Текст книги "Карл Маркс: Мировой дух"

Автор книги: Жак Аттали

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)

Куда податься? Карл колеблется. Он не может вернуться в Пруссию, где со времен запрета журнала он находится под действием приказа об аресте. Он мог бы поехать в другие области Германии, но там засилье полиции столь же велико. В Лондон? Он не слишком хорошо знает язык. Остаются Швейцария и Бельгия: Швейцария враждебна, но Бельгия, раздираемая между Нидерландами и Францией, положившими глаз на ее земли, – не худший вариант. Находясь под властью государя немецкого происхождения Леопольда I, она радушно принимает беженцев при условии, что они откажутся от всякой борьбы. А Карл хочет только писать, а не бороться. Он поговорил об этом с Женни, которая проявила решимость последовать за ним, куда он пожелает, вместе с их дочерью, которой теперь уже два года. Итак – в Брюссель.

Чтобы покрыть расходы на переезд и обустройство, Энгельс прислал Марксу из Бармена 50 талеров, а затем еще 750, собрав их у друзей и сочувствующих в Кёльне. Это первый известный нам вклад Фридриха в материальную жизнь Карла.

Прежде чем съехать с улицы Вано, Маркс написал Гейне: «Из всех, кого я здесь покидаю, Вас я оставляю с наибольшим сожалением. Я хотел бы увезти Вас с собой». Они больше никогда не увидятся.

Третьего февраля 1845 года Карл прибыл в Брюссель вместе с Женни и с маленькой Женнихен. Женни на втором месяце беременности, Женнихен больна. Окончательного разрешения поселиться в Бельгии он добился только после того, как 22 марта подписал обязательство не заниматься политикой, которого требовали от всех эмигрантов. Он и в мыслях не имел искать работу (ему претило положение наемного работника), намереваясь жить литературным трудом. А пока собранные друзьями деньги пошли на обустройство просторного и удобного дома.

К всеобщему удивлению, в брюссельское изгнание к Марксам приехал Эдгар – младший брат Женни, теперь тоже завзятый демократ. Это был нерешительный юноша с неустойчивыми убеждениями. После учебы в Бонне и нескольких беззаботных лет он стал кандидатом права и получил место стажера в Трирском суде высшей инстанции. Он явился в бельгийскую столицу вместе со своей невестой, некоей Линой Шёлер, и получил небольшую должность в агентстве печати, возглавляемом эмигрантом Себастьяном Зейлером. Женни приютила его у себя, так же как и молодого прусского офицера-артиллериста Иосифа Вейдемейера, с которым Карл повстречался в Кёльне во времена работы над своим первым журналом; Иосиф только что вышел в отставку, чтобы привести жизнь в соответствие со своими коммунистическими убеждениями.

Мать Женни прислала к ним в марте служанку, Хелен Демут, которой тогда было двадцать пять лет, намереваясь сама платить ей жалованье. Хелен (или Ленхен, или Ним) была на два года моложе Карла и на шесть – Женни. Она была родом из Саарской области и говорила по-французски. Она состояла на службе у Вестфаленов с 1837 года, и Женни очень хорошо ее знала. Она останется с ними на всю жизнь. Поль Лафарг, познакомившийся с ней позже, напишет: «Госпожа Маркс относилась к Хелен как к близкой подруге, а Маркс выказывал к ней совершенно особенную дружбу: он играл с ней в шахматы, и ему часто случалось проигрывать. Хелен слепо любила семейство Марксов: всё, что Марксы ни сделают, хорошо, и не может быть иначе. Любой, кто смел критиковать Маркса, имел дело с ней. Она брала под свою материнскую опеку всякого, кого допускали в ближний семейный круг. <…> Она все умела: готовить, убирать, одевать детей, кроить одежду и шить ее – все это она делала вместе с госпожой Маркс. Одновременно экономка и домоправительница, она держала дом в своих руках <…>. Только благодаря ее изобретательности и заведенному ею распорядку и экономии семья никогда не испытывала недостатка в самом необходимом».

В Брюсселе Карл встретился с беженцами, только что уехавшими из Германии, в том числе со своим кёльнским другом Моисеем Гессом и другими, вынужденными по тем или иным причинам одновременно с ним покинуть Париж, как несколько лет назад покинул столицу Франции портной Вильгельм Вейтлинг.

Пятнадцатого марта 1845 года Энгельс опубликовал в Бармене свой первый труд, о котором за полгода до того говорил с Марксом: «Положение рабочего класса в Англии»[30]30
  Полное название – «Положение рабочего класса в Англии: По собственным наблюдениям и достоверным источникам».


[Закрыть]. Это был великолепный репортаж, цитирующий (некоторые скажут – копирующий) отчеты Фабричной инспекционной комиссии за 1833 год, Инспекции санитарных условий проживания рабочего населения за 1842 год, Комиссии по детскому труду за 1842–1843 годы и Комиссии по исследованию состояний больших городов за 1844 год. Энгельс лично посетил промышленный Ланкашир, район Манчестера, и главные промышленные города Йоркшира – Лидс, Бредфорд, Шеффилд.

Новый широкий жест Фридриха: он отказывается от авторских прав на свою книгу в пользу Карла, с которым мечтает работать вместе. Через три месяца после переезда Марксов в Брюссель он не выдержал и, выведенный из себя атмосферой, царящей в Бармене, решил распрощаться с ремеслом, которым его принуждали заниматься (он называл его «филистерским», это было одно из его излюбленных ругательств, которое вскоре переймет Карл), тем самым бросив вызов семье. Оставил завод, вытребовал себе небольшую ренту и уехал на жительство в Брюссель в апреле 1845 года в качестве писателя и журналиста на полную ставку. Энгельс так опишет их третью встречу: «Когда мы встретились в Брюсселе весной 1845 года, Маркс уже построил на этой основе материалистическую теорию Истории, завершив ее в основных чертах, и мы сочли своим долгом проработать подробно и в самых разных направлениях нашу новообретенную концепцию».

Маркс перебрался в дом 5 по улице Альянса, в предместье Сен-Жосстен-Нооде, по соседству с Энгельсом и на его же деньги. Женни (она была в Трире, когда Карл повстречал Фридриха сначала в Кёльне, а потом в Париже) наконец-то познакомилась с человеком, о котором столько слышала. Она подружилась с ним, хотя и относилась к нему всегда с некоторым предубеждением – с одной стороны, она слегка ревновала его к мужу, а с другой – ее немного коробило то, что он живет невенчанным с постоянно сменяющими друг друга женщинами.

Друзья сразу же заговорили о работе «Сущность религии», которую только что напечатал в Берлине их бывший кумир Фейербах и в которой он отошел от гуманизма, обращаясь к обедненной форме натурализма, где Бог – всего лишь отражение природы. Поскольку Карл не может удержаться от полемики, он откладывает написание книги, обещанной издателю, чтобы «свести счеты с прежней философской совестью» – на сей раз единственно с Фейербахом. Вместе с Фридрихом в мае 1845 года они работали над критической статьей без всяких планов публикации (опять-таки чтобы не расставаться со своим детищем).

Карл и Фридрих растоптали критику религии Фейербаха, отвергнув ее, поскольку она основана только на индивидуалистической концепции человека: «Сущность человека не есть абстракция, присущая отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений <…>. Общественная жизнь является по существу практичной. Все мистерии, которые уводят теорию в мистицизм, находят свое рациональное разрешение в человеческой практике и в понимании этой практики». Они критикуют «старый материализм» Фейербаха, «созерцательный материализм»: «Самое большее, чего достигает созерцательный материализм, т. е. материализм, который понимает чувственность не как практическую деятельность, – это созерцание им отдельных индивидов в гражданском обществе». «Предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно». Всё это они сводят в одиннадцать сжатых и емких тезисов, самым известным и самым важным из которых является последний: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Это задаст направление всей их будущей работе.

Составив тезисы, друзья отложили их в сторонку: для них они были всего лишь способом внести ясность в собственные мысли. Карл был счастлив: наконец-то он нашел человека, который, как и он, не любил расставаться со своими произведениями и воспринимал, как и он, отчуждение труда во всех трех его проявлениях как нестерпимую муку.

В июле 1845 года Маркс поехал вместе с другом в Англию. Они провели там полтора месяца. Женни, которой в сентябре предстояло рожать, наверняка предпочла бы, чтобы супруг остался рядом с ней. Но эта поездка произвела на Карла ослепляющее впечатление: ему открылись свобода, царящая в Британском королевстве, и мощь английского капитализма. В Лондоне они повстречали множество немецких беженцев, в том числе довольно известного поэта Фердинанда Фрейлиграта, который теперь выступал против Фридриха Вильгельма IV и работал в одном банке в Сити; он станет одним из их ближайших товарищей. Энгельс представил Маркса лидерам рабочего движения, в том числе Джорджу Джулиану Гарни, руководителю «Союза справедливых», объявлявшему себя «революционным и интернациональным». Эта организация, изрядно выкошенная в Париже, реорганизовалась в Лондоне в 1840 году благодаря уцелевшим ее членам – часовщику Моллю, портному Эккариусу, Шапперу и Генриху Бауэру. Теперь в ней состояли несколько лондонских ремесленников и группа немецких социалистов, находившихся в изгнании в Лондоне; она имела подпольные отделения в десятке немецких городов и действовала там под прикрытием легального Просветительского общества немецких рабочих, занимавшихся народным просвещением. Гарни предложил друзьям писать для газеты чартистов «Северная звезда» (Northern Star). Te согласились, но отложили это на потом. Они наведались также в Манчестер, где у семейства Энгельсов был завод. Фридрих объяснил Карлу, как пользоваться богатствами городской библиотеки, о которых тот даже не подозревал. Вернувшись в Лондон, они примкнули к дискуссиям, предварявшим создание общества «Братские демократы»[31]31
  «Братские демократы» – международное общество социалистов в Лондоне (1845–1853).


[Закрыть], которое будет основано как раз после их отъезда 22 сентября 1845 года членами «Союза справедливых» и эмигрантами всех национальностей.

Маркс и Энгельс находят, что идея интернациональной организации, объединяющей всех европейских революционеров, сама по себе интересна, однако ее практическое воплощение в «Союзе справедливых», Просветительском обществе немецких рабочих или обществе «Братские демократы» оставляет желать лучшего. По вечерам во время встреч, сопровождаемых обильными возлияниями, они мечтают объединить вокруг себя всех революционеров, рабочих и интеллигентов Франции, Германии, Англии, России и Италии. Они воображают себе Общество демократов всех народов – общество, которое позволяло бы обмениваться информацией между руководителями демократических и революционных движений всех стран и боролось бы за признание политических и социальных прав трудящихся.

Они вернулись в Брюссель перед самым рождением второй дочери Карла Лауры – 26 сентября 1845 года, как раз тогда, когда в печати вышли фейербаховская критика «Единственного» Штирнера и ответ Штирнера.

С появлением второго ребенка материальное положение Марксов ухудшилось. У Карла не было никаких источников дохода; его скудные сбережения истощились. Его мать по-прежнему не могла выплатить полагающуюся ему часть отцовского наследства. Что же до Энгельса, который помогал ему, как мог, то он, не имея доступа к финансам своей семьи, требовал отчета у своего друга каждый раз, когда тот приходил занять у него денег.

Как и многие немцы в то время, Карл собирался эмигрировать в США, где процветала экономика и расширялась колонизация отдаленных районов, особенно после аннексии Техаса, вызвавшей войну с Мексикой. 17 октября 1845 года Карл подал прошение бургомистру Трира о получении прусского паспорта для отплытия за океан, но получил отказ, поскольку приказ о его передаче следственным органам все еще был в силе. Тогда в письме от 10 ноября 1845 года он отказался от прусского гражданства. Теперь он человек без родины. Он решает не покидать Брюссель. Его жизнь будет неразрывно связана с Европой. Он снова взялся за работу над «Критикой политики и политической экономии», которую заказал ему издатель из Дармштадта Карл Леске четыре месяца тому назад, как раз накануне его депортации из Парижа.

Но в очередной раз, не желая расставаться с законченным произведением, он работает ни шатко ни валко и решает сначала разделаться с немецкой философией – своим собственным прошлым. Еще долго он будет выискивать различные предлоги, чтобы оттянуть завершение работы, которая выйдет в свет отдельными частями, причем первая из них – двенадцать лет спустя. Работа так и останется незавершенной. Близкие с некоторым укором констатировали: «Маркс никогда не бывает доволен написанным, то и дело вносит в рукопись изменения, вечно находит, что форма выражения недотягивает до уровня замысла…»

Биографы часто забывают отметить, что в начале 1846 года Маркс опубликовал очерк о самоубийстве в журнале «Зеркало общества», которым руководил Моисей Гесс. Когда после Второй мировой войны в Восточной Германии выпустили Полное собрание сочинений Маркса, об этой статье забыли. Возможно, потому, что она списана с книги француза Жака Пеше, полицейского архивариуса, умершего в 1830 году. На самом деле, Маркс основательно переделал эту книгу, переводя ее и цитируя. Пеше рассказывает о самоубийствах, последовавших за неудачами, вызванными личностными конфликтами или безудержными страстями, причем рассказывает в манере, чем-то напоминающей манеру любимого французского писателя Карла Оноре де Бальзака. Маркс, вероятно, прочел книгу Пеше в 1844 году, когда собирался писать о Великой французской революции. Он вычеркнул из текста Пеше разглагольствования на тему религии, заменив их данными собственного социального анализа. Он также придал оригиналу гораздо более революционный настрой. Зато он не стал преуменьшать значения, которое Пеше придает семейному опыту в жизни человека. Маркс пользуется этим, чтобы вставить замечание об «абсолютной власти отца», сравнивая ее с субординацией и зависимостью, превалирующими в гражданском обществе. Разумеется, ничто не позволяет сделать вывод, будто бы Маркс сам подумывал о самоубийстве, хотя нельзя пренебрегать и тем фактом, что он не раз впадал в депрессию. В предисловии Маркс представляет очерк как «пример того, каким образом современная общественная критика во Франции отражает противоречия и гнусности, присутствующие во всех аспектах современной жизни».

С сентября 1845 года по август 1846-го Карл и Фридрих написали новую статью против Фейербаха и Штирнера. Более жесткую, чем «Святое семейство», более конкретную: это «Немецкая идеология» – одна из самых важных их работ, которая так и не найдет издателя. Чуть позже Карл довольно проницательно объяснит мотивы, побудившие их взяться за перо: «Мы решили работать сообща, чтобы выявить антагонизм между нашим видением и идеологической концепцией немецкой философии, – по сути, свести счеты с нашим прежним философским сознанием… Фридрих Энгельс пришел иным путем (см. «Положение рабочего класса в Англии») к тому же результату, что и я, и когда он тоже поселился в Брюсселе весной 1845 года, мы решили изложить основополагающее различие между нашей концепцией и концепциями немецкой философии, то есть, по сути, порвать с собственным философским прошлым. Этот проект нашел свое выражение в форме критики послегегелевской философии».

Что касается критики немецкой идеологии, то в своей книге они обрушиваются в основном на Штирнера (ему посвящены 499 из 596 страниц оригинального издания!). Маркс и Энгельс укоряют его за то, что он ограничивается обличением институтов, не рассматривая того, что они зародились в конкретных социальных условиях. Они предлагают оценивать идеи и учреждения с точки зрения выражаемых ими материальных интересов. Корят немецких социалистов (бывших берлинских друзей, объединившихся вокруг Бауэра, так называемых «настоящих социалистов») за незнание «реальных условий производства и потребления», за представление о коммунизме как об абстрактной системе, не зависящей от потребностей определенной эпохи. «Коммунисты, – заявляют они в сокращенном варианте работы, – думают и действуют во времени, немцы – в вечности». История повинуется логике, которая являет собой ее движущую силу, поэтому коммунизм неизбежен, но воплотится лишь тогда, когда сознание рабочих в определенных исторических условиях позволит им стать революционерами. «Пролетарии находятся в прямой оппозиции к той форме, в которой индивиды, составляющие общество, до сих пор выражали себя как некоторое целое, а именно к государству, и должны низвергнуть государство, чтобы утвердить себя и стать личностями».

«Немецкая идеология» произвела переворот в европейской политической и социальной мысли по пяти причинам.

Во-первых, в этой работе впервые сформулирована концепция идеологии и названы социальные и интеллектуальные условия, необходимые для революции: экономическими факторами объясняется всё «в последней инстанции», и любую идею следует объяснять через исторический контекст, в котором она была сформулирована: «В любой идеологии люди и отношения между ними предстают перед нами в перевернутом виде, как в камере обскура». Маркс и Энгельс снова используют концепцию отчуждения – как они говорят, чтобы наше изложение было понятно философам, – делая ее основой своего анализа идеологий: общественная «надстройка» (религия, искусство, идеи) нужна для оправдания ее «базиса» (экономики, реальной жизни). Иначе говоря, надстройка организует отчуждение, которое определяется базисом. Карл и Фридрих добавляют к этому пункту еще четыре важных вывода, которые очень важны для понимания Маркса, но которыми большинство его последователей в большей или меньшей степени пренебрегали.

Прежде всего даже если главенствующее положение занимает идеология правящего класса (хозяев экономики), людская мысль и действие не являются заложниками экономических или социальных факторов; угнетенные могут восстать, проникнувшись «классовым сознанием». Точно так же могут существовать свободные произведения искусства, не связанные с экономическим соотношением сил, хотя и не бывает истории политики, права, науки, искусства, религии и т. д., существующей независимо от истории производства.

Далее: капитализм – обязательное предварительное условие коммунизма, ибо на всех предшествующих ступенях развития общества производство до того мало развито, что при смене строя повсюду наступит обнищание масс, а вместе с нуждой возобновится борьба за самое необходимое, и человечество опять будет барахтаться в той же грязи.

Кроме того, коммунизм – не идеальное общество с раз и навсегда определенными очертаниями, а «движение» к индивидуальной свободе, которую предстоит беспрестанно завоевывать и изобретать: «Коммунизм для нас не статичное состояние, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние <…> В коммунистическом обществе, когда никто не ограничен исключительным кругом деятельности, каждый может совершенствоваться в любой отрасли; общество регулирует всё производство и именно поэтому создает для меня возможность делать сегодня одно, а завтра – другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике, – как моей душе угодно, – не делая меня, в силу этого, охотником, рыбаком, пастухом или критиком». Поэтому, например, в коммунистическом обществе будут не живописцы, а люди, которые, среди прочего, занимаются живописью. Благодаря коммунистической революции и отмене частной собственности каждый индивид получит возможность пользоваться продукцией всего мира во всех областях (здесь прослеживаются рекомендации Генриха Маркса развивать не только умственные способности, но и физические, моральные, художественные и политические).

Наконец, коммунизм может быть только всемирным: «Коммунизм эмпирически возможен только как действие господствующих народов, произведенное „сразу“, одновременно, что предполагает универсальное развитие производительной силы и связанного с ним мирового общения». Таким образом, пролетариат не может существовать вне мировой истории; как и коммунизм, его задачи могут быть только «всемирно-историческими».

Итак, по Марксу и Энгельсу, мировой капитализм – необходимое предварительное условие для коммунизма, который станет возможным лишь благодаря восстанию против господствующей идеологии в завершающей фазе капитализма, ставшего мировым. Он установится как общепланетная система и будет претерпевать постоянные перемены, стремясь к большей индивидуальной свободе.

В этой работе угадывается радость открытия, ликование в связи с обнаружением способа сразиться с великаном Гегелем и избавиться раз и навсегда от всех его учеников – от Фейербаха до Штирнера. Однако этот фундаментальный труд, ознаменовавший собой беспрецедентный поворот в размышлениях человека о самом себе, не удалось опубликовать за неимением издателя.

Друзья об этом не жалели. Позже Маркс спокойно напишет: «Рукопись – в объеме двух толстых томов в восьмую долю листа – давно уже прибыла на место издания в Вестфалию, когда нас известили, что изменившиеся обстоятельства делают публикацию невозможной. Мы тем охотнее предоставили рукопись грызущей критике мышей, что наша главная цель – уяснение дела самим себе – была достигнута».

В очередной раз его охватило нежелание расстаться со своим детищем. Фридрих, который оказался не столь тверд духом, был разочарован больше Карла тем, что их совместный труд не дал результата.

Оправиться от неудачи помогло действие. Настал момент перейти к политической борьбе, о чем они мечтали с самого возвращения из Лондона. Они вознамерились стать в центре европейской революционной сети и даже – почему бы нет, они ни в чем не сомневаются, – возглавить ее. После того что они видели в Лондоне, уже не могло быть и речи о том, чтобы ограничиться теорией, пусть даже теорией действия. Нужно действовать. И не бояться конкуренции со стороны лондонских группировок.

В конце марта 1846 года Маркс присутствовал на съезде журналистов-коммунистов в Брюсселе. Там он выдвинул идею о том, что до наступления коммунистической революции общество должно пройти через этап, когда власть будет принадлежать буржуазии. Он намеревался произвести «очищение» коммунизма, сражаясь одновременно с «ремесленниками» и «философами». По словам Вильгельма Вейтлинга, представлявшего одно из этих двух течений и участвовавшего в собрании, Маркс был крайне возбужден и пылок. Съезд завершился в страшном шуме и гаме, Маркс вместе с другими кричал и размахивал руками.

В начале весны того же года, заканчивая работу над своей книгой, друзья основали в Брюсселе организацию по образу и подобию «Союза справедливых» (ранее «Союза изгнанников») Вейтлинга, назвав ее Коммунистическим корреспондентским комитетом. Хотя официальной целью новой ячейки (в ней всего четырнадцать членов) является «поддержание постоянных связей между „Союзом справедливых“ и всеми социалистическими организациями Европы», на самом деле она видит своей задачей заменить собой лондонский союз, чтобы оказаться в самом центре революционного движения в Европе. Карл и Фридрих предложили самым значительным брюссельским беженцам войти в число основателей их объединения. Публика подобралась самая разношерстная: немецкий портной Вильгельм Вейтлинг; кёльнский еврей-буржуа Моисей Гесс; прусский офицер-артиллерист в отставке Герман Криге; русский писатель Павел Анненков; прусский аристократ, брат Женни, Эдгар фон Вестфален. Таково было первое ядро будущего Коммунистического интернационала. К ним примкнул немецкий журналист из Нью-Йорка Карл Грюн.

Наловчившись налаживать механизмы власти, Карл установил для Коммунистического корреспондентского комитета правила, позволявшие ему исключать любого, кто отклонится от намеченной им линии. Исключения не заставили себя ждать.

Первым выбыл Вейтлинг, который теперь раздражал Маркса своим самодовольством. В самом деле, уже на первом собрании Карл потребовал от членов комитета отринуть «истинный социализм», то есть идею общего блага для всех людей. Вейтлинг и Грюн были с этим не согласны: вслед за Прудоном они полагали, что существует нечто вроде «блага человечества», что победа буржуазии и парламентской демократии сама по себе станет огромным шагом вперед и принесет пользу рабочим. Вейтлинг добавлял, что рабочие должны прочесть брошюру, недавно изданную им в Швейцарии, в которой он сравнивает себя с Иисусом Христом! Согласно Анненкову, который вел подробный протокол заседания, Маркс вспылил: «Скажите нам, Вейтлинг, вы ведь наделали столько шуму в Германии вашими коммунистическими проповедями, каковы теоретические основы вашей социал-революционной деятельности? На какой теории намереваетесь вы основывать ее в будущем? Без ясного учения народ не сможет сотворить ничего, кроме шума и бунтов, обреченных на поражение. А они только подрывают наше дело!» И когда Вейтлинг объяснил, что рабочим всего лишь нужно прочесть его собственные сочинения, Карл взорвался, стукнул кулаком по столу и проревел: «Невежество еще никому не помогло!» Вейтлинг хлопнул дверью, Грюн ушел за ним из чувства солидарности.

Месяц спустя в письме Гессу, присутствовавшему на собрании, Вейтлинг представил собственную версию разрыва с Марксом: «Я пришел к выводу, что в настоящий момент не может быть и речи об осуществлении коммунизма в Германии; сначала захватить власть должна буржуазия».

После Вейтлинга с Грюном из комитета вышел Гесс, напуганный тем, какой оборот приняло дело, и привлеченный другими авантюрами: некогда подсказав Марксу, в его первой работе о Гегеле, фразу, обличающую религию как «опиум для народа», он вскоре зарекомендует себя поборником еврейского национализма и провозвестником сионизма.

Маркс пытался придать своему комитету международный размах. 2 мая 1846 года он написал Прудону, только что опубликовавшему «Философию нищеты», предложив ему стать его корреспондентом в Париже. В своей новой книге Прудон писал, что История – это «работа по выравниванию», проходящая через четыре века: век языка, психический век, революционный век, «когда род людской выискивает теорию своих нравственных и экономических законов и пытается осуществить ее в политике и религии», и, наконец, социальный век, когда экономический принцип опирается «на два главных предшествующих принципа религии и управления». Он различает «собственность» и «обладание» и советует: для того, чтобы оградить личную свободу от общественного принуждения, «уничтожьте собственность, сохранив обладание, и этим одним-единственным изменением в принципе вы полностью измените законы, управление, экономику, общественные учреждения».

В своем письме к самому знаменитому из французских социалистов Карл не смог удержаться, чтобы не предостеречь его в постскриптуме от общения с Грюном, который пошел по стопам Вейтлинга. А ведь Грюн был другом Прудона.

Четвертым выбыл 11 мая 1846 года офицер Криге, исключение которого состоялось одновременно с утверждением ухода Грюна – под предлогом разногласий по поводу финансирования комитета.

История этого исключения заслуживает внимания. Герман Криге, поселившись в Нью-Йорке, основал там газету «Народная трибуна». Карл помпезно назвал его «корреспондентом» умирающего Союза коммунистов; Криге пришла в голову злосчастная идея разделить территорию Америки на равные наделы и передать их в безраздельную собственность крестьянам. Святотатство! Карл созвал заседание руководства союза, чтобы разоблачить Криге как апологета частной собственности; он составил «Циркуляр против Криге», на основании которого присутствующие приняли решение об исключении журналиста и сообщили об этом всему свету. 17 мая Прудон отказался примкнуть к комитету – если только, как объяснит он позже, Маркс не согласится путем «открытого и честного спора явить миру пример ученой и предусмотрительной терпимости». И добавил: «Ради бога, давайте не будем, уничтожив все догматы априори, в свою очередь делать догматами наши собственные взгляды!» Позиции обоих казались непримиримыми.

Так Карл нашел новую мишень для своего сарказма. После «Немецкой идеологии», вместо того чтобы вернуться к книге об экономике, обещанной издателю к июлю прошедшего года, он взялся составлять ответ на «Философию нищеты» Прудона. В тексте, иронично озаглавленном «Нищета философии», он начал с анализа грядущей бесклассовой демократии: «Значит ли это, что после крушения старого общества наступит новое главенство класса, выражающееся в новой политической власти? Нет!.. В процессе своего развития рабочий класс заменит старое гражданское общество объединением, которое исключит классы и антагонизм между ними, и не будет больше политической власти как таковой, поскольку политическая власть – это официальное выражение антагонизма в гражданском обществе… Не говорите, что общественное движение исключает движение политическое. Не бывает политического движения, которое одновременно не было бы социальным. Только при таком порядке вещей, когда не будет больше классов и классового антагонизма, социальные эволюции перестанут быть политическими революциями…»

Затем Маркс разрушает то, чему поклонялся еще несколько дней назад, выказывая крайнюю жестокость и бесконечную неискренность: «Во Франции за ним [Прудоном] признают право быть плохим экономистом, потому что там он слывет за хорошего немецкого философа. В Германии за ним, напротив, признается право быть плохим философом, потому что там он слывет за одного из сильнейших французских экономистом. Принадлежа одновременно к числу и немцев, и экономистов, мы намерены протестовать против этой двойной ошибки». В конце статьи Маркс заявит с еще большей злобой: «Он хочет парить над буржуа и пролетариями, как муж науки, но оказывается лишь мелким буржуа, постоянно колеблющимся между капиталом и трудом, между политической экономией и коммунизмом».

Маркс никогда не отречется от этих слов и заявит в 1880 году, что чтение «Нищеты философии» и «Манифеста Коммунистической партии» может служить введением к чтению «Капитала»: «„Нищета философии“ содержит в себе основы теории, развитой, после двадцати лет труда, в „Капитале“».

В то время как британский парламент отменил закон о торговле зерном, устанавливавший пошлину на импорт заграничного хлеба, возвещая тем самым зарождение свободной торговли в июне того же 1846 года, Карл предпринял попытку заменить выбывших членов комитета. Он встретился с Вильгельмом Вольфом – трогательным созданием, в будущем его самым преданным помощником. Сын сельских батраков из Силезии, Вольф вырос в нищете и страхе, будучи вечной мишенью для насмешек со стороны помещичьих отпрысков; с помощью одного священника ему удалось поступить в школу, потом в университет, там он изучал филологию и стал заправилой студенческого землячества Бреслау. Отсидев четыре года в тюрьме за пропаганду коммунизма, он выехал в Брюссель. «Редкий человек в невзрачной оболочке», – вынес свое суждение Энгельс с первой же их встречи. Вольф, которого Карл прозвал «Лупусом», переведя его фамилию с немецкого на латынь, сразу же вошел в брюссельский Коммунистический корреспондентский комитет. Позднее Маркс посвятит «Капитал» этому верному товарищу.