Текст книги "Темиртау"

Глава вторая

Грустно улыбаясь, Ораз стоял, опираясь на костыли, и смотрел в больничное окно. Он был один, и ему было скучно. Чахлый больничный садик неясно просвечивал сквозь марлевую занавеску; молодые деревья, узкие дорожки, плоские клумбы, стриженый газон —

вот и все, что он видел, И вдруг ему представился совершенно иной парк, другие цветники и сам он другой – здоровый, сильный, веселый, без костылей и повязок. Это алма-атинский парк. Аллеи полны народу.

А время – ранняя осень. Дорожки парка засыпаны листвой, они очень красивы – багряные, желтые, красные листья, и, топча их, Ораз то и дело наклонялся и поднимал то один, то другой лист. У него большая радость. Был слет молодежи. В числе других президиум слета поздравил с высоким званием Героя и его. Были шумные аплодисменты, были музыка и крики – его качали на руках, ему подносили цветы, его целовали друзья, и сам он чувствовал, себя молодым, веселым, радостным. И все было ему тогда по плечу.

Ораз печально покачал головой и сильнее оперся на костыль. Да, все это было, было и прошло. Нет парка – есть больничный садик. Тогда, в парке, он был действительно героем, и все понимали это.

Он посмотрел на небо. Уже вечерело, и нижний край облаков загорался ярким пламенем, будто с неба кто– то спустил огненно-красный ковер, и ковер этот висел, не достигая земли. Кое-где через багрянец прорывалось солнце, и Ораз видел прямые ясные лучи, полные золотых кипящих пылинок. Жаль, что он не художник, а то сейчас нарисовал бы картину и называлась бы она: «Солнечный закат в больничной палате».

Ораз вздохнул и отошел от окна. Кем ему только не хотелось быть за последние годы: и инженером, и и охотником, и путешественником, теперь вот худож– ком. А оказался всего-навсего неудачным мастером. Скоро он выйдет из больницы и что будет делать дальше? Покажет ли себя по-новому, сумеет ли применить у себя в цехе тот новый способ варки стали, который он продумал за эти дни? Все сводится к тому, чтобы ужать непомерно растянувшиеся промежутки между отдельными операциями варки. В уме он, кажется, уже все проверил, но надо еще подумать и посоветоваться с Дамеш и Каиром. Вот только бы выйти поскорее отсюда... Врачи что-то тянут, говорят, что уж очень здорово он себя разукрасил! Обнаружили у него и вывих, и трещину голенной чашечки, и ущемление нерва в области поясницы. Вывихи выправили, голень загипсовали, а вот с поясницей ничего не поделаешь—надо

ждать. Спасибо, Аскар помог советом. После первого же посещения, когда Ораз пожаловался ему на боли, он сказал: надо будет попробовать вспрыснуть тебе новокаин в область поясницы.

Через час после его ухода пришла Айша со шприцем и сделала укол в спину.

Сразу стало немного легче. С тех пор все быстро пошло на поправку. Но с выпиской, говорят врачи, все-таки надо еще подождать.

Ораз вышел в больничный коридор и направился в комнату для свиданий. Сегодня день посещений, должны прийти Ажар с Булатом. И вот он увидел, что Ажар поджидает его, но Булата с ней нет.

– Что с Булатом? – тревожно спросил Ораз.– Заболел?

– Да нет, ничего такого,– робко ответила Ажар.

– Что же такое с ним? – накинулся на нее Ораз.– Как же ты не знаешь? Объелся? Простудился? Подхватил заразу какую-нибудь?

– Да нет,– ответила Ажар.– Напоролся на гвоздь, и я уложила его в постель.

– Ну как же это вышло? – Ораз был очень огорчен.– Где же ты была?

Не глядя на него, Ажар объяснила:

– Раньше с мальчишкой возился дед, а сейчас старик ушел на завод, а я целый день торчу на кухне. Булат предоставлен самому себе. Так и случилось...

«Да как же другие матери успевают и за ребенком смотреть, и обед приготовить, и белье выстирать, а некоторые еще и работают, а ты...» – так и рвалось с языка Ораза, но он сдержал себя: ведь это больница и жена пришла к нему на свиданье. Да что говорить, Ажар действительно, хорошая жена. Каждый день она ходит к нему сюда, исхудала, пожелтела, а ведь ни разу не опоздала даже на полчаса. И вообще, за что же ее ругать? Она хозяйственна, приветлива, гостеприимна, вот только ревнива не в меру, но уж такой у нее характер!

После разговора о Булате наступило молчание. На столе стоял горшок с цветами. Ораз поднес его к лицу и вдохнул запах цветов. .

– Так они пахнут только под осень,– сказал он.

Ажар с грустью посмотрела на него.

«к что мне и тебе до этих цветов? – как бы говорил ее взгляд.– Ты потому и занимаешься цветами, что тебе не о Чем говорить со мной, а этому уж ничто не поможет».

Осторожно, чуть не на цыпочках, в комнату вошли сразу несколько человек. Это были ребята его бригады, а с ними Дамеш. Увидев их, Ораз оживился, вскочил с места.

– Ребята! – сказал он радостно.

Дамеш подошла к Оразу и несколько раз крепко поцеловала его в губы. Ажар вспыхнула и отвернулась. Но на нее уже никто не обращал внимания. Кеша, Гена и Куан, правда, почтительно поздоровались с ней, а Дамеш только молча кивнула.

– Ну как твои неприятности? – обратился Ораз к Дамеш.– Кончились они, наконец, или нет?

– Кончились! – ответила Дамеш.

– И ты по-прежнему сейчас в своем цехе?

– Да,– Дамеш кивнула головой.

– Это все директор, директор,– вмешался Гена.– Это он сбил рога этому быку.

– Верно, что бык,– засмеялся Куан.– Он сегодня так рассвирепел, что землю носом рыл! Как же, ведь его не послушались.

– Да что ты? – спрашивал Ораз с любопытством. Ему и в голову не приходило, что Муслим может так разойтись на людях.– Как же это произошло, на кого он так набросился?

– На своего шофера,– ответил Куан,–Так орал, что даже пена у него на губах появилась. Опоздал, видишь ли, шофер машину подать, ну, Муслим и разошелся.

– Да, Каира ему не проглотить,– добавила Дамеш.– Сразу видно, что это не я! Меня-то он быстро слопал. .

– Да? – с удивлением спросил Ораз и подумал: «Вот женщина! То издевалась над Каиром, а теперь восхищается».

– Как же они поссорились? – спросил он, напряженно улыбаясь.– Ведь они вроде как родные братья были, всегда один за другого стояли горой.

– Все течет, все меняется,– ответила Дамеш.– А поссорились-то они здорово.

– Но из-за чего же?

– Аллах его ведает, наверно, из-за меня,– лукаво улыбаясь, сказала Дамеш.

– А про старика-то, про старика своего ты слышал?– вдруг вмешался в разговор Геннадий.– Знаешь, как он у нас в цехе работает? Ого.,. Он и тебе пару очков даст! Сталь выпустил на полчаса раньше времени.

– Как же это? – спросил Ораз.

– А так! Есть у него новый способ закладки шихты, такой, о каком мы и не слышали,– сообщил Гена.

– Да, совершенно новый,– подтвердила Дамеш,– вообще, как мы иногда недооцениваем стариков, раз старый, значит, отсталый – вот как мы рассуждаем.

– Ну зачем же так? – сказал Ораз.– У стариков много опыта, этого у них не отнимешь, но ведь они, в большинстве случаев, где встали, там и стоят, а мы плохо ли, хорошо ли, но все время движемся... Я вот пока лежал здесь, одну вещь надумал, хотел бы с вами посоветоваться.

Он вопросительно поглядел на ребят и почему-то запнулся.

– Ну-ну! – подстегнул его Гена.– Говори!

– Вот что я думаю,– сказал Ораз.– Медленно мы загружаем мартен, очень медленно. За это время печь успевает уже остыть, поэтому варка так растягивается. А если изменить порядок варки...

Ораз говорил долго, и, наконец, кончил, и поглядел на ребят. Те сидели молча—Геннадий смотрел куда-то вдаль, Қеша листал журнал, Куан уставился в пол. Только одна Дамеш слушала его внимательно.

– Ну, что же ты обо всем этом думаешь? – спросил Ораз Куана и дотронулся до его плеча.

– Конечно,—начал Куан нерешительно.—Надо ускорить. Но как? Но дальше я что-то не понял,– он замолчал.

– А я поняла,– вдруг сказала Дамеш.– По мнению Ораза, надо вот что: не давать печи простыть ни целиком, ни частично. Кроме того, надо принять меры к поднятию температуры печи. Так?

– Так.

– Все это надо будет как следует подсчитать,– сказала Дамеш.– Я сделаю наметку и в следующий раз принесу тебе.

Когда Дамеш и ребята ушли, осталась одна Ажар. Она сидела на прежнем месте с опущенной головой. Ораз подошел и положил ей руку на плечо. На сердце у него потеплело, и он даже почувствовал раскаяние. Но сказать об этом так, чтоб она поняла, он не смог.

– Ну что ж, милая, иди! – сказал он ласково.– Иди. А то Булат опять один, опять что-нибудь случится.

– Что тебе принести в следующий раз? – робко спросила Ажар поднимаясь.

– Ничего не надо. Только Булата захвати с собой, хочу вас видеть обоих. -

На другой день, уже после вечернего обхода, пришел к Оразу отец. Старик за это время сильно изменился, постарел. Оразу даже стало не по себе, когда он его увидел. Борода и усы отца совсем побелели, а ведь еще в прошлом году люди смотрели на него и удивлялись: «Неужели ему уже семьдесят? – говорили они.– Вот никогда бы не дали...» А сейчас ему легко можно дать и больше.

Поговорили о доме, о цехе, о том о сем. Потом старик вдруг замолчал, достал из кармана пузатую шахшу – пузырек из белого металла, где хранят нюхательный табак, насыбай. Отсыпал несколько черно-зеленых зернышек на ладонь, засунул их за губу и стал молча ждать, чтобы сын заговорил. А сын взял из рук старика шахшу, подбросил ее на ладони и спросил:

– Между прочим, настоящее серебро или...

– Ну, а как же! – с достоинством ответил старик.– Самое что ни на есть настоящее, а смотри, пробка с какой кистью. .

Ораз вынул пробку, осмотрел ее со всех сторон и возвратил шахшу отцу. Действительно, умели же раньше в казахских аулах делать крепкие вещи, даже нитяная кисть и та сохранилась.

– Да,– сказал Ораз задумчиво.– Сколько же лег этой шахше? Она, наверно, мне ровесница?

– Ровесница! – фыркнул старик.– Тебя еще и в помине не было, когда я носил эту шахшу в кармане. Дорого она мне досталась, будь она неладна, еле живой ушел. .

– А как же так вышло?

– А вот так... Она краденой оказалась. Украл ее Мергенши. Дряной он был человечишко – сплетник, пройдоха, враль, постоянно по домам шатался да к обедам напрашивался. Мы жили тогда под Каскеленом. Ну и брал, конечно, где что плохо лежит. Эту шахшу он вынул прямо из кармана у бая Ордабая и мне продал. Целого барана взял за нее, прохвост. А потом пошел к Ордыбаю и говорит: «Ой, бай, только ты никому не говори, шахша-то твоя у Курышпая. Не знаю только, как она ему досталась – украл, наверно. Тот разъярился, взял палку да ворвался ко мне в юрту: вор! собака! отдай мою шахшу! Я его, конечно, выгнал, ну и пошла история. Целое лето таскали меня из-за этой шахши. А было это в тридцать втором году. Ты только через год родился.

– Да, это верно, в тридцать третьем...

– Ну, правильно... В тот год на меня аллах здорово рассердился, разум отнять хотел. Спутался я с одной татарочкой из соседнего колхоза. Тогда твоя мать Халима мне все и высказала. «Вот ты от меня бегаешь,– сказала она,– ну что ж, бегай, это твое дело. Можешь и совсем уйти, я и себя, и сына прокормить сумею. Только смотри, вырастет сын, что он тогда тебе скажет?» Знаешь, простые слова, а запали мне эти слова в душу, и стал я думать, думать и решил: надо кончить. С татарочкой распрощался, подарил ей кое-что и вернулся к твоей матери. А теперь вот других учу: если есть дети, сиди на месте и никуда не бегай. Ничего не поделаешь^ семья – слово святое.

«Ах, вот ты как!» – подумал Ораз и спросил:

– Отец, а как мать тогда следила за вами, ходила по пятам? Ругалась, если вы домой поздно приходили?

– Нет! Халима была умница! Она слова лишнего, бывало, не скажет.

– Да,– сказал Ораз.– Моя мать все понимала. Она сказала вам словечко о сыне: что, мол, сын-то скажет, когда вырастет. Вы и задумались. А что было, если бы она целый день вас пилила да срамила бы перед чужими людьми? Стерпели бы вы это или нет?

– Ну, меня не больно посрамишь,– усмехнулся старик.– Меня только начни срамить, тут же и кончишь, потому что я повернусь и уйду, только ты меня и видела.

– Вот видите,– сказал Ораз.– Видите? Вы бы ругань и попреки не стали выносить, и хоть знали бы, что за дело вас ругают, все равно повернулись бы да ушли. Вот я и хочу сделать то же... Стойте, стойте! Вы же были виноваты перед моей матерью, а я никакой вины за собой не знаю. Меня ни упрекать, ни ругать не за что. Так почему же я должен каждый день от своей жены выслушивать напрасную ругань? Почему вы меня уговариваете оставаться около женщины, которая поносит меня каждый день? Почему? Потому, что то я, а то вы? Так, что ли?

Старик кивнул головой.

– Именно так. То я, а то ты. Ты подумай-ка, кем я был тогда? Малограмотным казахом, «киргизом», как нас называли, сыном кочевника. А ты образованный человек, член партии, герой, есть ведь разница, а? Я был перекати поле, ветер меня гнал, а овраг останавливал. И кровь у меня была кочевая, горячая, дурная, что не по мне, все рубил под корень. Разве ты такой? Теперь время другое, люди другие. Помни это.