Текст книги "Карл Маркс: Мировой дух"

Автор книги: Жак Аттали

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

Последняя в конечном счете рассматривается как действительная стоимость вещей и заменяет собой их потребительную стоимость, когда люди забывают, что вещи были изготовлены другими людьми и что они обладают собственной полезностью. Маркс называет это теперь «товарным фетишизмом» – термин, близкий одной своей стороной к тому, что он называл «отчуждением» двадцатью годами раньше. Его мысль, таким образом, образует единое, постоянно развивающееся целое, без скачков и перепадов.

Далее он сообщает о своем главном открытии, сделанном двенадцать лет назад и ни разу не оглашавшемся: рабочий продает не результаты своего труда (изготовляемые им вещи), а возможность для хозяина располагать его рабочей силой в определенное время (некоторую продолжительность труда). Трудящийся, таким образом, заключает с капиталистом кабальный договор, своего рода юридическую фикцию: рабочая сила против зарплаты. Маркс поразительно пишет об этом: «Оплатив дневную или недельную стоимость рабочей силы рабочего, капиталист тем самым приобрел право использовать эту рабочую силу или заставлять ее работать в течение всего дня или всей недели». Значит, настоящая меновая единица – это время.

Маркс излагает здесь то, что, по его мнению, является ключом к капитализму, – каким образом создаются богатства, что связывает экономику и политику: рабочий – такой же товар, как любой другой, однако с тем отличием, что и меновая его стоимость, и потребительная измеряются количеством труда. Потребительная стоимость рабочего равняется тому, что он способен создать своим трудом; его меновая стоимость равняется затратам на воспроизводство его рабочей силы, то есть количеству рабочих часов, необходимых на производство того, в чем он нуждается для жизни. Его потребительная стоимость – это его рабочая сила. Его меновая стоимость – то, что он получает, чтобы ее восстановить. Разумеется, индивидуальное потребление рабочего свершается к его собственному удовлетворению, а не к удовлетворению капиталиста, но и не ради удовольствия: рабочий питается прежде всего, чтобы выжить. Или же получает от этого элементарное наслаждение: вьючные животные тоже любят поесть.

Далее следует главное, о чем никто до Маркса еще не говорил: рабочий может произвести больше, чем то, во сколько обходятся издержки на его содержание. Значит, его потребительная стоимость превышает меновую. Разница (измеренная в часах рабочего времени) между тем, во сколько обходится капиталисту труд рабочего и что он ему приносит, составляет прибавочную стоимость, которую сначала присваивает себе капиталист, а потом по определенным экономическим законам распределяется среди всего класса капиталистов в целом и образует тот источник, из которого возникают земельная рента, прибыль, накопление капитала. Распределение этих богатств зависит от соотношения сил между промышленным, торговым, сельскохозяйственным и финансовым секторами. Но прибавочная стоимость возникает из производства богатств наемными рабочими, и только. По прибавочной стоимости можно судить о размахе эксплуатации. Маркс называет ее также «прибавочным трудом» (Mehrwert) и описывает, используя повторяющуюся математическую метафору, как «дифференциал-приращение денежного капитала». Капиталист присваивает себе прибавочную стоимость в форме промышленной прибыли, торговой наценки, процентов или земельной ренты.

Маркс резюмирует это в шокирующей формуле: капиталист покупает товары по их действительной стоимости, потом продает по текущей цене, но в конечном счете извлекает из них больше, чем в них вложил. Все это напоминает роман, даже детектив. Значит, человек – это машина, причем единственная, у которой КПД выше при штучном производстве. Если никто не заметил этого до Маркса, то потому, что все части капитала без различия ошибочно считались источником превышения стоимости (прибыли).

Маркс знает, что до него ни один теоретик не смог объяснить, каким образом капитализм в целом получает прибыль; значит, его теория сама по себе является «критикой политической экономии» – таким и будет подзаголовок «Капитала».

Маркс различает два способа увеличения прибавочной стоимости. Один состоит в увеличении продолжительности труда, но он ограничен физическими возможностями рабочего. Другой заключается в сокращении количества труда, необходимого для оплаты стоимости рабочей силы, то есть в увеличении производительности труда; здесь ограничений практически нет, а осуществление происходит через замену рабочих машинами. Первый способ ограничен усталостью рабочего, второй – техническим прогрессом. Для первого требуется больше труда, для второго – больше капитала.

Последний способ, когда подмена человека машиной позволяет увеличивать прибавочную стоимость без иных ограничений, кроме пределов человеческого разума, разумеется, самый продуктивный: «Поскольку машины делают мускульную силу излишней, они становятся средством для того, чтобы применять рабочих без мускульной силы или с недостаточным физическим развитием, но с более гибкими членами <…>. Таким образом, машины не только увеличивают материал для эксплуатации, но повышают и самую степень эксплуатации». По Марксу, эта форма прибавочной стоимости тоже является источником теоретических проблем, поскольку труд человека, конструирующего машины, нельзя выразить только в рабочем времени: час труда инженера, бесспорно, порождает большую стоимость, чем час труда рабочего, но как измерить в часах работы потребительную стоимость конструктора машин? Маркс задает этот вопрос, не вдаваясь в подробности.

Он называет экономическое присвоение прибавочной стоимости «эксплуатацией» трудящегося, тщательно отделяя ее от отчуждения, философского понятия. Эксплуатация – это экономическое следствие отчуждения. Она не является ни естественной, ни окончательной, но политической и имеет историческое объяснение: существование рабочих, обладающих только своей рабочей силой, возможно потому, что они были лишены всех средств производства. История их экспроприации вписана в анналы человечества несмываемыми кровавыми и огненными буквами.

Монархическое государство сыграло важную роль в этой экспроприации; оно стало сообщником, даже главным виновником зарождения капитализма: на стадии исторического становления капиталистического производства нарождающаяся буржуазия не может обойтись без постоянного вмешательства государства; она использует его, чтобы устанавливать заработную плату, увеличивать рабочий день. Маркс долго и в очень резких выражениях описывает, как английские короли принуждали крестьян покидать свои наделы и работать по найму: «Разграбление церковного имущества, мошенническое отчуждение государственных земель, расхищение общинной собственности, осуществляемое узурпаторски и с беспощадным террором, превращение феодальной собственности и собственности кланов в современную частную собственность – таковы разнообразные идиллические методы первоначального накопления. Таким путем удалось очистить поле для капитализма, отдать землю во власть капитала и создать для городской промышленности необходимый приток поставленного вне закона пролетариата». «Экспроприация непосредственных производителей производится с самым беспощадным вандализмом и под давлением самых подлых, самых грязных, самых мелочных и самых бешеных страстей. Частная собственность, добытая трудом собственника (крестьянина и ремесленника), основанная, так сказать, на срастании отдельного независимого работника с его орудиями и средствами труда, вытесняется капиталистической частной собственностью, которая покоится на эксплуатации чужой, но формально свободной рабочей силы»…

Далее следует великолепное описание универсализации капитализма: «Рука об руку с этой централизацией или экспроприацией многих капиталистов немногими развивается кооперативная форма процесса труда во все более и более широких, крупных размерах, развивается сознательное техническое применение науки, планомерная эксплуатация земли, превращение средств труда в такие средства труда, которые допускают лишь коллективное употребление, экономизирование всех средств производства путем употребления их как средств производства комбинированного общественного труда, вплетение всех народов в сеть мирового рынка, а вместе с тем интернациональный характер капиталистического режима».

Ибо в представлении Маркса капитализм до сих пор является лучшей из систем и представляет собой значительный прогресс по сравнению с прежними формами эксплуатации. Значит, у него есть «историческое право на жизнь»; он даже достоин уважения, поскольку развивает производство, создает мировой рынок, стимулирует прилежание в труде и повышает уровень жизни отдельных людей. Маркс повторяет здесь все то, что уже говорил другими словами в «Коммунистическом манифесте» 1848 года. Но, как он возвестил в том же «Манифесте», капитализм – тоже лишь временная стадия. Вместе с ним однажды исчезнут все рыночные экономические категории. Ибо капитализм и рынок суть одно и то же.

Эти рассуждения выдержаны в гораздо менее изящном стиле, чем газетные статьи или политические воззвания Маркса. Такое впечатление, что его труды портятся с увеличением времени, затраченного на их написание, опровергая его собственную теорию о том, что стоимость продукта выражается через время, понадобившееся для его создания…

Вот пример такой порой туманной формы: «Капиталистический процесс производства, рассматриваемый в общей связи, или как процесс воспроизводства, производит не только товары, не только прибавочную стоимость, он производит и воспроизводит само капиталистическое отношение, – капиталиста с одной стороны, наемного рабочего – с другой». Или еще хуже: «В простой кооперации и даже в кооперации, специализированной вследствие разделения труда, вытеснение обособленного рабочего обобществленным рабочим все еще представляется более или менее случайным. Машины же, за некоторыми исключениями, о которых будет упомянуто позже, функционируют только в руках непосредственно обобществленного или совместного труда. Следовательно, кооперативный характер процесса труда становится здесь технической необходимостью, диктуемой природой самого средства труда».

Книга настолько неудобоваримая, что пятьдесят лет спустя прусский депутат от социалистов Юлиан Борхардт представит ее сокращенную и популяризованную версию (она широко переводилась на другие языки), написав в предисловии: «Нам не представлялось возможным сохранить довольно значительное количество отрывков в редакции Маркса. Они были бы совершенно непонятны, и пришлось, так сказать, „перевести“ их на немецкий язык». На самом деле вариант Борхардта кажется мне почти таким же малопонятным. Например, приведенный выше отрывок можно безо всякого ущерба для смысла изложить так: «Технические нововведения, зачастую являясь порождением случая, побуждали к концентрации капитала». Глубинная мысль, связывающая случайность и необходимость, роль людей и общественных структур в истории, которую Маркс уже затрагивал в своей диссертации о Гераклите и Демокрите; но эта мысль тонет в ненужном нагромождении слов, хотя в очередной раз, несмотря на малопонятность, его творчество демонстрирует свою целостность, не утраченную со времен берлинской диссертации, написанной за двадцать пять лет до этого.

Он перечитывает, снова возвращается к началу, не смеет закончить, думает добавить предисловие. Переписывает, уточняет, дополняет. 15 января 1866 года Карл отправил в Германию два письма: одно – Кугельману, другое – Либкнехту, чтобы сообщить им, что работает по двенадцать часов в сутки, чтобы подчистить рукопись, и намеревается передать ее в собственные руки Отго Мейснеру – гамбургскому издателю, с которым заключил соглашение.

Занятый перечитыванием рукописи, в которую вложил более двадцати лет труда, он реже посещал штаб-квартиру Интернационала в доме 18 по Буврик-стрит. Реформисты и прудонисты снова попытались вырвать из его рук власть над организацией. 6 марта 1866 года, воспользовавшись его отсутствием на заседании Генерального совета, они, как и в прошлом году, провели голосование по резолюции, передающей им контроль за подготовкой II Конгресса Интернационала, который должен был пройти в Женеве, все так же в сентябре. 14 марта Маркс отложил поездку в Маргат, чтобы явиться на заседание Генерального совета, активизировать своих сторонников и отменить решение, принятое неделей раньше. В отличие от прошлого года съезд не отменили: он состоится, там и сразимся!

Друзья, в том числе Эккариус, предложили ему создать для себя пост «председателя Генерального совета», чтобы усилить его власть над организацией, но он отказался под тем предлогом, что он «работник умственного труда, а не физического». Кстати, в уставе, им написанном, сказано, что каждая национальная секция Интернационала должна по меньшей мере на две трети состоять из рабочих.

Тем временем Бисмарк понял, что благодаря нейтралитету Наполеона III у него наконец-то развязаны руки, чтобы воссоединить Германию. Он стал готовиться к войне с Австрией, ослабленной после поражения в Италии. Прусские военные заводы заработали в полную силу. Маркс еще надеялся на победу Австрии, которая вызвала бы революцию в Германии, хотя и усилила бы Наполеона III. 2 апреля 1866 года он писал Энгельсу: «Что ты скажешь о Бисмарке? Теперь уже почти можно сказать, что он подталкивает к войне и таким образом предоставит нашему Луи Бонапарту прекрасную возможность приобрести безо всяких усилий кусок левобережья Рейна и тем самым пожизненно утвердиться на троне. <…> В первую очередь я желаю, чтобы пруссакам всыпали по первое число».

Два дня спустя, 4 апреля, студент Дмитрий Каракозов стрелял в царя Александра II, но промахнулся. Не удались и либеральные реформы: Россия вернулась к самому что ни на есть феодальному режиму и к нейтралитету в европейских вооруженных конфликтах.

За океаном Гражданская война продолжала взвинчивать цены на хлопок, а, следовательно, текстильная промышленность Старого Света буксовала, в Манчестере и Лондоне начались банкротства. Одна из крупнейших маклерских компаний «Оверенд Гарни» – о ней Маркс позже долго будет говорить – рухнула 11 мая 1866 года, в день повальной паники в Сити, вошедший в историю как первая «черная пятница».

Это укрепило убеждение Карла в том, что капитализм через конкуренцию и накопление прибавочной стоимости разрушается, преобразуется и концентрируется вплоть до самоуничтожения. Это побудило его переписать некоторые пассажи книги, которые он считал законченными, чтобы, проанализировав этот кризис, понять природу всех кризисов вообще. Он осознал, что капитализм из-за конкуренции между капиталистами может выжить только благодаря увеличению производительности труда, путем постоянной замены людей машинами; вся история капитализма сводится к накоплению капитала, движителя и цели производства. «Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществления труда достигает такой точки, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют».

Когда весь или почти весь мир станет таким образом «пролетарским», пролетариям станет легче разрушить капиталистический порядок, завладеть собственностью на средства производства и передать власть наемным управленцам, не являющимся собственниками. Капиталисты станут так же не нужны для производства, как ростовщики и помещики. Маркс дает управленцу аналогию – дирижер. Дирижер ведь тоже не является владельцем музыкальных инструментов, не должен он заниматься и выплатой жалованья музыкантам…

Третьего июля 1866 года разразилась ожидаемая война между Пруссией и Австрией. Карл все еще надеялся на победу Австрии, которая ослабила бы прусскую диктатуру, но почти не верил в нее: силы слишком неравны. И действительно: пруссаки разбили австрийцев при Садовой в Чехии. Новый ландтаг, избранный в тот же день, устроил овацию Бисмарку. 7 июля Маркс от имени Интернационала выразил свое отношение к этой войне и призвал рабочих соблюдать нейтралитет: «Генеральный совет Международного товарищества рабочих рассматривает нынешнюю войну в Европе как войну правительств. Он советует рабочим соблюдать нейтралитет и объединяться, чтобы использовать силу, рожденную из этого союза, для завоевания своей политической и социальной свободы». Война закончилась поражением Австрии. Предстоящий мирный договор (к которому попытался приложить руку Наполеон III) не позволит ей сыграть никакой роли в объединении Германии.

В это время Поль Лафарг, поселившийся в Лондоне, чтобы закончить свое медицинское образование, ухаживал за Лаурой с упорством, которое не нравилось ее отцу, хотя, уступив просьбам дочери, тот согласился на их помолвку. Маркс написал молодому человеку: «Если вы ссылаетесь на свой креольский темперамент, я считаю своим долгом поставить свой разум между вашим темпераментом и моей дочерью. Если рядом с ней вы не можете любить в манере, согласующейся с лондонским меридианом, вам придется любить ее на расстоянии». И добавил: «Прежде чем окончательно уладить ваши отношения с Лаурой, мне нужно серьезно прояснить ваше экономическое положение… Из своих наблюдений я вынес убеждение, что вы не труженик по природе. При таких обстоятельствах вам потребуется внешняя поддержка, чтобы начать жить с моей дочерью. О вашей семье я ничего не знаю. Если даже она и обладает определенным достатком, это не доказывает, что она пойдет ради вас на жертвы».

Оказывается, сдержанность и упреки Маркса в адрес Лафарга упирались в вопрос о деньгах. 7 августа 1866 года он пишет Энгельсу: «Со вчерашнего дня Лаура наполовину помолвлена с г-ном Лафаргом, моим медиком-креолом… Он красив, умен, энергичен, атлетического сложения. Его материальное положение неустойчиво, он единственный сын в семье плантаторов… Он пройдет хорошую стажировку в больницах Лондона, я договорился с одним другом, чтобы его туда взяли». Потом он добавляет: «Я постоянно отвлекаюсь на домашние заботы и теряю много времени. Например, мясник перестал с сегодняшнего дня поставлять нам мясо, а в субботу я исчерпал свои запасы бумаги».

Когда родители Поля в Бордо пообещали ему 4 тысячи фунтов на обзаведение семьей (огромная сумма!), Карл окончательно успокоился, а Женни пришла в восторг: «Большая редкость – найти человека, разделяющего ваш образ мыслей и при этом обладающего положением в обществе и образованностью».

В начале августа Наполеон III потребовал у Бисмарка Бельгию в знак благодарности за свои услуги в отношении Австрии. Канцлер отказался: он отнюдь не нуждался в Париже, чтобы навязать Вене свои условия мира.

Десятого августа, как это часто бывало, Фридрих спросил Карла: «Нота Бонапарта, похоже, доказывает, что между ним и Бисмарком пробежала кошка. Иначе это требование не было бы выставлено так резко и внезапно, и в самый неподходящий для Бисмарка момент. Бисмарк мог бы и удовлетворить его, это точно, но разве теперь он это сделает? Что скажет победоносная армия, еще стоящая под ружьем? А немецкий парламент, а палаты, а южные немцы? Да еще старый осел [Вильгельм І], у которого как раз сейчас должен быть такой же глупо-счастливый вид, как у моей черно-белой собаки Дидоны, когда она наестся, изрек: „Ни пяди немецкой земли!“»

Маркс ответил ему, что война между Францией и Пруссией отныне неизбежна, поскольку только эти две страны отныне соперничают в Европе. И действительно, пока Англия обогащалась, два ее конкурента на континенте тратились на вооружение.

Тринадцатого августа 1866 года в редкие моменты откровенности Маркс написал Лафаргу письмо, признавшись, что если бы мог начать жизнь сначала, то не женился бы и посвятил все свое время революционной борьбе; наверняка он таким образом всё еще пытался удалить от своей дочери чересчур настойчивого молодого человека.

Тем более что Лафарг косвенным образом отнял у него еще одну дочь: однажды он привел к Марксам своего французского друга Шарля Лонге[43]43
  Шарль Лонге (1833–1903) – журналист, деятель французского рабочего движения, член Генерального совета Интернационала и член Парижской коммуны. Впоследствии примкнул к поссибилистам (сторонникам постепенных реформ).


[Закрыть], журналиста, бежавшего в Бельгию и наведавшегося в Лондон, который тут же влюбился в Женнихен.

Двадцать третьего августа 1866 года Пражский мирный договор подтвердил поражение Австрии и принес Пруссии Гессен-Кассель, Нассау, Франкфурт, Шлезвиг-Гольштейн и Ганновер. Доктор Кугельман, корреспондент Маркса в Ганновере, теперь стал пруссаком. Карл по-прежнему думал, что после Австрии Пруссия нападет на Францию. И здесь он желал поражения Пруссии, поскольку победа Бисмарка задушит идею революции в Германии. В самом деле, Саксонская народная партия, недавно сформированная Либкнехтом и Бебелем из рабочих, слилась с Немецкой народной партией, состоящей из служащих, превратилась в ее левое крыло и призывала к объединению Германии на демократической и федеративной основе.

Приближался сентябрь, а вместе с ним – II Конгресс Интернационала. Карл тратил много времени на проработку деталей, но в очередной раз отказался на нем присутствовать. 23 августа он писал доктору Кугельману (которого провел в делегаты от Германии на предстоящий конгресс): «Хотя я посвящаю много времени приготовлениям Женевского конгресса [Интернационала], я не могу и не хочу туда ехать, поскольку не имею возможности прервать работу на столь долгое время. Этим трудом я принесу больше пользы рабочему классу, чем своим личным присутствием на каком-то съезде».

В самом деле, он как раз дорабатывал предисловие к «Капиталу»: «Труд, первый том которого я предлагаю вниманию публики, составляет продолжение опубликованного в 1859 г. моего сочинения „К критике политической экономии“. Длительный перерыв между началом и продолжением вызван многолетней болезнью, которая прерывала мою работу. Содержание более раннего сочинения, упомянутого выше, резюмировано в первой главе этого тома 2. Я сделал это не только в интересах большей связности и полноты исследования. Самое изложение улучшено. Многие пункты, которые там были едва намечены, получили здесь дальнейшее развитие, поскольку это допускал предмет исследования, и, наоборот, положения, обстоятельно разработанные там, лишь вкратце намечены здесь».

Итак, первый том «Капитала» закончен. Маркс собирается его издать. Это важный момент. Карл полагает, что первым дает научное описание социализма, первым излагает историю сменяющих друг друга форм собственности, первым раскрывает истинный источник богатства и власти. Он, верно, не догадывается, что «Капитал» – это и литературное произведение, своего рода роман Викторианской эпохи, и детектив, и учебник, раскрывающий магическую сущность вещей, наделяющий их жизнью и оставляющий их жить (как в самых древних обществах) благодаря жизненной субстанции тех, кто их изготовил.

С 3 по 8 сентября в Женеве собрались 60 делегатов, 45 из которых представляли 25 секций Международного товарищества рабочих, а 15–11 примкнувших к нему организаций. В резолюции, написанной Марксом в Лондоне за неделю до съезда, говорилось, что роль профсоюзов отличается от роли партий, они сосредоточены на борьбе с конкуренцией между рабочими. Прудонисты по-прежнему ратовали за учреждение системы беспроцентного взаимного кредитования – для них это был ключ к освобождению рабочего класса; Карл добился, чтобы проголосовали против. В другой резолюции конгресса уточнялось, что детский труд, против которого яростно боролись тогда профсоюзы, допустим, но лишь при определенных гуманных условиях: «Конгресс рассматривает тенденцию современной промышленности – привлекать к сотрудничеству в великом деле общественного производства детей и подростков обоего пола – как тенденцию прогрессивную, здоровую и законную, хотя при господстве капитала она превращается в ужасное зло. В рационально устроенном обществе всякий ребенок, начиная с девяти лет, должен быть производительным работником, трудясь по два часа в день, с тринадцати лет – по четыре часа, и с шестнадцати – по шесть».

Наконец, Карлу удалось ввести в Генеральный совет, то есть в правительство Интернационала, нескольких верных себе людей, в том числе Поля Лафарга, жениха Лауры, и Шарля Лонге, ухаживавшего за Женнихен.

Два месяца спустя, в письме от 9 ноября 1866 года доктору Кугельману, ставшему его доверенным лицом, почти таким же, как Энгельс, Маркс уточняет свою закулисную роль в этом конгрессе: «Я написал программу лондонских делегатов. Я намеренно свел ее к пунктам, которые позволили бы рабочим немедленно прийти к согласию и выступить сообща и которые прямо отвечали бы потребностям классовой борьбы…»

Тогда же, в ноябре, он в лихорадочном возбуждении дал (и позднее опубликовал) великолепное описание разразившегося в мае финансового кризиса, основываясь на материалах английской прессы: «Начало его было ознаменовано в Лондоне в мае 1866 года банкротством крупнейшего банка, за которым рухнуло бесчисленное множество прогнивших финансовых компаний. Одной из отраслей крупной промышленности, особенно пострадавшей от кризиса, стало судостроение. Заправилы отрасли не только чрезмерно увеличили производство в период процветания, но и нахватали обязательств на огромные поставки в надежде на то, что источник кредитования иссякнет еще не скоро».

Как всегда, стиль Маркса, столь неясный, когда он говорит об экономике, и столь прозрачный, когда он говорит о политике или текущих событиях, становится блестящим, когда он возвращается к философии. Так, он вставляет в свою рукопись переработанные старые заметки о Гегеле: «Для Гегеля процесс мысли, который он под именем идеи превращает даже в нечто самостоятельное, является демиургом действительности <…>. Для меня же идеальное начало является, наоборот, лишь прошедшим через человеческий мозг материальным началом <…>. Гегелевскую диалектику надо перевернуть, чтобы найти рациональное зерно в мистической оболочке».

Тогда же, 15 декабря 1866 года, Бисмарк осуществил свою мечту (первую в списке): возник Северо-Германский союз, территория которого, отныне представляющая собой единое целое, раскинулась от Саара до Немана. Наполеон III, выступивший против Австрии в союзе с Пруссией, понял свою ошибку: настоящая угроза исходит от Берлина, а не от Вены. Пруссия, которой в Париже почти два века курили фимиам, стала новым заклятым врагом Франции. Париж стал громко возмущаться, когда Берлин помешал ему выкупить Люксембург. Война между двумя монархиями стала неизбежной. Оставалось только найти к ней предлог.

Однако пока прусская армия вооружалась до зубов, французы думали только о быте. Золя написал «Терезу Ракен», скончались Энгр и Бодлер, а Наполеон III устроил к своей вящей славе третью Всемирную выставку, на которой более шести миллионов посетителей впервые увидели речные катера, гидравлический лифт и ротационную машину Маринони, способную отпечатать двадцать тысяч экземпляров газеты в час.

На третьей неделе января 1867 года Карл делал выписки из газетных статей, чтобы использовать их впоследствии: «Что касается положения трудящихся, о нем можно судить по следующему отрывку из весьма обстоятельного отчета корреспондента „Морнинг стар“, который в начале января 1867 года посетил населенные пункты, находящиеся в самом бедственном положении. К востоку от Лондона, в городках Поплар, Милуолл, Гринвич, Дептфорд, Лаймхаус и Каннинг-Таун, по меньшей мере, 15 тысяч рабочих, из которых более трех тысяч квалифицированных, находятся вместе с семьями в буквальном смысле в отчаянном положении. Шесть – восемь месяцев перерыва в работе истощили все их сбережения».

В конце января Карл, осыпавший дочерей подарками, снова оказался в долгах, осаждаемый лавочниками и домовладельцем. Долговые обязательства, которые ему приходится подписывать, становятся неподъемными. У него снова разыгрался фурункулез, и он считал капитализм виновником всех своих несчастий, о чем сообщил Энгельсу в знаменитой фразе: «Надеюсь, буржуазия, пока жива, будет иметь причины вспоминать мои фурункулы».

Месяц спустя он, в самом деле, поставил точку в своей книге, посвятив ее «незабвенному другу» Вильгельму Вольфу, умершему два года назад и оставившему ему средства, чтобы выкарабкаться из нищеты. Ирония истории: посвящение в «Капитале» – знак благодарности за наследство…

Второго апреля 1867 года Карл написал Фридриху, что последует его совету и сам отвезет рукопись Отто Мейснеру в Гамбург, поскольку направляется в Ганновер, чтобы навестить незнакомого друга по переписке, своего восторженного почитателя – доктора Кугельмана. Энгельс поздравил его и прислал 35 фунтов на дорогу.

Десятого апреля Маркс уехал в Гамбург по подложному паспорту. Двухдневное плавание выдалось бурным; пассажирам было очень нехорошо. По приезде Карл провел весь день 12-го числа у Мейснера, обсуждая с ним будущую публикацию. На следующий день он уехал из Гамбурга в Ганновер и на месяц поселился у Людвига Кугельмана. К своему великому удивлению, он обнаружил, что молодой врач хранит в своей библиотеке «более полное собрание наших собственных сочинений, чем мы оба вместе», – писал он Энгельсу. Наверняка это был один из самых счастливых месяцев за всю его жизнь. Все болячки, которые обычно его донимали, исчезли как по волшебству. Он был очарован хозяйкой дома и играл с детьми, в том числе с маленькой Франциской (ей тогда было девять лет), которая впоследствии будет вспоминать о приезде этого дорогого гостя: «Моей матери поклонился не мрачный революционер, которого она ожидала увидеть, а элегантный и веселый господин, говоривший с приятным рейнским акцентом, который тотчас напомнил ей о родине. Из-под густых седых волос блестели юные черные глаза, и во всех его жестах и словах тоже ощущался совершенно юный задор». Она добавляет, что гость с отцом говорили о Гёте, о Шекспире и о греческой поэзии. «Мой отец думал, что Маркс похож на Зевса, и многие люди с ним соглашались».

Именно туда ему прислали первую верстку «Капитала»; он правил гранки до конца апреля 1867 года.

Он поговорил с врачом о своих фурункулах, которые Кугельман приписал дурному питанию в прошлом. По ходу дела они обсудили еще и весьма значительное событие: Либкнехта и Бебеля только что избрали депутатами в рейхстаг! Это были первые в мире парламентарии-коммунисты, хотя и маскирующиеся под партию с легким реформистским уклоном. Решительно, революционный путь бесполезен, думал Маркс; в Германии диктатура пролетариата может наступить путем голосования. Но при условии, что Бисмарк не воспользуется шансом еще больше усилить свою власть – войной с Францией…