Текст книги "Карл Маркс: Мировой дух"

Автор книги: Жак Аттали

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

Уехав из Ганновера с правкой, внесенной в верстку своей книги, Карл снова заглянул в Гамбург – нужно было отдать ее Мейснеру. 29 апреля 1867 года «Капитал» был отдан в печать в типографию Отго Виганда в Лейпциге.

Перед самым возвращением в Лондон, 1 мая, Карл по совету Кугельмана написал к одному из его друзей, тоже немецкому врачу, с которым он не был знаком, но одна из его книг была переведена на французский язык: «Хотя вы меня совершенно не знаете… мне известно, что Вы издали Вашу книгу на французском языке; не могли бы Вы связать меня с нужным человеком, поскольку я хочу издать свое сочинение во Франции… – стране революций и прогрессивной интеллигенции».

Вернувшись в Лондон в середине мая 1867 года, Карл занялся подготовкой решений нового Конгресса Интернационала, который на сей раз должен был собраться в Лозанне, по-прежнему в сентябре, как каждый год. Он вел об этом долгие разговоры с Кугельманом, которого провел в делегаты от Германии.

Первого июня царь Александр II приехал в Париж на очередную Всемирную выставку. Наполеон III пригласил его в основном для того, чтобы заключить союз против Пруссии. На ипподроме Лоншан в царственного гостя выстрелил польский эмигрант, что помешало сближению Парижа с Петербургом. Позднее, когда разразится, наконец, война с Германией, Франции будет ужасно не хватать этого союза.

Двадцать четвертого августа 1867 года Маркс послал Энгельсу из Лондона ясное изложение своей книги в нескольких строчках: «Самое лучшее в моей книге: 1) подчеркнутый уже в первой главе двойственный характер труда, смотря по тому, выражается ли он в потребительной или в меновой стоимости (на этом основывается все понимание фактов); 2) исследование прибавочной стоимости независимо от ее особых форм – прибыли, процентов, земельной ренты и т. д.». Этим все сказано.

Одновременно Карл дотошно следил за последними приготовлениями к Конгрессу Интернационала, который открылся 2 сентября в Лозанне – снова без его участия, но под контролем его людей. Там снова столкнулись французские прудонисты, английские реформисты и немецкие коммунисты. Среди семидесяти одного делегата отмечалось присутствие в немецкой группе – доктора Кугельмана, во французской – Лафарга и Лонге; другими сторонниками Маркса были генеральный секретарь Эккариус и швейцарец Беккер. В конечной резолюции люди Карла, в противовес английским синдикалистам и французским прудонистам, записали постановление о том, что социальное раскрепощение рабочих неотделимо от их политического освобождения. Несмотря на ходатайство некоторых немцев и некоторых французов, желавших перенести штаб-квартиру Интернационала на континент, его секретариат остался в Лондоне, там же заседал и Генеральный совет.

Сразу после конгресса Маркс объяснил Энгельсу, что пребывание секретариата и Генерального совета в Лондоне необходимо для его власти. Энгельс с ним согласился: «Пока Генеральный совет остается в Лондоне, все эти решения съездов – чепуха на постном масле!» Это первый случай, когда Фридрих как будто бы признал важность Интернационала – через три года после его создания. Те, кто впоследствии хотел поставить Энгельса наравне с Марксом, обходили молчанием отсутствие Энгельса при зарождении рабочего движения.

Неделей позже Бакунин, еще не вступивший в Интернационал, вновь вышел на политическую арену. Он понял, что «левые» уже ничего не смогут сделать вне Интернационала, и решил подчинить его себе. Он объединил вокруг себя прудонистов (разделившихся на противоборствующие группировки после смерти своего вождя три года тому назад) и утопистов. Тогда уже бушевала битва между анархистским и дирижистским социализмом, актуальная и сегодня.

Бакунин добился своего избрания в руководящий комитет призрачной Лиги мира и свободы – анархистской группировки из Женевы под председательством Фогта, заклятого врага Маркса, который десять лет тому назад дал приют молодому русскому, – и потребовал его вхождения в Интернационал в качестве «сочувствующей организации». Все напрасно: Карл понял, что Бакунин – генерал без армии, а ему не нужны были анархисты, тем более Фогг. Достаточно ему возни с Толеном и прудонистами, которые участвовали во всех заговорах против него. Он уже давно понял, читая Штирнера, что у анархизма нет под собой никакой исторической базы.

Четырнадцатого сентября 1867 года «Капитал» был издан в Гамбурге тиражом в тысячу экземпляров. Опасаясь, что книгу постигнет такой же провал, как его предыдущее сочинение семью годами раньше, Карл задействовал всю сеть Интернационала, чтобы привлечь к ней внимание. По его настоянию Швейцер, преемник Лассаля, опубликовал серию статей, «чтобы сообщить о „Капитале“ читателям из рабочих». Вне этого круга книга встретила ледяной прием: к ней было слишком трудно подступиться. Лафарг писал со всевозможной почтительностью и осторожностью, подобающими будущему зятю: «Конечно, „Капитал“ отражает великолепно мощный ум и невероятные познания, но для меня, как и для всех тех, кто близко знал Маркса, ни „Капитал“, никакое другое его сочинение не раскрывают всей величины его гения и образованности. Он стоит гораздо выше своих произведений…»

Книга плохо распродавалась – партия Либкнехта в Германии не слишком активно занималась ее распространением, что сильно огорчало Маркса. Он не выручил за нее даже тех денег, которые, как он говорил, потратил на табак, выкуренный во время ее написания. Он снова заболел. И поскольку деньги опять кончились, в октябре Энгельсу в очередной раз пришлось выступить поручителем за ссуду в 100 фунтов стерлингов.

В феврале 1868 года Карл добился замещения Анри Луи Толена, стоявшего во главе французской секции Интернационала, Эженом Варленом, который был ближе к нему.

Через три года после помолвки, 2 апреля, Лаура Маркс вышла в Лондоне замуж за Поля Лафарга, завершившего свое медицинское образование. На свадьбе Женнихен увиделась с Шарлем Лонге и сообщила ему, что хочет стать журналисткой, как он, или, в крайнем случае, актрисой. Шарль предложил ей выйти за него.

Карл три месяца кряду лежал в постели из-за очередного приступа фурункулеза. Он скучал по Лауре, совершавшей свадебное путешествие, и написал ей, прося прощения за то, что загромождал ее детство своими книжками, такую ужасную фразу: «Я – машина для пожирания книг, извергающая их затем в иной форме на навозную кучу истории».

В Париже, куда уехали на жительство Лафарги, росла социальная напряженность. На «Наполеона Маленького» нападали со всех сторон. Виктор Анри де Рошфор-Люсэ, он же Анри Рошфор, основал газету «Марсельеза», в которой будут публиковаться и Карл, и его дочь Женнихен. Та все чаще виделась с Шарлем Лонге и восставала в своих статьях для «Марсельезы» против властей, сочувствуя участи ирландских политических заключенных из организации Шинн Фейн, которые содержались в английских тюрьмах в нечеловеческих условиях. Через несколько недель после выхода ее статей одна из лидеров Шинн Фейн Роза О'Донован и большинство политзаключенных были освобождены и высланы в США.

Считая, что его французские друзья еще слишком слабы, чтобы сбросить Наполеона, Маркс не советовал им затевать революцию. Он не забыл ни катастрофы в мае 1849 года, ни разгрома немецкого и французского рабочего класса.

В июле Михаил Бакунин с помощью другого русского анархиста, Сергея Нечаева, в очередной раз попытался проникнуть в Интернационал, основав новую группировку – Международный союз социалистической демократии – на базе явно анархистской программы: атеизм, отмена частной собственности и наследования, бесплатное образование для всех детей обоего пола, отказ от всяких реакционных союзов и от всякой политической деятельности, не имеющей своей непосредственной и прямой целью торжество дела трудящихся над капиталом, превращение государства во всеобщий союз свободных сельскохозяйственных и промышленных общин и международная солидарность трудящихся. На сей раз он предложил не вступить в Интернационал, а – замечательная дерзость! – слить с ним свою группировку на паритетных началах, требуя для себя звания зампредседателя новой организации! Разумеется, Генеральный совет Интернационала отказался от слияния с Международным союзом социалистической демократии, точно так же как раньше отказался включить в состав организации Лигу мира и свободы. Тогда Бакунин распустил свою новую группировку и тотчас создал третью, на сей раз названную Альянсом социалистической демократии, и теперь уже ввел каждого его члена, в строгом соответствии с уставом, в женевскую секцию Интернационала. Такой тактике «десантирования» ничем нельзя было помешать. Но Маркс не слишком встревожился: женевская секция, называвшаяся «Секцией альянса», была одной из самых сильных и хорошо охраняемых; она только что провела крупную забастовку строительных рабочих, а ее руководитель, крепкий профсоюзный деятель Беккер, стал доверенным лицом Маркса.

Однако, едва вступив в эту секцию, Бакунин забросал членов Интернационала посланиями, в которых выставлял себя жертвой «мрачного заговора немецких и русских евреев, фанатично преданных своему диктатору-мессии Марксу». Его влияние быстро распространилось почти на всю секцию, численный состав которой он значительно увеличил. Он даже добился своего избрания делегатом на III Конгресс Интернационала, который открылся в Брюсселе 6 сентября 1868 года.

Там впервые зашла речь о программе. Из пятидесяти предложений, выдвинутых Бакуниным, утвердили (тридцатью голосами против четырех) принцип национализации земли, недр, железных дорог и путей сообщения. Остальные были отвергнуты. С собрания Бакунин вышел воодушевленным – ему удалось-таки внести свой вклад в общее дело. Он написал Густаву Фогту (председателю своей группировки), которого ему не удалось ввести в Интернационал, что Брюссельский конгресс – величайшее событие наших дней, и если мы сами искренне являемся демократами, мы должны не только желать, чтобы Международное товарищество рабочих в конечном счете вобрало в себя все рабочие организации Европы и Америки, но и содействовать этому всеми силами, потому что сегодня оно может стать настоящей революционной силой, способной изменить мир.

На самом деле Бакунин вовсе не примкнул к Марксу. На II Конгрессе Лиги мира и свободы в Берне в конце сентября он не скрывал, к великой радости Фогта, своей ненависти к коммунизму: «Я ненавижу коммунизм, потому что он – отрицание свободы, а я не могу себе представить ничего человеческого без свободы. Я – не коммунист, потому что коммунизм концентрирует все силы общества в государстве, которое их поглощает, потому что он неизбежно приводит к централизации собственности в руках государства, тогда как я желаю упразднения государства – радикального искоренения принципа авторитета и государственной опеки, который, под предлогом цивилизации и усовершенствования людей, по сие время порабощал их, угнетал, эксплуатировал и деморализовывал. Я стремлюсь к организации общества и коллективной или социальной собственности снизу вверх посредством свободной ассоциации, а не сверху вниз при содействии власти, какова бы она ни была <…>. В этом смысле, господа, я коллективист, но нисколько не коммунист».

В ноябре 1868 года Энгельс встревожился, видя, что Маркс снова по уши в долгах. Он спросил, сможет ли семья, уплатив по всем обязательствам, жить на 350 фунтов в год, которые он обязуется присылать поквартальными перечислениями начиная с февраля 1869 года Маркс конечно же согласился – а там будь что будет!

Двадцать второго декабря Маркс получил верноподданническое письмо от Бакунина – верх лицемерия: «Я не знаю другого общества, другой среды, кроме мира рабочих. Мое отечество будет теперь Интернационал, одним из главных основателей которого ты являешься. Итак, ты видишь, дорогой друг, что я – твой ученик, и я горжусь этим».

В следующем году в Америке ускорился технический прогресс, а в Европе надвигалась война. Изобретенный Джорджем Вестингаузом пневматический тормоз, который срабатывал от давления сжатого воздуха, сократил на девять десятых тормозной путь локомотивов; была достроена трансконтинентальная железная дорога Нью-Йорк – Сан-Франциско; первый подводный кабель соединил напрямую Францию с США. Пока Наполеон III предлагал Австрии и Италии странный союз вчерашних врагов против вчерашнего друга – Пруссии (Бисмарк не позволил осуществиться этому плану), императрица Евгения торжественно открыла Суэцкий канал.

Во Франции обострялись социальные конфликты. Забастовка полутора тысяч шахтеров в Рикамари обернулась бунтом, армия стреляла без предупреждения, убив тринадцать человек. Тридцать семь членов парижских секций Интернационала, в том числе Варлен и венгр Лео Франкель, были объявлены в розыск и арестованы. Выйдя на свободу, Варлен объединил все профсоюзные организации столицы и основал «Грошовую кассу» (Caisse du sou), оказывавшую помощь парижским кожевенникам и женевским строительным рабочим. Его кооперативный ресторан «Котелок» на улице Мазарин пользовался огромным успехом.

Чувствуя, что атмосфера во Франции накаляется, Маркс подготовил к переизданию свои статьи о государственном перевороте 1851 года. 15 февраля 1869 года он отправил из Лондона Полю и Лауре Лафаргам, у которых только что родился сын (он даст ему прозвище Fouchtra – «черт побери!»), письмо, показывающее, какое наслаждение ему доставляло злословить о всех и каждом. В пятнадцати строчках он разнес по кочкам шестерых:

«Дорогой Поль и обожаемая Какаду [одно из прозвищ, которым он наделил в то время Лауру], вам известно мнение Фальстафа о стариках: все они циники. Так что не удивляйтесь, что я обойду вниманием упрямый факт – мое затянувшееся молчание… Одилон Барро – это nullité grave… Что до Эмиля де Жирардена, то в его постоянном стремлении ловко претендовать на звание одновременно проходимца, утописта и критика есть что-то cloche. Я бы ему руки не подал… Раз уж речь зашла об этой vieille cocotte[44]44
  Nullité grave – полное ничтожество; cloche – жалкое; vieille cocotte – старая кокотка (фр.).


[Закрыть] Даниэле Штерне, один друг спросил меня, не является ли Бланки одним из таких „нереспектабельных“ людей, как Брэдло [первый английский депутат, отказавшийся приносить присягу на Библии]. Я спросил его, был ли „респектабельным“ его герой – Каталина». Это единственный известный намек на гомосексуализм в написанном Марксом.

Затем он переходит к политическим делам, чтобы отхлестать по щекам еще двух человек: «Один старый знакомый, русский Бакунин, затеял очаровательный заговорчик против Интернационала. Когда провалилась его затея с Лигой мира и свободы, он вступил в швейцарскую секцию нашего Товарищества в Женеве. Обвел вокруг пальца старика Беккера, всегда скорого в деле, но не слишком скорого умом…» Далее он говорит о технической стороне дела: «Наш Интернационал очень хорошо продвигается в Германии. Наш новый план, предложенный мной, разрешающий индивидуальное членство и продажу за пенни вступительных заявлений с одним из наших лозунгов, напечатанных по-немецки, по-французски и по-английски, работает очень хорошо». На самом деле в кассе Генерального совета Интернационала было только 50 фунтов стерлингов, и лишь небольшое число членских билетов, посланных Марксом в Германию, вернулось назад с отметкой об оплате вступительного взноса.

С другой стороны, Карл сообщает в этом же самом письме Полю и Лауре о своем намерении вскоре навестить их в Париже, куда ему въезд запрещен, в особенности после того, как он объявил о скором переиздании в Лондоне своей книги 1852 года о государственном перевороте Луи Наполеона Бонапарта. Он хотел обсудить перевод «Капитала» на французский язык с двумя переводчиками, с которыми заключил предварительную договоренность, – Шарлем Келлером и Эли Реклю, – а также посмотреть на внука. Он велел Лафаргам не говорить об этой планируемой поездке в своих письмах, которые могут перехватить. Его собственное письмо как раз и перехватили. К Лафаргам на улицу Сен-Сюльпис тотчас явился полицейский инспектор, спросивший, не прибыл ли господин Маркс.

Двадцать третьего июня 1869 года в Лондоне вышло новое издание «Восемнадцатого брюмера Луи Бонапарта» с таким предисловием: «Выражаю надежду, что мое сочинение будет способствовать устранению ходячей – особенно теперь в Германии – школярской фразы о так называемом цезаризме. При этой поверхностной исторической аналогии забывают самое главное, а именно, что в Древнем Риме классовая борьба происходила лишь внутри привилегированного меньшинства, между свободными богачами и свободными бедняками, тогда как огромная производительная масса населения, рабы, служила лишь пассивным пьедесталом для этих борцов. Забывают меткое замечание Сисмонди: римский пролетариат жил на счет общества, между тем как современное общество живет на счет пролетариата. При таком коренном различии между материальными, экономическими условиями античной и современной борьбы классов и политические фигуры, порожденные этой борьбой, могут иметь между собой не более общего, чем архиепископ Кентерберийский и первосвященник Самуил».

Тогда же, в июне, Маркс ходатайствовал о получении британского гражданства. Ему отказали.

В июле у Лафаргов шесть дней гостил некий Алан Уильяме, не потревоженный ни таможней, ни полицией. Это был не кто иной, как Карл Маркс, вновь увидевший французскую столицу, куда он не заглядывал уже двадцать лет. Он ничего не пишет о том, какой шок, должно быть, испытал, гуляя по Парижу, преображенному префектом Османом. Правда, голова у него болела о другом.

Несмотря на разочарование, связанное с первым томом «Капитала», он уже думал о продолжении. В нем он намеревался подробно изложить свое представление о саморазрушении капитализма, а пока представил некоторым доверенным людям свою общую теорию истории и кризиса, в том числе Лафаргу, который так рассказывает о их беседе: «Больше всего я жалею об утрате заметок, написанных в тот вечер, когда Маркс изложил мне, с обилием доказательств и размышлений, что было ему свойственно, свою гениальную теорию развития человеческого общества. У меня было такое впечатление, будто с моих глаз спала пелена. Впервые я ясно почувствовал логику мировой истории и мог свести к материальным первопричинам внешне столь противоречивые явления развития общества и человеческой мысли. Я был ослеплен и сохранил это впечатление на годы… Мозг Маркса был вооружен множеством фактов, извлеченных из истории и естественных наук, а также философских теорий, познаниями и наблюдениями, накопленными за время длительного умственного труда, которые он великолепно умел использовать».

В тот вечер он изложил Лауре и ее мужу свою теорию кризиса: капитализм исчезнет в результате «тенденции к снижению нормы прибыли», то есть отношения между прибавочной стоимостью и совокупностью всего труда, затраченного на ее производство, аналогично КПД паровой машины. В самом деле, в результате конкуренции предприятия стали использовать все больше капитала, не получая прибыли в прямой пропорции к затратам, а это означает, что отношение между количеством капитала и количеством труда, вложенного в производство – «органическое строение капитала», – увеличивалось, механически вызывая снижение «нормы прибыли». Отсюда возникает экономически обусловленная невозможность обеспечить владельцам капитала прибавочную стоимость, на которую они имеют политическое право. Разражается кризис. Класс капиталистов численно сокращается, тогда как рабочий класс разрастается за счет разоренных капиталистов и крестьян, изгнанных со своих земель.

Это не приводит неизбежно к смене капиталистической формации, поскольку она имеет резерв – несколько средств восстановления нормы прибыли: путем снижения уровня жизни рабочих, путем экспорта, путем колониальных завоеваний, путем технического прогресса и через вмешательство государства. Но теперь кризисы будут следовать один за другим, а классовая борьба, обостренная этими кризисами, ускорит конец капитализма.

Карл не говорит, что бьется над разрешением очень трудной задачи, которая встала перед ним пятнадцать лет назад и к которой он так и не подобрал ключа: эмпирическая проверка его теории невозможна, ибо для этого нужно измерить трудовую стоимость, прибавочную стоимость и накопление капитала. Однако эти величины, по его утверждению, не стабильны во времени, они не постоянны и не пропорциональны ценам из-за существования монополий и нелояльной конкуренции. Таким образом, прибыль не идентична прибавочной стоимости; накопление капитала не равняется рентабельности производства, а заработная плата не соответствует меновой стоимости рабочей силы. Ничего из написанного Марксом нельзя подтвердить опытным путем.

Чтобы попытаться измерить разницу между рыночными ценами и меновой стоимостью, он набрасывал уравнения и воображал две промежуточные величины между меновой стоимостью вещи и ее рыночной ценой: «социальную стоимость» и «производственную цену». Тут он обнаружил, что «производственная цена» непропорциональна «социальной стоимости» и что производственная цена вещей, изготовляемых на производствах с наибольшими затратами капитала, выше их социальной стоимости. Более того, он увидел, что рыночные цены отличаются от производственных, потому что на рынке не существует идеальной конкуренции. Значит, пропорциональности между рыночной ценой вещи и ее трудовой стоимостью не бывает и быть не может. И цены – единственные измеряемые величины – таким образом, не имеют прямой связи с трудовой стоимостью – единственной величиной, повинующейся экономическим законам, провозглашенным Марксом. Никакой экспериментальной проверки его концепций и законов, стало быть, ожидать нельзя, разве что это станет возможным в ходе истории. Так является ли выстроенная им теория научной? Или это просто философская гипотеза?

Очередное разочарование: в Париже он узнал, что Реклю – последователь Бакунина. Маркс отказался от его услуг переводчика «Капитала».

Вернувшись в Лондон 27 июля, Карл продолжает поиск; он мучается, паникует, доводит себя до изнеможения. Страдает от хронического бронхита и язвы в легких. Целыми днями он наводит справки о лекарствах от кашля и выискивает решения своей задачи, не имея времени поехать полечиться на солнышке, как рекомендуют врачи (в Англии тогда было модно отправлять легочных больных в Италию или даже в Алжир).

Когда ему становилось лучше, они с Женни вновь превращались в юных голубков, как вспоминала его младшая дочь Элеонора, все еще жившая с родителями в большом доме…

В августе 1869 года, накануне IV Конгресса Интернационала, который должен был состояться теперь уже в Базеле, Саксонская народная партия Бебеля и Либкнехта отделилась от буржуазных демократов и приняла участие в основании в Эйзенахе Социал-демократической партии Германии (СДПГ), известной также под названием «эйзенахской партии». Маркс был тогда замечен Бисмарком, который увидел в нем настоящего вождя эйзенахской партии и возможного союзника, каким уже был Лассаль; канцлер предложил ему встретиться. Карл был польщен, но не откликнулся на предложение: со времен своей юности он так и не увидел в Прусском государстве своего политического идеала!

Либкнехт разоблачил Бакунина как русского агента, а Маркс отозвался о нем еще хуже в письме Энгельсу: «Этот московит, ясное дело, хочет стать диктатором европейского рабочего движения. Пусть остережется, иначе будет отлучен!»

На Базельском конгрессе сторонники Маркса в очередной раз схлестнулись с его противниками. В пику Бакунину (прибывшему туда теперь в качестве невероятного представителя «рабочих-социалистов Лиона и механиков Неаполя» и назвавшемуся «коллективистом-революционером» и «сторойником уничтожения государства») Карл установил принцип коммунистических партий, образованных для завоевания власти в государстве. Он добился, что конгресс в противовес английским тред-юнионистам поддержал «борьбу народов, эксплуатируемых национальной буржуазией» (в том числе в ирландском вопросе). А в пику прудонистам, призывавшим исключить из Интернационала всех тех, кто не занимается ручным трудом, он ввел в рабочее движение революционно настроенных работников умственного труда. По предложению верного ему Иоганна Филиппа Беккера (о котором он, между прочим, неласково высказывался в своем письме) конгресс даже принял резолюцию, привлекающую внимание социалистов всех стран к «Капиталу», который тот же Беккер в тексте, втихаря написанном лично Марксом, назвал «Библией рабочего класса»!

Деятельности Интернационала, несмотря на все эти усилия, почти никто не замечал. 15 сентября 1869 года, как раз после IV Конгресса, Женни, просматривавшая прессу для мужа, писала Людвигу Кугельману, вернувшемуся из Базеля: «Пресса обходит конгресс мертвым молчанием, за исключением путаной статьи в „Пэлл-Мэлл“. Сегодня „Таймс“ впервые сделал первый шаг, напечатав информативную и лаконичную, очень благожелательную статью, вызвавшую большой интерес во Франции». Далее она ругает человека, долгое время бывшего им другом в Лондоне, но на конгрессе не всегда поддерживавшего предложения Маркса: «Либкнехт написал две статейки, – чтобы и волки были сыты, и овцы целы, – их лучше не читать».

Двадцать восьмого октября Михаил Бакунин (который, по его словам, подписал договор на перевод «Капитала» на русский язык) написал письмо Александру Герцену, с которым вместе издавал в Лондоне «Колокол», на сей раз снова положительно высказываясь о своем злейшем враге. Бакунин признавал огромные заслуги Маркса «в деле социализма», которому тот служит уже почти двадцать пять лет со всеми своими умом, энергией и искренностью, превосходя в этом отношении всех прочих. Он воздает Карлу должное за то, что тот является одним из основателей и явным вождем Интернационала. Однако Бакунин признает, что недалек тот день, когда он вступит с Марксом в борьбу по принципиальному вопросу о государственном коммунизме, и это будет борьба «не на жизнь, а на смерть».

Именно так и случится.

Для начала Маркс встревожился по поводу того, на каких условиях Бакунин сделает перевод «Капитала» на русский язык. Он провел расследование по своим каналам, как полицейский. Два года спустя все это выльется в огромный скандал.

Начало 1870 года во Франции ознаменовалось многочисленными волнениями, свидетельствовавшими о слабости власти. В Крезо семь тысяч рабочих устроили забастовку, требуя восьмичасового рабочего дня и ежедневной зарплаты в 5 франков. В бонапартистской прессе заговорили о том, что беспорядки вдохновляются из-за рубежа «тайным обществом» под названием «Интернационал», которое финансирует «наемников для устройства забастовок». 10 января журналиста из «Марсельезы» Виктора Нуара застрелил из пистолета князь Пьер Бонапарт, кузен императора. На похороны пришли сто тысяч парижан. Убийцу, которого судил Верховный суд, оправдали. Это дело пошатнуло устои режима. Директор «Марсельезы» Рошфор писал: «Я имел слабость возомнить, будто Бонапарт мог быть кем-то еще, кроме как убийцей». Крупные города и, что еще важнее, часть армии были отныне открыто враждебны Наполеону III, который думал утвердить законность своих прав на престол, добившись массовой поддержки со стороны крестьян в ходе плебисцита.

В конце февраля 1870 года Лаура Лафарг родила девочку, которая умерла сразу после рождения.

В это же время Карл протестовал против переноса штаб-квартиры Международного товарищества рабочих в Швейцарию, предложенного сторонниками Бакунина, которых теперь называли «юрцами» по имени гор Юры. Маркс пояснил, что ситуация на континенте не располагает к переменам и что Англия остается единственной страной, население которой в большинстве своем состоит из наемных рабочих. «Англия, как метрополия капитала, как держава, до сих пор господствующая на мировом рынке, является пока самой пригодной страной для начала рабочей революции и к тому же единственной страной, в которой материальные условия этой революции достигли известной степени зрелости». Между тем Карл прекрасно знает, что на революцию в Англии, где рабочие укрощены, рассчитывать не приходится, но не может же он допустить, чтобы Интернационал отдалился от Лондона, то есть от него! Он не гнушается быть неискренним, если это в его интересах.

Четвертого марта, под прикрытием резолюции Генерального совета, Маркс ответил на обвинение в «заговоре», которое уже собиралась направить против него часть континентальной прессы: если и существует заговор со стороны рабочего класса (составляющего большинство населения стран, создающего все богатства и от имени которого якобы правит всякая власть, даже узурпаторская), то открыто, как если бы солнце устроило заговор против тьмы, с полным осознанием того, что вне его поля деятельности нет никакой законной власти.

В апреле 1870 года Бакунин заявил, что участие рабочего класса в буржуазной правительственной политике может привести только к укреплению существующего порядка вещей. Генеральный совет ответил на это, что устав Интернационала рассматривает политическую деятельность как средство борьбы за свободу. Не может быть и речи о том, чтобы отказаться от парламентской деятельности там, где она возможна. Тогда Нечаев убедил Бакунина отказаться от перевода на русский «Капитала» и посвятить себя делу революции. Нечаев сказал, что сам уладит дела с издателем.

Первые поступления от продажи «Капитала» разочаровали: книга не принесла никаких доходов, и Карл снова сетовал на «немецких профессоров», к которым так хотел примкнуть тридцать лет тому назад. 27 июня 1870 года он написал Людвигу Кугельману: «В прошлом году я предвкушал второе издание „Капитала“ и получение гонорара за первое, но этого не произошло. Господа немецкие профессора недавно были вынуждены говорить обо мне время от времени даже глупости. Короче, между нами, я бы хотел повторно издать том первый, прежде чем выпустить том второй, потому что было бы нехорошо, если кризис разразится во время окончательной доработки второго тома».

В очередной раз сработала формула: все предлоги хороши, лишь бы не писать, и Маркс уже почти тридцать лет твердит все то же: не торопиться со словом «конец», кризис в эпилоге… Но самого себя ему не обмануть, и в конце зимы он заболел. Тогда снова чтение. Он заинтересовался вопросом о собственности на землю, наткнувшись на серию отчетов о собственности на землю в странах мира («Синих книг»), которые английское правительство как раз выпустило из печати. Он знает: вопрос о земле и соотношение между стоимостью и ценами – два важных пробела в первом томе «Капитала». Он попытается восполнить их.