вскидывал ее на плечо, а на спину животного сажал Батистину, давая ей немного отдохнуть.
За три ночи они обогнули озеро Понтчартрейн. Вдали Батистина увидела форт Морепа. Совсем недавно она была его узницей. При воспоминании о бедном капитане д’Эчепарре Батистина внезапно растрогалась. Ведь она осталась жива только благодаря ему.
– Бедняга, мне следовало быть с ним более любезной! – вздохнула Батистина. Она уже привыкла к угрызениям совести и охотно им предавалась.
Внезапно Вальмир резко остановился и, повернувшись к Батистине, сказал:
– Иди посмотри!
Батистина соскользнула на землю. Вальмир раздвинул ветви плакучей ивы. Запахло гниющей водой и перепревшим илом. В воздухе плотными тучами кружились голодные москиты. В грязной канаве квакали жабы и лягушки. Но несмотря на это Батистина едва не вскрикнула от радости. Прямо за зарослями тростника виднелись крыши домов Нового Орлеана. В свете луны город казался совсем близким, лишь руку протяни – и ты уже там.
