Текст книги "Карл Маркс: Мировой дух"

Автор книги: Жак Аттали

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

В июле 1889 года в Париже собрались социалисты, чтобы отпраздновать столетие Французской революции. Каждый делегат рассказал о распространении социалистических идей в своей стране. Плеханов, делегированный марксистским кружком «Освобождение труда», поведал о положении в России: «Побуждаемое нуждой в деньгах, наше самодержавное правительство всеми силами содействует процессу развития капитализма в России. Нам, социалистам, эта сторона его деятельности может доставить только удовольствие, потому что этим путем оно само копает себе яму. Пролетариат, образующийся вследствие разложения сельской общины, нанесет смертельный удар самодержавию <…>. Задача нашей революционной интеллигенции сводится, по мнению русских социал-демократов, к следующему: она должна усвоить взгляды современного научного социализма, распространить их в рабочей среде и с помощью рабочих взять твердыню самодержавия. Революционное движение в России может восторжествовать только как революционное движение рабочих. Другого выхода у нас нет и быть не может». Иными словами, марксизм, теория социализма, открывает путь революции лишь при условии установления капитализма.

Делегаты заложили основы нового Интернационала, который вскоре получит известность под названием социалистического. Как и Первый, Второй интернационал ставил во главу угла парламентскую деятельность и придерживался духа марксизма. В него должны были войти не только партии, но и профсоюзы. Зато, в отличие от Первого интернационала, каждая национальная секция пользовалась полной автономией; это была федерация национальных партий с едва намеченной структурой, без секретариата. Анархистов, отвергавших политическую деятельность, из нее исключили.

Основные споры разгорелись по поводу альтернативы между революцией и реформой, а также по поводу колониализма. В продолжение кампании, начатой в США Федерацией труда, было решено организовать 1 мая следующего года международную демонстрацию с требованием восьмичасового рабочего дня.

Энгельс, внимательно следивший за образованием социалистических партий и написанием программ, добился своего избрания почетным президентом нового Интернационала. 18 декабря 1889 года он вновь заявил о необходимости создать, в особенности в Германии, сильную коммунистическую партию – авангард рабочего класса. Он писал одному немецкому другу: «Для достижения победы грядущей социальной революции пролетариат должен прежде всего образовать автономную партию, сознательную классовую партию, отдельную от всех прочих. Это можно прочесть уже в „Коммунистическом манифесте“, написанном в 1847 году».

Каутский, продолжавший вместе с Бернштейном работу по расшифровке третьего и четвертого томов «Капитала», развелся; Луиза вернулась в Вену и вновь стала работать сестрой милосердия. Бебель предложил Каутскому стать функционером СДРП и занять высший административный пост – генерального секретаря. Каутский вернулся в Германию, захватив с собой («чтобы продолжить работу») рукопись четвертого тома, но только ее: Энгельс не желал ничего ему отдавать. Бернштейн сменил Каутского, имея все ту же задачу: вернуть в Германию все рукописи Маркса.

В том году Социал-демократическая рабочая партия изменила название и стала Социал-демократической партией Германии (СДПГ), это имя она носит и до сих пор; под руководством Либкнехта была разработана программа, к которой Энгельс, вмешивавшийся во все, приложил свою руку: всеобщее избирательное право, социальная защита и пенсия для всех, защита безработных и признание профсоюзов; предлагалось кое-что обобществить, но объекты коллективизации подробно не приводились. 20 марта 1890 года канцлер Бисмарк подал в отставку; на выборах СДПГ получила голоса.

В письме Полю Лафаргу от 27 августа Энгельс передает фразу, которую Маркс несколько раз повторил в конце своей жизни: «Я не марксист». В Берлине Каутский женился на другой Луизе, которую называл Люизой, чтобы отличать от первой…

Восемнадцатого ноября 1890 года Хелен Демут умерла от рака; ее похоронили прямо в могиле Марксов, рядом с супругами и маленьким Гарри, на кладбище Хайгейт, как того хотели Карл и Женни. Четыре дня спустя Энгельс написал о ней в старой газете чартистов: «В том, что касается меня, работа, которую я смог осуществить после смерти Маркса, в большой степени обязана собой солнечному свету и поддержке, которые несло с собой ее присутствие в доме». Ф. Лесснер представляет дело иначе: «Утрата Хелен Демут была очень тяжела для Энгельса. По счастью, в скором времени госпожа Луиза Каутская, ныне госпожа Фрейбергер, решила переехать из Вены в Лондон, чтобы вести дом Энгельса». На самом деле все было опять-таки по-другому: в Лондон Луизу прислали Бебель и Либкнехт, поскольку им нужен был там «свой человек», а они уже совершенно не доверяли Бернштейну, позволявшему себе такие, на их взгляд, недопустимые вольности, как критика Маркса. «Поселиться в Лондоне – долг перед партией», – объяснили они Луизе, а та по приезде повторила эти слова Элеоноре, которая сообщила о них Лауре в письме от 19 декабря 1890 года. Задача Луизы была такой же, как у Каутского и Бернштейна: вернуть, как только это станет возможно, рукописи Маркса в Германию.

В 1891 году на Первый конгресс социалистического Интернационала в Брюсселе съехались представители профсоюзных конфедераций, рабочих коллективов и партий. Чуть позже на Первом конгрессе СДПГ в Эрфурте Карл Каутский выразил мнение всех немецких социалистов, заявив, что спонтанное развитие капитализма должно привести к революционному взрыву. Все полагали, что победа социализма отныне уже не вызывает сомнения, что она в порядке вещей; власть скоро окажется в их руках.

Либеральное и христианское руководство тоже этого опасалось, и в том же году папа Лев XIII в энциклике «Rerum novarum» (о положении трудящихся) призвал государства «стараться, чтобы у рабочих весь год была работа, и образовать фонд, из которого члены могли бы получать пособие не только в совершенно исключительных случаях, но и в болезни, в старости или в несчастии».

Вслед за немецкими товарищами и по их примеру французские социалисты организовали свою партию и вошли в парламент. Французская рабочая партия под руководством Геда и Лафарга насчитывала тогда всего две тысячи членов; ее газета «Социалист» плохо распространялась. Ее целью было стать «инструктором и агитатором» революционного социализма, что подразумевало издание газет, брошюр и проведение митингов. Гед заявил: «Мы знаем только две нации: нацию капиталистов, буржуазии, имущего класса, с одной стороны, а с другой – нацию пролетариев, массы обездоленных, трудящегося класса. И все мы, французские социалисты, и вы, немецкие социалисты, принадлежим к этой второй нации. Мы из одной нации: рабочие всех стран образуют единую нацию, противостоящую другой, которая тоже одна и та же во всех странах».

Восьмого ноября 1891 года Поль Лафарг был избран депутатом по первому округу Лилля.

В 1893 году была перевернута еще одна страница: Проспер Оливье Лиссагаре оставил газету «Батай» и отошел от общественной жизни; его книга о Парижской коммуне сразу после своего выхода стала классикой.

О состоянии духа Энгельса в том году можно судить по одной примечательной истории: в апреле русский студент Алексей Воден, эмигрировавший в Лозанну, захотел поехать в Лондон, чтобы работать над историей английской философии; он попросил у Плеханова рекомендательное письмо к Бернштейну и Энгельсу; вождь русских марксистов устроил ему форменный экзамен «по философии истории Маркса и по философии истории Гегеля, по субъективистам-народникам, настаивая на непридирчивом и сжатом изложении; по второму тому „Капитала“… по Прудону (без использования „Нищеты философии“); наконец, по Фейербаху, Бауэру, Штирнеру, Тюбингену…». Удовлетворенный его ответами, Плеханов вручил ему письмо и попросил переписать для него в Британском музее длинные отрывки из «Святого семейства». Когда Воден приехал в Лондон, Энгельс, работавший тогда над третьим томом «Капитала», расспросил его о русских народниках и о их разногласиях с Плехановым; Энгельс объяснил, что «желал бы, чтобы русские – да и не только русские – не подбирали цитат из Маркса и его, Энгельса, а мыслили бы так, как мыслил бы Маркс на их месте, и что только в этом смысле слово „марксист“ имеет raison d'être…». В следующие дни Энгельс предоставил Водену возможность читать ранние рукописи Маркса. Он спрашивал, какие ранние произведения Маркса и его собственные интересуют Плеханова и его друзей и по какой причине. Воден приводил всевозможные доводы в пользу скорейшей публикации всех философских произведений Маркса и совместных с Энгельсом трудов. Энгельс сказал, что неоднократно слышал то же самое от некоторых немцев, но попросил признаться откровенно, что тот считает наиболее важным: чтобы он, Энгельс, провел остаток жизни, издавая заброшенные рукописи сороковых годов, или чтобы после выхода третьего тома «Капитала» он занялся изданием рукописей Маркса по теории прибавочной стоимости? Воден призывал Энгельса извлечь из незаслуженного забвения хотя бы основные философские работы Маркса, поскольку одного «Фейербаха» недостаточно. Тот сказал, что для того, чтобы разобраться во всем этом старье, нужно интересоваться Гегелем, которым теперь не интересуется никто, точнее говоря, «ни Каутский, ни Бернштейн».

Чувствуется, что «старый генерал» прекрасно понимал маневры тех, кто окружал его, дожидаясь его смерти: он был полон решимости заставить их ждать как можно дольше!

В том же 1893 году на Конгрессе социалистического Интернационала в Цюрихе было решено отделить политическую борьбу от профсоюзной. Была основана Международная революционная социал-демократическая партия, условием для приема в которую было признание классовой борьбы и необходимости обобществить средства производства. Эта партия будет не слишком реальной. Каутский, которого теперь прозвали в Берлине «папой марксизма» за его популяризаторскую деятельность, объявил, что социализм неизбежен, а его наступление не требует активных действий. Он приверженец «пассивного радикализма»: «Мы знаем, что наших целей нельзя достичь иначе чем через революцию; мы знаем также, что не в нашей власти свершить эту революцию, как и не во власти наших противников ей помешать. Поэтому нам нет дела до ее подготовки или начала».

Некоторые профсоюзные организации, в том числе английские тред-юнионы, собрались отдельно и учредили профсоюзный Интернационал, тем самым отделившись от партийцев. В него вошли реформистские и революционные профсоюзы. Со своей стороны, Французская рабочая партия одержала явный успех на выборах в парламент, получив в нем с полсотни мест. В числе депутатов были Гед, Лафарг, Мильеран и Жан Жорес[71]71
  Жан Жорес (1859–1914) – руководитель Французской социалистической партии, депутат парламента.


[Закрыть], будущий соперник Жюля Геда.

В 1894 году Энгельс опубликовал подготовленный совместно с Бернштейном третий том «Капитала», в котором повторялись вышеизложенные тезисы. В предисловии он уточняет, что второй и третий тома «Капитала», как неоднократно говорил ему Маркс, должны быть посвящены его жене, и добавляет, что во всех своих статьях, в том числе в этой, всегда называет себя не «социал-демократом», а «коммунистом». «Для Маркса и для меня, – продолжает Энгельс, – было поэтому чистейшей невозможностью употреблять для обозначения специально нашей точки зрения выражение столь растяжимое. В настоящее время дело обстоит иначе, и это слово („социал-демократ“) может, пожалуй, сойти, хотя оно и остается неточным для такой партии, экономическая программа которой не является просто социалистической вообще, а прямо коммунистической, – для партии, политическая конечная цель которой есть преодоление всего государства, а следовательно, также и демократии. Названия действительных политических партий, однако, никогда вполне не соответствуют им; партия развивается, название остается». Упрощение Маркса уже началось.

В сентябре 1894 года разразился скандал по поводу «дела Дрейфуса»[72]72
  «Дело Дрейфуса» – дело по ложному обвинению офицера французского Генерального штаба еврея А. Дрейфуса в шпионаже в пользу Германии. Несмотря на отсутствие доказательств, суд приговорил Дрейфуса к пожизненной каторге. Борьба вокруг «дела Дрейфуса» привела к острому политическому кризису во Франции.


[Закрыть], расколовший европейское левое движение и сыгравший важную роль в судьбе марксизма: Альфред Дрейфус попал под подозрение в октябре, под суд – в декабре, на каторгу – в январе. В это же время на Украине, в «зоне еврейских поселений» – огромном гетто, где держали российских евреев, – руководитель Всеобщего еврейского рабочего союза (Бунда) Кремер и еврей-социалист Мартов издали манифест «Об агитации», вобравший в себя весь опыт еврейского пролетариата. Мартов уехал из России; он станет одним из самых первых русских революционеров-марксистов, а потом – главным противником Ленина.

Элеонора осталась в одиночестве. Она боялась, что Луиза Каутская со своим новым мужем доктором Фрейбергером приберут к рукам больного старика Энгельса и Nachlass – сокровище отцовских рукописей. Теперь Фрейбергеры занимали часть дома Энгельса, на который даже повесили табличку со своим именем, и как будто держали его в своей власти, точь-в-точь как в свое время Каутские. Элеонора открылась сестре, но Лаура (ежемесячно пользовавшаяся щедротами Энгельса) ее не поддержала и оставила без ответа настойчивую просьбу приехать и самой во всем убедиться. Элеонора осталась один на один со своими опасениями, разделяемыми Эдуардом Бернштейном. Каутский, сохранивший хорошие отношения со своей первой супругой, призывал ее не доверять человеку, которого сам прислал на свое место: этот Бернштейн казался ему большим вольнодумцем…

Энгельс был плох. Он чувствовал приближение конца и потребовал у Каутского рукопись четвертого тома, вывезенную в Берлин «для проверки некоторых положений тома третьего». 14 ноября 1894 года он написал Лауре и Элеоноре о том, что намерен завещать всю свою библиотеку, в том числе книги, полученные после смерти Маркса, и их совместные рукописи Социал-демократической партии Германии.

Двадцать шестого марта 1895 года Энгельс сделал приписку к завещанию, согласно которой все принадлежащие ему письма, написанные Марксу или Марксом (за исключением их личной переписки), следует вернуть Элеоноре. Он завещал Бернштейну в Лондоне и Бебелю в Берлине – для партии – свои собственные рукописи, свою переписку с Марксом и свои авторские права. Его личное имущество, решил он, будет поделено между Лаурой, Элеонорой и Луизой; хорошенькая санитарка, затесавшаяся в круг наследников, получит к тому же мебель и вещи покойного, а также преимущественное право на аренду его дома, в котором она была намерена жить и дальше. Энгельс завещал 250 фунтов своим душеприказчикам, в том числе Бернштейну, и тысячу фунтов Бебелю на финансирование предвыборных кампаний СДПГ. Луиза попытается манипулировать стариком, чтобы завладеть рукописями, но тот откажется попросить дочерей Маркса передать их ему.

Перед смертью Энгельс хотел лично издать некоторые рукописи Маркса и первым делом решил опубликовать в официальном печатном органе партии «Форвертс» статью о революции 1848 года, предваряя ее длинным вступлением, подчеркивавшим значение революции в политической деятельности – странный и в то же время показательный выбор. Принимая во внимание угрозу цензуры, в этом предисловии он проводит различие между революцией – способом действия всего пролетариата – и осторожностью, которую рекомендует пролетариату Германии. Каутский нашел этот текст все еще слишком острым и кое-что подсократил. Разъяренный Энгельс написал ему 1 апреля 1895 года, что отрывок из предисловия, напечатанный в «Форвертс» без его ведома, подогнан таким образом, что он предстает в нем мирным проповедником законности любой ценой. Поэтому Энгельс требует опубликовать предисловие без купюр в «Нойе цайт», чтобы стереть даже воспоминание о первой постыдной публикации. Он намеревался высказать самому Либкнехту свое мнение по этому вопросу, равно как и тем, кто предоставил Каутскому возможность исказить мнение Энгельса. В тот же день он написал Полю Лафаргу: «Либкнехт мне удружил. Взял из моего предисловия к статьям Маркса о Франции 1848–1850 гг. все, что могло бы ему пригодиться, чтобы поддержать непременно мирную и ненасильственную тактику, которую он с тем большей охотой проповедует, что сейчас в Берлине готовятся жесткие законы. Но эту тактику я предполагаю лишь для сегодняшней Германии, и то еще с большими оговорками. Во Франции, Бельгии, Италии, Австрии этой тактики нельзя придерживаться целиком, а в Германии она уже завтра может оказаться неприменимой». Энгельс не говорит о России: на его взгляд, она не входит в этот круг, поскольку революция там просто немыслима.

Три месяца спустя, в начале июля 1895 года, Энгельс, который тогда был очень болен, с воодушевлением воспринял новость о самых первых массовых стачках в Санкт-Петербурге. Он также с волнением узнал, что 24 июля двадцатитрехлетний Жан Лонге (Джонни) – сын Женнихен и внук Карла – вошел в число ста двадцати французских делегатов от Рабочей партии своего дяди Лафарга и Геда, представляя региональную федерацию Нижней Нормандии на IV Конгрессе Интернационала в Лондоне. Джонни жил у своей тети Элеоноры с дядей Лафаргом, с которым часто общался после смерти матери; Лаура заменила ему мать. Они все вместе приехали к «старому генералу» и находились в Лондоне, когда 5 августа 1895 года Энгельс умер.

Судьба марксизма отныне будет решаться в Германии и России. Во Франции он будет лишь бледной копией того, чем стал в Германии; Англия превратится всего лишь в укрытие, где эмигранты будут искать прибежища и передышки, не оказывая влияния на британское общество.

Через двенадцать дней после смерти Энгельса Элеонора, забравшая все рукописи отца на английском языке, попросила Каутского продолжить работу над четвертым томом «Капитала». Она вступила в переговоры с издателем Дитцем, предложившим Мейснеру выкупить права на уже опубликованные книги.

В это время Луиза и открыла Элеоноре, что Маркс – настоящий отец Фредди. Она якобы узнала об этом от Энгельса на его смертном одре. Наверняка Луиза хотела получить от Элеоноры рукописи на сохранение. Элеонора сблизилась со сводным братом и намеревалась делить с ним своего рода обреченность на несчастье. Возможно, это известие както повлияло на решение, которое она приняла совместно с Лаурой: они решили доверить рукописи отца Каутскому, который, как им казалось, наилучшим образом сможет распорядиться этим наследием. Элеонора оставила у себя только статьи на английском языке. Луиза, будучи эмиссаром Бебеля в Лондоне, сообщила своему начальству, что это она добилась того, чего они так долго желали. Партия поблагодарила ее, не удосужившись выразить признательность дочерям Маркса! Элеонора была этим шокирована, казалось, все пропало: дарованное обратно не заберешь.

Однако отчаиваться было преждевременно: рукописи Маркса и Энгельса не было смысла вывозить из Англии из-за старых немецких антисоциалистических законов, запрещавших их ввоз. Рукописи Маркса остались у Элеоноры. Бумаги Энгельса, находящиеся под двойным надзором Бернштейна и Бебеля, спрятали по просьбе последнего в погребе одного лондонского активиста, Юлиуса Мотгелера, в двух деревянных сундуках с двойным навесным замком: один набор ключей был у Бернштейна, второй – у Луизы Фейдерер. Один не мог их открыть без согласия другого. Апофеоз товарищеского доверия…

Все больше проникаясь своей еврейской сущностью, которая, в ее представлении, необязательно была связана с верой, Элеонора теснее сблизилась с писательницей Эми Леви. Та опубликовала роман «Рувим Сакс» о сложностях вхождения евреев в английское общество, а потом оборвала свою жизнь, перечитав фанки своих самых прекрасных стихов – «Лондонская чинара». Потеря лучшей подруги стала очередным ударом для Элеоноры.

Смерть Энгельса развязала руки Бернштейну, который все в большей степени ощущал себя реформистом и писал в 1896 году из Лондона Каутскому: «Практически мы образуем лишь одну радикальную партию; мы делаем лишь то, что делают все радикальные буржуазные партии, вот только мы прячем это под словами, совершенно несоразмерными нашим делам и средствам». Бернштейн думал, что капиталистическая экономическая система теперь будет приспосабливаться к ситуации, что она способна стать лучше. Значит, к социализму можно прийти постепенно. Он даже осмелился критиковать Маркса, утверждая, что автор «Капитала» недооценил способностей к адаптации промышленного общества через расширение рынка, более быстрое обращение товаров и создание крупных предприятий (на самом деле мы знаем, что Маркс это предвидел). Бернштейн отвергал как идею о классовой борьбе, так и идею свержения капитализма. Повторив слова шиллеровской Марии Стюарт – «Пускай осмелится казаться тем, что есть!» – он потребовал, чтобы социалистическая партия признала, что является реформистской.

Законный наследник Энгельса, то есть некоторых рукописей Маркса, переметнулся к врагу! Социалисты в Берлине встревожились. Каутский был в ярости, как и молодая польская еврейка, недавно вступившая в партию и возглавившая входивших в нее радикалов, – Роза Люксембург. Она обвинила Бернштейна в том, что тот совершает ту же ошибку, что и Прудон, ошибку, в свое время разоблаченную Марксом: нужно понять, что внешняя иррациональность системы и составляет ее суть, и не пытаться заменить ее посредством реформ «более справедливым» или «более рациональным» капиталом. В противоположность Бернштейну Роза Люксембург считала, что способы, которые находит капитализм, чтобы выжить, неприемлемы, в частности экспроприация стран-колоний. Такая экспансия не может продолжаться бесконечно, «поскольку земля круглая», следовательно, капиталистический способ производства стремится к катастрофе.

Марксизм устанавливался повсюду в Европе как доктрина «левых». Повсюду он предстает в схематичном, карикатурном облике, сведенном понемногу к упрощенному манихейству: власть не приемлет сомнений, свойственных ученому.

В Париже популяризатор Маркса Древиль писал в «Принципах социализма»: «Во Франции, как и везде в наше время, утверждающийся социализм – это тот социализм, что вышел из экономической критики Маркса. Хотят этого или нет, все, что есть сегодня социалистического, привязано к марксистской теории».

Одновременно, 10 ноября 1896 года, в газете «Матэн» была подтверждена невиновность Дрейфуса. Элеонора между тем продолжала разбирать черновики отцовских писем на английском языке, которые получила от Энгельса. Она писала сестре 12 ноября: «Все письма перемешаны. То есть пачки, сложенные дорогим старым генералом, совершенно не разобраны, причем не только не по датам: бывает, что листки одного и того же письма оказываются в разных пачках». Она не занималась рукописями, судьба которых так и не была решена; там были все черновики, которые Маркс и не опубликовал, и не выбросил.

В России молодой Ленин мечтал установить в своей стране государство по прусскому образцу и партию наподобие немецкой соцпартии. Владимир Ульянов, живший на берегах Лены (отсюда его партийная кличка «Ленин»[73]73
  Это популярная на Западе, но совершенно недостоверная версия происхождения знаменитого псевдонима.


[Закрыть]), критиковал Плеханова за недооценку революционного характера крестьянства, переоценку роли либеральной буржуазии и слабую связь с рабочим миром. Вставал все тот же вопрос: возможно ли России перепрыгнуть через стадию капитализма и, не увеличивая долю наемного труда, установить социализм, опираясь на крестьянство?

В конце 1897 года в Париже лейтенант Пикар заявил, что верит в невиновность Дрейфуса и в виновность другого французского офицера – майора Эстерхази. 13 января 1898 года Эмиль Золя напечатал открытое письмо в защиту Дрейфуса «Я обвиняю» на первой странице газеты «Орор» («Аврора»), издаваемой Клемансо. Европейские «левые» раскололись. Гед, как и Золя, считал, что Дрейфус – невинная жертва военного суда, но его судьба не касается социалистов. Роза Люксембург была того же мнения: «дело Дрейфуса» – внутренний конфликт буржуазии, не касающийся рабочего класса. Жорес же считал, что нужно бороться с несправедливостью везде, где бы она себя ни проявила. В тот год вождь социалистов подхватил фразу Маркса, произнесенную в марте 1850 года, призывая к «революционной эволюции».

Двадцать третьего июня 1898 года Бисмарк тихо скончался, мрачный и всеми забытый, а Элеонора сделала ошеломляющее открытие: Эдвард Эвелинг, с которым она жила уже пятнадцать лет, ухаживая за ним, поскольку он уже давно был болен, двумя годами раньше тайно женился на другой под подложным именем! Он не осмелился уйти от нее, опасаясь, что она покончит с собой.

Элеонора – г маленькая Тусси, младшая дочь Карла, которую он так пестовал, потому что видел в ней воплощение своего сына Эдгара, всю свою жизнь столько говорившая о самоубийстве, перешла от слов к делу. Без осечки.

Три дня спустя Лаура примчалась в Лондон, чтобы похоронить сестру в склепе своих родителей. Она увезла во Францию некоторые рукописи отца. Те, что хранились у Энгельса, остались под присмотром Бернштейна и Луизы, которые ненавидели друг друга все сильнее.

Эдвард Эвелинг умер через пять месяцев после Элеоноры.

Пятидесятилетняя годовщина издания в 1848 году «Манифеста Коммунистической партии» дала повод к глубоким размышлениям среди европейских «левых». В Берлине Роза Люксембург объясняла в работе «Социальная реформа, или Революция», что главная проблема социал-демократического движения заключается в объединении повседневных сражений с великой переделкой мира. Оружие теории, предоставленное полвека назад Марксом, позволит избежать двух подводных камней – сектантства и буржуазного оппортунизма. В Париже Жан Жорес написал на ту же тему «Как осуществится социализм?»: «Было бы самообманом повторять ответы, данные полвека назад нашими старшими товарищами и учителями… Решающей заслугой Маркса стало сближение и слияние идеи социализма и рабочего движения». В отличие от Геда тот же Жорес 11 октября напечатал в «Пти репюблик» статью под заглавием «Доказательства по делу Дрейфуса», выступив в защиту невинно осужденного офицера.

Второго сентября 1898 года Луиза Фрейбергер сообщила Августу Бебелю об откровениях, сделанных Энгельсом на смертном одре по поводу личной жизни Маркса, в частности по поводу отца ребенка Хелен Демут. Английский историк Ивонна Капп, читавшая это письмо, полагает, что оно недостойно доверия, поскольку передает «надуманные вариации, в которых Луиза Фрейбергер позволяет себе рассказывать о супружеских отношениях Марксов в то время, когда она не могла ничего о них знать». Однако сегодня отцовство Маркса кажется бесспорным.

В том же году все руководители французских социалистов представляли марксизм как основу своей идеологии и программы. Один из них, Жорж Сорель[74]74
  Жорж Сорель (1847–1922) – французский философ-эклектик, представитель «новой школы» марксизма.


[Закрыть], считал, что главное в теории Маркса – концепция социального механизма, образованного классами, благодаря которому современное общество меняется целиком и полностью под влиянием господствующих сегодня идей и страстей. Жорес в работе «Социализм и свобода», вышедшей 1 декабря 1898 года в «Ревю де Пари», называет своим идеалом обобществление средств производства, а своим учителем – Маркса, стараясь следовать ему буквально: во Франции революция должна осуществиться через парламентскую деятельность, и только так. Она должна стать «революционной эволюцией».

В июне 1899 года президент Лубе помиловал Дрейфуса, с которого, однако, так и не были сняты обвинения. «Дело» не было закрыто. Теперь Жорес и Гед противостояли друг другу во всем. Для первого быть социалистом значило выступать за Маркса-демократа и за вмешательство в «дело Дрейфуса». Для второго быть социалистом значило сделать выбор в пользу Маркса-революционера и не вмешиваться в «дело Дрейфуса». В октябре 1899 года конгресс социалистов в Париже признал правоту Жореса и даже утвердил принцип участия во власти соцпартии наряду с правыми партиями «при исключительных обстоятельствах». Если яснее, то в случае войны с Германией, которой желали все, чтобы вернуть Эльзас и Лотарингию.

В том году Эдуард Бернштейн, по-прежнему находившийся в Лондоне, осмелился открыто выступить против Бебеля и Каутского. Он, издав в Германии «Предпосылки социализма и задачи социал-демократии», предложил преобразовать социалистическую партию в реформистское движение. Каутский ответил на это работой «Марксизм и его критик Бернштейн».

В Лондоне марксист-народник Даниельсон, взявший теперь литературное имя Николайон, отказался от идеи об «абсолютной» невозможности капитализма в России и примкнул к идее, вычитанной у Маркса, о «невозможности „нормального органичного“ капиталистического развития в России». Иначе говоря, капитализм в России существует, и революция там возможна, но при условии, что она произойдет одновременно во всем мире. То же самое думает Ленин, написавший «Развитие капитализма в России».

Ленин эмигрировал в Швейцарию. В узком кругу эмигрантов-марксистов он повстречал Мартова[75]75
  Л. Мартов (Юлий Осипович Цедербаум) (1873–1923) – участник российского революционного движения, член петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». С 1900 года – член редакции газеты «Искра».


[Закрыть] – молодого человека из украинского Бунда. Вместе они основали газету «Искра». Познакомился Ленин также с Николаем Рязановым[76]76
  Давид Борисович Гольдендах взял псевдоним Рязанов в честь главного героя повести писателя-народника 1860-х годов В. А. Слепцова «Трудное время». Имя Николай, по-видимому, перешло от его прежнего конспиративного прозвища – Николай Парижский.


[Закрыть] (марксист, союзник Плеханова), который работал в группе русских интеллигентов и сотрудничал с «Искрой». Этот Рязанов, высокообразованный молодой человек с сильным характером, изучал тогда написанное Марксом о России и историю Первого интернационала. Через двадцать лет он привезет рукописи Маркса в Россию, ставшую советской.

В следующем году Рязанов отправился в Берлин, в штаб-квартиру Социал-демократической партии; ему нужно было поработать в архивах. Там он с изумлением обнаружил рукописи Маркса в полном беспорядке и библиотеку Энгельса – все это только что было доставлено: наконец-то было получено «добро» на вывоз наследия основоположников марксизма из Лондона. Но здесь была лишь часть рукописей – многое Бернштейн оставил себе! Однако и этих сокровищ, о существовании которых никто не знал, могло бы с лихвой хватить – но он не мог их расшифровать за неимением времени и разрешения на эту работу.

Позднее Рязанов вспоминал, как в 1900 году увидел в Берлине эту библиотеку, беспорядочно сваленную в нескольких комнатах. Несколько тысяч книг, принадлежавших создателям научного социализма, исчезли. Никто даже не потрудился проверить, нет ли в них пометок или комментариев на полях, следов работы Маркса или Энгельса. Часть рукописей, которые должны были направить в архивы Социал-демократической партии в Берлине, была удержана Бернштейном, переписка Энгельса и наибольшая часть пока еще неизвестных произведений остались в Лондоне. Позднее станет известно, что часть библиотеки Маркса и Энгельса, а также бесчисленные рукописи действительно остались в руках Фейдереров, которые потом кое-что вернут, но значительная часть раритетов будет ими продана.