Текст книги "Карл Маркс: Мировой дух"

Автор книги: Жак Аттали

В конце весны 1870 года, предчувствуя, что вскоре события начнут набирать обороты, Энгельс продал свою долю в отцовском предприятии, отошел от жизни промышленника и поселился в Лондоне по соседству с Марксами, на Риджентс-Парк-роуд, 122. Отныне Карл и Фридрих виделись ежедневно; у них больше не было причин переписываться, так что свидетельств их общения почти не осталось.

В мае 1870 года Марксы познакомились с необычным молодым человеком – Поставом Флурансом, профессором естественной истории в Коллеж де Франс, где он – в двадцать лет! – возглавил кафедру своего отца, знаменитого французского физиолога Пьера Флуранса. Министр образования Виктор Дюрюи отстранил его от преподавания как бланкиста; Флуранс объездил полмира, был в Бельгии, Италии, Турции, Греции; на Крите он участвовал в восстании 1866 года против турок и даже был представителем критян в Афинах. Вернувшись во Францию, он сотрудничал с «Марсельезой» Рошфора, так же как и Женнихен. Карл, Женни, Элеонора и Женнихен были им очарованы.

В начале лета Флуранс вернулся в Париж, оставив им свою фотографию и пообещав навестить снова. Женнихен, любившая Шарля Лонге, теперь влюбилась еще и в Гюстава Флуранса; она передала с ним письмо своей сестре Лауре Лафарг, по-прежнему жившей в Париже на улице Сен-Сюльпис, и получила от него письмо, с которым никогда не расставалась.

В конце июня 1870 года, намеренно подредактировав текст послания прусского короля французскому императору (знаменитая «Эмская депеша»), Бисмарк превратил незначительное разногласие по поводу наследования испанского престола в крупную ссору: прусский король и не знал, что нанес Франции столь грубое оскорбление. Уверенный в своем военном превосходстве (полумиллиону солдат, выставленных Пруссией и ее германскими союзниками, Франция могла противопоставить менее 240 тысяч) канцлер хотел войны, и поскорее, чтобы покончить со своим единственным соперником на континенте и захватить Эльзас, который считал германской территорией.

Несмотря на опасения оппозиционных депутатов, в том числе Тьера, по поводу реального положения дел в армии, Наполеон III объявил 19 июля войну Пруссии, так и не заключив реального союза с Россией. Италия предложила помощь Франции при условии вывода войск из Рима. Наполеон III отказался: не может быть и речи о том, чтобы оставить папу без защиты от ужасных республиканцев!

Карл звал Лауру и Поля Лафаргов в Лондон. Те отказывались. Интернационал отменил конгресс, назначенный на сентябрь во французской столице, и заменил его простым совещанием Генерального совета в Лондоне.

Маркс разрывался надвое. Прежде всего он тревожился за дочь. Он не знал, что она собиралась уехать из Парижа в Бордо, где находилась семья ее мужа. В политическом плане он, скорее, желал победы Пруссии – одновременно из личной антипатии к Луи Наполеону Бонапарту и потому, что поражение Франции привело бы к ослаблению позиций буржуазии в этой стране. Но он опасался, что успехи Бисмарка укрепят режим в Германии и поставят под угрозу малое пространство свободы, завоеванное Социал-демократической партией его друзей Либкнехта и Бебеля, членов парламента. Он предвидел, что, чья бы сторона ни одержала победу, Вторая империя рухнет. Он думал, что Россия не станет вмешиваться в конфликт, поскольку не готова к этому в военном отношении.

В день объявления войны он написал «Воззвание Генерального совета Международного товарищества рабочих о франко-прусской войне». Он призывал пролетариат втянутых в войну стран сделать все для того, чтобы конфликт не превратился в захватническую войну против какой-либо из сторон в новом, зарождающемся обществе. 10 августа Генеральный совет получил неожиданную похвальную ноту от Джона Стюарта Милля, который тогда еще жил в Лондоне (прежде чем поселиться в Авиньоне). Знаменитый социолог и экономист заявил, что очень доволен «Воззванием». В нем нет ни единого неуместного слова, да и короче не скажешь. Несколько дней спустя Бакунин в «Письме к французу о современном кризисе» принял сторону Франции.

В послании, датированном 3 августа 1870 года, Маркс пишет Энгельсу, что кое-кто в рядах Интернационала пытается ославить его как прусского агента: «Лопатин уехал из Брайтона, где умирал от скуки, и поселился в Лондоне. Это единственный „надежный“ русский из всех, кого я знал до сих пор, и я очень скоро освобожу его от последних национальных предрассудков. Я узнал от него, что Бакунин распространяет слухи о том, что я normal agent[45]45
  Платный агент (англ.).


[Закрыть] Бисмарка – вот было бы удивительно, если бы это было так! Смешно, но в тот же вечер (в прошлый вторник) Серрайе мне рассказал, что Шатлен, член французского отделения и личный друг Пиа, сообщил французскому отделению на общем собрании о сумме, уплаченной мне Бисмарком – ни больше ни меньше как 250 тысяч франков! Принимая во внимание, с одной стороны, что подумали бы во Франции о такой сумме, а с другой стороны, прусскую скаредность, это, по меньшей мере, почетная оценка!» Обвинение начало быстро распространяться – это была настоящая кампания, мастерски подготовленная Бисмарком с участием шефа полиции Штибера.

Армии столкнулись. 1 сентября поражение под Седаном вызвало антиимперские демонстрации в Париже, Марселе, Крезо и Лионе. 4 сентября Бурбонский дворец был захвачен, и Гамбетта провозгласил там республику. Было сформировано Временное правительство национальной обороны под началом генерала Трошю – военного губернатора Парижа. В него вошли Адольф Тьер, Жюль Фавр, Жюль Греви, Жюль Симон, Жюль Ферри, Адольф Кремье и Леон Гамбетта. Виктор Гюго и Луи Блан вернулись из изгнания.

Бисмарк потребовал Эльзас и Лотарингию, и Либкнехт с Бебелем выступили в рейхстаге с пророческим обличением: «Каста военных, профессоров, буржуа и купцов утверждает, что [аннексия] станет способом навеки защитить Германию от Франции <…>. Напротив, это верный способ превратить мир в простое перемирие, пока Франция не станет достаточно сильна, чтобы потребовать утраченное обратно. Это верный способ погубить и Германию, и Францию, заставив их рвать друг друга на части». Обоих депутатов тотчас арестовали за измену.

Девятого сентября Маркс во втором «Воззвании» снова обличил германскую экспансию, высказав предположение, как и Либкнехт с Бебелем несколькими днями ранее, что этот конфликт породит новую войну, теперь уже мировую, с участием России, до сих пор сохранявшей нейтралитет: «Неужели тевтонские патриоты действительно думают, что свобода и мир в Германии будут обеспечены, если они принудят Францию броситься в объятия России? Если военные удачи, опьянение своими успехами и династические интриги толкнут Германию на путь грабительского присвоения французских областей, для нее останутся только два пути: либо она должна во что бы то ни стало сделаться явным орудием русской завоевательной политики, либо она должна после короткой передышки начать готовиться к другой „оборонительной“ войне, но не к одной из вновь изобретенных „локализованных“ войн, а к войне расовой, к войне против объединенных славянской и романской рас». Таким образом, если Либкнехт и Бебель предвидят новую франко-германскую войну, Маркс предчувствует формирование франко-российского союза и начало мирового столкновения. Очень часто в этом и заключается различие между Марксом и остальными современными ему аналитиками: даже когда тем удается заглянуть в будущее, как Либкнехту, они не видят так далеко, как он.

В Париже народ начал вооружаться, чтобы противостоять осаде пруссаков. 13 декабря Маркс заявил Кугельману: «Чем бы ни закончилась война, она обучит французский пролетариат обращению с оружием, и в этом – основа нашего будущего успеха». Энгельс, не растративший боевого задора, горел желанием защищать Париж от захватчиков, чтобы, по мере возможностей, сберечь силы пролетариата. Карл убедил его отказаться от участия в сражениях, ибо при первом же поражении французы станут смотреть на него как на предателя.

Бакунин, примчавшийся из Женевы в Лион, 26 сентября призвал лионских рабочих, которых представлял в Интернационале, взяться за оружие во имя республики, требуя отстранить от власти государство, упразднить суды, приостановить уплату налогов, ипотеки и личных долгов, созвать Национальный конвент, чтобы обсудить, как отбросить захватчика. Во главе небольшой толпы он захватил здание мэрии; на непродолжительное время ему удалось выгнать из него городские власти, но он вынужден был отступить перед войсками. Бакунин бежал в Марсель, оттуда в Геную и в Локарно, где его приютил у себя богатый друг.

Девятнадцатого сентября прусские войска окружили Париж, устроив ставку в Версале. Часть правительства укрылась в Туре. 7 октября Гамбетга вырвался на воздушном шаре из осажденного Парижа и присоединился к делегации правительства в Туре. Он призвал к всеобщей мобилизации и войне до победного конца. Он создал армию Луары, впоследствии освободившую Орлеан и начавшую наступление на Париж, но она была разбита при Монтаржи и отступила до Лаваля. Делегация правительства перебралась из Тура в Бордо. Еще одна армия, Северная, под командованием Федерба одержала победу при Бопоме, не имевшую решающих последствий. Пруссаки бомбардировали французскую столицу. Появился черный рынок. Съев всех лошадей, а затем зверей из Ботанического сада, богатые парижане принялись за кошек, а бедные – за крыс. 20 января парижане, еще поддерживаемые республиканским правительством в Бордо, совершили первую попытку прорыва, которая оказалась безуспешной. Тьер постарался привлечь другие европейские страны на сторону своего правительства. По инициативе Интернационала в Лондоне стали собираться многолюдные митинги, призывавшие английское правительство признать Французскую республику и воспротивиться раздроблению Франции.

Восемнадцатого января 1871 года в Зеркальной галерее Версаля была провозглашена Германская империя. 28-го Временное правительство капитулировало. Министр иностранных дел Жюль Фавр подписал пакт о перемирии. Война закончилась. Бисмарк потребовал немедленной организации выборов, чтобы можно было подписать мирный договор с законным правительством, поскольку ему сообщили об отказе парижан сдаться.

Карл не знал, что Лаура Лафарг тогда находилась в Бордо и произвела на свет второго ребенка.

Восьмого февраля в Бордо собрался избранный в оккупированной Франции парламент, большинство в котором составляли монархисты (треть депутатов были аристократами), стремившиеся к скорейшему восстановлению мира. Наибольшей поддержкой, несмотря ни на что, пользовались все же Виктор Гюго и Луи Блан. 17 февраля парламент назначил Тьера «главой временной исполнительной власти Французской республики». Франция отдала Германии Эльзас и часть Лотарингии «в вечное суверенное владение». Ей удалось сохранить за собой департамент Бельфор, но пришлось уплатить репарации в 5 миллиардов франков золотом. Маркс заметил, что Французская республика не опрокинула трон, а только заняла его ставшее свободным место, и продолжает ту же политику.

В осажденном Париже многие отвергли это перемирие и собирались продолжать борьбу. Некоторые даже хотели сформировать парижское правительство – «федерацию». Маркс был резко против этого: французский рабочий класс поставлен в невероятно сложные условия, и восстание было бы отчаянным безумием. Как и двадцать лет назад, он считает, что революции не видать успеха без союза рабочих и крестьян, парижан и провинциалов. Однако последние – бонапартисты, поддерживают правительство и парламент из Бордо и готовы идти на сотрудничество с оккупантами, лишь бы вернуть мир любой ценой.

Пока Жюль Ферри упрашивал правительство вернуться в столицу, парижане создали «федерацию», избравшую Центральный комитет и собравшую ополчение. Тьер приказал своим войскам войти в Париж, чтобы подавить восстание, изъять все оружие и, в частности, пушки у Монмартрской коммуны, мэром которой был некий Жорж Клемансо[46]46
  Жорж Клемансо (1841–1929) – впоследствии видный французский политик, премьер-министр Франции в 1906–1909 и 1917–1920 годах.


[Закрыть].

Бисмарк предоставил в помощь Тьеру оружие и все необходимые сведения, в том числе информацию, собранную о повстанцах, и данные о Марксе, полученные благодаря Штиберу – шпиону, бывавшему у автора «Капитала» пятнадцать лет назад и с тех пор ставшему шефом полиции. Он приказал разоблачать в газетах, враждебных Коммуне, в провинции и в самом Париже роль, которую Интернационал якобы сыграл в этих событиях, утверждая в одних, что Маркс – агент пруссаков, а в других – что он готовит коммунистическую революцию…

Четырнадцатого марта «Пари-Журналь», ежедневное парижское издание бонапартистского толка, опубликовал статью «Великий вождь Интернационала», возложив на Маркса всю ответственность за непокорность парижан. Эта статья, вдохновленная бисмарковской пропагандой, оказала столь большое влияние, что была передана по телеграфу и немедленно перепечатана «Таймс». Благодаря коалиции Тьера и Бисмарка Маркс, тщетно пытавшийся выступить с опровержением, в несколько дней стал известен на весь мир: в нем видели вдохновителя, даже организатора «Коммуны», провозглашенной четыре дня спустя.

Восемнадцатого марта в Париже в самом деле началось восстание, которого опасался Маркс: население воспротивилось изъятию пушек с Монмартра и побраталось с войсками. Начали строить баррикады. Движение распространилось на Лион, Сент-Этьен, Марсель, Тулузу, Нарбонн. Версальская армия подавила мятежи в провинции и осадила Париж, заняв позиции, только что оставленные пруссаками. Чтобы получить возможность вести переговоры, коммунары взяли в заложники знатных горожан и тоже устроили выборы в Париже, претендуя на звание законного правительства.

Марксы в Лондоне не находили себе места: Лаура с Полем Лафаргом, возможно, еще в Париже, и от них нет никаких вестей. Женнихен тревожилась и за Лонге, и за Флуранса. Семнадцатилетняя Элеонора еще не встретила коммунара, которому позже отдаст свое сердце, – Проспера Лиссагаре. Но если учитывать и его, все четверо воздыхателей трех дочерей Маркса оказались затянуты в водоворот парижских событий.

Двадцать шестого марта Коммуна устроила выборы: из 485 тысяч избирателей, зарегистрированных в столице, в них приняли участие 229 тысяч – высокая явка с учетом обстоятельств. Из 92 избранных 17 были социалистами, членами Интернационала, в том числе Гюстав Флуранс, Шарль Лонге, Эжен Потье (будущий автор слов «Интернационала»), Эдуард Вайян, Луи Эжен Варлен и Пьер Везинье (открыто враждебный Марксу). Все остальные были по большей части прудонистами или бланкистами. Гюго вышел из парламента Бордо; он встал на сторону Коммуны и уехал в Брюссель.

Маркс терзается тревогой за дочь и внука – юного «Фуштра»: он только что узнал, что Лафарга избрали делегатом городской коммуны Бордо. Карл тогда был прикован к постели бронхитом и новым обострением болезни печени. Симпатизируя движению, он не мог его понять: его бесило, что повстанцы теряют драгоценное время, устраивая выборы, вместо того чтобы проявить власть, завладеть фондами Французского банка, разжать тиски армии Тьера и двинуться на Версаль. Он приходил в отчаяние от того, что не приходится ждать никакой подмоги от усмиренной и запуганной провинции. Ему рассказали о помощи, оказываемой пруссаками версальцам; он узнал, что договор, заключенный между Бисмарком и Жюлем Фавром, министром иностранных дел правительства Национальной обороны, предоставляет версальцам все возможности, чтобы занять Париж. Коллаборационизм против Сопротивления…

Осада обернулась адом. Голод стал нестерпимым. 30 марта два руководителя Коммуны – венгерский коммунист Лео Франкель и прудонист Эжен Варлен – сумели передать Марксу тайное послание, спрашивая у него совета по поводу необходимых социальных реформ. Проводя обыск в Тюильри, коммунары обнаружили в бумагах и переписке императорской семьи пометку на букву «Ф»: «Фогт: передано в августе 1859 года 40 тысяч франков». Вот оно – доказательство, которое Карл искал уже десять лет! Его оклеветали по приказу «Наполеона маленького», а теперь на него клевещет Бисмарк.

Несколько газет, в том числе «Провенс» и газета бельгийских клерикалов, напечатали под диктовку Штибера одну и ту же статью: «Париж, 2 апреля. Известие, поступившее из Германии, произвело здесь сенсацию. Совершенно доподлинно установлено, что Карл Маркс, один из самых влиятельных вождей Интернационала, в 1857 году был личным секретарем графа Бисмарка и с тех пор не переставал поддерживать отношения со своим бывшим хозяином».

Третьего апреля несколько парижан снова попытались прорваться. Среди них был Постав Флуранс. Версальцы взяли его в плен и убили. Когда Женнихен узнает о судьбе своего друга, все семейство Маркс испытает жестокое потрясение.

Чтобы бороться против пропаганды, выставляющей его руководителем Коммуны, Маркс писал Либкнехту 10 апреля: «В Германии правительство Бисмарка… пытается навлечь на меня во Франции подозрения (а через меня – на отделение Интернационала в Париже, ибо такова цель всей махинации), а именно в том, что я – агент г-на Бисмарка. Эта попытка предпринята сотрудниками прежней бонапартистской полиции, которые продолжают (усердные, как никогда, в правление Тьера) поддерживать международную связь с полицией Штибера. Так, я был вынужден опровергать в „Таймс“ всякую ложь „Пари-Журналь“, „Голуа“ и т. д., ибо эти глупости были переданы по телеграфу в английские газеты. Самая последняя, которой только что воспротивилась Коммуна, поступила из „Суар“. Из „Суар“ она перешла во все реакционные газетенки в провинции. Этот Штибер в самом деле становится ужасен!»

Теперь Маркс встал на сторону Коммуны, видя, что в ней начинают осуществляться рекомендации из книги, написанной им двадцатью годами раньше о «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта»; если в начале боев он занимал очень сдержанную позицию, то теперь он считал, что Коммуна смогла бы стать самым первым воплощением того, что он назвал «диктатурой пролетариата».

Двенадцатого апреля 1871 года он писал Кугельману: «Если ты перечтешь последнюю главу моего „Восемнадцатого брюмера“, то увидишь мои слова о том, что при новой попытке революции во Франции будет уже невозможно передать из рук в руки военно-бюрократическую машину, придется ее сломать, и что именно в этом предпосылка всякой истинно народной революции на континенте. Это и попытались сделать наши героические товарищи по партии в Париже».

На самом деле парижане, придерживаясь определенного демократического формализма, не забрали в свои руки рычаги государственного правления. 16 апреля они устроили дополнительные выборы, с учетом отставки умеренных и казни Дюваля и Флуранса, в результате которых мандат получил О. Д. Серрайе – делегат Маркса в Париже.

В тот же день, находясь в Швейцарии, Бакунин поделился со своим другом Огаревым радостью: наконец-то удалось перейти от «фраз» к «делу»! Каков бы ни был итог, это будет величайшее историческое событие. А в случае неудачи Бакунин желал лишь двух вещей: 1) чтобы версальцы сумели победить Париж только с открытой помощью пруссаков; 2) чтобы парижане, погибая, погубили вместе с собой, по меньшей мере, половину Парижа. Тогда, несмотря на все военные победы, социальный вопрос встанет во всей своей неоспоримой огромной величине.

На следующий день Маркс отправил Кугельману еще одно восторженное послание: он думает, что, каков бы ни был исход, эти события сыграют на руку рабочему классу. Он поэтически приветствует революционную инициативу масс, «пошедших на штурм небес», и отмечает, что было бы очень удобно вершить историю, вступая в борьбу лишь при благоприятном раскладе. «Деморализация рабочего класса <…> была бы гораздо большим несчастьем, чем гибель какого угодно числа вожаков». Благодаря сражению, данному Парижем, борьба рабочего класса с классом капиталистов и капиталистическим государством вступила в новую фазу. Каков бы ни был ее исход, мы получили новую точку отсчета всемирного исторического значения.

Марксы все больше тревожатся за Лауру и ее семью, о которой у них по-прежнему нет никаких известий. Женнихен волнуется за Лонге и Флуранса, еще не зная, что он погиб. Карл, наконец, узнал, что Лафарги с детьми приехали в Бордо. Женнихен и Элеонора решили отправиться туда, чтобы помочь сестре, и прибыли к ней 1 мая.

Десятого мая во Франкфурте был подписан мирный договор, по которому Эльзас и Лотарингия отходили к Пруссии. 13-го Маркс ответил на письмо Лео Франкеля и Эжена Варлена. Он был в бешенстве от того, что они не предприняли мер, которые позволили бы сохранить власть: не завладели золотым запасом и не напали на Версаль. Коммуна, растолковывал он, не должна терять время на личные свары, а быть настороже: в Лондоне ходят слухи о том, что тайный договор, заключенный с пруссаками, предоставит версальцам все возможности, чтобы занять Париж. Маркс настроен пессимистично; он начинает думать, что союз парижан с провинциалами уже невозможен. Коммуна обречена; компрометирующие бумаги лучше спрятать в надежном месте… Его письмо дойдет слишком поздно.

Как и предвидел Карл, Тьер приказал усилить блокаду и отказывался от посредничества. Батареи версальцев вели все более плотный огонь по столице. Генеральный совет Интернационала поручил Марксу написать третье «Воззвание», чтобы определить позицию Интернационала в данной ситуации. Он колебался. Будучи болен, он не мог решиться на то, чтобы писать на столь трагическую тему, которой плохо владел, тем более что ситуация менялась очень быстро, а он не был в курсе этих перемен за неимением в Париже свободных журналистов, располагающих средствами быстрой связи с Лондоном.

Двадцать первого мая около ста тысяч версальских солдат ворвались в город со стороны Сен-Клу; коммунары отступали, поджигая административные здания, в том числе Тюильри и Ратушу. Шли жестокие бои. 27-го завоевание Парижа завершилось. Потери версальцев составили 877 человек убитыми и 6500 ранеными; коммунары потеряли более четырех тысяч убитыми, к которым следует добавить 17 тысяч человек, расстрелянных без суда[47]47
  По другим данным, количество казненных участников Коммуны достигло сорока тысяч человек.


[Закрыть], в том числе Эжена Варлена, арестованного на площади Каде. 43 522 человека были арестованы, 13 450 из них осудили, в том числе 270 приговорили к смерти, 410 – к каторге, 7496 – к депортации.

В то же время в пригороде Парижа, предаваемого огню и мечу, бельгийский электротехник Зеноб Теофиль Грамм невозмутимо продолжал работать. Изготовив первую динамо-машину постоянного тока (отправную точку современной электрической промышленности), он запатентовал свою теорию «магнитоэлектрической машины, вырабатывающей постоянный ток», основал компанию магнитоэлектрических машин, носящую свое имя, и представил первую ее модель, изготовленную в мастерских дома Бреге, в Академии наук. Электричество, долгожданное и возвещенное Марксом, стало реальным источником энергии.

Трагедия Парижской коммуны нашла свое отражение в четырех литературных произведениях. Виктор Гюго написал «Ужасный год». Артюр Рембо бушевал в «Парижской военной песне»:

 
Весна настала без сомненья,
Поскольку, как весенний дар,
Из зеленеющих имений
Тьер вылетает и Пи кар.
 
 
О май над голыми задами!
Смотрите, Севр, Аньер, Медон:
Вот дорогие гости сами
Дары несут со всех сторон…
 
 
Украсив крылышками спины,
– Куда там Эросу: старо! —
Тьер и Пикар из керосина
Творят картины под Коро.
 
 
Под вашим ливнем керосина
Великий город не остыл,
Не покорился и не сгинул…
Пора нам ваш умерить пыл!
 
 
И те, кто радуется, сидя
В деревне, на земле своей,
Еще свет пламени увидят,
Еще услышат треск ветвей!
 

«Пора цветения вишен» Жана Батиста Клемана, удерживавшего последнюю баррикаду на углу улицы Фоли-Мери-кур, стала гимном Коммуне. Наконец, четвертым произведением стало третье воззвание, написанное Марксом и озаглавленное «Гражданская война во Франции», в котором Парижская коммуна, «прямая противоположность Второй империи», была представлена как первая попытка построить «новое государство». Маркс написал эту работу, не зная подробностей о том, при каких обстоятельствах восстанию пришел конец, поскольку тогда его занимало только отсутствие новостей от дочери.

Тридцатого мая он прочел это воззвание Генеральному совету. В его представлении только изоляция Парижа и слишком недолгое существование Коммуны помешали крестьянам примкнуть к «пролетарской революции», согласно главной его рекомендации с 1848 года. Он вернулся к своим предсказаниям двадцатилетней давности:

«Крестьянин был бонапартистом, потому что он отождествлял великую революцию и принесенные ему ею выгоды с именем Наполеона. Этот самообман при Второй империи быстро рассеивался. Этот предрассудок прошлого (по существу своему он был враждебен стремлениям „помещичьей палаты“) – как мог бы он устоять против обращения Коммуны к жизненным интересам и насущным потребностям крестьян?

„Помещичья палата“ отлично понимала – и этого-то она больше всего боялась, – что если Париж коммунаров будет свободно сообщаться с провинцией, то через какие-нибудь три месяца вспыхнет всеобщее крестьянское восстание…Если Коммуна была, таким образом, истинной представительницей всех здоровых элементов французского общества, а значит, и подлинно национальным правительством, то, будучи в то же время правительством рабочих, смелой поборницей освобождения труда, она являлась интернациональной в полном смысле этого слова. Перед лицом прусской армии, присоединившей к Германии две французские провинции, Коммуна присоединила к Франции рабочих всего мира <…>. И все же это была первая революция, в которой рабочий класс был открыто признан единственным классом, способным к общественной инициативе; это признали даже широкие слои парижского среднего класса – мелкие торговцы, ремесленники, купцы, все, за исключением богачей-капиталистов. Коммуна спасла их, мудро разрешая вопрос, бывший всегда причиной раздора в самом среднем классе, – вопрос о расчетах между должниками и кредиторами. Эта часть среднего класса участвовала в 1848 г. в подавлении июньского восстания рабочих, и сейчас же затем Учредительное собрание бесцеремонно отдало ее в жертву ее кредиторам. Но она примкнула теперь к рабочим не только поэтому. Она чувствовала, что ей приходится выбирать между Коммуной и империей, под какой бы вывеской та вновь ни появилась <…>. И действительно, после бегства из Парижа высших бонапартовских сановников и капиталистов истинная партия порядка среднего класса, выступившая под именем Республиканского союза, стала под знамя Коммуны и защищала ее от клеветы Тьера».

По Марксу, правительство Коммуны было действительно демократически избранным, а потому законным: «Коммуна образовалась из выбранных всеобщим избирательным правом по различным округам Парижа городских гласных… Задача состояла в том, чтобы отсечь чисто угнетательские органы старой правительственной власти, ее же правомерные функции отнять у такой власти, которая претендует на то, чтобы стоять над обществом, и передать ответственным слугам общества… Всеобщее избирательное право должно было служить народу, организованному в коммуны, для того чтобы подыскивать для своего предприятия рабочих, надсмотрщиков, бухгалтеров, как индивидуальное избирательное право служит для этой цели всякому другому работодателю».

В целом Коммуна являет собой наилучшую иллюстрацию того, что Маркс называл «диктатурой пролетариата», использующей полномочия, предоставленные ею волеизъявлением народа. Не говоря уже о том, что она не переняла государственную машину как таковую, чтобы заставить ее работать на себя, а взялась ее преобразовать. Маркс перечисляет характеристики этих государственных реформ, необходимых для перехода к социализму: избавление от армии и замена ее национальной гвардией, уничтожение чиновничьего корпуса и парламентских институтов, замененных «рабочими или признанными представителями рабочего класса», которые «были ответственны и в любое время сменяемы», исполняли свою службу «за заработную плату рабочего» и были «не парламентарной, а работающей корпорацией, в одно и то же время и законодательствующей, и исполняющей законы». Коммуна сорвала с системы правосудия покров «притворной независимости» и взялась «сломать орудие духовного угнетения» путем отделения Церкви от государства. Но этому правительству не удалось перейти к следующему этапу – социализму, потому что оно не смогло правильно распорядиться диктатурой пролетариата.

Маркс впервые подробно излагает свою концепцию перехода от капитализма к бесклассовому обществу. По его мнению, этот переход должен осуществиться в четыре этапа: «революционная и насильственная» фаза, чтобы разом лишить буржуазию власти (как во время захвата власти парижанами); «диктатура пролетариата» (то есть Коммуна) с целью предотвратить деятельность контрреволюционеров (то есть версальцев) путем радикальных реформ наподобие тех, что он перечислил; «социализм», чтобы наладить производство по принципу «каждому по труду»; и, наконец, «коммунизм» – уравнительное распределение продукции – «каждому по потребностям» и свободная организация органов управления.

«Коммуна, – заключает Маркс, – потерпела поражение при переходе от второго к третьему этапу, однако стала самой законченной формой пролетарской революции; вслед за ней в Европе возникнут новые очаги восстания». В завершение Карл проводит небольшой аппаратный маневр: чтобы обеспечить успех этим будущим революциям, чтобы перейти от диктатуры пролетариата к социализму, нужно иметь возможность опереться на крепкую международную солидарность, а для этого – усилить Генеральный совет Интернационала, выведя из него анархистов.

Этот документ был одобрен большинством организации, в том числе бланкистами и прудонистами, что ускорило выход из нее английских тред-юнионов, в том числе Оджера, основателя Интернационала, который не мог покрывать то, что он считал апологией насилия, будь оно даже допустимой самообороной.

Три тысячи первых экземпляров английского издания этого воззвания разошлись в две недели, точно так же как и немецкое, и французское издания. Это будет величайшим прижизненным успехом Маркса! Но этот успех пахнул крамолой, ибо Интернационал стал восприниматься правительствами европейских стран как проповедник свержения существующих органов власти, а потому – враг, которого следует уничтожить любой ценой, как и тех, кто его поддерживает. Во Франции эта организация была запрещена, ее членов казнили, подвергали высылке или ссылке. В Германии Бисмарк бросил в тюрьму Либкнехта и Бебеля, а с ними и множество других. В России проводились безжалостные репрессии. В Вене, Будапеште, Италии, Бельгии за секциями Интернационала установили строгий надзор и поле их деятельности резко сократилось.