Текст книги "Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии."

Автор книги: Жак Рубо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

Глава 29
Концерт группы «Дью-Поун Дью-Вэл»

Беспримерное по наглости и коварству преступление – похищение Гортензии – ускорило ход событий. Сейчас, в полночь, перед входом в «Бункер», нас отделяют от развязки лишь двадцать четыре часа, если не меньше.

Через девять минут наступит полночь. Перед «Бункером» собрались Горманской, пони Кирандзой, Мотелло, Карлотта с Эжени и присоединившаяся к ним Лори. Вид у них нерадостный. Все они думают об угрозе, которая нависла над Гортензией.

Что делать дальше?

С восторгом согласившись помочь Гортензии и князю (восторг вызывала прежде всего перспектива править каретой, которую повезет ее друг Кирандзой), Карлотта в первую секунду не обратила внимания на дату и время проведения операции. Но уже в следующую секунду она подумала об этом и заколебалась. Правда, ей удалось скрыть эти колебания от окружающих (но только не от проницательных взглядов Горманского, Мотелло, Эжени (она-то все понимала) и Кирандзоя). Карлотта попала в ужасное положение. Именно на этот день и на этот час был назначен первый ночной концерт группы «Дью-Поун Дью-Вэл» в Городе; под стеклянным куполом зала «Надир», где должен был пройти концерт, вмещалось десять тысяч зрителей. Благодаря Автору, отстоявшему длинную очередь за билетами (сами они в это время были в школе), девушки получили возможность туда попасть (именно поэтому каждой из них разрешили ночевать у другой: концерт наверняка должен был кончиться под утро). И вот Карлотте пришлось отказаться от концерта. Она мужественно перенесла этот удар. Ни один мускул на ее лице не дрогнул, ни один волос не шелохнулся в ее рыжей шевелюре. Твердым голосом она спросила у князя, каковы будут его указания.

Однако теперь, когда Гортензия была похищена, у Карлотты был шанс поспеть на концерт, если она поторопится. Князь Горманской, хотя и был в смятении, сказал, не раздумывая: «Милые дамы, моя карета в вашем распоряжении». И вот Лори осталась выпить с князем по стаканчику, чтобы поддержать его морально, а Карлотта, Эжени и Мотелло помчались в карете к «Надиру».

На десять тысяч мест было продано тринадцать тысяч билетов, не считая фальшивых. Поскольку место оставалось за тем, кто пришел первым, будущие слушатели и слушательницы начали собираться у дверей сразу после школы. Карлотта и Эжени и сами так поступили бы, а теперь они могли рассчитывать разве что на последние ряды. Но с ними был Мотелло, постепенно обретавший свое истинное лицо, лицо князя Александра Владимировича. Предъявив у служебного входа дипломатический паспорт, он провел их в зал и усадил в первых рядах. Кирандзой, тайный поклонник группы, охотно последовал бы за ними. Но Александр Владимирович резонно заметил, что если он, кот, еще может пробраться в толпе незамеченным, то для пони это будет гораздо труднее. Кроме того, кто-то должен был охранять карету, на которой им предстояло вернуться после концерта на сквер Отцов-Скоромников. Кирандзой вздохнул, но согласился с его доводами.

Мы не войдем в «Надир». Это нам уже не по возрасту. Но мы знаем из первых рук, что там происходило, поскольку Карлотта позвонила нам сразу же, после того как вернулась и приняла ванну, чтобы успокоиться.

_________

«С ума сойти да, просто с ума сойти, да

передать не могу

я и сама рехнулась

нет, не совсем, доктор не нужен

народу уйма видишь сквер так вот,

это зал на десять тысяч

а там минимум двенадцать, яблоку упасть негде

привет ну ладно нет, правда не нужен

ты знаешь

все орали как ненормальные

и не одни девчонки ребята тоже передать не могу

я села справа

справа ты понимаешь, зачем

чтобы смотреть на Тома

ты меня понимаешь

я была не в себе не в се-бе

вот-вот все обвалится

прожекторами прямо в морду прожектора хоть кого разбудят

одна тетка была под зонтиком

наверно от падучих звезд и вдруг мне кто-то

на шпильках на ногу ка-ак наступит

оборачиваюсь и вижу – Аврелия нет, сначала слышу

– Аврелия

ну кто еще может прийти на шпильках уверена это она

она меня не узнаёт

этот концерт просто ужас как в аду

„Карлотта!“ она рехнулась

он выходит и ослепительно нам улыбается да-да именно

он ослепительно улыбается ей я думала я ее убью

Аврелия кричит где она я ее убью

она смотрит на Тома в бинокль

Том меня заметил честное слово, он меня заметил

мозги плавятся это уже не я

не может быть передать не могу доктор не нужен

это я рехнулась это я да, я

так вертелась, что шея заболела

Том прямо передо мной на него светит красный

прожектор он в майке

он там, наверху он чуть-чуть слишком высокий, когда

смотришь снизу только чуть-чуть передать не могу

а мы с Эжени и Аврелией в первом ряду

все орут

все орут и хлопают

я себе даже ноги оттоптала

они выходят

одна дура на сцену полезла, ее оттуда стаскивают

мы трое были самые ненормальные из всех

но это не я! это не Карлотта! нет, не Карлотта, это

кто-то ненормальный

Джозеф[13]13
  Это третий вокалист группы «Дью-Поун Дью-Вэл»: их всего трое – Том Батлер, Тим Батлер (однофамилец) и Джозеф Ли Джаст; остальные – музыканты. (Примеч. Автора.)


[Закрыть]

Джозеф говорит „Вы самая лучшая… публика“

Джозеф снимает куртку на нем красная майка со звездами

привет спецэффекты все орут чтоб он вернулся

в первом ряду все хлопнулись в обморок в первом ряду одни девчонки

у меня джинсы к ногам прилипли

Том говорит „good night!..“ а мы орем „НЕ-Е-ЕТ!“

вот они возвращаются

они спели:… а потом… потом…

ладно, ладно

приходим домой, я включаю радио и что я слышу

„Дью-Поун Дью-Вэл“ передать не могу».

Так прошел концерт группы «Дью-Поун Дью-Вэл» в зале «Надир» в ту ночь, когда похитили Гортензию.

Глава 30
Эксгумация

Несмотря на неослабный интерес к концерту и активное участие в происходящем, Карлотта заметила в зале, слева от сцены, инспектора Арапеда. То немногое, что она знала об инспекторе, не позволяло заподозрить в нем просвещенного любителя группы «Дью-Поун Дью-Вэл», а потому она несколько удивилась. Она обратила внимание, что он не сводит глаз с Тома Батлера. Она и сама была глазастая, знала, сколько будет дважды два, и даже могла прибавить два к двум тридцать семь раз, отнять единицу и получить правильный результат, так что присутствие инспектора на концерте ей сильно не понравилось. Но ее недовольство сменилось тревогой, когда после концерта, проходя с Мотелло через коридор за сценой, она услышала, как инспектор сказал одному из охранников: «Передайте, пожалуйста, эту повестку Тому Батлеру. Инспектор Блоньяр просит его явиться завтра в десять утра к отцу Синулю. Адрес написан на повестке».

Вернувшись домой, приняв ванну, поболтав с Эжени, позвонив Автору, она приняла важное решение: прогулять завтра школу, в частности, урок географии, который весь будет посвящен Новым Странам-Производителям Нефти: II) Польдевия.

Вместо школы она пойдет к отцу Синулю.

Что там должно произойти?

Известно, что в последние несколько лет здоровая реакция на пороки современного мира вызвала интерес к обычаям прошлого, которые были незаслуженно отвергнуты в угоду Науке, этому колоссу на глиняных ногах: теперь раковые заболевания лечат отваром ромашки, видные политики советуются с гадалками и заглядывают в хрустальный шар перед тем, как принять решение; узнав, что обезболивание – вредно и опасно, некоторые больницы решили удалять аппендикс без наркоза или не удалять вообще. Одним словом, везде и всюду прослеживается благоприятная эволюция в умах.

Эта прогрессивная тенденция, идущая из самых глубин нашего общества, не обошла стороной и расследование преступлений. Юристы стали возвращаться к практике средневековых судебных процессов. Блоньяру пришлось уступить давлению высокого начальства и показать, что он тоже пользуется в работе новейшими, вернее, старейшими, но обновленными методами. Несмотря на собственное предубеждение, и при явном неодобрении скептика Арапеда, Блоньяр решил применить один из самых знаменитых методов в мировой истории. Честно говоря, от метода как такового он не ожидал ничего путного; но он был не прочь подвергнуть некоторых подозреваемых (а у него уже возникли довольно-таки конкретные подозрения) испытанию, настолько непривычному для современного человека, что оно могло выявить интересные вещи.

Известие о дружбе Бальбастра с Красивым Молодым Человеком из рекламного ролика и показания мадам Энилайн не только подтвердили предположение инспектора, что в деле имеется польдевский след, но и позволили уточнить, куда этот след ведет. Красивым Молодым Людям, недавно появившимся в квартале Святой Гудулы и удивительно похожим друг на друга, придется дать кое-какие объяснения. Возможно, планируемый эксперимент, при всей его архаичности, позволит выиграть время. А время дорого: опасность, которой подвергается Гортензия, возрастает с каждым часом. Блоньяр не сомневался (хоть и не знал всего того, что знаем мы с вами), что похищение – дело рук разыскиваемого им преступника. Поэтому он вызвал повесткой Тома Батлера, Стефана – помощника мадам Груашан, официанта из «Гудула-бара», а также Молине Жана и Кретена Гийома. Джим Уэддерберн куда-то запропастился. Личность Молодого Человека из рекламного ролика пока не была установлена. Польдевский инспектор Шер. Хол., сопровождавший Арапеда и Блоньяра, вопреки обыкновению, был нервозен и, по-видимому, не в своей тарелке. Отец Синуль, которого предупредили заранее, ждал на пороге с ироническим видом и банкой пива в руке.

Все прошли в сад.

_________

Блоньяру нужно было проэкзаменовать (это был своего рода экзамен) одного-единственного подозреваемого, которого он считал польдевцем, и последить за его реакцией. Поэтому у раскрытой могилы Бальбастра стояли только три инспектора, отец Синуль и я (мы уже не были подозреваемыми, поскольку нас никоим образом нельзя было причислить к Красивым Молодым Людям!). В саду еще была Карлотта, спрятавшаяся за клумбой с маками. Подозреваемые сидели в гостиной Синулей, под портретами Бальбастра, и ждали, когда их вызовут. Чтобы успокоить нервы, Стефан напевал один из куплетов своей песенки, за который схлопотал от хозяйки пару подзатыльников:

 
К твоим лакомствам отрадным
Так и тянется рука,
Если в печке вдруг прохладно,
Я добавлю огонька!
 

Припев:

 
На, сгрызи мое сердечко
Как прозрачный леденец!
 

В саду появился Том Батлер. Он все еще был в концертном костюме и дрожал как лист, хотя утро было ясное и теплое.

Испытание, которое он должен был пройти, называлось «Привод к телу». В Средние века подозреваемого в убийстве приводили к телу убитого. Если раны жертвы вновь начинали кровоточить, или если она подавала какой-либо другой знак, это означало, что испытуемый виновен. Жертве оказывалось полное доверие, считалось, что она не должна солгать.

Итак, по распоряжению следователя Бальбастра эксгумировали. Он лежал в стеклянном гробу, нетронутый тлением (он был забальзамирован и в таком виде несколько напоминал императора Нерона), бесстрастный и безмятежный.

– Подойдите сюда! – сказал Блоньяр Тому Батлеру.

Три инспектора придвинулись ближе, чтобы следить за реакцией жертвы. Том Батлер подошел к самому краю могилы. Карлотта притаилась за цветущим деревом зизифуса.

Шерсть Бальбастра поднялась дыбом, точь-в-точь как волосы мадам Макмиш в книге графини де Сегюр, урожденной Ростопчиной, «Добрый маленький чертенок».

Это был знак. Блоньяр сделал шаг вперед. Том Батлер побледнел.

– Постойте! – закричала Карлотта, бросаясь между Блоньяром и Томом Батлером и почти что заслоняя его своим телом. – Вы забыли о Проверке.

– Верно, – отозвался Блоньяр, – верно, мадемуазель Карлотта, мы чуть не забыли о Проверке. Что вы предлагаете?

Карлотта объяснила. Все отошли от могилы, и шерсть Бальбастра приняла обычный, спокойный вид. Полицейские принесли телевизор с видеомагнитофоном и поставили их недалеко от гроба. Карлотта поставила кассету, которую принесли по ее просьбе, и на экране появился Мартенской из группы «Хай Хай», Большая Любовь Эжени. Том Батлер остался стоять в отдалении, а остальные подошли к Бальбастру.

Его шерсть опять встала дыбом.

– Видите, – торжествующе сказала Карлотта, – ваш Привод к телу ничего не доказывает.

– Возможно, – ответил Блоньяр. – Благодарю вас, мадемуазель.

Карлотта вернулась домой. Радуясь победе, благодаря которой, думалось ей, Том Батлер избежал ареста, она чувствовала, что над ним все еще тяготеет подозрение. Из происшедшего можно было сделать много различных выводов, и не все они были в пользу Тома Батлера (а какие именно?).

Ей предстоит сделать еще многое. Она должна, она должна…

Она должна освободить Гортензию и разоблачить настоящего преступника.

Часть шестая
Карлотта против Кманроигса

Глава 31
Блоньяр

После того как Карлотта вмешалась в проведение испытания, а затем ушла, Блоньяр какое-то мгновение казался растерянным. Я думал, что он собирается арестовать Тома Батлера или, по крайней мере, задержать его для допроса. Но он явно передумал. Он объявил, что испытание на время прерывается, и гроб Бальбастра снова опустили в могилу. После бурных реакций, которые было нелегко истолковать, его шерсть опять лежала ровно.

Три инспектора вышли из сада Синулей и направились в «Гудула-бар». Временно лишившись официанта, который был в числе испытуемых, мадам Ивонн сама обслуживала посетителей. Она подошла с несколько холодным видом. Она очень любила инспектора Блоньяра, завсегдатая, постоянно приводившего новых клиентов с тех пор, как еще во время дела Грозы Москательщиков кафе стало его штаб-квартирой. Но она была уверена в невиновности официанта, у которого были такие интересные соображения насчет Бесконечности. Ей было бы очень тяжело видеть, как его уводят в наручниках. Конечно, если это он убил Бальбастра… Но она была убеждена в обратном.

Она принесла инспектору обычную (двойную) порцию гренадина-дьяволо, а Арапеду – «канада-драй». Однажды Арапеду показалось неубедительным, как Блоньяр выстроил улики (не будем забывать, что он был скептиком по природе, по убеждению и по философской склонности), и он заявил: «Это не улики, вам так только кажется, это „канада-драй“ из улик». Он был очень горд этим сравнением и с тех пор стал пить «канада-драй».

Поставив поднос на стол, мадам Ивонн спросила:

– А что будет пить Красивый Молодой Человек?

Инспектора Шер. Хол. явно удивила такая характеристика. Он долго молчал, скрючившись на стуле, а затем ответил:

– Меня зовут Шоруликедзаки Холемасидзу. Я глубочайше-величайше, мадам Ивонн, очень-очень большая честь…

В общем, он хотел «ферне-бранка». Он пригубил этот огненный напиток и выпил его залпом, даже не моргнув.

К этому времени его вклад в расследование был нулевым. Он тенью ходил за Блоньяром и Арапедом, внимательно слушал, много записывал, читал все донесения, восхищался методами Блоньяра и условиями его работы, особенно компьютером в кабинете, но не высказывал абсолютно никаких замечаний по делу, если не считать разговоров о самобытности нравов в Городе по сравнению с нравами в польдевской столице.

Поскольку излияния Шер. Хол. всегда были нескончаемыми, Блоньяр даже радовался, что ему не приходится терять время на обсуждение версий заезжего инспектора. В самом начале он спросил у своего Шефа, сколько еще ему придется терпеть присутствие Шер. Хол., и услышал в ответ, что терпеть придется до конца расследования, что на этом настаивает начальство, и что есть лишь одно средство избавиться от Шер. Хол.: разгадать загадку как можно быстрее. Блоньяр запасся терпением, он был очень вежлив с инспектором, все ему показывал, пропускал мимо ушей его слова в лаконичном переводе Арапеда и отвечал односложно.

В кафе царил полумрак, и инспекторы не заметили Мотелло, который, свернувшись на стуле, наблюдал за ними сквозь полузакрытые веки. Он перестал краситься (больше не нужно было притворяться перед Лори и Карлоттой), и местами на нем уже проглядывал царственный серо-черный с синеватым отливом окрас Александра Владимировича.

– Арапед, – сказал вдруг Блоньяр, – сходи ко мне, узнай, как дела, а я тут посижу, подумаю.

– Иду, шеф.

– Да, и кстати, зайди к шифровальщикам, спроси, удалось ли уже прочесть телеграмму из польдевской службы безопасности. Хорошо бы наконец получить ответ на все вопросы.

– Оʼкей, шеф, – сказал Арапед.

Он направился к выходу; инспектор Шер. Хол., минуту поколебавшись, последовал за ним. Александр Владимирович спрыгнул со стула и тоже вышел на улицу.

Блоньяр остался один.

_________

На самом деле он вовсе не был так растерян, как могло показаться после акции в защиту Батлера, устроенной Карлоттой (честно говоря, он едва не ввел в заблуждение даже нас).

После ухода Арапеда, Шер. Хол. и Александра Владимировича, – которого он видел, потому что тот и не думал скрываться от него, – он вначале незаметно, потом все более заметно преобразился. Он допил гренадин-дьяволо, достал из кармана пакетик английских лакричных батончиков, открыл его, вынул из серебристо-черной обертки два батончика, разом засунул их в рот и стал задумчиво жевать. Он поискал взглядом хозяйку.

– Еще один? – спросила мадам Ивонн.

– То же самое, – ответил Блоньяр.

Этот обмен репликами в «Гудула-баре» сыграл колоссальную роль в успехе расследования: здесь в лингвистическом аспекте прозвучал философский, метафизический, онтологический, ритмический, а теперь и детективный парадокс – «еще один» и «то же самое» могут быть идентичными.

Мадам Ивонн принесла второй стакан гренадина-дьяволо.

У Блоньяра начинала вырисовываться схема Раскрытия. К сожалению, ему пока не хватало решающей улики. Он вздел очки (есть такое выражение), достал из кейса рубашку, в которую была завернута внушительная стопка машинописных страниц, и с жадностью погрузился в чтение. Какое-то время слышался лишь чавкающий звук от пережевывания лакрицы и шелест бумаги, пристававшей к липким пальцам. Наконец он прервал чтение, поглядел на Святую Гудулу, отпил глоток и поставил стакан.

Вдруг он хлопнул себя по лбу.

– Ну конечно! Какой же я идиот! – воскликнул он. – Так оно и есть! – повторил он с явным удовлетворением.

Он все понял.

(А вы?)

Внимание: мы не говорим, что недостающий фрагмент головоломки, о котором на протяжении стольких глав мечтал Блоньяр, наконец-то лег на свое место. Головоломки – настоящий бич детективных романов. Никогда, думал разъяренный Блоньяр, отшвыривая очередной детективный роман, никогда раскрытие преступления не бывает похоже на решение головоломки. Если автор пишет о головоломке, значит, он плохо знает свое дело.

Мы вас предупредили.

Глава 32
Где Гортензия?

Именно этот вопрос сейчас задает себе сама Гортензия: «Где я?»

Вернемся в ту роковую полночь, когда карета поглотила ее и унесла вдаль.

Тут же начались маленькие неожиданности и маленькие разочарования.

Во-первых, ей бы хотелось поцеловать на прощание Карлотту и Эжени, поблагодарить их. Она понимала, что надо спешить, что к рассвету необходимо оторваться от возможных преследователей, но ведь она покидала Город, покидала, быть может, на очень долгое время; нескоро она вновь увидит Карлотту; и от этого у нее слегка защемило сердце. Поцеловать бы Карлотту, передать привет и поцелуй Лори, сказать, что она напишет, что она даст о себе знать, чтобы они ее не забывали. Она была немного разочарована.

Во-вторых, ей показалось странным, что Морган все время молчит.

Про себя она продолжала звать его Морганом, как в первые дни их любви: обращение «князь» звучало чересчур холодно, торжественно, церемонно. «Князь Горманской» – прямо потеха. Она говорила так только, чтобы посмеяться, во время их любовных игр в номере «Флобер-отеля». Откинувшись со вздохом облегчения на черные бархатные подушки кареты (а ей как будто говорили, что подушки будут красные), она прошептала:

– О, Морган…

– Что? – спросил он, словно не поняв собственного имени.

Она подумала, что это от волнения.

И все же чуточку удивилась. Ведь он всегда отличался необычайным хладнокровием. И был очень красноречив, особенно в минуты страсти. А сегодня он молчал; правда, руки его, напротив, были весьма разговорчивы, но прежде она не замечала за ними такой грубости и неловкости. Он просто не в себе, подумала она.

Карета остановилась. Перед тем как выйти, «Морган» (мы поставим кавычки, дабы не забывать, что это не настоящий Морган, а ужасный Кманроигс) достал из кармана повязку и завязал ей глаза, пробормотав что-то насчет «безопасности». Она послушалась, хотя была сбита с толку. Она думала, что им надо как можно быстрее выбраться из Города. Возникли непредвиденные обстоятельства, объяснил он, и планы изменились; придется провести несколько дней в укрытии, пока coast не будет clear[14]14
  Пока путь не будет свободен (англ.).


[Закрыть].

С завязанными глазами Гортензия поднялась по лестнице, поддерживаемая «Морганом», который опять-таки был весьма неловок; раз или два она споткнулась и услышала нетерпеливое восклицание. Ей это не понравилось.

Войдя в комнату, она почувствовала нечто, похожее на запах конюшни. Комната была просторная, но из мебели в ней было только самое необходимое: кровать, умывальник, стул. На кровати были разбросаны подушки. Кровать и подушки отражались в огромном зеркале на потолке. Все это было ярких, кричащих цветов, простыни – из оранжево-розового шелка. На миг у нее возникло впечатление, что она находится в борделе (разумеется, в литературном борделе, знакомом нам по описаниям лучших авторов). И снова это показалось ей удивительным. Наверно, обстоятельства были действительно чрезвычайными, раз для нее не могли найти другого убежища, кроме этой странной комнаты. «Морган» вошел и закрыл за собой дверь. Наконец они остались одни.

_________

Как отличить одно от другого, добро от зла, черное от белого, если они заключены в одинаковые оболочки, схожи на ощупь, а вокруг – серый сумеречный свет? Как распознать под внешним подобием абсолютную внутреннюю противоположность? Такова была проблема, с которой, сама того не зная, столкнулась Гортензия. И проблема эта с каждой минутой становилась все насущнее. Ничего не подозревающая Гортензия сама старалась приблизить роковой исход.

Она бросилась на кровать, и «Морган» столь же порывисто последовал за ней. Она хотела поскорее скрепить плотскими узами (хорошо сказано) их отныне неразрывный союз, изгладить воспоминание о своей ошибке, ошибке, которая обернулась разлукой. Он спешил тоже; пожалуй, даже слишком спешил. Он был очень возбужден, однако, вопреки их тогдашнему и теперешнему обыкновению, похоже, собирался обойтись без долгих поцелуев и ласк, которые составляли для Гортензии важнейшую часть их наслаждения друг другом. Смеясь, она дала себя раздеть и хотела оказать ему ту же услугу. Но он пожелал раздеться сам. И впервые у нее внутри прозвучал сигнал тревоги; однако, охваченная страстью, она не обратила на это внимания. Обнаженный, во всей своей красе (это был Красивый Молодой Человек), он лег рядом с ней. Еще минута – и они сольются воедино; увы, думаем мы, Гортензия погибла!

Нет!

Она сказала ему:

– Ты что, забыл наш уговор?

И в самом деле, он его забыл по той простой причине, что никогда не знал о нем. Он хотел, чтобы Гортензия и дальше оставалась в заблуждении, а следовательно, отдалась ему по своей воле (позже у него будет время рассеять это заблуждение и повести дело как надо, без кривляния), поэтому он отстранился (заметьте, что мы описываем происходящее, не выходя за рамки приличия), и Гортензия, перевернув его на живот, наклонилась, чтобы поцеловать его в левую ягодицу, туда, где была вытатуирована священная улитка – фабричная марка князей Польдевских.

Это был их неизменный любовный ритуал, без которого они не могли соединиться. Она наклонилась и

внезапно

перед ней, как молния,

как ослепительная молния, промелькнуло

мучительное видение, —

сон, приснившийся ей на странице 278

Вот улитка, вот усеивающие ее точки, – но

Точки были не там.

Вместо

она видела

Это был не Морган, это был Кманроигс. Она была в руках врага.

Что делать?

У нее было три секунды, чтобы принять решение.

Отпрянув, она со смехом сказала: «А теперь поймай меня!» – и сделала вид, будто убегает. Кманроигс устал ждать. Он набросился на нее, стараясь, впрочем, без лишней грубости, раздвинуть ее ноги так, чтобы они составили угол, благоприятствующий его намерениям (то есть от «пи» дробь три до «пи» дробь два радиан). И в эту минуту Гортензия легко, весело и непринужденно нанесла ему сильнейший удар коленом.

– Куда? – спросите вы.

Именно туда, куда вы подумали.

За три секунды, которые были в ее распоряжении, она отказалась от другого возможного варианта (мигрень), поскольку имела дело с безжалостным преступником. Оставался только удар коленом. И удар получился великолепный, достойный сборной Лезиньяна по регби в ее лучшие дни. Надо сказать, что ярость обуревала Гортензию даже больше, чем тревога за собственную участь. Это удвоило ее силы.

Кманроигс взревел от боли. Гортензия выразила сожаление и соболезнование; но теперь она была в безопасности, по крайней мере, до утра. Вряд ли он придет в себя раньше, чем через двенадцать часов.