Текст книги "Темиртау"
Автор книги: Зеин Шашкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
лал. Всегда он все увязывал и согласовывал, если говорил, то понять его можно было и так и сяк.
Вот и сейчас он начал какую-то путаную и длинную речь о технике, о технологическом процессе, о реконструкции цехов, и было неясно, для чего же он все это говорит. Дамеш посмотрела на президиум, Каир сидел спокойный и даже как будто веселый, речь Игламбека его совсем не задела. Серегин хмурился и постукивал карандашом по столу. Видно было, что речь Платона Сидоровича ему решительно не нравилась.
– Мы рассматривали предложение Сагатовой,– сказал Платон Сидорович.– Да, и рассматривали, и уточняли, уточняли,– он хотел еще что-то сказать, но только перевел дыхание.
– Вы кончили? – вежливо спросил его Серегин.
. – Одним словом,—начал вдруг снова говорить Платон Сидорович и оглянулся на председателя,– то мнение, которое высказал директор, является до известной степени и мнением нашего творческого коллектива. Да, да, коллектива... Вот что только хотел сказать...
– А не сказал ровным счетом ничего,—крикнул Ку– мысбек.– А я бы вот хотел, например, услышать ваше личное мнение.
Платон Сидорович только пожал плечами.
– А мое мнение,– сказал он,– не отличается от мнения коллектива, я полностью согласен с нашим коллективом. Да-да, коллективом... С нашим коллективом...
– С чем же вы согласны? – крикнул кто-то.– Дело предлагает Сагатова или нет?
– Я боюсь,– медленно сказал Платон Сидорович,– что большого толка из этого предложения не получится. Да, не получится.
– А зачем же вы тогда это предложение поддерживали? – спросил из зрительного зала инженер Касымов.
– Я? Поддерживал? – как будто очень удивился старик, но сразу же и заулыбался.– Ну да, поддержал! По-моему, ничего не должно быть отвергнуто без рассмотрения и проверки. Да-да, без проверки. Проверка необходима! Да!
– Разве в результате проверки отвергли предложение Сагатовой? – опять спросил Касымов.
– Да нет, нет,– испуганно залепетал Платон Сидорович,—его не отвергали, но как я вспоминаю... Впрочем,
я был тогда в отпуске и чем дело кончилось, не знаю, вот Муслим Сапарович лучше меня знает. ’
– Вот это называется объяснил,– раздался чей-то голос, и все засмеялись. После тяжелого задиристого, но явно несправедливого выступления Игламбека комическая фигура старика несколько разрядила атмосферу.
Потом начались другие выступления, и опять ораторы стали нападать на Каира. Директора в цехе, говорили они в один голос, знают мало, и есть такие рабочие, которые вообще его никогда не видели. Руководит он заводом из кабинета. Это плохо. Вот он критиковал старое руководство. Оно-де не сменило ни винтика.. Это правильно, но что изменилось теперь, когда директором стал товарищ Альжанов? Где результаты его работы? И разве последняя авария не результат халатности ответственных работников, первый из которых директор, а последний —сменный инженер? Одним словом, чем куму, шек считать трудиться... Известна ли вам, товарищ директор, эта старая пословица?
У Дамеш горело лицо, когда она слушала все эти слова. А Каир не переставал записывать что-то в блокнот и выглядел совсем спокойным.
«Что ж,– подумала Дамеш,– и эти выступления – работа Муслима? Почему же молчат остальные? Не мог же, в самом деле, Муслим настроить всех на свой лад. Но ведь Муслим работает здесь много лет; одних он принимал на работу, других снимал; одних награждал, других наказывал,– можно, конечно, за это время успеть сколотить свою артель.
Наконец взял слово и сам Муслим. Дамеш поняла: предшествующие ораторы нанесли Каиру очень болезненные удары, теперь Муслим должен добивать.
Муслим взошел на трибуну не спеша, достал очки, положил их перед собой, вынул из кармана блокнот, открыл его в нужном месте, заложил пальцем, долгим взглядом окинул зал, откашлялся и заговорил. Начал он откуда-то очень издалека: он сказал о том, что за годы советской власти Россия из страны отсталой превратилась в мировую державу с передовой техникой и невиданной производительностью труда. Вот мы живем, например, в Казахстане. Что же представлял Казахстан раньше и что представляет он теперь? Вот несколько цифр... Муслим привел эти цифры и воскликнул:
– Вот факты, вот действительность! Наш Карагандинский район является промышленным сердцем республики.
Тут поднялся Серегин и сказал, что время оратора уже истекло – он проговорил пятнадцать минут. Муслим в замешательстве взглянул на зал.
– Так я только что начал...– сказал он неуверенно.
– В том-то и дело.– Серегин поморщился, но предложил дать Муслиму еще десять минут.
– Только прошу вас держаться поближе к теме,– сказал Серегин.
Муслим кивнул головой и снова заговорил:
– Итак, сейчас самое главное – это люди, овладевшие техникой. Таких людей у нас, к сожалению, мало. Даже так можно сказать – совсем их у нас нет. От этого завод терпит огромный убыток. Вот взять последнюю аварию. Чем ее можно объяснить? Да только тем, что сменный инженер товарищ Сагатова имеет очень слабое представление о своих обязанностях. Вот я слышал, говорят, что изложницы, на которых она работала, старые, изношенные, что их давно пора на свалку. Но так ли это, товарищи? На этих изложницах работали десятки инженеров, сотни рабочих,– выдавали на них свою дневную норму, и никто на них не жаловался. Пришла Сагатова, и сразу они оказались никуда не годными. Почему же так? Да потому, что сама Сагатова – инженер молодой, неопытный и производство знает очень слабо. После аварии мы переместили товарища Сагатову в технический кабинет по ее специальности. Так, оказывается, директор недоволен этим приказом! Как произошла авария, он не знает, его и вообще-то не было в это время на заводе, но тем не менее в первый же день он отменяет приказ главного инженера – приказ, согласованный с горкомом! Инженер Сагатова оказывается опять в том же цехе и на том же самом месте. Ну, знаете ли, это очень странный подход к делу. Зачем понадобилось директору отменять справедливый приказ главного инженера– вопрос особый, и касаться его пока не будем.
– Да нет, говорите,– сказал Каир.– Что вы опять запетляли?
– Я не петляю, товарищ директор,– сурово сказал Муслим,– И говорить об этом я, конечно, буду, но только в соответствующем месте. Дальше: вот директор го
ворил о технике, техника, мол, у нас стара, на других заводах есть и то и это, а у нас ровно ничего нет. Товарищи, так абстрактно говорить о технике нельзя, новая техника – это очень конкретная вещь.
Дамеш вынула из блокнота листок и быстро написала: «Каир, стоит ли мне выступать?» и послала ее по рядам в президиум. Каир прочитал записку, взглянул на Дамеш (он уже давно ее незаметно отыскал глазами), улыбнулся и отрицательно покачал головой – нет, ие надо...
– Я тоже отвечаю за завод,– услышала она снова голос Муслима.– И играть в передовую технику, пока я здесь являюсь главным инженером, никому не позволю. Мы сюда приехали работать, а не медали хватать. Прошу это запомнить.
Атмосфера в зале накалялась все больше и больше, некоторые выходили в коридор покурить и слушали оттуда стоя, другие сидели молча, боясь проронить хотя бы слово. А Муслим все говорил и говорил... Когда он сошел с трибуны, раздались довольно-таки жидкие аплодисменты.
Вдруг Дамеш увидела, что на трибуне стоит Иван Иванович.
– Речь главного инженера,– сказал старик,– мне совсем не понравилась. Я знаю товарища Мусина давно. Так вот, как говорил он пять лет тому назад, так и сейчас говорит. А жизнь изменилась, и люди выросли, многое они передумали и поняли за эти годы, а главный инженер каким был, таким и остался. Вот вы, товарищ Мусин, сейчас поносили двух молодых специалистов – нашего директора и сменного инженера Сагатову. Что ж, ошибки могут быть всякие и со всяким. Сагатова могла что-нибудь напутать, на ошибках и учимся. Но как можно забывать, что эти два молодых инженера выросли у нас на глазах, они с нами работают, и мы видим, как хорошо, честно работают, отдают работе все лучшее, что у них есть, и хаять их за это мы вам не позволим. Грязью швырять да шельмовать публично... Нет, не те времена сейчас, товарищ Муслим! Не тем, ты прости меня, старика, занимаешься! Прямо тебе в глаза говорю, совсем не тем.
После Ивана Ивановича попросил слово и Кумысбек. Он сразу же обрушился на Игламбека.
– Что это,– спросил он,– за порочная привычка: как о чем зайдет речь, так обязательно задевать личность оратора? Зачем это тебе нужно?
– Ты мне рот не зажимай. На то и свобода критики, понимаешь? – крикнул Игламбек.
– Свободой тоже надо пользоваться с умом,– ответил Кумысбек.—Ты не критикуешь, а ругаешься. Ораз– Герой Труда. Его бригада ни одного дня не была в простое, ты только этого не позабудь. А что твоя бригада первая получила звание – это дело особое, об этом еще придется говорить. Есть и у тебя ребята, которые работают хорошо, с огнем, вот Тухфатулин, например, и еще кое-кто есть, но сам-то ты как работаешь? Как к людям относишься? Очень нехорошо ты относишься к ним. Свысока, завистливо, глумливо.
– Докажи,– крикнул Игламбек с места,– клеветник!
– Будь спокоен, докажу,– улыбнулся Кумысбек.– Вот посмотри на президиум. Кто рядом с председателем сидит? Там сидит отец Ораза – уже семидесятилетний старик. Когда сын его не смог выйти на работу, он встал на его место. Понимаешь, сам встал. Никто его ни о чем не просил, никто о нем, может быть, и не вспомнил, а старик вынул из шкафа свою спецовку, надел ее и пошел на завод. Вот это коммунист, а ты, сколько бы ты ни орал с места...
Тут к Дамеш подошла Лида, наклонилась и шепнула, что ее спешно вызывают к телефону из совнархоза.
«Что там еще такое»? – с тревогой подумала Дамеш и пошла за Лидой в кабинет директора Дворца культуры. Тонкий женский голосок сообщил ей, что она переводится на Магнитку, пусть она придет туда завтра утром и договорится.
– Да никуда я не пойду,– возмутилась Дамеш и в сердцах чуть не швырнула трубку.– Что это еще такое? На каком основании?
– Об основании спросите вашего директора,– ответила трубка сухо.
– Что мне его спрашивать, если он отдал приказ о моем восстановлении на работе,– сказала Дамеш,
По ту сторону провода на секунду замолчали, а потом тот же голос спросил, есть ли у нее на руках этот приказ. Если есть, то пусть придет завтра же с ним в совнархоз.
– А сейчас передайте трубку секретарю,– сказал тот же голос.
Лида взяла трубку, послушала и, отходя от телефона, недовольно сказала: .
– Вечно этот Муслим путает. Два раза я сегодня напоминала ему, что его вызывает совнархоз. «Да, да! Помню, знаю, пойду», и не пошел, конечно...А ругают-то меня! А у тебя что? Видно, успел уже и туда на тебя нажаловаться.
– Успел, конечно,– сердито сказала Дамеш,– Удивляюсь я ему, у него сто ног, наверно, как это он всюду поспевает?
Лида пошарила в кармане, нашла конфетку и молча протянула ее Дамеш. Та хмуро взяла ее и стала сосать.
Когда она возвратилась в зал, уже говорил Серегин. Речь шла об Оразе.
– Существует у нас еще такая скверная традиция,– говорил Серегин,– обязательно винить человека не просто в ошибке, не просто в недоглядке или недооценке, а еще и в политической ошибке, неправильной линии в целом. Случай с Оразом в этом отношении чрезвычайно показателен, характерно, как к этому герою труда отнеслись руководящие работники не только нашего завода, но и выше.
– Имена называйте,– сказал с места Базаров.– Будьте конкретнее, если обвиняете.
– Хорошо, буду конкретным,– Серегин кивнул головой.– Я говорю про главного инженера товарища Мусина, во-первых, и про его поддержку в горкоме, во-вторых. Да, да, я говорю про вас, товарищ Базаров, Вы мне предложили обсудить на партсобрании поведение Ораза. Его отказ от звания вы сочли серьезнейшим политическим поступком. Так вот я заявляю вам – я поступки Ораза не обсуждал и обсуждать не собираюсь. Ораза можно обвинить в горячности, в непродуманно– сти, в отсутствии такта, наконец,– он ведь еще очень молод,– но политику сюда притягивать ни к чему.
– Вот во всем этом и должны были вы разобраться на партсобрании,– сказал Базаров,– а вы этого не сделали.
– Потому что не мне разбирать поступок Ораза,– ответил Серегин.– Это я его поставил в такое положение, что ему осталось только отказаться от незаслуженной им чести. Так он и сделал. Что же касается инженера Сагатовой и ее увольнения, то «Советская Караганда», я считаю, выступила правильно и своевременно. Проект Сагатовой мы зажали.
– Авария, авария! Ее-то куда денешь? – крикнул Муслим.
– А никуда ее не денешь, и за нее Сагатова должна была ответить. Но ведь, кроме увольнения, есть еще и другие меры воздействия,– сказал Серегин.—Наказание должно точно соответствовать проступку. Но увольнять молодого инженера... Нет, товарищи, не так мы богаты людьми, чтобы ими разбрасываться.
После него слово взял Базаров. Зал снова притих.
«Ну, сейчас он возьмется за Серегина»,– подумала Дамеш.
Но Базаров говорил недолго:
– Завод,– сказал он,– имеет ряд недостатков. Их надо выявлять и изживать. Делать это надо открыто и повсеместно. Главная роль в этом должна принадлежать парторганизации завода. А вот заводская парторганизация явно не на высоте. Руководит ею товарищ Серегин, он, конечно, и отвечает, в первую очередь, вместе с дирекцией за все неполадки. Но хотя Серегин других критикует яростно, есть, к сожалению, за что критиковать и его. Так, например, он постоянно вмешивается в дела дирекции.
– А вы, товарищ директор,– сказал далее Базаров,– вы ведь капитан нашей заводской команды, вам и мяч первому в руки, а вы этот мяч уступили главному инженеру. Это не дело!
Базарова не перебивали, но и не аплодировали.
– Федор Васильевич,– с места сказал Каир,– я бы этот мяч не уступил никому, да вот беда, мяч кидают Муслиму, а гол-то требуют с меня!
Собрание кончилось поздно ночью, никакое решение принято не было.
Глава четвертая
Наутро Дамеш вызвали в партбюро. Она поняла, что это связано с Иваном Ивановичем. Он рассказал ей, что был у Серегина и поднял там шум. Интересный старик этот Иван Иванович: никогда ему не сидится на месте, если он не дома, то на рыбалке, если не на рыбалке, то на заводе, бродит по цехам, подходит к станкам, к печам, к. рабочим, кого похвалит, кого изругает. Походит так часа два и в обеденный перерыв идет домой. Очень любит старик поспорить. Спорит до хрипоты и с директором, с начальниками цехов. Так спорит, что те уже бегут от него. «Он какой-то у вас бесноватый,– говорят они.– Никогда не. поймешь, чего он хочет». А ведь дело-то очень простое; всю жизнь старик провел на производстве и жить без завода не может. Вот пройдет по цехам, покурит, поговорит о том о сем, смотришь, и день прошел. А после последнего партсобрания старик особенно зачастил на завод. Похоже на то, что новый директор пришелся ему по вкусу.
Прежде чем войти в кабинет, Дамеш постучала. Раньше она входила сюда смело, открыто, задорно. Но после последнего разговора с Серегиным все стало иным. Когда она вошла, Николай Иванович и Каир, наклонившись над столом, рассматривали план завода. Каир что-то отмечал на полях плана карандашом.
Каир первый заметил Дамеш (она задержалась у порога) и сказал:
– Заходи! Мы тебя ждем!
Поднял голову и Серегин.
– Ты где же это пропадаешь? – спросил он.– Ждали, ждали тебя, уже собрались уходить. Садись, поговорим.– Серегин посмотрел на нее и засмеялся.– Ну, как после разноса? А у нас здесь вот какой был без тебя разговор: не похожа что-то, говорят, Дамеш Сахиевна на инженера – нежная, хрупкая, нервная. Ей бы другую специальность выбрать – артисткой, что ли, стать? Как ты думаешь, а?
– Знаю. Это Муслим говорит,– очень серьезно ответила Дамеш.
– Значит, он и тебе тоже сказал? – засмеялся Серегин.– Эх, старый черт!
– Он думает, инженер должен быть черный и загорелый, как шайтан из преисподни. И не говорить инженер должен, а рычать,– сказал Каир.– А Дамеш у нас вон какая.
– Да что это вы,– сказала Дамещ.– Вызвали меня для того, чтобы об этом сказать? Не подходишь, мол, для работы в цехе, ручки беленькие.
– Вот, вот,– Серегин закивал головой,– как раз в точку попала, мы тебя для этого и вызвали... Этот план ты видишь?
– Ну?
– Да не «ну», а смотри и думай. Хотя нет! Раньше о другом. Вчера пришли ко мне в партком два старых сталевара, один из них, конечно, Иван Иванович, это уж понятно, и вот какой разговор был у нас тут. Бригада Тухфатулина,– говорят они,– недостойна звания бригады коммунистического труда. Люди, получившие такое звание, должны быть не только хорошими производственниками, но и вообще хорошими людьми. А один из членов этой бригады – человек мелкий и дрянной, пакостник. Чего он только не наплел на партсобрании! Надо пересмотреть состав бригады и дурную травку вырвать из поля вон. Вот что они мне говорили... Как ты думаешь, правы они или нет?
– Конечно, правы,– ответила Дамеш.– Иглам– бек человек дурной, авторитет бригады от таких людей только падает.
Она поглядела на Каира, тот поймал ее взгляд и улыбнулся.
– Я его и не заметил,– сказал он.– На собрании смотрел только на одного Мусеке, на то, как он своих дурачков дергает за веревочку. Знаешь, очень поучительное зрелище.
– А ты когда с ним в последний раз говорил? – спросила Дамеш.
– Да я каждый день с ним по часу разговариваю,– ответил Каир.—О собрании он молчит как рыба, будто не он выступал против меня. Ну, и я тоже молчу.
– Значит, что-то обдумывает,– сказал Серегин.– Я этого черта, Мусеке, вот как знаю! Силен мужик. Будь готов к любой пакости, к самой неожиданной.
– Знаю,– ответил Каир.– Я его вчера в горкоме встретил. Я – к секретарю, а он – от него. Смутился и мимо меня бегом.
– Да, Базаров! – с сомнением покачал головой Иван Иванович.– Тоже хорошая штука этот Базаров.
– А знаешь,– Каир повернулся к Серегину,– он тоже что-то начинает задумываться. Вот вчера мы говорили с ним, говорили о разном, и под конец он меня как будто между прочим спросил: «Ну, а как, по-вашему, Муслим инженер знающий?»
– А может, он просто испытывал тебя?
– Да нет! Я по голосу слышу, что нет. А вот тебя, Николай Иванович, он не любит.
– Но это уж само собой,– усмехнулся парторг.– А ты, Каир, будь осторожен... Знаешь, что твой доклад скоро будет стоять на бюро горкома? Подготовиться заранее надо, чтоб и ты выступил во всеоружии... Теперь, Дамеш, вот зачем мы тебя позвали – будем осуществлять твой проект. Согласна?
Дамеш от неожиданности растерялась, а Серегин засмеялся.
– Да, действительно, нашел, что спрашивать.
– Ну, кто ж ее знает,– сказал Каир.– А вдруг Дамеш нам ответит: пока вы согласовывали да утрясали, проект успел уже устареть. Теперь ждите от меня новый. Так тоже может быть – она ведь у нас гордая.
– Шуточки можно оставить при себе,– вспылила Дамеш.– Я вижу, вы и сейчас говорите со мной через силу, товарищ директор. Обстоятельства вас заставляют, а то бы завели прежнюю песенку – не проверено, недодумано, нереально.
– Дамеш, Дамеш!—сказал Каир.– Милая моя, да я все на свете для тебя сделаю.
– Ты не для меня, ты для людей делай,– возмутилась Дамеш.– А мне не нужны твои благодеяния...
– Ну, товарищи,– Серегин даже испугался,– нельзя ли поспокойнее. Так вот, Дамеш, посмотри на план.., Видимо, это твоя паровоздушная смесь, как ты ее зовешь, будет поступать по этой же системе. Теперь вот вопрос – к какому источнику мы переключили твою установку?
– Как к какому? Ведь это все есть в моей докладной записке! Где она? – Дамеш повернулась к Каиру. Тот смущенно улыбнулся.
– Да я и сам ее ищу,– ответил он.– Я сделал из нее кое-какие выписки, а их нет! Видимо, засунул куда-то. А второй экземпляр твоей докладной в техотделе, В общем, вся проводка займет около двух-трех недель. Зашла Лида и сказала, что Каира вызывают к телефону из совнархоза.
– Иду! – Каир подошел к Дамеш и Серегину, положил им на плечи руки.– Итак, с завтрашнего дня начинаем работать над новой установкой системы Сагатовой. Для этого мы выделили целую бригаду рабочих. Ты, Дамеш, потом зайди ко мне.
Серегин и Дамеш остались вдвоем.
– Николай Иванович, я хотела с вами поговорить,—• оглянувшись на дверь, начала Дамеш.
– Что, запереть дверь на ключ? – улыбаясь, спросил Серегин.
– Тогда вы мне сказали несколько резких, но справедливых слов,—продолжала Дамеш,—а я по глупости...
– Не по глупости, а по молодости,– поправил ее Серегин.– И если ты действительно решила, что тогда была не права... -
– Ну, конечно! – воскликнула Дамеш.– Конечно, не права.
– ...то Это очень хорошо. Вот и все, что я могу тебе сказать. Признавать и понимать свои ошибки – это отличное человеческое качество. Это сила, и человек, лишенный ее, не может быть хорошим работником. И еще одно тебе скажу: умей ценить суровое слово друга! Оно сурово, но справедливо. Оно жестоко, но оно сказано про тебя и для тебя! Помни это, пожалуйста. Я нарочно не затевал этого разговора, ждал, когда ты сама придешь ко мне. Вот ты и пришла. Молодец!
Дамеш шла домой. На душе у нее было легко и светло. Как нарочно, и день сегодня выдался ясный, солнечный. Она проходила по скверу, и ей приятно было думать, что такого сквера нет даже в Алма-Ате. Клумбы здесь огромные, красочные, бьют фонтаны, на газоны высажены пальмы и цветы из оранжерей.
Дамеш пришла домой, скинула пальто, надела фартук и начала готовить обед. За несколько месяцев она научилась отлично готовить, она кормит Аскара очень
вкусными обедами, а сама ест совсем немного, суп, например, совсем изгнала из своего рациона: боится потолстеть.
Когда Дамеш уже накрывала на стол, вдруг в комнату вошел Ораз. Вид у него совсем здоровый, нельзя было и подумать, что он попал в аварию и перенес операцию. Только показался он Дамеш очень серьезным. Вошел, подал руку и даже не улыбнулся.
– Вот это сюрприз! – воскликнула Дамеш.– Давно ты выписался? Только что? И сразу же зашел. Ну, молодец. Да ты, наверное, голоден? Садись-ка к столу, кормить буду.
Ораз сказал, что только что обедал дома.
– Ну, все равно, садись, я вином угощу,– сказала Дамеш.– Надо же как-то отметить твое выздоровление. Вот видишь, что у меня есть.
Дамеш вынула из буфета бутылку советского рома и поставила перед Оразом серебряную рюмку.
– Это ты для того ставишь наперсток, чтобы я скорее с ног свалился,– засмеялся Ораз.– Голубушка, да кто же пьет такими рюмками ром?
– Ты попробуй, а потом говори! – сказала Дамеш.
Ораз опрокинул рюмку и с видом знатока одобрительно покачал головой.
– Да, ты права, ром прекрасный! Что ж ты угощаешь, а сама не пьешь? Не годится, не годится так... Налей-ка себе.
Дамеш достала нарзан и налила себе доверху бокал.
– Вот мое вино, другого я не пыо. Ну, давай-ка чокнемся! Повторим,– сказала Дамеш. Они выпили еще раз.– Ну, теперь рассказывай. Прежде всего, когда ты выйдешь на работу?
– Завтра,– ответил Ораз и отставил рюмку.– Пора кончать бить баклуши! Отец, работая за меня, весь вымотался, страшно смотреть на него. Вот отправляю его в Сочи, завком дает путевку. До Караганды я его провожу, а там полетит на самолете... Пришел я к тебе вот зачем: ты должна вернуться домой! Причины, по которым ты ушла, отпали.
Она отрицательно покачала головой.
– Милый, но почему же именно должна? И зря ты ищешь причины там, где их нет. Все очень просто и понятно; когда птицы оперяются, они покидают гнездо; вот
мы также – у каждого из нас началась своя жизнь, и нам стало тесно в старом гнезде.
– Одним словом, ты нас разлюбила,– сказал Ораз,– так бы и сказала.
– Не говори так,– возмутилась Дамеш.– Кто же у меня есть, кроме вас двоих. Я тебя люблю как самого, может быть, близкого мне человека. Ты не представляешь себе, сколько я пережила, пока ты лежал в больнице... Но...
– Что но? – спросил Ораз.
– Но раньше я тебя любила совсем иначе. Когда ты женился, мне было так нехорошо, что я и места себе не находила.
. – А ты? – воскликнул Ораз.– Ты же поменяла меня на Каира.
Она улыбнулась. .
– Только давай не ссориться. Зачем это нам сейчас? На Каира я тебя не меняла. Была, правда, минута, когда он мне очень нравился, но это налетело и прошло, а у тебя не хватило терпения ждать меня, вот ты и женился. Нет, нет, ты был не прав, ты во всем был не прав, и себя я не оправдываю тоже, но терпения у тебя оказалось мало. А что прошло, то прошло. Да и ты теперь стал другим, более умным, сильным, жизнестойким, но люблю я все-таки другого Ораза. Того, которого знала с детства, а его уже не вернешь. А этот красивый, сильный человек, который сидит передо мной сейчас, это мой брат, друг. Все это я ясно поняла, пока ты лежал в больнице. И еще одно должна тебе сказать: я сейчас уже не та, чем была месяц тому назад... Есть человек... Ну, одним словом, я встретила человека, который...
Ораз решительно поднялся с места.
– Все понятно. Значит, не переедешь.
– Нет, дорогой, не перееду! Не могу я и не хочу, и не надо нам этого! Ты с Ажар-то помирился?
– Нет, пока ты не вернешься, миру у нас не будет. Прощай.
И он вышел, не подав ей руки.
Они встретились на другой день в цехе, Ораз сам первый подошел к Дамеш.
– – Ну,– сказал он,– сегодня хочу испытать на практике то, о чем мы говорили тогда в больнице. Помнишь тот разговор? Ну вот, сейчас увидишь все сама. Идем скорее к печи, вот к той, к средней. Сейчас мы будем из нее выпускать металл. Геннадий, сколько еще осталось до конца варки?
– Да уж пора,– ответил Геннадий.
Дамеш взглянула на часы.
Все движения Ораза сегодня были точны и экономны, он не суетился, не торопился, не произносил ни одного слова; все лишнее сейчас только сбивало бы с толку.
Пламя выло, глухо гудело в глубине печи и время от времени вырывалось оттуда. Ораз быстро открывал заслонку и вываливал в рванувшееся к нему пламя весь груз шихты. Теперь пламя задавлено шихтой. Шел густой черный дым. Он клубами бил в потолок. Печь была загружена.
Дамеш посмотрела на часы. Вся операция заняла две с половиной минуты, на полминуты больше, чем она думала; она считала, что выгрузка займет ровно две минуты, затем пять минут на разогрев печи. Только после этого можно засыпать вторую мульду. Все дело в том, чтобы ее правильно разбросать, а не валить кучей.
Дамеш наблюдала за работой бригады из стеклянной будки с измерительной аппаратурой. Она видела: вот Ораз скрылся в густых клубах дыма, а когда дым рассеивался, его было трудно узнать: он был черен как негр, блестели только глаза и зубы. Ораз подошел к будке, взял бутылку нарзана, зубами открыл пробку и начал пить прямо через горлышко. Бригада его тоже вся была на ногах: Кумысбек дежурил у окошечка, у печи – Гена, Куан, Кеша – все на своих местах; не слышно ни смеха, ни разговора. Бригада работала четко, но все– таки и в этот день сократить время выдачи стали ей не удалось. Это еще впереди.
