Текст книги "Темиртау"

Глава пятая

Два дня Муслим пролежал в постели, а на третий день снова появился на заводе.

Айша была опытным врачом и не держала больных долго в постели.

«Вообще-то она молодец,– думал Муслим.– Красивая, приветливая, совсем еще молодая»... Муслим шел по заводскому двору, не глядя по сторонам, он направлялся к мартеновскому цеху.

Двор был асфальтирован, и в этом безусловно заслуга Муслима. Пять лет тому назад здесь вообще невозможно было пройти. Каждая машина поднимала тучи пыли. Теперь здесь чистота и порядок, а что было бы без Муслима? Вообще завод этот ему особенно дорог. Здесь он начал свой путь простым инженером, отсюда он поднялся

до кресла заместителя министра. Сюда он вернулся опять, когда пришлось ему покинуть свой министерский кабинет. В Муслиме действительно много достоинств, это знают даже его враги. Он энергичен, гибок, сметлив, умен, трудолюбив. Но при этом не очень доверчив и слишком насмешлив, ласков и обходителен с высшими и холоден с подчиненными. Через жен и сестер начальников он ведет планомерную осаду сердец их мужей. Не всегда, правда, это ему удается. Был случай – в тот самый момент, когда он уже в мечтах своих собирался сесть в министерское кресло, какой-то неизвестный подставил ему ножку, и он покатился вниз. Да так лихо покатился, что чуть шею не сломал. Вот и пришлось ему вернуться на тот же самый завод, на котором он работал прежде. И тут, на родном месте, ему опять повезло: возвратился он сюда рядовым инженером, а через год уже стал главным. А отсюда и до директорского места не так уж далеко.

В цех Муслим пришел еще до начала дневной смены. Инженер Сагатова, в легкой синей куртке, о чем-то ожесточенно спорила с начальником ОТҚ. Вокруг них толпились рабочие. Когда Муслим подошел, все расступились.

. – Что за собрание? – спросил Муслим, чуть заметно

кивнув головой Дамеш.

Начальник ОТК, толстый рыхлый мужчина, так и вцепился в Муслима.

– Вот, очень хорошо, что вы подошли,– громко заговорил он.– Очень хорошо! Посмотрите, какую сталь сдает мне товарищ Сагатова! Смотрите, на корке слитка, на конце, усадочная раковина. Если ее не отсекут, я не приму весь кусок. А отсечешь – пропадет процентов двадцать всего слитка. Разве это дело?

Муслим удовлетворенно покачал головой.

Молодец Давид Петрович, умница. Все понял с одного слова. Перед самой болезнью Муслим вызвал его к себе и пробрал с песочком: «Что ты за добрый дядя? – сказал он недовольно.– Принимаешь все, что бы тебе не подсунули, а ты ведь контроль! Понимаешь, ты же технический контроль! Сагатова подсовывает тебе брак, и ты берешь его. Там раковины, там навар, а тебе все одно! Смотри, предупреждаю, если будут неприятностй, я тебе не защитник!»

Давид Петрович все понял и сейчас вел себя благоразумно.

– А теперь вот на этот кусок взгляните! – кричал он, – Легкий, правда? Так я ручаюсь, что в нем тоже есть раковины.

Тут Дамеш не выдержала и перебила его:

– От вашего ручательства никому ни жарко ни холодно. Вы ничего доказать не можете... Если у вас есть какая-то особая цель, то просто пишите мне брак, и делу конец.

Этого Муслиму только и нужно было. Он повернулся к Дамеш:

. – Что такое? О какой цели вы говорите? Как прикажете понимать эти ваши слова? – ласково спросил он.

– А вот так, как я говорю их вам, так и понимайте,– резко ответила Дамеш.– Технический контроль нарочно приписывает мне брак.

Муслим сокрушенно покачал головой.

– Товарищ Сагатова, да вы отдаете ли себе отчет в том, что говорите? А то за некоторые слова потом приходится отвечать, и иногда даже больно отвечать.

– Я за все свои слова готова отвечать,– отрезала Дамеш.

– Да неужели? – голос у Муслима становился все ласковее и ласковее, теперь он почти мурлыкал.– Отлично, тогда что же это такое? Вот на этом куске что это такое? Не навар ли?

– Не навар, а корка.

– Корка! Отлично,– Муслим кивком головы подозвал к себе двух сталеваров, стоящих в стороне.– Подойдите сюда, вот вы, вы! – крикнул он.– Сколько времени прошло с тех пор, как спустили сталь в изложницу? – обернулся он к Дамеш.

– Около часа.

– Тогда пора, давайте берите ее из изложницы. Будем смотреть.

Мастер подал сигнал, кран загудел и легко оторвал изложницу от куска стали. Изложницу он поднял, осторожно отнес и опустил в другое место, а кусок стали остался лежать.

– Видите? – спросил Муслим, обращаясь к Дамеш.

Поверхность стали была покрыта мелкими черными пятнами и корочками.

– Вижу,– ответила Дамеш.

– Так в чем же дело?

– В том дело, что изложницу эту пора давно выбросить, она вся изношена. Вы требуете от меня чистую продукцию, а инвентарь даете черт знает какой.

«То есть я сам же и виноват,– подумал Муслим.– Ловко она все оборачивает».

– Дело тут не в изношенности изложницы,– сказал он солидно.– Дело в Том, что вы упустили целый ряд важнейших правил варки стали. Во-первых, нельзя было опускать в изложницу сталь такой высокой температуры, во-вторых, сама изложница была поставлена неправильно, перекошена в сторону, в-третьих, изложница перед употреблением не приведена в порядок, не очищена, не смазана. Вот все это и дало брак. Ладно, будем говорить об этом на оперативке.

Через час в кабинете директора проводили оперативку. По предложению Муслима инженеру Сагатовой был объявлен выговор за допущенный ею производственный брак. ’

В тот же день Муслиму пришлось объясняться с Каиром.

Каир только что вернулся из Караганды и был сильно не в духе. Все как-то не ладилось в последние дни. Сложные отношения с Дамеш не давали покоя. Что будет дальше? Как объяснить ей все, что произошло? Потом еще эта ссора с матерью и сестрой... Конечно, и он вел себя не так, как следовало бы. Наговорил кучу резкостей, дерзостей, накричал, а толком так ничего и не добился, Как было, так все и осталось. Кроме всего этого, его вывел из себя разговор с редактором газеты, где напечатана была статья Дамеш. Редактор ему сказал: «Слушайте, товарищ директор, что за странное письмо вы нам прислали? Сначала со всем как будто соглашаетесь, а затем все – пункт за пунктом – опровергаете! Зачем же так? Раз вы правы, то и виниться вам нечего. Ведь только гоголевская унтер-офицерская вдова сама себя высекла...»

Каир ушел от него красный от стыда. И только одно утешало его: в обкоме одобрили его проект организации

курсов подготовки молодых специалистов и литейщиков из казахской молодежи.

Это, конечно, хорошо, но все остальное не радовало... Дома он застал осунувшуюся . и, как ему показалось, сильно постаревшую за эти несколько дней мать. Конечно, она все еще продолжала сердиться на него. На вопросы отвечала односложно, стараясь не смотреть на сына. Из-за всех этих причин – больших и малых – Каир почувствовал себя таким усталым и разбитым, что решил на завод не ходить, а вызвать «братца» Муслима к себе.

«Братец»,– подумал он с горькой улыбкой и покачал головой.– Что ж, раз из рода Куандык – значит братец. Против этого не попрешь, по мнению Муслима, иначе и быть не может. И все-таки странно это. Раньше, когда его спрашивали, кто он такой, он отвечал «казах», так же как ответил бы «человек». Но, оказывается, надо было сказать: «Я человек из рода Куандык». Не инженер, не директор, а именно «человек из рода Куандык». Об этом ему сказал Муслим и перечислил всех наиболее знаменитых его родственников.

И сейчас, вызвав Муслима, Каир подумал: «А что?. Он, может, и Дамеш потому травит, что она принадлежит к какому-нибудь другому роду. С Муслимом все может быть!»

И Каир стал думать о своем отце, о его нелегкой жизни, о том, как отец окончил сначала училище, а потом в первые годы революции институт... Воспитывал его отец по-спартански: на шестом месяце вдруг вырвал из рук матери и отнес в ясли. Когда ему исполнилось три года, сам за руку отвел в детский сад и сдал воспитательнице. И пошло: пионерский отряд, комсомол (отец сам дал ему поручительство) и, наконец, институт. Только тут отец и перестал докучать ему бесконечными вопросами в письмах: какие книги ты прочитал за эту неделю, на каких картинах бывал, какие спектакли понравились. Как все это было далеко от родовых счетов и интриг!

Через открытую дверь Каир увидел: прежде чем зайти к нему, Муслим завернул к Акмарал.

«Экий бабий угодник,– подумал Каир с раздражением.– Да не его ли устами говорит мать, когда ругает Дамеш? Да-да, и это тоже надо выяснить».

Муслим вошел к нему в комнату степенной неторопливой походкой. Каир принял его стоя, как младший старшего. Лицо Муслима прямо-таки излучало тепло. Он улыбался, шутил, говорил комплименты и был до того доброжелателен и благовоспитан, что справился даже о здоровье шофера Каира. Затем, когда вступительная часть кончилась, начался серьезный разговор.

Муслим спросил:

– Почему ты так похудел за эти несколько дней, неужели же от дружеских встреч в Караганде?

Каир ответил:

– Худею не от водки, а от плохих советов.

Тогда Муслим обиженно спросил:

– От каких же советов ты похудел? Может быть, от моих?

– Вот именно, вы угадали,– сказал Каир.

– Зачем же тогда ты зовешь меня? – спросил му– слим.

– Ваш вопрос справедлив,– сказал Каир.– Пора мне пользоваться своим умом... Хотя, может быть, ума у меня не так уж много.

– И отлично! – фыркнул Муслим.– Давным-давно пора становиться взрослым.

Неизвестно, что ответил бы Каир, наверно, что-нибудь очень резкое, но в этот момент в двери показалась голова Акмарал.

– Чай пить прошу, самовар на столе! – крикнула она.

Каир стиснул зубы. Всегда вот так. Только дошел разговор до главного, а мать тут как тут... А ведь именно из– за нее он и начал говорить с Муслимом резче, чем хотел бы. Его возмущала эта непонятная дружба матери и Муслима, их многозначительные перемигивания и улыбки, которыми они только что – он это видел – обменялись. Да, у них как будто полное взаимопонимание. Откуда оно? Мать целые дни сидит дома, да и Муслим тоже или дома, или же на заводе. И когда они успели подружиться? Где же они встречаются? Похоже на то, что у них настоящий заговор.

За чаем разговор возобновился. Первым заговорил Муслим:

– Каиржан,– сказал он задушевно,– ну кого мы веселим своими перепалками? Ведь обязательно найдется и третий, кого это обрадует. Но этот, третий, будет не твой и не мой друг. Ты лучше скажи мне прямо, в чем дело? Ты мной недоволен? Почему? Тебе что-то наговорили на меня? Да? Кто? Скажи?

– Вот это вопрос,– сказал Каир вздыхая.– До чего же он характерен для вас! Обязательно вы должны кого-то в чем-то подозревать. Ох, не ко времени все это!

Он разлил по рюмкам коньяк, желая смягчить свои слова. .

– Слышал, вернулся к Дамеш ее дядя, врач Аскар Сагатов,– сказал Муслим.—Дамеш устроила в честь его той. Всех позвала, никого не забыла, только вот меня и твою мать забыла.

– А жену твою, Муслим, она не позабыла пригласить? – ехидно улыбнулась Акмарал.– Нет, ее-то не позабыла! Видишь, что она делает, жену от мужа отрывает! С женой водку пьют, а муж дома сидя! Ну, как это, по– твоему, хорошо или нет? По-моему, очень нехорошо!

– Да ладно, я об этом уж и не говорю,– сказал Муслим.– Не хотят, так и бог с ними... Насильно мил не будешь. Но как они могли тебя не подождать? Вот чего я не могу понять.

«Да,—подумал Каир,– нехорошо вышло, совсем нехорошо! Значит, я так обидел Дамеш, что она меня и позвать к себе в гости, не захотела. Очень нехорошо! Мелкая мстительность совсем не к лицу Дамеш. Впрочем, женщины все на одно лицо».

– Налей-ка,– сказал Муслим и протянул свою рюмку Каиру.– Вот так, спасибо... Вообще Саганова ведет себя на производстве очень странно. Так себя ведет, как будто на заводе только она одна. Ни с чем не считается, никому не подчиняется, приказы технической части для нее пустой звук, из-за личных дел забывает все. На следующий же день после этого тоя она выдала брак... Ну куда же это годится? Поручила варку стали мастеру, а сама ушла с завода и где-то прошлялась всю ночь. С кем? Одному аллаху это известно. Результат же вот: сталь была разлита при недопустимо высокой температуре, значит, остывала неравномерно, и поэтому внутри нее неминуемо должны-оказаться раковины.

Муслим говорил убедительно, подробно, доказывая вину Дамеш. Но в ушах Каира звучали только выкрики: «Брак! Халатность! Раковины!». .

Зато Акмарал запомнила все, что сказал Муслим. Она качала головой, щелкала языком и приговаривала:

– Ай-ай, брак! Ну за это и тебя по головке не погладят.

Каиру ясно стало, что весь этот разговор был подготовлен заранее. Внезапно он встал из-за стола и жестом пригласил Муслима следовать за ним. Когда Каир привел его в свою комнату, он плотно прикрыл дверь и только тогда спросил его прямо и сухо:

– Скажите, за что вы ненавидите Сагатову? У вас есть на это причины?

– Что? – Муслим в растерянности развел руками.

– То есть как это ненавижу? – спросил он.– Разве я ее ненавижу? Плохо работает твоя Дамеш, вот и все. А ты заступаешься... А почему заступаешься, я так и не знаю.

– Я не заступаюсь. Я хочу восстановить справедливость,– поправил его Каир. .

Но Муслим уже ехидно улыбнулся.

– Да какая же там справедливость? – сказал он.– Сменный инженер наплевательски относится к своим обязанностям, дает брак. Главный инженер ставит это на вид, и тут вдруг директор заступается за бракодела. Непонятно мне все это! Я не прав, так сними меня... Ладно... Будем говорить обо всем этом в совнархозе.

И Муслим, резко толкнув дверь, вышел из комнаты,

Это была угроза, и Каир так это и понял.

Ну что ж,– подумал он,– пусть Муслим, если это ему нравится, пишет жалобу. Конечно, по заводу пойдут всякие разговоры (на что, на что, а на это Муслим мастер), будут говорить: вот как директор заступается за свою кралю... Но и в этом есть какая-то доля правды. А смена Дамеш работает скверно. Надо было бы сразу взяться за нее, а теперь, пожалуй, поздно. Подумают еще: «Вот директор мстит за статью». И вообще получается черт знает какая путаница...

Каир думал об этом, обходя цехи. Уже смеркалось. Когда Каир подошел к мартеновскому цеху, перед ним весело пропыхтел локомотив-кукушка. Машинист узнал директора и кивнул ему головой из окна. В цех Каир не пошел. Он миновал длинный узкий коридор и поднялся на железный балкон. Теперь цех был перед ним весь как на ладони. Шла разливка стали. Золотые брызги вспыхи

вали над изложницами. Они походили и на фейерверк, и на струйки огненного фонтана, и на падающие звезды. «Если бы кто-нибудь,– подумал он,– добрался до солнца и ударил бы по нему молотом, наверно, оно брызнуло бы вот точно такими же звездами!»

Внизу, вокруг золотых фонтанов, сновали сталевары, инженеры и мастера. Они не боялись огня, стояли рядом с печью, и незаметно было, что им жарко.

И тут Каир увидел Дамеш. Она была в синем прорезиненном костюме и в синих очках сталевара. Волосы у нее были собраны на затылке в узел. Каир сбежал по железным ступеням и пошел к ней по сталеразливочному пролету. И Дамеш тоже увидела его и, улыбаясь, пошла навстречу. Сейчас она показалась ему очень хорошенькой (может быть, потому, что он ее не видел уже с неделю). Но хотя Дамеш и улыбалась, настоящей радости в ее лице не было. Впрочем, может, она и улыбалась автоматически. Они встретились и обменялись рукопожатиями.

– Ну, поздравляю тебя, Дамеш,– сказал Каир.– От всей души тебя поздравляю. Теперь уж ты не одна, у тебя дядя! Только одно досадно мне: почему ты в последнее время так старательно избегаешь меня? Вот даже на встречу с дядей не пригласила.

Дамеш покраснела.

– Но ведь ты был в Караганде,– сказала она.

– А подождать меня уж никак нельзя было?

Смотря ему прямо в глаза, просто и доверчиво она сказала:

– Да, нельзя было. Все сотрудники настаивали, чтобы я устроила той сейчас же. Иначе вышло бы, что я зажимаю праздник. К тому же,– улыбнулась она,– ты директор, а чтоб директора встретить достойно, нужно заколоть целого барана.

Каир махнул рукой.

– Аллах с ним, с бараном. Мне он не нужен... Нужно только твое доброе отношение ко мне.

– Ну, мое доброе отношение всегда с тобой,– с легкой отчужденностью сказала Дамеш.

– Да? Ну, это хорошо...

Каир не отходил, и Дамеш поняла, что он не решается о чем-то еще спросить у нее. И действительно, он вдруг сказал:

– А вчера опять дали брак?

Дамеш нахмурилась и спросила:

– Что значит «опять»? А когда еще?

– Значит, ты берешь на себя только последний брак? – прищурился Каир.– А предыдущий кто возьмет?

– Да я никакой на себя не беру,– отрезала Дамеш.– Ни тот, ни этот.

– Но выговор ты получила? За что же? .

– Спроси об этом у главного инженера.

Каир вздохнул.

– Я хочу именно тебя спросить, а не его. Где та сталь,что вы испортили?

– Спроси у начальника ОТК. Брак зависел не от металла, а от изношенности изложницы. Ей в обед сто лет! Ее давно пора на свалку выбросить. Идем, я тебе пока жу ее.

– А где у тебя глаза раньше были? – крикнул Каир, не двигаясь с места.– Как же ты могла разливать сталь в изношенные изложницы? Значит, всецело доверилась мастеру? Нет, милая: мастер прошляпил, а выговор получишь ты! Вот так!

Дамеш никогда не возражала, когда была действительно виновата. Не возразила она и сейчас. Опустив голову, она молча выслушала Каира. А тот вдруг кивнул ей головой и, широко шагая, пошел в соседнее помещение.