Текст книги "Темиртау"

Глава вторая

Дамеш сидела в своей комнате.

Случилось настоящее несчастье,– теперь Муслим покажет ей, на что он способен... Ну и наплевать, пусть показывает. Она тоже не из таких, чтобы терять голову. Жизнь никогда ее особенно не баловала, всегда ходила она не гладкой тропинкой, а дорогой, усеянной острыми камнями... Но никогда не жаловалась, никогда не выбирала обходных путей – шла прямо и будь что будет! Это все так, конечно, но вот вчерашняя авария... Нет, это зря она сказала, что ей наплевать. Совсем ей не наплевать на аварию... Самое обидное во всем этом то, что ее друзья, и даже Ораз, не раз предупреждали ее – не иди сразу в цех сменным инженером, не выдержишь, поработай сначала в заводоуправлении и хорошенько ознакомься с производством. Ей предлагали места и там и тут, но она наотрез отказывалась, настаивала и, наконец, добилась всего: ее послали в цех.

Конечно, у нее были для этого свои основания: ведь она хотела защищать диссертацию на тему о паровоздушной смеси. Она много поработала над ней в институте, провела опыты в лаборатории. Теперь надо было продолжить работу. Начальство подумало, помедлило, поколебалось, но, видя ее настойчивость, в конце концов согласилось. В это время как раз много писали о том, что молодые специалисты после института должны идти на производство, а не садиться сразу же за канцелярский стол. Появление на заводе девушки, инженера, специалиста по литью стали, привлекло внимание всех, все ей были рады, все старались помочь–кто советом, делом, а кто и просто добрым словом, «У тебя, девушка, дело пойдет,– говорили ей старые мастера,—ты молодец, вон как работаешь». И вот она доработалась до аварии! Стыд и позор... Да и бригаде Ораза это принесет немало неприятностей. Да теперь небось припомнят слова главного инженера о том, что все ее рационализаторские предложения – это бестолковая шумиха, погоня за дешевой славой, желание выдвинуться не делом, так хоть криком.

Раньше, когда Дамеш только начинала работать, она не понимала, почему старший инженер,– человек, как ей казалось, справедливый и опытный,– так скверно относится к ней. Потом она и сама стала чувствовать его фальшь и лицемерие. Теперь же, после рассказа Аскара, ей стало понятно все.

Акмарал, мать Ораза, тоже распространяет всякие слухи о том, что она, Дамеш, разбила семью Ораза, из-за нее, мол, он ушел из дома. Конечно, в этом ее убедила Ажар. Но неужели сама Ажар не понимает, что это чепуха? Неужели Ажар и в голову не приходит, что во всех ее неприятностях виновата она сама? Может быть, впрочем, и не понимает. Во время последней встречи она все время приглядывалась к Дамеш и, казалось, хотела к ней подойти и поговорить, но так и не подошла. И Курышпай обижен, что Дамеш ушла из его дома, И Каир ее подвел: под влиянием Муслима положил ее предложение под сукно. Разве так поступают друзья?

Так, размышляя обо всем этом, Дамеш и заснула, прикорнув на диване. Разбудил ее Аскар. Он с шумом открыл дверь, сбросил пальто и пошел в ванную умываться. Она вскочила, накинула халат и быстро побежала на кухню разогревать обед. Ей хотелось все делать бистро и весело, так, чтоб Аскару и в голову не пришло, что у нее на работе что-то не ладится. Но он оказался куда более догадливым, чем она думала. Во время обеда, отодвигая пустую тарелку, Аскар вдруг спросил:

– Дорогая, ты сегодня что-то очень бледная. Случилось что-нибудь?

Она ответила запинаясь:

– Спала мало... А что, я очень страшная?

Тогда Аскар спросил ее прямо:

– У вас там на заводе что-то произошло, да?

Дамеш в замешательстве поглядела на него.

– Кажется, fвария какая-то,– пояснил он.– Сейчас я шел по улице и слышал, как толковали женщины. «Как не быть беде,– говорили они,– все оборудование вам еще от царя Гороха досталось! Механизмы-то никуда не годятся...» Но ведь ты в ночной смене работаешь? Это тебя не касается!

Он спрашивал мягко, но настойчиво.

Пробормотав что-то, Дамеш быстро поднялась из– за стола и вышла в свою комнату. Ей надо было уже одеваться, скоро начиналась ее смена.

По дороге на завод Дамеш думала:

«Ну, конечно, он все уже знает. Он ожидал, что я расскажу ему обо всем, а я в молчанку сыграла. Нехорошо это все!»

Около ворот завода она встретила двух неразлучных друзей: Касымова и Базарканова, они о чем-то ожесточенно спорили. Базарканов был длинный и худой, а Касымов маленький и полный. Он кричал на Базарканова и махал на него руками, а тот только пожимал плечами. Один наступал и требовал, другой в чем-то оправдывался.

«О чем это они? – подумала Дамеш.– То их водой не разольешь, а то чуть не дерутся».

– Здравствуй, ты куда, Дамеш? – очень оживленно и даже радостно крикнул Касымов.

– Странный вопрос. Как это куда? На смену, конечно,– ответила Дамеш беззаботно, но сердце у нее почему-то дрогнуло. Неспроста он ее спросил!

Касымов пристально поглядел на Базарканова, тот отвернулся и стал ковырять землю носком башмака, Тогда Касымов с тревогой спросил Дамеш:

– А тебе разве ничего не говорили?

– О чем же? .

– Вместо тебя приказом главного инженера начальником смены назначен Базарканов.

– Безобразие,—смущенно сказал Базарканов,—я думал, что ты уже все знаешь.

Касымов обернулся к нему, хотел что-то сказать спокойно, но вместо этого закричал:

– Думал, думал! А что я тебе говорил? Что? Нет, он еще спорит! Разве можно было соглашаться? Дамеш, иди сейчас же в дирекцию и устрой там скандал, слышишь? .

Когда Дамеш вошла в приемную главного инженера, Лида печатала что-то на машинке. Увидев подругу, она взяла со стола какую-то бумагу и протянула Дамеш.

– Я тебе послала записку, чтоб ты знала,– сказала она.– Ты не получила разве?

Дамеш отрицательно покачала головой. Потом она прочитала приказ, бросила его на стол.

– Муслим у себя? – спросила она.

– Да, войди,– поспешно ответила Лида.

Муслим сидел за письменным столом и разговаривал с начальником мартеновского цеха. Увидев Дамеш, он поднялся, протянул ей руку и вкрадчиво сказал:

– Присаживайтесь, пожалуйста.

«У, лиса,– подумала Дамеш.– Теперь будет петлять и вилять».

Когда она села, Муслим спросил ее прочувствованней

– У вас разговор со мной?

Смотря ему в лицо, Дамеш ответила:

– Не. разговор, а спор.

Муслим улыбнулся.

– Как, вы еще недовольны? Очень странно! – и он с улыбкой, как бы ища сочувствия, обернулся к начальнику цеха.– Разве вы не поняли сами, что работать в цехе вам еще рано?

– Нет, не поняла. Я буду там работать.

– Вы будете там работать? – Муслим покачал головой.– Вот это называется женская логика!

Он опять покосился на начальника цеха. Но тот

молчал и смотрел на Дамеш.

Наступила долгая пауза.

– Ну, что ж,– сказал Муслим тоном человека, который исчерпал все доводы до конца.– Вольному воля, но иной работы для вас у меня нет.

– Вы не имели никакого права меня снимать,– со злостью сказала Дамеш и даже слегка ударила кулаком по краю стола.– Понимаете, не и-ме-ли... Не вы меня ставили на это место.

– Но если вы так думаете, то жалуйтесь,– спокойно посоветовал Муcлим.– Съездите в министерство и подайте жалобу. Но здесь разговаривать нам с вами бесполезно.

Отвернувшись от Дамеш, он обратился к начальнику цеха:

– Ну, как, Илья Савельевич, в цехе все сделано? Сегодня цех уже сможет нормально работать?

Дамеш, которая уже взялась было за ручку двери, остановилась.

– Ночная смена еще утром закончила все,– ответил начальник.– Не могу все же смолчать,—добавил он,– строго вы поступили, товарищ Муслим, с Сагатовой.

– Спасибо, Илья Савельевич! – крикнула Дамеш и выскочила из кабинета.

Она успела еще поймать злобный взгляд Муслима.

Идя по лестнице, она думала: «Нет, я не так поступила. Надо было прямо сказать: я знаю, почему вы меня преследуете! Но смотрите, не сломайте зубы... А я смолчала, трусиха я, вот кто».

Аскар прав, Муслима уломать не так-то просто. Трусливому человеку с такой змеей нечего связываться. «Неужели я трусиха? – спросила она себя и сейчас же ответила: – Нет, это не трусость, это рассудочность. Рассудок не дает мне свободу. Он мне мешает, он мне нашептывает: чего ты заносишься, девчонка? Что ты понимаешь в жизни? Зачем связываешься со стариком? Будь осторожна, не дерзи, не груби, и тогда все устроится само собой».

Дамеш приоткрыла дверь в партком и спросила:

– Николай Иванович, можно?

– Входи, входи,—сказал Серёгин.—Что-то ты уж больно вежливая стала. То «можно войти?», а то влетаешь, не спрашивая, и даже не здороваешься.

Дамеш вошла в кабинет и сказала:

– Вы уж, наверно, слыхали? Муслим снял меня е работы. Это что? С вашего согласия?

«Легко тебе говорить,– подумал Серегин.– Фор– мально-то Муслим как будто прав».

– Авария ведь была,– тихо сказал Серегин. .

Дамеш пожала плечами и отвернулась, чтобы скрыть слезы.

– А как я тебя предупреждал, помнишь? – спросил Серегин. Он вышел из-за стола и сел с ней рядом.– Говорил тебе: будь осторожна, каждый свой шаг проверяй, все делай сама. А ты что?

«Был такой разговор,– подумала Дамеш,– и даже не один, а несколько, я сама во всем виновата. Действительно, следовало вести себя во время смены по-хозяйски, быть внимательной, все проверять, а я всем верила на слово, вот и наказана».

Луч солнца, прямой, багряный, вырвавшийся из тучи, упал на лицо Серегина; и Дамеш вдруг увидела, какой Серегин худой и измученный, как побелели за этот год его виски. А ведь ему всего только сорок пять лет. Вот Аскару столько же лет, и пережил он куда больше, а выглядит лучше.

Серегин сказал:

– Ты, Дамеш, и в самом деле работала недостаточно хорошо.

Она хотела возразить, но он постучал ручкой по столу.

– Слабо, слабо ты работала. Тут и спорить не стоит. Мы тебя неплохо встретили, правда? Все, что ты захотела, мы тебе предоставили. Хотела в цех пойти – пожалуйста, захотела стать сменным инженером – ради бога; заикнулась о курорте – сразу же тебе путевку в руки. Поезжай, лечись, веселись, отдыхай. Так это мы тебе дали, мы, завод. А что ты нам дала? Бригада твоя в прорыве, а тут еще вон какой убыток принесла. И металл потерян, и простой получился в бригаде, и труд целой смены пропал! Видишь, как все это нехорошо?

Дамеш молчала.

Некоторое время молчал и Серегин. Потом он сказал: – Но должен тебе сказать, что Муслим со мной ничего не согласовал. Он знал, что я стану возражать. Решение о твоем перемещении,– неправильное решение, поспешное и несправедливое. Будем его оспаривать! Но ты должна понять, что ты тоже виновата здорово. Нужно честно признать это. Вот что я хотел тебе сказать.

Пока он говорил, Дамеш сидела потупившись и чувствовала, как у нее пылает лицо. Так ей и надо! Она вытерла слезы и спросила: .

– Это все?

– Все,– ответил Серегин.

Дамеш встала и, кивнув головой, быстро вышла, почти выбежала из комнаты.

И вот она шла домой, а слезы все катились и катились у нее по щекам. Сейчас она некрасива, наверно,даже безобразна, с заплаканными глазами и распустившимися волосами. Бог знает, где она забыла платок, а может быть, потеряла его, и нечем прикрыть растре павшиеся волосы. Прохожие смотрели на нее с удивлением – пьяная, наверно, или больная. Кто ее знает. А вот та женщина с сумкой взглянула на нее и сразу же повернулась к ней спиной. Да, это Ажар. Ну, конечно, Ажар... Вот еще беда! И почему, когда у тебя что– то болит, ты обязательно ударишься больным местом? Как будто кто-то нарочно прислал сюда Ажар. У дурной славы, как говорит Курышпай, сто ног. Верно, она уже все слышала. Вот уж посмеялись со своей ведьмой– матушкой! А смотри, повернулась и идет следом. Даже в магазин не зашла. Ладно, только не глядеть, делать вид, что ничего не заметила. Виновата она, конечно, но не Ажар осуждать ее.

Пройдя квартал, Дамеш повернулась и пошла обратно. И вдруг почувствовала затылком: Ажар повернула тоже и идет вслед за ней. Тогда Дамеш резко обернулась – никого нет. Это ей уже померещилось.

Аскар весь этот день не находил покоя. Ходил по комнате, подходил к радиоприемнику, слушал Москву, снова выключил радио и опять слонялся из угла в угол. Что-то мучило его, но он не мог понять, что именно.

Аскар вышел за ворота и присел на лавочку рядом с Иваном Ивановичем. Тот уже совсем поправился, и вылечил его Аскар. Долго промучились с ним амбулаторные врачи, у них уже и руки опустились. Тогда Аскар решил испробовать свой собственный метод. Он ввел в мышцу бедра старика его собственную кровь, смешанную с двухпроцентным раствором новокаина. После первых же уколов старику стало значительно легче, а через неделю он уже ходил по знакомым и рассказывал, какой чудесный доктор живет рядом с ним.

И вот к Аскару потянулась вереница больных. Сколько он ни уговаривал их уйти, они не уходили, сидели на лавочке и ждали. Что тут поделаешь? Пришлось опять надеть белый халат, вынуть сумку с медицинскими инструментами и зажечь синий огонь. Врач не имеетпра– ва отказывать в помощи больному, когда эта помощь ему необходима. Так и получилось, что каждый день с утра Аскар сидел дома и принимал больных. Лечил он всех бесплатно и все-таки побаивался. Вот нагрянет фининспектор, и разговаривай с ним, доказывай, что налог ему платить не из-за чего и не за что. Этот фининспектор был темой постоянного разговора двух стариков. (Аскар и себя называл стариком.)

В этот день Иван Иванович сообщил Аскару, что на заводе произошла авария. Сердце Аскара болезненно сжалось. Он подумал, что, видно, неспроста Дамеш ничего не рассказала ему об этом.

В это время издали показалась Дамеш. Она шла быстро, опустив голову. Аскар посмотрел на нее и совсем приуныл: да, видно, действительно, беда приключилась... Недаром же весь день у него были дурные предчувствия.

Он встал и пошел навстречу Дамеш.

– Дамешжан, что с тобой? Случилось что-нибудь? – спросил он ласково, когда она подошла.

Дамеш вдруг обхватила его за шею и расплакалась. – Да что с тобой, милая?

Аскар обнял ее, довел до скамейки и усадил.

– Ничего, ничего,– повторял он тихо.– Ничего, все будет хорошо. Расскажи толком, что случилось?

А вечер выдался ясный, светлый. За деревьями сверкало озеро. Ветра почти не было, и дым заводских труб стоял прямо в ясном и чистом небе. Кто-то молодой и голосистый около самого озера пел и играл на гармошке. Из парка, с танцплощадки, слышались смех и веселые возгласы. И вот в такой вечер его Дамеш, которую он лет двадцать тому назад носил на плече, кто-то обидел до слез.

– Да ну,– сказал он шутливо.– Что же такое ужасное могло случиться? Да говори же!

– Меня сняли с работы... Приказом Муслима! – с трудом выговорила Дамеш.– Он перевел меня в технический кабинет.

– Ну, а ты и расплакалась? – с нарочитой беззаботностью в голосе проговорил Иван Иванович.– Да что он, бог, что ли, твой Муслим? Что на него разве и управы нет? Сколько есть мест, куда можно жаловаться – посчитай-ка.

– И в самом деле, разве можно так расстраиваться,– сказал Аскар.– Вернется Каир, и все встанет на свое место.

– Да не поэтому я плачу, что перевели,– проговорила Дамеш, утирая слезы.– Знаю, что без работы я не буду... Только обидно, ведь я сама напросилась на эту работу, и вот меня снимают, потому что не справилась.

– Только бы ты была здорова, а остальное все чепуха,– Аскар махнул рукой,—А Муслима мы одолеем, будь уверена.

Он старался говорить спокойно, но сам был зол как черт. Если бы сейчас здесь очутился Муслим, ему бы, конечно, не поздоровилось.

– А сейчас иди умойся и приготовь нам чай,– продолжал он.– За чайком мы все и решим. Кто имеет дело с Муслимом, тот должен сначала хорошо поужинать!

Аскар засмеялся. Улыбнулась и Дамеш.

– Сейчас Лида придет и расскажет нам, что там у вас происходит,– поддержал его Иван Иванович.

Пока Дамеш переодевалась, умывалась и готовила чай, Аскар пошел прогуляться на берег озера. И тут такая досада его обуяла, что он даже сжал кулаки и скрипнул зубами.

Да кто же ты такой, наконец, Муслим Мусин? Бессмертный ты, что ли? Долго ли ты еще собираешься торчать у меня на дороге? Ты все равно споткнешься, и при этом больно споткнешься: так, что и нос расквасишь, и зубы потеряешь. Как слепой, ты еще держишься за посох, который сунул тебе твой поводырь. Да поводыря уже нет, ты остался один. И до сих пор тебе не понять, что же такое произошло в мире и кем за это время стали презираемые тобой Сагатовы. До сих пор не понимаешь этого – что ж с тобой и говорить...

Аскар поймал себя на том, что он ходил и разговаривал сам с собой, сжимая кулаки. Хорошо, что еще никто ничего не слышал,– подумал он,– а то решили бы, что совсем рехнулся Аскар Сагатов. Надо держать себя в руках.

Он круто повернулся и пошел к лодочной пристани. Здесь около причала была телефонная будка, он зашел в нее и набрал номер больницы. Трубку подняла дежурная сестра. Он попросил ее вызвать врача Мусину.

Когда подошла Айша, Аскар сказал ей, что ему необходимо ее увидеть сейчас же, немедленно. Айша, видимо, заколебалась и ответила, что сейчас ей очень некогда, вот если бы завтра.

– Нет-нет! – крикнул он, страшно волнуясь.– Я обязательно хочу тебя видеть сегодня же. Брось все и приходи. Да, это совершенно необходимо. Да, это крайне срочно! А через сколько сможешь? Хорошо, через полтора часа. Где? Хорошо, подойду к больнице!

Он отошел от будки и пошел в парк. Играл оркестр. Аскар шел и думал: Айша согласилась не сразу. Сначала сказала, что сегодня не может. Почему? Потому ли, что знает, о чем он будет ей говорить, или, может быть, у нее какая-нибудь срочная работа? Нет, не похоже на это... Тогда бы она так ему и сказала. Тут что-то другое. Может быть, боязнь рискованного разговора о прошлом, может быть, любовь к Муслиму. Ведь вот уже пятнадцать лет, как они муж и жена. У них ребенок. Разве это вычеркнешь? Ладно, живите как хотите, я и не собираюсь разбивать вашу семейную жизнь... Не собираешься, а звонишь, зовешь на свидание, настаиваешь, волнуешься,– вдруг прервал он сам себя.– Чего же ты хочешь от нее? У Айши хорошо налаженная, спокойная жизнь. А что ты можешь предложить ей взамен? И вообще зачем тебе понадобился весь этот разговор, если ты ничего не собираешься менять в ее жизни?

Это было такое простое, ясное соображение, так оно поразило его своей логикой, что Аскар вдруг остановился как вкопанный.

Потом, бормоча что-то непонятное и сам не замечая этого, он вышел из парка к озеру. Здесь было тихо, спокойно. От широкой озерной глади исходила какая-то успокаивающая, почти животворная прохлада. Он посмотрел на часы. Пора. Айша его будет ждать около больницы, и неудобно, если ее кто-нибудь увидит. Когда Аскар подошел к условленному месту, Айша стояла на крыльце. Поздоровались они сдержанно и холодновато. Она спросила:

– Куда мы пойдем?

Он смутился: об этом он и не подумал.

– Куда хочешь,– сказал он.– В этом городе хозяйка ты, я – гость.

Она задумалась на секунду.

– Знаешь что? Здесь недалеко стоянка такси. Возьмем машину и поедем в ресторан «Восток». Я как раз хочу есть.

– Ну, отлично,– уныло воскликнул Аскар.

Сначала они шли молча.

– Слушай,– вдруг сказала Айша.– Все забываю спросить: ты что к нам устраиваться не собираешься?

– К вам? – Аскар даже остановился.– Куда это к вам?

– Как куда? В нашу поликлинику,– сказала она настойчиво.– Уж больно надоели твои старики. Пишут по пяти писем в день: давайте нам Аскара Сагатова, пусть он принимает нас не дома, а в амбулатории. Ты ведь, оказывается, редкий специалист – превращаешь восьмидесятилетних старух в девушек.

«Еще шутит»,– подумал он и ответил, пожимая плечами:

– Что ж, я ведь святой, съездивший в Мекку и принявший на себя благодать пророка.

– Прямо-таки в Мекку? – засмеялась она.

– Конечно! Вот так, дорогая! Поняла?

Она рассмеялась.

Вдруг Айша закричала и замахала рукой:

– Такси, такси, сюда!

Когда они очутились в машине, холод отчуждения начал заметно таять. Они сидели рядом и дружески раз-

Нет уж, заказывай ты,– сказал он решительно. И себе, и мне. Я здесь что-то...– Он улыбнулся и развел руками.

Она поняла, это значит: «Делай все сама. Я так отвык от жизни, даже не знаю, с какой стороны к ней подходить».

– Хорошо,– сказала Айша. Она быстро, глядя в меню, сделала заказ. Официант взял со стола какую-то тарелку и ушел.

Потом, когда ужин был уже на столе, Айша подняла рюмку и сказала:

– Ну, за все самое хорошее!

– За исполнение желаний! – подхватил Аскар и поднял руку.

Она засмеялась.

– Отлично! За исполнение желаний.

Было неизъяснимо приятно смотреть, как она хозяйничает за столом, как заботливо следит, чтобы у него не была пустой тарелка.

После третьей рюмки Айша сказала:

– Ну, что ж, теперь можно и поговорить. Ведь ты хотел мне сказать что-то очень важное, да?

– Да, я хотел сказать,– Аскар внимательно посмотрел на нее. Ему было хорошо и печально, на душе его – светло и тихо. Да, он должен сказать ей все, другого такого случая может и не представиться.

. – Айшажан,– сказал Аскар негромко.– Можно

мне называть так тебя?

Она, улыбаясь, кивнула головой и серьезно взглянула на него.

От этого взгляда ему сразу стало жарко и трудно дышать.

– Так вот, я хочу сказать...– продолжал он. Голос его, сначала спокойный и ровный, стал дрожать.– Я хочу сказать, что я пронес твой образ, Айша, через все эти годы. И когда я думал о том, что где-то на земле живет моя Айша, я звал тебя, уж прости, моей Ай– шой,– мне становилось легче жить. Вот так!

Он взял графин, налил себе полную рюмку и выпил, – Так я называл тебя там, на краю света. Сейчас я тебя так не могу назвать. Между нами твой муж, дочь, пятнадцатилетняя разлука. Но дело не только в этом. Самое тяжелое в жизни – это когда близкий теряет в тебя веру, И вот я и не знаю, что ты думала про меня все эти годы. Возможно, по старому обычаю наших предков, просто швырнула мне вслед горсть земли: «Уходи, мол, на чужбину и сдохни там». Ты извини, может, я зря это говорю.

Она продолжала все так же серьезно смотреть на него. .

– Нет, я не кинула горсть земли и не сказала: уходи,– ответила она.– Конечно, эти годы были серьезным испытанием доверия. Но, скажу по совести, все– таки в глубине души я всегда верила тебе. Это я говорю честно.

– «Все-таки... В глубине души»,– горько улыбнулся он.– Это не особенно много... Ну, что же, так, верно, в те годы и должно было быть. Айша, можно я тебе задам только один вопрос?

Она кивнула головой.

– Теперь ты не сомневаешься во мне, нет? Отлично! Ну, а думала ли ты, почему же все-таки меня посадили, именно меня? Думала ты?

Айша молчала.

– Но ведь об этом же заявлено нашей партией очень ясно на весь мир. Ошибка периода культа личности... Враги воспользовались...

– Враги, конечно, воспользовались,– сказал Аскар.– Но враги вообще, ведь это мало! У каждого из нас был еще и свой собственный конкретный враг. Так вот, кто ж конкретно погубил меня, ты не задавала себе такого вопроса?

– Конкретный враг? – с удивлением переспросила его Айша.

– Да,– сказал Аскар.– С именем, фамилией, должностью... Так вот, я тебе хочу сказать фамилию моего врага. Только не испугаешься, а?

Она не ответила.

– Испугаешься, конечно,– продолжал Аскар.– Но если говорить, то говорить уж до конца. Это – Муслим Мусин.

– Как Муслим Мусин? – спросила она и оглянулась с испугом.

Но никто на них не смотрел. Люди ели, пили, разговаривали и не обращали никакого внимания на эту странную пару.

Да, посадил меня Муслим Мусин,– повторил он.– Я видел собственными глазами донос, написанный им. Я его руку знаю.

Айша в смятении смотрела на Аскара.

– Аскар-ага,– сказала она вдруг очень спокойно– Вы подумали, в какое положение меня ставите своими словами? Не верить вам я не могу, но и поверить в это невозможно. Вы видели донос, написанный рукой моего мужа, говорите вы. Ну, а может быть, вас обманули? Разве вы так хорошо знаете его почерк? Может быть, чтоб скрыть виновного, вам подсунули невинного? Так тоже могло быть. Вы должны понять, что ошибаться в таких случаях вы не можете: у меня же дочь!

Он только пожал плечами.

– Ну нет, говорите, говорите! Говорите до конца,– торопливо повторяла Айша.

Аскар встал.

– Это и есть все до конца. Все остальное я изложил в жалобе в Центральный Комитет. Хотите, пришлю– копию?

Назад они ехали молча.

Около самого дома Айша вдруг дотронулась до руки Аскара и спросила:

– Вы еще любите меня?

– Люблю,– ответил он коротко.

Она кивнула и молчала до самого дома. И только когда машина остановилась, Айша сказала:

– Ну, тогда держитесь! Обоим нам будет трудно! Да еще как трудно!

– Как? – спросил он и схватил ее за руку.– Как вы сказали?

– Отпустите... Муж смотрит.

Когда Айша вошла в дом, Муслим схватил ее за плечо и закричал:

– Дрянь, обманщица, я все видел! Шляешься до двух часов ночи, черт знает с кем! К мужу приходишь пьяная. Называется, советский врач. Гулящая ты баба! Вот кто ты такая!

– Экий же ты подлец,– спокойно ответила Айша и, легко оттолкнув его, вошла в спальню.

Она бросилась на кровать и уткнулась лицом в подушку. Ей хотелось кричать, плакать. И она заплакала тихо, горько, беззвучно, так, что даже сама не слышала, плачет она или нет. Потом закусила край подушки и затихла. Она вся дрожала от обиды и ненависти. Да, сейчас она ненавидела Муслима и в то же время понимала, что она неправа. Ведь с мужем она прожила пятнадцать лет, родила ему дочь... Так как же она смеет сразу же, без разговора с ним, поверить в то, что все эти годы жила с подлецом и предателем?

Айша лежала с открытыми глазами всю ночь (Муслим лег в кабинете на диван) и заснула только под утро.

...Отец Айши был доктором медицинских наук, профессором. Он устроил дочку после окончания института врачом в медпункт на строительстве самого большого металлургического завода в республике. Это были годы войны, и Айша отдалась работе беззаветно, работала по двенадцать часов в день, скоро ее перевели в районную больницу, она стала ведущим врачом палаты. Здесь она и встретилась с Аскаром. Тогда это был высокий, худощавый, еще совсем молодой человек с живой речью и быстрыми движениями. Но он был еще и опытным, много видевшим и знающим врачом, и Айше часто приходилось обращаться к нему за советами. Он был общителен и внимателен, охотно делился своими знаниями. Нередко случалось так, что их дежурства совпадали. И хотя работали они в разных корпусах, но уже так повелось, что каждую ночь до утра они сидели вместе в ординаторской, пили горячий чай и разговаривали. Он ей читал стихи на трех языках: Абая по-казахски, Пушкина и Блока по-русски, Гёте и Гейне по-немецки. То было очень счастливое время, и Айша писала своей матери: «Если бы ты знала, мама, с каким человеком я познакомилась! Он казах, но о Европе говорит, как европеец, а о русской поэзии, как русский поэт. Я тебя сведу с ним во время нашего отпуска».

И вот тут-то и появился Муслим. Все произошло совершенно случайно. Однажды ее вызвал главный врач и сказал:

– Слушайте, Айша, поезжайте на металлургический завод. Только что звонили оттуда. Там что-то случилось с главным инженером. Наверное, отравление, а у них в медпункте никого нет. Поезжайте, посмотрите.