355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Жак Аттали » Карл Маркс: Мировой дух » Текст книги (страница 26)
Карл Маркс: Мировой дух
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 05:39

Текст книги "Карл Маркс: Мировой дух"


Автор книги: Жак Аттали



сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

Глава седьмая
МИРОВОЙ ДУХ

В научно-фантастическом романе «Лимб», написанном в 1952 году, Бернард Вольф[63]63
  Вольф Бернард (род. в 1915 г.) – американский писатель-социалист. В 1937 году в течение нескольких месяцев был английским секретарем Троцкого.


[Закрыть]
, бывший английским секретарем Троцкого, рассказывает историю нейрохирурга доктора Мартина. Заведуя полевым госпиталем во время третьей мировой войны, происходящей в 1970 году между его страной Хинтерландом и остальным миром, врач вынужден до тошноты ампутировать раненым руки и ноги. В своем личном дневнике он пишет, что ему не пришлось бы этого делать, если бы мужчины от рождения были лишены рук и ног и, таким образом, неспособны к насилию. Потом он, не вынеся ужаса водородно-атомных бомбардировок, дезертирует из армейского госпиталя и укрывается на забытом островке, где живут мандуньи – племя, с незапамятных времен практикующее ритуальную лоботомию «мандунгу». Война принимает такой суровый оборот, что между островком и остальным миром прерывается всякая связь. Через восемнадцать лет на остров высаживаются войска Хинтерланда, одержавшего победу; они состоят из странных людей, конечности которых заменены съемными биоточными протезами. Мартин узнает, что его страна отныне находится под властью пацифистов, проповедующих добровольное членовредительство для подавления инстинктивной воинственности. Тайно вернувшись домой, он видит, что во всех общественных местах красуется его портрет в молодые годы: один из его бывших сотрудников захватил власть в Хинтерланде, представившись пророком, несущим слово истины исчезнувшего мессии – доктора Мартина; его записи в блокноте, оставленные в госпитале, стали священной книгой тоталитарной идеологии, в которой проповедуются любовь и братство, а доблесть мужчин измеряется количеством конечностей, которые они себе ампутировали. Мартин начинает бороться против собственных идей в этом Хинтерланде, ставшем тоталитарным государством, мечтая об острове мандуньев, который представляется ему единственной надеждой на возрождение свободы.

«Лимб» – великий, но неизвестный роман. Это обвинительная речь против хитроумных властей, умеющих канонизировать мифы, религиозные откровения, научные теории или философские доктрины, превращая их в вероучение; это и критика мифа о новом человеке, все больше становящемся «яростным пацифистом», породить которого стремится всякое тоталитарное общество; наконец, это роман-бунт против подмены разума силой.

Вольф, возможно, говорит в нем о Марксе и о его карикатурном двойнике, заказчике убийства Троцкого – Сталине[64]64
  Будучи секретарем Троцкого, Вольф мог знать о книге «Преступления Сталина», написанной Троцким в 1937 году. В то время она была издана на основных европейских языках, но на русском языке не публиковалась. Троцкий в августе 1940 года был убит по приказу Сталина.


[Закрыть]
, находившемся тогда на вершине власти. Ибо Маркс, как и доктор Мартин, не желал этого ужаса, хотя ответственность за все это частично можно возложить и на него.

Вольф мог бы с таким же успехом говорить об Иисусе, Магомете, Дарвине или Ницше, учение которых было сведено к карикатуре их последователями – от инквизиторов до «красных кхмеров», от исламских фанатиков до нацистов – и превращено в орудие власти.

Сегодня, когда политические режимы, ссылающиеся на марксизм, почти полностью исчезли с лица земли, намечаются новые узурпации такого типа. Поэтому теперь как никогда важно понять, каким образом Карл Маркс – одиночка, преследуемый полицией всех европейских стран, ненавидимый даже в собственном лагере, опальный писатель, основные произведения которого в момент его смерти пребывали в состоянии неразобранных черновиков, – стал через полвека после своих похорон абсолютным и непререкаемым авторитетом для половины человечества, вынужденной почитать его труды и преклоняться перед его портретом, выставленным во всех общественных местах.

Изучая факт этого посмертного прославления, можно отметить, что для того чтобы книга, теория или учение какого-то автора легли в основу тоталитарной системы, нужны шесть условий, одинаковых что для доктора Мартина, что для Маркса: произведение, создающее целостную картину истории и проводящее ясное различие между ужасным настоящим и светлым будущим; достаточно сложностей и неясностей, допускающих разные трактовки; достаточно двусмысленная практическая деятельность, чтобы применить ее к политике; друг (или несколько друзей), достаточно законный хранитель наследия, чтобы свести произведение к простым основам; некий харизматический лидер, способный донести это послание, выйдя за рамки круга первых учеников и опираясь на преданную ему организацию; наконец, политическая обстановка, позволяющая прийти к власти.

Целостная картина мира представлена в «Манифесте» и в «Капитале»; неясности, создающие возможность разных трактовок, рассыпаны по всему наследию Маркса. Ему же свойственна практика – одновременно анархистская и диктаторская. Друзьями, похоронившими его под несколькими наслоениями упрощений, а потом и выдумок, были Энгельс и Каутский. Харизматическими лидерами – Ленин и Сталин, опиравшиеся на Коммунистическую партию Советского Союза и Коминтерн. Политическая обстановка, приведшая к приходу к власти марксизма, была создана Первой мировой войной в России и Германии – двух заблудших наследницах Гегеля и Маркса, националистического дирижизма и интернационалистического социализма.

После смерти Маркса осталось внушительное наследие, одновременно ясное и усеянное двусмысленностями.

Его видение мира сначала основывалось на обличении труда, его абстрактности, вызываемого им отчуждения от самого себя и от других. Именно труд делает Историю, порождая классовую борьбу, которая, в свою очередь, разрождается капитализмом; он по своей природе стремится получить всемирное распространение, преобразовывать все большую часть услуг в промышленную продукцию, выбиваться из сил в поисках прибыли, которую все труднее получить, требовать все более высокую прибавочную стоимость, чтобы компенсировать увеличивающуюся стоимость капиталовложений, необходимых из-за конкуренции. По Марксу, капитализм выполняет цивилизаторскую миссию. Буржуазия, в его представлении, играет даже революционную роль, производя переворот в человеческом потенциале, разрушая изолированность народов; «она создала огромные города, в высокой степени увеличила численность городского населения по сравнению с сельским и вырвала таким образом значительную часть населения из идиотизма деревенской жизни»[65]65
  «Манифест Коммунистической партии».


[Закрыть]
.

Капитализм – обязательное предварительное условие коммунизма, ибо без него повсюду наступит нищета, а вместе с нуждой возобновится борьба за самое необходимое, и человечество опять будет барахтаться в той же грязи. Пролетариат сможет одержать настоящую победу над буржуазией только тогда, когда по ходу истории возникнут материальные предпосылки, порождающие необходимость положить конец буржуазным способам производства и, следовательно, политическому господству буржуазии. Следовательно, нужно ускорить повсеместное распространение капитализма, способствовать глобализации и свободной торговле: «В наше время протекционистская система чаще всего консервативна, а система свободной торговли – разрушительна. Она упраздняет национальные различия и доводит до предела антагонизм между буржуазией и пролетариатом. Одним словом, система коммерческой свободы приближает социальную революцию. Только в этом революционном смысле я выступаю, господа, за свободную торговлю»[66]66
  «Речь о свободе торговли».


[Закрыть]
.

Капитализм роет себе могилу, отчуждая и эксплуатируя трудящихся. Он отчуждает их, делая непричастными к производимым им вещам и держа их во власти чар, которые накладывают деньги; он создает, таким образом, «разочарованный» мир, где каждый отчужден самим существованием товаров, которые он потребляет и производит. Капитализм эксплуатирует производителей, преобразуя их рабочую силу в товар, цена которого (заработная плата, соответствующая расходам на содержание и воспроизводство рабочей силы) ниже стоимости, которую она может создать, – причем создать ее может только рабочая сила, ибо машины не наделяют изготавливаемый на них предмет большей стоимостью, чем та, что в нем заложена. Разница между стоимостью, созданной трудом, и издержками на ее производство (прибавочная стоимость) принадлежит капиталу, который старается ее увеличить, уменьшая вознаграждение рабочих, составляя резерв промышленной армии из безработных в развитых странах и колониального рынка, повышая производительность труда: «По мере накопления капитала положение рабочего должно ухудшаться, какова бы ни была, высока или низка, его оплата»[67]67
  «Процесс накопления капитала» («Капитал», т. 1).


[Закрыть]
. Это пауперизация рабочего класса.

Под таким натиском средние классы исчезают. Сами предприятия становятся все малочисленнее из-за неукротимой конкуренции: «Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности». Все больше капиталистов превращаются в пролетариев. И хотя каждое предприятие изо всех сил старается сохранить по отдельности получаемую им прибыль, общий уровень прибыли снижается из-за роста капиталовложений, что неизбежно влечет за собой кризисы, а потом революцию, которая одна только способна преобразовать природу общества и установить такой строй, в котором исчезнут одновременно отчуждение и эксплуатация: коммунистический.

Парламентская демократия позволит зародиться и развиться политическому сознанию пролетариата, необходимому для свершения революции и переходу к коммунизму. Любая насильственная революция и террор на руку только буржуазии. «Восстание было бы безумием там, где мирная агитация привела бы к цели более быстрым и верным путем». Придя к власти демократическим путем, большинство должно сохранить ее благодаря «диктатуре пролетариата», то есть использованию демократических средств для уничтожения репрессивного аппарата, при этом остаются неприкосновенными личные свободы, разделение властей и свобода печати. В странах, где нет ни демократии, ни капитализма, в частности в России, никакая коммунистическая революция не достигнет успеха, если одновременно с ней не разразится мировая революция: «Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития»[68]68
  Предисловие ко второму русскому изданию «Манифеста Коммунистической партии».


[Закрыть]
.

Чтобы рабочий класс проникся таким сознанием, нужно, чтобы представляющие его партии объединились, вышли на выборы и выиграли их; они способны этого достичь, даже если в обществе господствует идеология хозяев экономики, ибо человеческая мысль и деятельность не являются пленницами экономических структур. Точно так же, как может существовать свободное искусство, вне связи с соотношением экономических сил, бывает и свободная политическая мысль. Угнетенные могут восстать, проникшись «классовым сознанием». Историю вершат личности, а не массы.

После исчезновения государства воцарится коммунизм. Каждый будет волен проводить время по своему усмотрению, материальные блага будут в избытке предоставляться бесплатно, средства производства – находиться в коллективной собственности. Коммунизм – это не застывшее общество, установленное раз и навсегда, а беспрестанное «движение» к личной свободе, которую надо постоянно завоевывать, выдумывать, чтобы каждый мог осуществить все свои устремления: например, «в коммунистическом обществе не существует живописцев, существуют лишь люди, которые „занимаются и живописью как одним из видов своей деятельности“»[69]69
  «Немецкая идеология». Две последующие цитаты – оттуда же.


[Закрыть]
. («Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние».) Свобода и равенство станут в нем совместимы благодаря действительному, а не философскому равенству личных прав и свобод.

Коммунизм может быть только общемировым; революция не продержится долго в одной отдельно взятой стране, ибо «пролетариат может существовать только во всемирно-историческом смысле, подобно тому как коммунизм – его деяние – вообще возможен лишь как „всемирно-историческое“ существование». Таким образом, Маркс превращает «социализм» во второе пришествие всепланетного масштаба, когда примирятся человек и его творения, а человек получит вечную жизнь благодаря своему классу, который, придя к власти, реализуется, отрицая себя.

Это опасная для будущего двусмысленность. В учении Маркса достаточно неоднозначных мест, допускающих множество толкований. Как любой человек до и после него, Маркс заблуждается по поводу дат и сроков. При каждом новом кризисе ему приходится вставлять дополнительную фазу, чтобы объяснить, почему возник переход от неожиданного подъема к неизбежному краху. Не уточняет он и того, как соотнести прибавочную стоимость с уровнем прибыли. Не говорит, каким образом и на какое время капитализм сможет отдалить свой окончательный кризис. Не объясняет, может ли, и каким образом, диктатура пролетариата оказаться обратимой, иными словами, что случится, если большинство народа (что еще следует понимать под словом «народ»?) захочет остановить ход революции. Ничего не говорит он и о природе коммунистического общества, о том, как будет установлена коллективная собственность на предприятия, о роли остаточного государства: он делает ответы на эти вопросы зависимыми от случайности. Наконец, последняя двусмысленность: он прославляет трудящегося, считая при этом, что труд по своей природе, независимо от формы собственности, является сам по себе нестерпимым отчуждением.

С другой стороны, его собственное поведение, в целом довольно анархическое, порой слишком далеко от того идеала, который он проповедует. Будучи прежде всего журналистом, он считает свободу мысли (а следовательно, парламентскую демократию там, где она процветает) самым священным правом. Всю свою жизнь он ставил превыше всего свободу, сопоставлял свои идеи с фактами, старался не допустить, чтобы его учение стало догмой, чтобы его превратили в идеологию. Он осознает свои ошибки; но он, утверждающий, что человек по природе добр, и желающий вручить человечеству ключи к свободному обществу, может вести себя презрительно, с оскорбительным, несносным высокомерием по отношению к другим. Он бранит (как в «Нищете философии»), отвергает (как в «Циркуляре против Криге»), предает анафеме (как в «Святом семействе»). Оскорбляет и своих товарищей, например Августа фон Виллиха; из-за идеологических разногласий отказывается от дружбы (с Отго Бауэром, Моисеем Гессом или Арнольдом Руге); даже проводит полицейское расследование о своих врагах (Бакунине или лорде Пальмерстоне). Позволяет своим детям умирать от нищеты, не прикладывая ни малейших усилий, чтобы заработать себе на жизнь.

Он намеренно вписал свою теорию в борьбу, задумав и выстроив свою жизнь как постоянное колебание между общественной деятельностью, которая его захватывает, и писательством, которое требует терпения. Он сделал науку (политэкономию) орудием бунта обездоленных, угнетенных, оскорбленных; это материалист, верующий в силу духа; философ, считающий, что в основе истории лежит экономика, а действие стоит выше теории; это пессимист, верящий в человека. Очень скоро другие представят его теорию в карикатурном виде, чтобы осуществить ее на практике, пытаясь следовать его поведению как образцу морали.

Другие – это Энгельс, который создаст концепцию передовой партии; Каутский, который сделает экономическую теорию Маркса карикатурной; Ленин, который привнесет в Россию марксизм как стратегию переделки отсталой страны на западный манер; Сталин, который «диктатуру пролетариата» превратил в «диктатуру против пролетариата».

Их деятельность разворачивается на четырех площадках: в Великобритании, оставившей от Маркса только социал-демократическую практику, без терминологии; во Франции, сохранившей от него только терминологию, без политической практики; в Германии и России, которые осуществят на деле две профанированные разновидности его теории: Германия сделает выбор в пользу национального тоталитаризма против коммунистического интернационализма; Россия осуществит национальный тоталитаризм под лозунгом интернационализма. И та и другая в большей степени были наследницами Бисмарка (то есть прусской диктатуры), чем Маркса.

Чтобы создать орудие захвата государственной власти (чего Маркс остерегался с самой юности), эпигонам придется тщательно переписать его биографию, а потом подвергнуть чистке его творчество, чтобы изъять оттуда все, что не поддастся карикатурному упрощению; наконец, им надо будет попытаться подтянуть стиль собственных писаний до его уровня, сделать их такими же острыми и публицистически хлесткими, чтобы присвоить себе право говорить от его имени.

Единственными, кто мог расшифровать черновики Маркса – «этот почерк, сокращения слов и целых фраз», как писал Лафарг, – были Фридрих Энгельс и две дочери Карла. Элеонора полгода разбирала пачки исписанных листков, множество писем, книг, коробок и свертков. По счастью, арендный договор на дом 41 по Мейтланд-роуд действовал еще год, так что у нее было время этим заниматься, хотя она тогда и переехала к Эдварду Эвелингу – журналисту-социалисту, с которым встречалась уже год, – несмотря на то, что он все еще не развелся. Ее сестра Лаура, жившая в Париже, помогала ей мало. Она в основном занималась детьми покойной Женнихен. Энгельс по-прежнему поддерживал деньгами обеих дочерей Карла, выполняя обещание, данное другу перед его смертью.

Четыре сестры Карла жили тогда слишком далеко, чтобы заботиться о будущем его произведений: одна находилась в Южной Африке, еще две, Луиза и София, в Нидерландах, четвертая, Эмилия, – в Трире. Хелен Демут перешла в экономки к Энгельсу. Ее сын Фредерик сблизился с Элеонорой, которая по-прежнему ничего не знала о их родстве.

Элеонора поместила в нескольких газетах в Лондоне и других городах Европы обращение к читателям, знавшим Маркса, с просьбой прислать ей для снятия копий и последующей публикации его письма или записки. Дочь Софии Лина Смит, жившая в Маастрихте, прочла это объявление в голландской прессе и разыскала в бумагах матери, умершей сразу после Карла, единственное сохранившееся письмо дяди: это было важное письмо Карла отцу, написанное в 1837 году, самое последнее (мы цитировали его в начале этой книги). К Софии это письмо перешло от матери после ее смерти. Понятно, какое значение ему придавали в семье. Ясно также, что, несмотря на неприятие сестрами Маркса его деятельности, они, как и мать, наверное, тайно гордились своим братом. Но Элеонора задумалась о том, понравилась ли бы отцу публикация частной переписки такого рода, и оставила письмо при себе.

Энгельс с согласия Элеоноры выудил из хаоса, царившего в доме Маркса, незаконченные рукописи второго, третьего и четвертого томов «Капитала», намереваясь издать их, что было обговорено с другом незадолго до его смерти. К остальным рукописям – ранним неизданным трудам – он не прикоснулся. Но ему все равно было трудно разобраться в этом ворохе. 30 августа он писал Бебелю, беспокоившемуся о том, как подвигается работа: «Если бы я знал, то не оставлял бы его в покое ни днем ни ночью, пока работа не была бы закончена и напечатана». Почему он пишет это председателю Социал-демократической партии Германии? Потому что сразу же после кончины Маркса руководители немецкой партии занялись его наследием, которое хотели присвоить и обнародовать. Гений научного социализма – немец, и сначала он должен воцариться в Германии.

За наследие Маркса сразу же началось соперничество в Германии, затем оно перекинулось в Россию. Ни в Англии, ни в Америке споров не будет, а во Франции они не примут большого размаха.

В октябре 1883 года Энгельс заболел, два месяца не вставал с постели и понял, что ему понадобится помощь, чтобы выполнить свою задачу. Именно в этот момент в Лондон приехал Карл Каутский, чтобы поздравить его с днем рождения. Молодой человек был тогда соратником Бебеля в Берлине. Каутский только что основал «Нойе цайт» («Новое время») – научный журнал немецкой партии. Он был врагом лассальянцев, почитателем Маркса и Энгельса, пылким читателем «Анти-Дюринга» и «Капитала». По собственному ли желанию он приехал? Может быть, он был прислан Бебелем? Во всяком случае, Энгельс посвятил его в расшифровку рукописей Маркса и представил Элеоноре, которая показала ему письмо 1837 года Карла отцу. Каутский хотел опубликовать его в «Нойе цайт». Элеонора возражала: письмо слишком личное. Энгельс предложил Каутскому работать вместе с ним над публикацией произведений Маркса. Каутский обещал подумать и вернулся в Берлин.

В следующем, 1884 году Элеонора вместе с Эдвардом Эвелингом и писателями Уильямом Моррисом и Сэмюэлом Батлером вышла из Демократической федерации Генри Гайндмана, которая стала называться Социал-демократической федерацией; они основали Социалистическую лигу. В это же время при участии Джорджа Бернарда Шоу образовалось еще одно английское социалистическое движение – Фабианское общество, названное по имени римского полководца Фабия Максима Кунктатора (Медлительного), известного выжидательной тактикой в борьбе с Ганнибалом и избегавшего лобовых атак. В Англии тогда было три левых течения, основывающихся на идеях Маркса: социал-демократическое, социалистическое и фабианское. Фабианское общество, проповедовавшее марксистские идеи безнасильственного завоевания власти пролетариатом, двадцать лет спустя породит нынешнюю лейбористскую партию.

В том же году русский эмигрант Георгий Плеханов, основавший за год до того в Женеве первую русскую марксистскую организацию «Освобождение труда», перевел и переправил в Россию «Наемный труд и капитал» – небольшую популярную работу, написанную Марксом в Брюсселе в 1847 году и предназначенную для рабочих.

Энгельс попросил Хелен перенести к нему домой большую часть рукописей, оставшихся в жилище Маркса. Элеонора оставила у себя только личные письма и все, что было написано по-английски.

В 1885 году Каутский, несколько месяцев собиравший воспоминания немецких современников о Марксе, принял предложение Энгельса и переехал в Лондон со своей женой Луизой, австрийской сестрой милосердия. На самом деле его направила туда немецкая партия; его единственной целью было вернуть рукописи Маркса на родину, чтобы сделать их идеологическим базисом немецкой социалистической партии. Энгельс нашел Луизу привлекательной («У нее прелестная фигурка», – говорил он) и сделал своей экономкой. Очень скоро супруги прибрали к своим рукам «старого генерала» (Энгельса), рукописи Маркса и вообще «марксизм». Каутский опубликовал в «Нойе цайт» первые рассказы о Марксе с целью создания легенды: «Воспоминания рабочего о Карле Марксе» некоего Фридриха Лесснера, который встречался с ним в Берлине; статью Зорге о Марксе; а главное – мемуары Поля Лафарга, которые Каутский лично заказал мужу Лауры. Всё это послужило основой первой биографии автора «Капитала».

Приехав в Лондон, Каутский летом 1885 года набросал на бумаге с ужасающим предвидением несколько замечаний о немецкой социалистической партии для популяризующей марксизм книги, над которой он работал: «Почти все интеллигенты в партии <…> рассуждая о национальной идее, о возрождении старинного прошлого Германии и о колониях, заботятся на самом деле лишь об авансах правительству, о замене классовой борьбы властью „справедливости“ и выражают свое неприятие материалистической концепции Истории – марксистской догмы, как они ее называют». Этот уклон тридцать лет спустя приведет к созданию национал-социалистической партии.

Энгельс и Каутский немедленно взялись за работу и к концу года издали второй том «Капитала» у Отто Мейснера. Предисловие Энгельса уже было лживым: «Именно Маркс впервые открыл великий закон движения всемирной истории, закон, по которому всякая историческая борьба – совершается ли она в политической, религиозной, философской или в какой-либо иной идеологической области – в действительности является только более или менее ясным выражением борьбы общественных классов»[70]70
  Энгельс Ф. Предисловие к третьему немецкому изданию работы К. Маркса «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» 1885 года.


[Закрыть]
, тогда как Маркс всегда уточнял, что идеи, как и искусство, стоят вне классовой борьбы. И вторая ложь: «Этот закон имеет для истории такое же значение, как закон превращения энергии для естествознания». Таким образом, «марксизм» превратился под его пером в непреложную истину, тогда как Маркс, как мы видели, считал, что социальная теория – открытая наука, «движение» на службе политики, которое должно уступить ей дорогу.

В том же году Энгельс выступил в поддержку Лиги женских профсоюзов, которая начала отстаивать интересы женщин в мире труда.

Не он один искажал правду о Марксе. Элеонора не уступала ему в этом. В том же году она издала два памфлета своего отца против Пальмерстона («Разоблачения дипломатической истории восемнадцатого столетия» и «Историю жизни лорда Пальмерстона»), изъяв наиболее антирусские пассажи в угоду русским друзьям своего отца. В Париже более беспристрастная Лаура перевела на французский «Манифест Коммунистической партии», на сей раз непосредственно с немецкого. В том же году Лаура поддержала своего мужа и Жюля Геда, в третий раз представших перед судом – теперь уже за разговоры об «освободительном ружье». Гед заявил в свою защиту: «Я не отказываюсь ни от одного из своих слов. Но это ружье не было направлено против человека, шкура которого не важна нам ни много ни мало <…>. Это было ружье ваших великих дней, господа буржуазия, ружье 14 июля и 10 августа, ружье 1830 и 1848 годов, ружье 4 сентября 1870 года. Оно привело к власти третье сословие. И приведет к ней – по такому же праву – рабочий класс». В отличие от того, что произошло два года назад, на этот раз Жюля Геда и Поля Лафарга оправдали присяжные из народа. Положение изменилось: социалисты могут говорить с большей свободой. Теперь стало возможно даже издавать Маркса в Париже, не опасаясь цензуры. Кстати, в том году некий Габриель Древиль сделал первое краткое изложение «Капитала» на французском языке в «Очерке о научном социализме».

Энгельс продолжал разбирать собственные рукописи и работы своего друга совместно с Каутскими, которые ждали подходящего момента, чтобы переправить их в Германию. В следующем году он издал «Тезисы о Фейербахе» и в предисловии впервые употребил выражение «диалектический материализм», в то время как Маркс говорил о «материалистической диалектике». Разница существенная: диалектика – метод, материализм – философия. А теперь сама философия стала диалектической, то есть готовой допустить любые внутренние противоречия. Первый русский марксист Плеханов попытается выстроить из этого теорию с достаточно неясной формулировкой, допускающей разные толкования: «диалектический материализм» – это теория истины, по которой существует «противоречие между характером человеческого мышления, представляющимся нам в силу необходимости абсолютным, и осуществлением его в отдельных людях, мыслящих ограниченно. Это противоречие может быть разрешено только в бесконечном поступательном движении…». Иначе говоря, мы можем допустить противоречие, если нашей целью является применение утопии на практике… Или, другими словами, произвол законен, если служит революции. Вот вам пример глубокого искажения Маркса – от перемены слов местами.

Все так же увлекаясь театром, который она считала средством распространения социалистических идей, Элеонора переводила Ибсена с норвежского и «Мадам Бовари» с французского. Работала над новым переводом на английский «Капитала» по третьему немецкому изданию с помощью Эдварда Эвелинга, с которым жила, и Сэмюела Мура (юриста, друга Маркса, отказавшегося принять эмигрантов-коммунаров). Энгельс читал ее переводы. Все так же подверженная депрессиям, Элеонора, не видя возможности заставить своего спутника развестись, попыталась покончить с собой.

Энгельс решил, что настал момент для всех угнетенных классов и народов слиться в социалистическом Интернационале – новой семье, новой сущности народов, объединяющем рабочих и национальные меньшинства в единой борьбе с буржуазией. Тревожась о том, что антисемитизм (это словечко появилось недавно) начинает причинять ущерб немецкому рабочему классу, он говорит, что класс буржуазии сделал его «оружием пропаганды, чтобы отвлечь рабочие массы от антикапиталистических настроений». Он опасается, что ненависть к евреям отвлечет эксплуатируемые классы от революционной борьбы и направит их против лидеров революционных партий. Энгельс добавляет: «Возбуждая среди рабочих враждебность к евреям, буржуазия надеется тем самым сама избежать возмездия». Он называет рабочие партии авангардом рабочего класса.

В 1887 году новое английское издание «Капитала», выпущенное Сваном Зонненшайном в издательстве «Лоури и К°», практически не нашло читателей. Как утверждают некоторые источники, в США было распродано пять тысяч экземпляров лишь потому, что издатель распространял книгу среди работников банковского сектора, представляя ее как пособие по зарабатыванию денег!

В том же году Каутский, все еще живший в Лондоне у Энгельса, издал свою первую популяризаторскую книгу «Экономическое учение Карла Маркса». 11 мая некто Александр Ульянов, старший брат будущего Ленина, был повешен по приказу царя. Русский анархист П. А. Кропоткин написал в Швейцарии в издаваемой им газете «Револьте» о том, что эксплуататоров не победить несколькими фунтами взрывчатки и верить в возможность этого – чистая иллюзия.

В 1888 году умерли почти одновременно кайзер Вильгельм I и его преемник Фридрих III, оставивший прусский трон своему сыну Вильгельму II. Правление Бисмарка закончилось. Социал-демократическая партия Бебеля получила полную свободу действий и обзавелась стабильными структурами после отмены законов, принуждавших ее действовать подпольно. Старые партийные активисты, прошедшие через суды и тюрьмы, заняли ответственные посты, стали партийными функционерами и обрели веру в неизбежность революции. Издавать Маркса в Германии было пока еще нельзя.

В том же году редакцию «Социал-демократа» изгнали из Швейцарии; руководивший ею Эдуард Бернштейн был послан Бебелем в Лондон на помощь Каутскому и быстро стал его соперником в отношении Энгельса, в то время как личный врач Энгельса, доктор Фрейбергер, стал соперником Каутского в отношении Луизы… Энгельс же был поглощен подготовкой своего реванша: поскольку социалистические партии теперь действовали на законных основаниях, он намеревался восстановить Интернационал и исполнять ту роль, которую Маркс играл без него в первом товариществе трудящихся…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю