Текст книги "Карл Маркс: Мировой дух"

Автор книги: Жак Аттали

В тот же день журналист Фердинанд Флокон, член временного правительства Второй республики, снял запрет 1845 года на пребывание Маркса во Франции и пригласил коллегу снова приехать в Париж. Центральный комитет союза предоставил Марксу все полномочия, чтобы воссоздать союз в Париже. В Брюсселе он пробыл всего месяц…

Карл прибыл во французскую столицу 5 марта вместе с Женни, Хелен и тремя детьми. Путешествие было утомительным: в нескольких местах оказались сорваны рельсы. Марксов сопровождали Энгельс, Фрейлиграт и кое-кто еще. Бакунин тоже вернулся в Париж из Женевы, где находился в изгнании. Повсюду были признаки революции: наваленные баррикады, разграбленные лавки, разгромленные Пале-Рояль и Тюильри. Идеи бурлят и носятся в воздухе: в столице ежедневно выходит двести газет! Ламенне в «Ле пёпль конститюан» предложил создать общества взаимного страховання: «Чтобы новый освобожденный труд реально обеспечивал, нужно сделать его надежным, а это возможно благодаря объединению». Луи Блан предложил «уничтожить уродливое чудовище конкуренции» и дать повсеместное распространение «особым мастерским, доходы от которых пойдут на содержание стариков, больных, инвалидов и на смягчение кризисов». Прудон призывал открыть Народный банк без капитала и прибылей, пускающий в обращение бумаги, обеспеченные продуктом труда каждого члена общества, и предоставляющий деньги без процентов мелким собственникам и рабочим. Он также предложил создать Земельный банк – «орудие революции по отношению к долгам и ростовщичеству, чтобы позволить крестьянину избавиться от эксплуатации». Национализация стала одной из наиболее популярных тем. Кабе предложил ввести централизацию сырья и средств производства, распределять профессии по конкурсу, а заработную плату – по потребностям. Наследники Бабёфа – Лапоннере, Лаютьер, Пийо, Дезами – проповедовали «общность собственности, труда и образования».

В Париже царил беспорядок. Бакунин развернул бурную деятельность. По воспоминаниям, он «не покидал позиций монтаньяров; ночевал там, ел с ними и неустанно проповедовал им коммунизм и равную зарплату, уравниловку во имя равенства, освобождение всех рабов, отмену всех государств типа Австрии, перманентную революцию и беспощадную борьбу вплоть до истребления последнего врага».

Как только Маркс приехал в Париж в начале февраля 1848 года, к нему наведался американский журналист Чарльз Дана, корреспондент «Нью-Йорк дейли трибюн»[33]33
  «Нью-Йоркская ежедневная трибуна» – американская газета, выходившая с 1841 по 1924 год. Основана известным журналистом Хорэсом Грили.


[Закрыть] – тогда самой большой ежедневной газеты в мире, у которого была лучшая редакционная команда и который мог похвастаться высоким политическим и литературным уровнем. Дана хотел знать о намерениях Карла. Они понравились друг другу и решили встречаться почаще. Это было началом длительного сотрудничества.

Карла интересовало, что происходит в Германии; он попытался организовать немецких рабочих, находившихся в Париже, и ввел их в союз, руководящий орган которого разместил у себя дома.

В Европе всё очень быстро менялось. Повсюду рабочие устраивали забастовки, требуя повышения зарплаты, крестьяне требовали прибавления земель и снижения налогов. 13 марта восстание разразилось в Вене. В Пруссии 17-го демонстрации шли одна за другой, в частности в Берлине. Целью демонстрантов было помешать проведению выборов, назначенных на следующий месяц, с очень высоким цензом участия. Отступив перед бунтом, Фридрих Вильгельм IV вывел из Берлина войска и согласился на создание ополчения. Многие немецкие государи последовали его примеру; в частности, либеральные министры пообещали свободу печати и собраний и высказались в пользу немецкого национального парламента. Во Франкфурте из революционных движений возник «парламент», которому либеральное большинство с трудом помешало преобразоваться в «постоянный революционный исполнительный комитет».

В Париже немецкие эмигранты приплясывали от нетерпения; многие стремились вернуться на родину, чтобы сражаться или заняться политикой. Поэт Георг Гервег, приютивший Марксов в Париже в конце 1843 года, образовал «Демократический легион» – своего рода интернациональную бригаду из почти 15 тысяч человек, которая 18 марта выступила в Германию. Карл относился к этому крайне негативно: он не верил, что общественное движение в Германии породит нечто большее, чем парламентская республика, ибо общественность еще не готова к коммунистической революции. Эту догадку подтверждали и эмиссары, которых он посылал узнать, насколько велик отклик на коммунистические тезисы у немецких рабочих: повсюду к коммунизму относились безразлично или с неприязнью. Так что нужно было сделать упор в большей степени на политическую пропаганду, и повременить с военными действиями. «Революция, – думал Карл, – слишком серьезное дело, чтобы ослаблять ее героико-романтическими поступками, играющими на руку врагу». Он делал все возможное, чтобы убедить Гервега не отправлять свой легион и помешать Энгельсу, обожавшему войну, к нему примкнуть.

Планы Гервега получили поддержку большинства во французском правительстве, которое согласилось профинансировать проект в равных долях с подпиской. Поскольку большинство немецких ремесленников, укрывшихся в Париже, в полной мере испытали на себе суровые последствия кризиса и были беспощадно вышвырнуты на улицу, профинансировать отъезд эмигрантов на завоевание своей родины было гораздо менее дорогостоящим решением, чем помочь им найти работу. На одном огромном митинге изгнанников Маркс взял слово. «Эта экспедиция, – сказал он, – позволит прусской армии раздавить революцию, а французским либеральным буржуа – задешево избавиться от большей части истинных революционеров. Это полная нелепость». Фридрих отказался от затеи, как и все коммунисты, однако легион выступил в поход. Его члены называли Маркса «трусом» и «предателем», пока не были остановлены и разбиты 10 апреля, как только пересекли границу великого герцогства Баденского. Гервегу удалось спастись.

Маркс в то время тоже уехал – в Кёльн вместе с Энгельсом и Фрейлигратом, но не сражаться, а вести агитацию в преддверии выборов, о которых в конце апреля было объявлено по всей Германии. Все трое поселились 11 апреля в Кёльне, которым тогда управлял Комитет общественного спасения, выдавший им вид на жительство. Карл встретился с очень популярным вождем местных «левых» Андреасом Готшальком. Они начали обсуждать, что следует предпринять для выборов. Маркс был за союз с буржуазией, хотя и думал, что он приведет лишь к установлению парламентской демократии. Готшальк же был против: его целью была отнюдь не демократия. В Германию прибыли первые экземпляры «Манифеста»; отрывки из него появились в газетах. Шла борьба за избирателей: Бакунин явился во Франкфурт, потом отправился в Кёльн, Берлин и Лейпциг; Маркс тоже объезжал города Рейнской провинции, чтобы мобилизовать своих сторонников.

В Дюссельдорфе он повстречал двадцатитрехлетнего юношу из знатной вроцлавской семьи – Фердинанда Лассаля, который предложил себя в помощь. У них было много общего: Лассаль – еврей, из буржуазной семьи; он воображал себя социалистом, философом и работал над… Гераклитом! Маркс объяснил ему, что немцы, в отличие от французов, революционны только на словах, в сфере чистой мысли. Поэтому они не смогли ниспровергнуть прусский аристократический режим, чтобы заменить его буржуазными демократическими институтами власти. «Да простит меня Готшальк, но чисто пролетарская революция в Пруссии не имеет ни малейшего исторического значения и ни малейшего шанса на успех», – объяснял Маркс. Потребность в историческом становлении не позволяет запросто проскакивать через исторические этапы. Так что лучше поддержать буржуазные требования, чтобы в конечном счете утвердиться в авангарде движения. Лассаль с ним согласился.

За несколько дней Маркс написал вместе с Энгельсом свою первую конкретную политическую программу «Требования Коммунистической партии в Германии», чтобы наметить общую платформу с буржуазией. В статье первой провозглашалось: «Вся Германия объявляется единой и неделимой республикой». Это требование буржуазия подхватила, как и положение о жалованье депутатам. Но, как и предвидел Маркс, она и слышать не хотела о других предложениях: прогрессивном подоходном налоге, бесплатном образовании, национализации транспортных средств и создании центрального банка. И тут, вопреки тому, что будут говорить потом, Маркс не выступал за полную национализацию средств производства, особенно в стране, где капитализм еще не получил полного развития.

В конце апреля, как он и предвидел, победу на выборах одержали либеральные центристы. 18 мая 1848 года парламент торжественно объявил о начале своей деятельности в церкви Святого Павла во Франкфурте. Перед ним стояла двойная задача: составить конституцию и утвердить состав правительства.

В то же время Маркс учредил в Кёльне, городе, где он начинал как журналист, ежедневную «Новую Рейнскую газету». «В этой газете, – писал он, – могло быть только одно знамя – знамя демократии, но такой демократии, которая подчеркивала бы по любому случаю особый пролетарский характер, который не могла пока еще провозглашать». Верный своей идее о союзе между либеральными демократами и социалистами против диктатуры, он стал искать источники финансирования среди либералов – и не прогадал: богатый промышленник Людольф Кампхаузен и председатель городской торговой палаты Давид Юстус Ганземан стали соучредителями газеты.

Тридцать первого мая вышел первый номер «Новой Рейнской газеты». Карл занимался всем – от редактирования до заказа бумаги. Он выбирал заголовки и делал верстку после полудня. Энгельс потом будет описывать редакцию как «чистой воды диктатуру Маркса». Поначалу газета повела наступление на монархию, но очень скоро ей пришлось пойти на компромисс, поскольку ее соучредители вошли в правительство.

В самом деле, в начале июня было сформировано первое имперское правительство под надзором австрийского эрцгерцога Иоганна; Кампхаузен и Ганземан стали в нем соответственно премьер-министром и министром финансов! Министерство иностранных дел доверили пруссаку. Кампхаузен предложил Марксу войти в его кабинет. Карл отклонил предложение и сосредоточился на своей газете, а она очень скоро принялась критиковать правительство, которое, как он внушал, «открывает широкие возможности для контратаки аристократии и крупной буржуазии». Действительно, немецкая буржуазия предпочла союз с крупными землевладельцами и Прусским государством политическому либерализму. Правительство также было парализовано нежеланием Австрии отказаться от своей недавно усилившейся власти над негерманоязычными территориями.

В это время, с 2 по 9 июня 1848 года, в Лондоне прошел III съезд Союза коммунистов. За неимением денег Маркс, по-прежнему являвшийся его вождем, остался в Кёльне и занимался своей газетой. Вильгельм Вольф («Лупус») представлял Брюссельский окружной комитет, Энгельс – Парижский. Для поддержания единства организации в это смутное время в устав союза внесли два изменения. Первое касалось «засылки» членов в новообразованные революционные организации: «Мы считаем политической ошибкой запрещать членам союза входить в политические или национальные объединения, ибо таким образом мы лишаем себя возможности воздействовать на эти объединения». Второе касалось 21-й статьи, демократически утверждавшей, что «все решения съезда, имеющие силу закона, представляются на утверждение окружным комитетам», – ее вычеркнули под тем предлогом, что «в период революции такое ограничение лишит съезд возможности действовать энергично. Вспомним, что в 1794 году аристократия потребовала того же, чтобы парализовать любую деятельность…».

В то же время в Париже назревали события по типу германских: избранное в апреле Учредительное собрание, по большей части состоявшее из провинциальных чиновников, провозгласило Вторую республику. Временное правительство было заменено Исполнительной комиссией. 21 июня она закрыла национальные мастерские под тем предлогом, что они не Предоставляют возможности трудиться или ведут только земляные работы, ничего не дающие для обучения рабочих, а на самом деле надеясь таким образом приглушить очаги рабочего движения. Ответ последовал крайне резкий: из 120 тысяч рабочих, уволенных из национальных мастерских, 20 тысяч 23 июня вышли на улицы. На востоке Парижа воздвигли 400 баррикад. Повстанцы кричали: «Работы или хлеба! Хлеба или свинца!»

Правительство спохватилось, велело арестовать вожаков и наделило всеми полномочиями генерала Кавеньяка, который подавил мятеж с 23 по 26 июня 1848 года. Погибло 5 тысяч человек; 11 тысяч рабочих были арестованы, четыре тысячи высланы в Алжир. 3 июля национальные мастерские были окончательно закрыты. Прудон уехал из страны. «Я больше не верю в республику, которая начинает с резни своих пролетариев», – напишет позже Жорж Санд.

Маркс в Кёльне ходатайствовал о восстановлении прусского гражданства, утраченного в 1845 году, когда он испрашивал разрешение уехать в Америку. Прусское правительство отказало ему в ходатайстве 3 августа. Карл подал на апелляцию 22-го. Все напрасно.

В Париже Луи Блан составил проект конституции, четко провозглашавшей право на труд: «Республика обязана защищать каждого гражданина, его личность, его семью, его жилище, его собственность и предоставлять вспомоществование или работу тем, кто не может себя обеспечить, распространять бесплатное образование, чтобы каждый мог приобрести знания, необходимые всем людям, и получать доходы от своей умственной деятельности». Алексис де Токвиль обличил «социальную войну как подобие войны гражданской» и 12 сентября 1848 года выступил против внесения права на труд в новую конституцию. Его «Речь о праве на труд» – первое важное выступление против социализма: «Главная характеристическая черта всех систем, называющихся социализмом, это энергичное, постоянное, неумеренное взывание к материальным страстям человека <…>. Материальное процветание очень опасно, в частности, потому, что способно привести к охлаждению любви к демократии; стремление к материальному благополучию становится самоцелью и мешает посвятить себя гражданскому долгу». На взгляд Токвиля, поиски всеобщего равенства влекут за собой отрицание свободы, а социализм – не что иное, как «новая форма рабства». По его мнению, равенство должно сочетаться со свободой: «У демократии и социализма одно только общее слово – „равенство“, но почувствуйте разницу: демократия хочет равенства в свободе, социализм – равенства и в нужде и рабстве». Он также отвергает идею о государстве-защитнике, ибо достаточно «увеличить, узаконить, упрочить общественную благотворительность».

В тот же день, находясь в Кёльне, Маркс понял, что союз с либеральными демократами невозможен. Следует изменить стратегию. Действительно, неудача кооперативов Оуэна, фаланстеров Фурье и национальных мастерских Луи Блана, почти полное исчезновение производственных кооперативов, возникших в начале века, и поражение национальных революций открывают почти неограниченное поле деятельности для его нового проекта – тотальной войны с капиталом.

Тогда он впервые набросал концепцию «временной диктатуры», впоследствии – «диктатуры пролетариата». 16 сентября он писал в «Новой Рейнской газете»: «Любое временное положение в государстве после революции требует диктатуры, и даже решительной диктатуры. С самого начала мы укоряли Кампхаузена за то, что он не прибегнул к диктаторским методам, не уничтожил сразу же и не подавил остатки старых конституций. В то время как г-н Кампхаузен убаюкивал себя мечтами о конституции, побежденная партия усилила свои позиции в администрации и в армии».

После таких нападок либеральные соучредители «Новой Рейнской газеты» самоустранились. Правительство и парламент были безвластны перед лицом монархии. Чтобы отстоять надежды на демократию, 19 сентября по всей стране начались бунты, в особенности во Франкфурте. Помешанный на военной стратегии Энгельс описывает их с упоением:

«Самое кровавое восстание разразилось во Франкфурте; честь Германии, проданная Национальным собранием прусскому правительству, спроваженному со стыдом и позором, будут отстаивать ценой своей жизни трудящиеся Франкфурта, Оффенбаха и Ганау, а также окрестные крестьяне. Исход борьбы еще не предрешен. Солдаты как будто не слишком продвинулись со вчерашнего вечера. Народу, по большей части безоружному, приходится бороться не только с властью организованного государства военных и чиновников, вновь перешедшей к буржуазии, но и с самой вооруженной буржуазией. Неорганизованному и плохо вооруженному пролетариату противостоят все остальные общественные классы, хорошо организованные и хорошо вооруженные. Народ терпел неудачи и будет их терпеть, пока его противники не будут ослаблены либо тем, что их войска отправятся на войну, либо тем, что среди них начнется разлад, или пока какое-нибудь великое событие не побудит народ дать отчаянный бой и не деморализует его противников».

На следующий день Энгельс стал готовиться к уходу в подполье.

Маркс ужесточал свою позицию по мере того, как буржуазия отступала перед реакцией. 25 сентября 1848 года в Кёльне было объявлено военное положение, а «Новая Рейнская газета» приостановлена. 27-го франкфуртский парламент, находящийся во все более строгой изоляции перед лицом монаршей власти, еще нашел в себе силы опубликовать «основные права немецкого народа, выражающие волю отменить привилегии и установить равенство в правах каждого гражданина по примеру французской и американской революций».

Двенадцатого октября «Новая Рейнская газета» снова начала выходить в свет, в то время как революция застопорилась, а революционеры перегрызлись. Газета Маркса обвинила Бакунина в том, что он агент царизма, ссылаясь на свидетельство Жорж Санд. Но французская писательница отрицала сомнения в верности русского революционера, и Марксу пришлось публично извиниться. В письме Георга Юнга Арнольду Руге от 18 октября передается впечатление, которое производил Маркс: «Совершенно отчаявшийся революционер».

Вскоре началось беспорядочное бегство. 22 ноября молодой Фердинанд Лассаль, очертя голову ринувшийся в революцию, был арестован вместе с другими в Дюссельдорфе за призывы к вооруженному сопротивлению государству. Энгельса, тоже ввязавшегося в вооруженную борьбу, разыскивала полиция, и он бежал во Францию, а оттуда в Швейцарию, и скрывался там, пока против его товарищей шел один судебный процесс за другим.

В Париже ситуация развивалась параллельно: избранные реакционные власти нашли, как и в Берлине, инструменты для возвращения к диктатуре. 10 декабря 1848 года Луи Наполеон Бонапарт был избран первым президентом Французской республики, победив генерала Кавеньяка, дискредитированного июньской бойней. Лидер монархистов Адольф Тьер убедил своих коллег поддержать будущего Наполеона III («кретина, которого легко будет повести за собой»), тем более что конституция Второй республики запрещала действующему президенту баллотироваться на второй срок, а новые выборы – через два года. Луи Наполеон Бонапарт принес присягу в парламенте и поклялся «перед Богом и французским народом, представленным Национальным собранием, хранить верность демократической республике, единой и неделимой, и исполнять все обязанности, налагаемые на него конституцией».

Пятнадцатого декабря Маркс бушевал против европейской буржуазии, которая «палец о палец не ударила, просто позволив народу сражаться за нее». Он предвидел худшее и знал, что оно случится (рано, слишком рано), но впору извлечь из случившегося урок: пролетариат должен самоорганизоваться ради самого же себя!

Под шум всех этих событий состоялось открытие, всё значение которого Маркс понял сразу: немец Густав Кирхоф доказал, что явления, сопутствующие электрическому току, той же природы, что и электростатические явления. Таким выводом он открыл путь к созданию электрических цепей. Карл увидел в этом провозвестие еще более значительной революции, чем приход в технику пара, и уж конечно более определяющей, чем политическая революция, в которой он увяз.

В январе 1849 года Энгельс все еще скрывался в Швейцарии, тогда как Маркс, несмотря ни на что, продолжал редактировать и издавать свою газету. Он выступал в ней против короля, против правительства, против армии, против судей, против налоговиков, против дипломатов. Подвергшись преследованиям за оскорбление должностных лиц и призыв не платить налоги, он сам провел свою защиту 7 и 8 февраля. На суде он заявил, что правительство нарушило законы, на которые должен опираться суд. Присяжные оправдали его, а председатель суда поздравил с умелой защитой.

Десятого февраля он опубликовал первую из серии статей, обличающих несправедливость в отношении его нового друга Фердинанда Лассаля, все еще находившегося в тюрьме: «Уже одиннадцать недель как Лассаль томится в тюрьме Дюссельдорфа, и только теперь завершилось следствие по простым фактам, которых никто никогда не отрицал». 3 марта Маркс и Энгельс отправились к главному городскому прокурору Николовиусу, чтобы выразить протест против переноса судебного процесса на более отдаленный срок.

Двадцать восьмого марта 1849 года все 568 членов франкфуртского Национального собрания большинством голосов возвели прусского короля Фридриха Вильгельма IV в достоинство императора в соответствии с конституцией, которую приняли двадцать восемь из тридцати немецких государств. Когда австрийский император выразил протест против пересмотра его традиционного главенства над немецкими землями, прусский король выразил собственное недовольство – он не желал «короны, подобранной на улице», отказался и от титула, и от конституции. Тогда парламент, который покинули либералы, перебрался в Штутгарт, откуда его вскоре прогнала армия Вюртемберга.

Народ поднялся снова, на этот раз чтобы восстановить конституцию. Восстание утопили в крови. В конце апреля 1849 года в Дрездене, во время мятежа, молодой музыкант Рихард Вагнер встретился с Бакуниным, который жил там тайно с середины апреля. Когда 6 мая прусская армия явилась туда навести порядок, Вагнер проводил по улицам города отряды ополченцев и сообщал временному правительству о продвижении прусских войск. Как только армия проникла в город, Бакунин был схвачен, а Вагнер бежал. Говорили, что первый послужил для второго прообразом Зигфрида.

Энгельс примкнул к войскам, восставшим в Бадене и Пфальце под руководством Виллиха. Тревожась из-за того, что его друзья уезжают с пустыми руками, Маркс потратил почти всю свою долю отцовского наследства (5 из 6 тысяч франков золотом), чтобы приобрести для них оружие. Бои были суровыми, погиб Моль – один из основателей Союза коммунистов в Лондоне, верный соратник Маркса. Энгельс пропал без следа; никто не знал, жив он или мертв. Гнет самодержавия придавил все Прусское королевство.

Во Франции в результате выборов 13 мая из 705 мест в парламенте 490 отошли к «партии порядка», 180 – монтаньярам и 80 – умеренным республиканцам. Бонапартизм завладел Французской республикой.

В Кёльне 16 мая Карл получил приказ покинуть территорию Пруссии «за то, что постыдным образом нарушил права гостеприимства», как говорилось в постановлении о высылке из страны. 18-го он выпустил последний номер «Новой Рейнской газеты», набранный красным шрифтом. На первой странице – прощальные стихи Фердинанда Фрейлиграта, бежавшего в Лондон:

 
Так прощай же, прощай, грохочущий бой!
Так прощайте, ряды боевые,
И поле в копоти пороховой,
И мечи, и копья стальные!
 
 
Так прощайте! Но только не навсегда!
Не убьют они дух наш, о братья!
И час пробьет, и, воскреснув, тогда
Вернусь к вам живая опять я!
 
 
И когда последний трон упадет,
И когда беспощадное слово
На суде – «виновны» – скажет народ,
Тогда я вернусь к вам снова.
 
 
На Дунае, на Рейне словом, мечом
Народу восставшему всюду
Соратницей верной в строю боевом,
Бунтовщица гонимая, буду!
 

В целом, газета обошлась Карлу в семь тысяч талеров: он заложил одновременно остаток своего наследства и все семейное имущество, включая все книги, остававшиеся у него в Германии. Женни, укрывшаяся в Трире у своей матери, госпожи фон Вестфален, представила своих детей матери и сестрам Карла, а те пришли в ужас, узнав, что их сын и брат стал вожаком революционеров.

Сам же Карл сначала отправился во Франкфурт, потом в Мангейм, Людвигсхафен, Карлсруэ, Шпейре и Кайзерслау-терн – и всюду вел пропаганду. Он не чувствовал себя изгнанником, заявив одному журналисту из «Пресс»: «Оказавшись перед фактом запрета на пребывание в Пруссии, я сначала отправился в великое герцогство Гессен, где мне нимало не запрещали пребывать, равно как и в остальной Германии». Однако в Гамбурге его снова арестовали, а потом отпустили, и он получил там паспорт, действительный исключительно для вьезда в Париж. На сей раз ему действительно пришлось покинуть Германию, причем в указанном ему направлении.

Маркс прибыл во французскую столицу 3 июня 1849 года. Он не утратил веры в будущее. 7 июня он выразил надежду поработать во французской революционной прессе, не зная еще, что эту прессу душит цензура.

В Париже тогда бушевала эпидемия холеры. Русский писатель-демократ Александр Герцен писал: «Холера свирепствовала в Париже; тяжелый воздух, бессолнечный жар производили тоску; вид испуганного несчастного населения и ряды похоронных дрог, которые, приближаясь к кладбищам, пускались в обгонки – все это соответствовало событиям». Политический климат тоже стал душным. Президент Луи Наполеон Бонапарт отправил в Италию экспедиционный корпус, чтобы помочь папе сражаться с республиканцами, и 11 июня вождь Горы Ледрю-Роллен потребовал у Национального собрания предъявить ему обвинение в нарушении конституции, согласно которой «Французская республика никогда не использует свои силы против свободы любого другого народа». Речь Ледрю-Роллена, как напишет Маркс, была «голой, без прикрас, основанной на фактах, насыщенной, мощной»; но парламент отложил обсуждение его предложения.

Тринадцатого июня демонстрация протеста, устроенная монтаньярами, потерпела неудачу. 19-го свобода объединений была приостановлена на год; свобода печати – отменена. Все газеты, на которые рассчитывал Маркс, были закрыты. Ледрю-Роллен бежал в Англию, Луи Блан тоже. Прочих арестовали. В тот же день Германия выдала Бакунина Австрии, а затем он был экстрадирован в Россию, где провел восемь лет в тюрьме и был сослан в Сибирь.

Девятнадцатого июля государь-президент дал Марксу вид на жительство в департаменте Морбиан – «Понтийских болотах Бретани». Карлу не хотелось туда ехать. В тот ужасный август 1849 года Кабе, которого тоже изгнали, покинул Францию и уехал в Техас, в колонию икарийцев, а год спустя умер в Сент-Луисе.

Каждый чувствовал, что мечте о единой европейской демократии не суждено сбыться. Однако Виктор Гюго, депутат Национального собрания от Парижа, 21 августа великолепно изложил эту мечту в своей речи на открытии Международного съезда мира в Париже: «Настанет день, когда вы, Франция, вы, Россия, вы, Италия, вы, Англия, вы, Германия, – вы все, народы Европы, не утратив своих отличительных черт и своей славной индивидуальности, тесно сольетесь в высшее единство и образуете европейское братство!»

Маркс не знал, куда ему ехать: в Швейцарию? В Америку? Вспомнив о своей поездке 1845 года, он решил – в Лондон. 27 августа он покинул Францию и отплыл в Англию – в страну, на языке которой он говорил плохо и где никто его не ждал. Ему исполнился тридцать один год. У него не было больше ни гроша, ни одного союзника, никакой поддержки, никакой профессии. Он ничего не знал о жене и троих детях; его лучший друг, возможно, погиб в последних судорогах неудавшейся революции. Груз небытия обрушился на него.