Текст книги "Пуля для дублера (СИ)"

Автор книги: Юрий Салов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава 24

Потрепанный грузовик с грохотом съехал с улицы Нахимова на дальней северной окраине города и въехал в сеть невыразительных прямых улиц, протянувшихся вдоль побережья. Эта часть города впитала большую часть ливней, которые обрушились на сердце города в начале ночи, и грузовик поднял столб песчаной пыли, которая лениво дрейфовала над шлакоблочными домами, которые цеплялись друг за друга, как пельмени.

Вскоре лачуги уступили место обширным складам, перемежавшимся редкими улицами с более темными шлакоблочными домами. Некоторые складские помещения были ярко освещены медным сиянием огней, установленных по периметру на высоких столбах, окруженных высокими сетчатыми заборами. Там были охранники и сторожевые собаки. На некоторых складах все еще работали погрузочные доки, но большая часть района была тихой и пустынной.

Фургон ехал до тех пор, пока четкие, четкие линии современных складов не сменились складами другой эпохи, устаревшими, разрушенными, заброшенными. Эти здания были менее ухоженными, менее освещенными или полностью темными.

Люди в фургоне посылали и принимали сообщения, поэтому приближение фургона было хорошо отмечено, и его безопасный статус был хорошо обеспечен. Последние полчаса они следили за маршрутом наблюдения и обнаружения.

Затем фургон замедлил ход, сворачивая в переулок, который упирался в сектор плотно застроенный зданиями. Вскоре он снова свернул в переулок и проехал мимо четырех длинных ржавых складов, прежде чем съехать на обочину, заросшую сорняками, шумно царапавших шасси грузовика, прежде чем тот остановился и водитель выключил фары.

Трое мужчин с автоматами наперевес выпрыгнули из задней части фургона и немедленно рассредоточились. Затем дверь фургона медленно открылась, и из него вышел Мансур Сабитов. Пока его телохранители разговаривали в наушники, Сабитов подошел к краю ближайшего здания, расстегнул молнию на своих штанах и помочился на ржавую металлическую обшивку.

Он ощущал затхлость окружающей обстановки. Заброшенность имела свой собственный запах, не похожий ни на какой другой в мире. Ему был близок этот запах, он вдыхал его в дюжине стран и на борту ржавых, скрипящих кораблей в Средиземном море, Персидском заливе, Каспийском и Черных морях. Он чувствовал этот запах в дыхании женщин во всех портах и в одежде их детей. Он даже чуял его в лунном свете, когда была луна, а когда ее не было, он чуял его в звездной пыли.

Он встряхнулся и застегнул брюки. Один из его охранников прошел немного вперед, где дверь склада открылась, и два вооруженных человека вышли наружу, чтобы приветствовать телохранителя. Сабитов прошел по изрытому колеями переулку вместе с другими охранниками и приблизился к ожидавшим его людям.

Темнота снаружи отступила, когда они вошли в склад. Обширное открытое пространство было темным, за исключением изолированной освещенной области приблизительно в пятидесяти метрах и примерно в центре мрачной бетонной коробки. Это место освещалось лампами с плафонами, которые свисали из желобов, скрытых высоко в темных нишах склада.

С полдюжины мужчин несли личные вещи в вещевых мешках, картонных коробках и нескольких чемоданах, освобождая палатки, которые стояли в тени за освещенной рабочей зоной. Изолированный очаг активности в обширном пространстве складов напомнил Сабитову о занятой партизанской базе в районе Иракского Курдистана. Но суматоха здесь была связана с ликвидацией лагеря и переменой дислокации. Теперь миссия переходила в другую фазу.

Когда Сабитов и его вооруженные охранники прибыли, трое мужчин отделились от остальных и вышли им навстречу. Пустые ведра были перевернуты вверх дном, несколько пластиковых стульев были придвинуты к небольшому месту сбора, и Сабитов сел с тремя мужчинами.

– Хорошо, – сказал Мансур, обращаясь к невысокому коренастому мужчине с преждевременно редеющими волосами и черными усами, – Гасан говорит, что это последняя проверка. Это наша последняя встреча. Где товар?

Мужчина кивнул в сторону одного из темных углов комнаты и закурил сигарету.

– Вон там, – сказал он. – Хуршудов заберет его в течение получаса.

– Сколько ты получил?

– Двенадцать банок с этикетками, точь-в-точь как настоящие. Они упакованы и запечатаны.

– Отлично, – сказал Сабитов, изучая мужчину перед ним. Плоть вокруг глаз мужчины была темной, отмеченной месяцами недосыпания, напряженным управлением тайной операцией, слишком большим количеством сигарет.

– А наши друзья, – спросил Мансур, – где они сейчас?

– Я расплатился с ними деньгами, которые вы прислали, и все они уже в пути. У меня есть человек с каждым из них, чтобы убедиться, что они завтра в это время покинут страну. Он глубоко затянулся сигаретой, щурясь на Сабитова. – как насчет шестерых парней?

− Они уже переправились. Все они. Последний прибыл вчера вечером. Нет проблем. Все в порядке.

Сабитов перевел взгляд на другого мужчину, маленького, жилистого, с крючковатым носом и водянистыми глазами.

– А как насчет вашей информации?

Мужчина кивнул.

– У каждого наставника есть свои инструкции относительно времени и последовательности. У главного контакта есть код сигнала Гасана "вперед". Когда он получит это, остальное быстро произойдет в нужной последовательности.

– Давай, – Сабитов кивнул. – Хорошая работа.

Его взгляд упал на третьего человека. – Абдулла?

– Вот уже шесть недель мы поочередно пересекаем одни и те же три коридора. Взятки делают свое дело, и все три пункта абсолютно надежны. Продукт никогда не путешествует вместе с наркотиками, поэтому нет никаких шансов на случайное обнаружение.

Абдулла размахивал свернутой в трубочку лепешкой. В ней ничего не было. Он сделал паузу и откусил большой кусок уменьшавшейся закуски, которую держал в коротких темных пальцах одной руки. Он сидел на пластиковом ведре, широко расставив тяжелые ноги. Не закончив жевать, он продолжил, разговаривая о еде.

– В Турции наши банки с начинкой поместят в партию настоящего продукта, – пробормотал он. – Когда они доберутся до портового склада в Трабзоне, наш чемодан будет разделен на три группы по четыре штуки, и наши банки будут перемешаны с ящиками с настоящими продуктами. Каждая группа будет транспортироваться оптовым дистрибьютером, оставаясь на виду всю дорогу. В конце концов каждый может достичь другого города, где он будет подобран наставниками, которые будут держать их, пока они не получат сигнал от Фархадова.

Во время разговора речь шла на русском, азербайджанском и турецком языках. Иногда один из мужчин вставлял пару слов по-арабски. Суета позади них начала стихать. Личные вещи людей, которые жили здесь чуть больше месяца, были перенесены в машины в ночной прохладе, и несколько человек стояли вокруг, глядя туда и сюда на то, что осталось, как будто проверяя, не забыли ли они что-нибудь.

– Какие-нибудь проблемы с деньгами? – Спросил Мансур. – Еще один платеж, верно?

Абдулла равнодушно кивнул. Его работа состояла в том, чтобы вести все переговоры с местными наркобаронами, чьи маршруты они оплачивали. Он привык ко лжи, насилию и давлению. Природа снабдила его высоким порогом возбуждения. Только неминуемая смерть изменила бы его сердцебиение.

– А как насчет машины? – спросил первый мужчина, глядя через освещенное пространство на сборочный конвейер с баками, насосами, напорными наполнителями, теплообменником, выхлопной системой и системой горячего водоснабжения, соединенных сетью труб, лежавших на бетонном полу и подвешенных на проводах и кабелях к высоким желобам.

– Все идет своим чередом, – бросил Сабитов.

Все еще глядя на оборудование, мужчина покачал головой от стыда. Дорогое оборудование обошлось им в целое состояние, и приобрести его было чертовски трудно. И они получили только двенадцать «предметов» с ним. И все же он знал, что оно того стоит. Казалось пустой тратой времени избавиться от него таким образом.

– Они смогут восстановить его, – сказал второй. – Они узнают, что это такое.

– Могли бы, – сказал Сабитов, – если бы знали, что здесь. Но никто ничего не ищет. И все остальное хранится здесь. Это будет просто склад вещей. Кому какое дело? Просто снести его. Он взглянул на оборудование. – Кроме того, тогда будет слишком поздно. На самом деле не имеет значения, что они реконструируют. Они уже знают, что мы должны сделать это.

Все на мгновение задумались, пока Абдулла запихивал в рот остатки лепешки.

Сабитов посмотрел на каждого из них.

– Что-нибудь еще?

Они пожали плечами и покачали головами.

– Гасан шлет поздравления и искреннюю благодарность каждому из вас, – сказала Мансур. – Всем заплатили?

Все вокруг кивнули.

По привычке и даже не договорившись об этом, в течение следующих получаса мужчины по одному покидали склад. вскоре все ушли, кроме Сабитов, его водителя и телохранителей.

Каждый из них отступил в темный угол склада и вернулся с пятилитровыми пластиковыми контейнерами дизельного топлива. Они продолжали вытаскивать контейнеры, пока двадцать из них не были расставлены кругом. Они не хотели взрыва, но им нужен был огонь, который был бы очень разрушительным. Поскольку дизельное топливо горело отлично, это было бы гарантировано. Они начали разливать топливо по всему под потоком света, работая быстро, чтобы предотвратить скопление паров и создание взрывоопасной плотности.

Огонь горел вдоль тропы, ведущей к складу, когда они сели в фургон и выехали из лабиринта старых зданий. Несмотря на их планы, раздался сотрясающий удар! Почти ленивый, приглушенный взрыв, когда склад был охвачен пламенем. Они почувствовали сильное сотрясение даже внутри фургона, который был теперь за много улиц отсюда.

Пока фургон чадя двигателем, въезжал в центр города, Сабитов смотрел в окно, и на заднем плане тихонько звучали обрывки связи. Его мысли вернулись к тому, что он должен был делать дальше.

Евгений был для него загадкой с самого начала, когда он впервые встретил его в Балакене. Сначала Сабитов был уверен, что Евгений как-то связан с российской разведкой. Он был на волосок от того, чтобы быть убитым вместе с этим импульсивным идиотом Ахмедом, который вывел Евгения на сцену. Но что-то заставило его сдержаться.

Сабитов внимательно следил за Евгением по видеотрансляции из вестибюля обшарпанного прибрежного отеля. Евгений справлялся с тем, что его тащили через лабиринт для первоначальной проверки с относительным хладнокровием. Казалось, он знал, что происходит, и переносил это, как осел переносит град, со стойкостью и терпением, с покорностью и пониманием того, что это не будет длиться вечно. Если он и нервничал из-за того, что его подвергли обыску, то не показывал этого.

Но когда с него было достаточно, когда он подумал, что они зашли слишком далеко, он сказал им отвалить. И он не шутил. Он пришел к выводу, что, как бы они ни были хороши друг для друга, это не стоит того, чтобы платить за вход. Но когда Гасан наконец появился, Евгений не держал на нее зла и быстро перешел к делу. В этот момент разговоры стали интересными, и Сабитов проникся симпатией к москвичу, который держал свою контрабандную сеть очень выгодно для него.

А потом было открытие прочей информации. Сабитов вспомнил, что ему пришлось вытягивать из него эту информацию, когда он разговаривал с ним в Балакене. Евгений неохотно рассказал о своем происхождении и бизнесе, которое помогло Мансуру избавиться от подозрений. Часто желающий выведать слишком легко проявляет взаимные интересы для своей цели, слишком усердно пытаясь установить общую почву в попытке заставить цель идентифицировать себя с оппонентом и чувствовать себя комфортно.

Только это не относилось к Евгению. Его мир был его миром, и он хотел сохранить его таким образом. Если Мансур не спрашивал, Евгений не рассказывал, и даже когда он спрашивал, он почти ничего не рассказывал. Москвич никогда ничего не предлагал. Его больше интересовало, как заработать деньги, перемещая все, что они хотели, чтобы он перемещал. Все, что угодно, кроме наркотиков. Никаких наркотиков. Сабитова это вполне устраивало, он и так уже все предусмотрел.

В конце концов они вернулись к своему прошлому, и Сабитову наконец удалось заставить Евгения рассказать, что он учился в Московском университете. Одно вело к другому, и со временем Сабитов почувствовал, что он доверяет этому парню.

Возможно просто Мансуру просто нравился этот парень, и это само по себе вызывало у него подозрения. Может быть, после стольких лет все и свелось к тому, что обстоятельства имели большее значение, чем люди, которые их наполняли. Ситуация пересиливала характер и личность. Невероятные усилия, которые Сабитов прилагал, чтобы просто остаться в живых, стали тем, что он понимал, что значит просто быть живым.

Но теперь он должен был перейти к следующему этапу своего плана. И Евгений был либо совершенно правильным человеком, чтобы заставить это работать на него, либо совершенно неправильным человеком. Пришло время выяснить, кто из них он.

Глава 25

Со своего места на краю города, Марина позвонила Карелину по своему зашифрованному сотовому телефону. Беликов понял, что они находятся в безопасном месте, и Карелин был так же ошеломлен, как и они, тем, что подражание Беликову действительно сработало. Марина также передала имя Пинар Озтюрк, а затем объяснила ситуацию с Фархадовым и сказала, что он ждет ответа от Юрия. Об этом шел разговор, во время которого Марина говорила очень мало.

Беликов наблюдал за ее профилем, пока она слушала; она переминалась с ноги на ногу, ее движения были почти незаметны на краю тени. Он чувствовал, что она взвешивает варианты. Она должна делать это тысячу раз в день, думал он, взвешивая последствия того, говорить или не говорить, раскрывать или не раскрывать, так или иначе оттачивать фразу. Это была жизнь расчета, учета, принятия решений.

Это была, как он догадывался, жизнь, в которой никогда не знаешь, правильно ты поступил или нет, потому что последствия другого выбора были слишком сложными, чтобы доводить их до логического конца. Он даже не был уверен, что в ее жизни есть какой-то логический конец.

Наконец разговор закончился, и она отключила телефон.

– Ладно, – сказала она, – ребята Мандрыкина сейчас у Мурада. Карелин собирается передать информацию о Пинар Озтюрк.

– А пока нам нужно придумать план, как ты снова встретишься с Фархадовым, что-нибудь, чтобы немного затянуть это дело. Есть вероятность, что люди Кирилла придумают что-то полезное от девочек Мурада. Или, если они найдут Пинар Озтюрк вовремя, может быть, она найдет какую-нибудь информацию, которая поможет нам организовать следующую встречу. Если они это сделают, это может изменить ситуацию. Но сейчас мы должны играть так, как будто этих возможностей не существует. Карелин и его команда соберутся вместе, а потом мы свяжемся с ними и посмотрим, что у нас есть.

Дождь продолжался и дальше.

– Каждый час, четверть часа, – подтвердила Марина инструкции Фархадова.

– Да, – сказал Беликов. Он мог думать только о том, что это невозможно. Как им вдвоем придумать убедительный план? И что, черт возьми, он будет делать, когда встреча действительно состоится? Как и многое другое в этом безумии, оно казалось чрезмерным. Он не мог поверить, что люди действительно делают такие вещи, и что от успеха или неудачи в этих начинаниях зависит, выживут они или умрут.

Дождливая ночь была душной, и занавески висели безвольно, как старые обещания.

Беликов повернулся на кровати, наклонился и снял ботинки и носки. Потом снял рубашку и повесил ее поверх пиджака на стул.

Марина ничего не ответила. В сумеречном свете он не мог разглядеть более тонкие черты ее лица-маленькую морщинку между бровями, которая показывала, что она была обеспокоена или задумчива, уголки рта, которые предвещали изменение решения. Она снова уставилась в окно.

Вздохнув, она повернулась к окну, расстегнула платье до самого живота и принялась обмахиваться веером. Через некоторое время она вернулась к кровати и села, прислонившись к изголовью, как Юрий. Казалось, ей не хотелось начинать планирование.

– Что случилось с лицом Мандрыкина?– Спросил Юрий.

– Кто-то снял его для него, – сказала она. – Никто не знает настоящей истории. Есть только возмутительные слухи, что во время сексуальной фантазии что-то пошло не так. Я не думаю, что кто-то действительно знает. Все равно никто не говорит.

− это случилось?

−Пару лет назад. Может, чуть больше.

– Здесь, в Баку?

– Ну это вряд-ли.

Марина подтянула ноги, поставила их на кровать, юбка платья легла ей на колени. Она запустила пальцы обеих рук в свои густые волосы и, держа их там, наклонилась вперед, положив локти на колени. Она посмотрела в зеркало на шкафу.

Беликов не мог сказать, смотрела ли она на себя или на него, но в голубом тумане он видел белую промежность ее трусиков между поднятыми бедрами.

– Это Евгений, – выдохнула она, – должен был убить Гасана Фархадова.

Вот оно, наконец было об этом прямо сказано. То, что Беликов подозревал с самого начала, но так тогда и не узнал, теперь лежало перед ним, как труп на плите. Больше никакого молчания. Больше никаких намеков. Вот оно, без извинений.

Последние несколько дней Беликов не мог отделаться от ощущения, что его постоянно сопровождает двойник. Евгений всегда был рядом-впереди, позади, оглядываясь через плечо. Все, кого он встречал, говорили с ним в контексте, занятом его двойником. Юрий постоянно терялся, пытаясь понять скрытый смысл, подтекст и нюансы в их замечаниях. Но теперь двойник-его зеркальное отражение приобрел совершенно другое измерение.

− Твою мать, сказал он, − Евгений... он... − Он остановил себя. Он хотел разобраться. − Он делал это раньше? − спросил он.

Теперь Юрий был уверен, что она смотрит на него в мрачном отражении старого крапчатого зеркала, используя его как посредника, как будто это сделает правду менее шокирующей или, может быть, сделает ее более понятной.

– Да, – просто ответила она.

– Это было... это то, что он делал?

– Ага. Он уже делал это раньше, – сказала она. – это все, что я знаю.

– Это он тебе сказал?

− Да.

Юрий был ошеломлен, и он знал, что она чувствовала это даже в мрачной темноте дождливого света. Он знал, что она прекрасно понимает, что его внезапно захлестнули вопросы.

– Послушай, я знаю, что ты должен быть... просто... переполнен вопросами, но у нас нет времени делать это прямо сейчас. Она вынула руки из волос и обхватила ими колени. – Я хочу, чтобы ты понял ситуацию, в которой оказался Евгений. Это поможет тебе понять, с чем мы столкнулись. Просто ... просто потерпи меня здесь. Я обещаю, что мы поговорим об этом все, что ты хочешь позже. Я расскажу тебе все, что знаю. Но не сейчас.

Беликов не мог заставить себя произнести ни слова. Он кивнул. Это все, что он мог сделать.

– Ладно, – сказала она.

Он услышал, как она вздохнула, прежде чем продолжить.

– Но эта работа, Фархадов, не может быть, знаете ли, целенаправленным убийством, – сказала она. – Ни бомбы, ни мины-ловушки, ни ракеты с вертолета. Это не могло быть политическим убийством. Помните о тайном аспекте этого. Евгений должен был сделать так, чтобы это выглядело как передозировка наркотиков. Подбросить ему фальшивые документы. А еще лучше, просто заставить его исчезнуть. Фархадов жил в тайне; он умрет в тайне. Как будто ничего и не было. Женя знал, что это будет нелегко.

Беликов попытался сосредоточиться. Он старался не обращать внимания на то, что действительно вызывало у него головокружение – стать дублером обычного наемника.

– Он не мог сделать этого в Балакене, – продолжала она, все еще используя зеркало в качестве посредника. − Это было бы самоубийством. Там Гасан был хорошо защищен. К этому времени у нас уже была довольно хорошая информация, что он переезжает в Баку, и мы думали, что это будет легче сделать здесь, где наши ресурсы были лучше.

– А потом убили Евгения. Убийство было заметено людьми Мандрыкина, и меня завербовали, чтобы продолжать игру с Фархадовым.

– Прежде чем мы продолжим, я хочу, чтобы ты знал кое-что еще.– Опять колебание. − Твоя первая встреча с Гасаном сегодня вечером-мы не знали, что он мог узнать в течение месяца или около того после убийств в Балакене. Не было никакого способа, мы могли бы знать. Евгений был нашим человеком внутри ячейки. Другого выхода не было. Если бы Гасан

... каким-то образом узнал правду, что Евгений на самом деле был убит в Балакене ... они убили бы тебя этим вечером.

Она была неподвижна, как занавески.

– Это то, что Мандрыкин ... что никто из нас не сказал тебе. Всегда существовала небольшая вероятность-ну, это неправильно, потому что мы не знали, понятия не имели, какова степень вероятности,-что ты не вернешься с первой встречи с Фархадовым.

Юрий посмотрел в зеркало на ее темные глаза, и внезапно Марина превратилась в совершенно незнакомого человека. В одно мгновение ее близость к нему на кровати превратилась в близость, наполненную опасностью, как будто он лежал рядом с женщиной, которая вошла с улицы. Ее манеры, взгляд, даже паузы и молчание создавали ощущение, что с ней может случиться все, что угодно. В следующий миг с ней могло произойти все, что угодно, от обыденного до фантастического, и все были одинаково вероятны. Она просто не различала эти совершенно разные контексты. Он понятия не имел, кто она такая. Он ничего не знал о ней, не мог представить, какой была ее жизнь за мгновение до того, как она вошла в комнату.

– Помнишь, – спросила она, – как я расстроилась, узнав, что Женя работал с Мурадом за моей спиной? – В ее голосе появились задумчивые нотки. – Я знаю, ты можешь сказать, что мне больно.

Она колебалась. Продолжая, она говорила медленнее и тише, как будто боялась коснуться этой темы.

– Работа с одним партнером под прикрытием ... это сложнее, чем ты можешь себе представить. Это клише, я знаю, но мы были близки особым образом. Никто никогда не сможет понять, как это происходит, если не испытает это на себе. И очень немногие люди подходят для этого.

Шум дождя придавал этому моменту особое значение. Она слегка наклонила голову, ее подбородок почти лежал на коленях. Ее глаза блеснули в зеркале, уставившись на него из-под пробора темных волос.

– То, что нам с Евгением было нужно друг от друга... и что мы отдали друг другу в течение этого последнего года, было по-своему особенным, как и любая личная жертва. Мы научились освобождаться от всех жизненных линий, за которые цепляются люди, и мы подчинились своего рода... свободному падению. Вопреки всем нашим инстинктам, мы ... преданы идее, что другой человек всегда будет ждать в конце нашего падения. Мы были верны до самой его смерти.

Она откашлялась, все еще глядя на Юрия.

– Но такое доверие не бывает бесценным. Это меняет тебя, часть тебя, навсегда.

Дождь усилился, ветра не было, он шлепал по листьям каштанов под окном, гремел на улице.

Он услышал, как она снова откашлялась.

– Мне нужно, чтобы ты это знал, – сказала она. – Я говорила тебе, что ты можешь доверять мне, а потом ...

Ее голос затих. Как ни странно, она не могла заставить себя сказать это прямо.

– Я бы не поступила так с Евгением, – сказала она. − Никогда. Я не мог. И мне не следовало так поступать с тобой.

Она лежала неподвижно, и Беликову показалось, что его поднимает с кровати шум дождя.

– Я ... я говорю тебе это, – сказала она, оставляя их отражения в зеркале и поворачиваясь, чтобы посмотреть прямо на него, – потому что... это будет только грубее. Я хочу, чтобы ты знал. .. что я отдам тебе ту же преданность, что и Евгению. Я готова пойти против своих инстинктов ...

Она все еще смотрела на него, достаточно близко, чтобы он мог дотронуться до ее лица. Он не знал, что сказать. Она только что сказала ему, что была готова рискнуть, позволив людям Гасана его убить, чтобы посмотреть, сможет ли он сойти за Евгения. И почти в тот же миг она поклялась ему в верности, которая вытеснила верность идеям, позволившим ей предать его. Первое откровение было шокирующим; второе казалось опрометчивым в своем обещании.

Ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Тишина. А потом капает, как далекий шепот, мир шепота.

−Что, в конце концов, ты хочешь от меня услышать?– спросил он. Странно, но он не был в ярости; он просто не знал, что ответить. Он невольно поверил ей. Он верил в предательство и верил в клятву верности. Ошеломляющая одновременность этих движений смущала его, и она казалась дико неуравновешенной.

Она отпустила колени, отодвинулась от него и встала с кровати. Она постояла немного, повернувшись к нему спиной, а затем села на стул возле тумбочки, широко расставив ноги, засунув руки в юбку, собранную между бедер, и все еще расстегивая платье. Она смотрела в окно, ее профиль в влажном свете казался бледно-голубым.

Город исчез, и похоже вся вселенная, насколько мог вообразить разум, превратилась в капающую тьму.