Текст книги "Пуля для дублера (СИ)"

Автор книги: Юрий Салов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Глава 26

Сон был невозможен, поэтому Мандрыкин вернулся к тому, что стало для него образом жизни-бродить по улицам города в глухие ночные часы. Когда он смотрел в затемненные окна, его мысли часто погружались в знакомое уныние жалости к себе, а иногда их засасывал раскаленный вихрь ненависти. Несмотря на это, все это привело к одной и той же теме его постоянных размышлений: его ненависти к Гасану Фархадову. Это была язвенная рана, которой никогда не давали зажить.

Он был на полпути через город, когда ему позвонил Кирилл и сообщил, что они подобрали одну из девушек Мурада, и он немедленно приказал водителю ехать в сторону колоний близ международного аэропорта имени Алиева. По дороге ему позвонили еще раз насчет Пинар Озтюрк, и это имя вселило в него надежду. Он знал это имя и знал, какие возможности оно подразумевает.

Мандрыкин брызнул себе в голову. Он отхлебнул неразбавленного виски из стакана. Сегодня его кожа пульсировала. Стресс. Вот что это было. По какой-то безумной причине стресс усугубил ситуацию.

Передняя часть его головы была в огне. Он снова обрызгал его. Ему хотелось закрыть глаза и подождать, пока остынет действие анальгетика. Но он не мог. Он сидел в полутьме салона, вытаращив глаза, всматриваясь, всматриваясь, всматриваясь, всматриваясь. Его глаза блуждали, как прожекторы, которые невозможно погасить.

Он сделал еще глоток виски. Он был на грани. Еще несколько глотков и он не сможет мыслить здраво. Он окажется в этой зоне, в этом слое утонченного самообмана, где он будет считать, что мыслит здраво, хотя и не будет, подобно пилоту, летящему слишком высоко без кислорода, соскальзывать в нижнюю зону абсолютно правдоподобного заблуждения. Такова была его судьба с тех пор, как он потерял лицо-терпеть, балансируя на грани иллюзии, но не переступать через нее, постоянно искушаться облегчением, но никогда не чувствовать вкуса освобождения.

Мандрыкин снова повернул голову к окну. Легкое смещение фокуса заставило город мчаться с большей скоростью, а затем его собственное отражение уставилось на него: глаза и губы... гребаное шоу ужасов.

Затем он взял тонкую полупрозрачную маску. Вылепленный в форме лица, он был сделан из специальных материалов, которые должны были отражать заразительный, наполненный песком смог ночного воздуха города. Он осторожно надел его на лицо,прикрепив к затылку двумя липучками. Ему потребовалось некоторое время, чтобы подогнать внутреннюю поверхность маски к голове, делая ее максимально удобной. Он мог носить ее только пару часов, прежде чем ему придется ее снять. Но это даст ему немного времени, чтобы маневрировать вне машины.

Он посмотрел в окно машины и подумал о людях в зданиях, мимо которых проходил. Он подумал о миллионах людей в городе. Во всей вселенной только одна жизнь что-то значила для него. Остальные были ничем. Они были просто обломками, Унесенными ветром и кружащимися в водоворотах истории, выкручивая свои глупые и неуместные часы и дни в бессмысленной незначительности.

Но не Гасан Фархадов. Не его старый друг. Не та одна определенная душа. Он заслужил особое место в этом мире.

Он налил немного виски в стакан и осторожно отхлебнул через маску. Он должен был поддерживать шум, особенно пока он был в доме убийства. Жужжание поможет ему сосредоточиться на событиях ближайших часов.

Он думал о лицах людей, которые должны были умереть, и он думал обо всех людях, которые умирали каждый день – сколько? десятки миллионов? – которые больше не нуждались в их лице. жизнь каждый день выбрасывала целый город лиц, так много лиц, предназначенных для огня и разложения каждый день, растрачиваемых впустую каждый день, что если бы они были все в одном месте, вы могли бы пихать их бульдозером. Вы могли бы сложить их в кучи, вы могли бы построить из них горы. У каждого нищего на земном шаре было лицо, и оно было для него ничем, не более важным, чем его собственная задница, которую он никогда не видел. Но он видел его лицо каждый день, и никто, никто не понимал значения того, что он видел, глядя на него из зеркала, или из ведра с водой, или из лужи, или из окна на улице.

Мандрыкин подумал о вездесущности человеческого лица, о миллиардах людей по всей Земле. Огромное море лиц. Горы лиц врезались в море лиц, и каждый день они продолжали приближаться, гигантские груды лиц, лицо для каждого рождения, лицо для каждой смерти. его преследовала мысль умереть без лица.

Глава 27

Они оба услышали слабое шевеление дверной ручки, но ни один из них не успел среагировать, прежде чем дверь распахнулась и двое мужчин вошли внутрь, держа наготове автоматическое оружие, хотя и не целясь в них. Когда Марина начала застегивать платье, один из мужчин поднял руку, призывая их к спокойствию.

В дверь между двумя мужчинами протиснулся Мансур Сабитов.

– Прошу прощения за то, что пришел сюда. Извиняюсь.

Он держал бумажный пакет.

Один из охранников Сабитова вошел в ванную и снова вышел.

– У меня есть кофе, – сказал Сабитов, протягивая им пакет. – И несколько пирожных. – На нем была та же одежда, что и при встрече с Беликовым. Теперь они были немного более морщинистыми.

Этот же охранник подошел к шкафу и открыл его. Потом опустился на колени и заглянул под кровать.

– Что происходит?– Спросил Беликов.

– Нам с тобой надо поговорить, – без обиняков сказал Сабитов. – Вы сделали очень хорошую работу по заметанию следов. Улица чистая. Он обратился к Марине: – Ваш мобильный, пожалуйста.

Она потянулась к сумочке, достала телефон и отдала его Сабитову, который отдал его второму охраннику. Мужчина вышел из комнаты.

– Ты получишь его обратно, – сказал Сабитов. – Мы просто не хотим, чтобы нас подслушали. Он оглядел комнату. – Значит, поговорим здесь.

Затем он снова заговорил с Мариной.

– Но боюсь, нам придется поговорить наедине. Мои люди отведут вас через улицу перекусить. Мы сможем увидеть вас из окна.

Воцарилась тишина.

– Прямо сейчас? – Спросила Марина.

– Да, пожалуйста.

Бросив на Юрия спокойный взгляд, который ничего ему не сказал, она надела туфли, взяла сумочку и вышла из комнаты вместе с мужчинами. Юрий и Сабитов остались одни.

Сабитов слегка нервно обошел вокруг кровати и сел на стул, где раньше лежала сумка Марины. Он открыл пакет, поставил на тумбочку один из бумажных стаканчиков с кофе и поставил рядом жесткую пластиковую тарелку. Второй кофе он взял себе.

Беликов тоже обошел кровать и посмотрел на улицу, где Марина переходила проспект Тбилиси, направляясь к кафе. Огни внутри кафе придавали ему жизнерадостное сияние. Марина подошла к стеклянным витринам, чтобы сделать заказ, в то время как один мужчина сидел за столом, а другой ждал снаружи, где легкий туман двигался по улице.

Беликов подошел, сел на кровать, взял тарелку, кофе и откусил кусочек хлеба, сладкого и рассыпчатого. Его желудок внезапно скрутило. Господи, что же теперь будет?

Сабитов размеренно отхлебнул кофе и посмотрел на Беликова большими темными глазами с опущенными уголками. Они были налиты кровью, темно-коричневые радужки плавились в зрачках. Беликов попытался проглотить кусочек сладкой лепешки, но тот оказался слишком сухим и застрял в горле. Он отхлебнул кофе. Это было шоу Сабитова. Ему придется самому справиться с первой сценой.

– Мы совершенно одни, – сказал Сабитов. – Никто не слушает. Только мы вдвоем. Мои люди не слушают. Твои люди не слушают. – Он указал на Юрия чашкой кофе. – Мы с тобой одни.

Беликов уставился на него, все еще пытаясь заставить хлеб опуститься в пищеводе. Сабитов хитро уставился на него.

О чем думал в этот момент такой человек, как Сабитов? Думал ли он стратегически, пытаясь предвидеть, как Евгений отреагирует на то, что он собирался сказать, и затем пытаясь решить, какой должна быть его собственная реакция на это? Этот момент колебания, это был момент сомнения? О чем он думал, потягивая кофе и наблюдая, как Беликов пытается скрыть тот факт, что он чуть не подавился куском засахаренного хлеба, пытается скрыть тот факт, что он окаменел от ужаса, что его сочиненная ложь была обнаружена этими жестокими людьми, которые видели и использовали все мыслимые уловки, чтобы убивать и выживать.

– Женя-контрабандист, – задумчиво произнес Сабитов.

Он сидел в кресле с прямой спинкой, как на троне, уверенно и проницательно. Его ноги раздвинулись в позе твердой решимости. Спина у него была прямая, жесткие черные волосы выбивались из-под расстегнутой рубашки, а на запястье, как и у Гасана, черные военные часы отсчитывали убывающее время.

– Мы столько всего обсуждали в Балакене, не так ли, Женя?

Беликов кивнул. Он хотел казаться ... Евгением. Мудрее, чем офицер СВР. С большим мужеством, чем у разведчика. С взглядом на мир, который делал его невозмутимым, и с цинизмом, который Беликов никогда не сможет понять.

– Знаешь, что я думаю, Женя? – умные Глаза Сабитова были настороже, но лицо онемело от серьезности игры, от высоких ставок. – Я думаю, ты знаешь... точно ... кто такой Гасан Фархадов. – Он сделал паузу, позволяя сюрпризу сделать свое дело в тишине. – Он не просто парень, который хочет перевезти двадцать килограммов чего-то в коробке. И ты не просто контрабандист, которому все равно, что это, который будет перевозить что угодно, кроме наркотиков. Ты не просто парень, который пытается спасти свою шкуру, который хочет кучу денег.

Сабитов с полуулыбкой поднял чашку и тихонько подул на нее, не сводя глаз с Беликова. Но он не сделал ни глотка кофе.

– Я думаю, ты знаешь Гасана Фархадова... близко, Женя, – сказал Сабитов, – запах его дыхания, то, как он понимает цвет света, то, как он пробует что-то на вкус... то, как он ненавидит. Я думаю, ты знаешь ... каждую мелочь о нем. Ты запомнил все его досье. Ты знаешь размер его обуви. Ты знаешь женщин, с которыми он спал. Ты знаешь марку сигарет, которые он курит, И знаешь, сколько он курит в день.

Беликов отхлебнул кофе. Он почувствовал, как пот выступил у него на лбу. Он увидел слабые тени позади Сабитова, сгустки тумана, крадущиеся по улице. Он чувствовал себя не совсем в себе, как будто вырывался из собственной личности, из сбитого с толку доктора Джекилла.

Сабитов приподнял его подбородок в знак согласия и продолжил:

– Ты также знаешь, что мы ни черта не смогли узнать о тебе, мой друг. Ничего. Ты, кажется, на самом деле Женя Туров. Художник. Контрабандист. Ебарь многих женщин. Одиночка. Ничего примечательного. Возможно, двуличный человек.

Теперь Сабитов, смакуя, потягивал свой кофе. Он сглотнул и кивнул сам себе.

– Но ...Гасан чует тебя, Женя. Он чует дерьмо на тебе. Ему все равно, что он не может доказать; он знает то, что знает. Гасан не идиот.

Его лицо не изменилось. Он и глазом не моргнул. Его голос был странно задумчивым, без резкости, без настойчивости.

– В чем собственно, дело? – Спросил Мансур. – Ваша контора хочет убить его? Это ты? Ты должен сделать это сам? Еще не время? Не то место? А Азербайджан усложняет вам задачу, не так ли? Может быть, это должно выглядеть как-то иначе. Не годится, чтобы СВР или ГРУ было замешано в скандале с убийством в такой близкой стране. Поэтому должно быть какое-то продуманное планирование. Это требует времени. Нелегко, да?

Беликов наблюдал за лицом Сабитова и понимал, что происходит. Мансур устроил ему проверку на полиграфе, его собственную версию этого сомнительного исследования. Он уже успел увидеть этот пронзительный взгляд на лице Мандрыкина, пронзительный взгляд, который видел невидимое, который читал нечитаемое, взгляд, который полз в голове и даже в сердце, и вынюхивал ложь. После двадцати с лишним лет работы бок о бок с Фархадовым все существо Сабитова превратилось в дрожащий датчик лжи. Это дрожащее гудение внутри него, настроенное на обман, поддерживало в них жизнь. Беликов вспомнил, что читал записи острых разговоров Евгения с Сабитовым еще до того, как Фархадов показался на горизонте. Сейчас надо было собраться.

– Не знаю, – как можно спокойнее ответил Беликов. – Но я думаю, что здесь просто обычное недоразумение.

Что-то изменилось в лице Сабитова, едва заметно, Юрий не мог даже описать, что именно, но он знал, что Мансур только что получил ответ, который, как он знал, был там все это время.

Сабитов наклонился вперед и понизил голос:

– Гасан Фархадов хочет заключить сделку, – сказал Мансур.

Беликов сглотнул. Он ничего не мог с собой поделать. У него даже не хватило присутствия духа сделать глоток кофе, чтобы скрыть это.

– Договорились, – сказал Беликов. Что он сделал сейчас? Он онемел. Он не мог придумать, что ответить.

– Он хочет, чтобы ты убил его, – сказал Сабитов. – Он хочет, чтобы ты избавил его от страданий. А взамен он сохранит десятки тысяч жизней россиян.

Глава 28

Евгений стал бы слушать. В этом Беликов не сомневался. Но он знал, так же точно, как знал бы Евгений, что есть и обратная сторона. Если бы он послушал, то практически признал бы, что Сабитов подозревает его именно в этом. В противном случае он не стал бы слушать, потому что знал бы, черт возьми, что в этом бизнесе, зная слишком много, можно погибнуть.

Беликов проклинал себя за то, что не смог прочитать выражение лица Сабитова. Хотя это не была его специализация, сравнительно большой опыт общения с людьми мог помочь ему проникнуть в глубинные изменения лица. увы, в этот момент он видел только, что лицо Сабитова смягчилось, что оно изменилось, но это было все. Он не мог проникнть дальше или расшифровать его мимику.

Что бы этот человек ни собирался сказать от имени Гасана Фархадова, для Евгения это было сюрпризом. Никто – ни Карелин, ни Мандрыкин, никто в Москве – не ожидал, что Гасан Фархадов повернется лицом к врагу и обратится к нему за помощью.

– Мы с Гасаном давно работаем вместе, Женя, – начал Сабитов. – Почти с самого начала. Я встретил его вскоре после того, как Рита Халилова была убита, и он был как человек в огне. Ненависть исходила от него, как расплавленная аура.

Предположение Сабитова, что Беликов знает, кто такая Рита Халилова, продемонстрировало, насколько он уверен в реальной роли Евгения.

– Мы вместе были молодыми воинами. Конечно, я сразу понял, что у меня нет ни капли таланта Гасана. Гасан был исключительным – его способность к инновациям, видеть то, что другие не могли видеть, воображать то, что другие не могли себе представить. Это дар Гасана, и он использовал его хорошо и самоотверженно в служении аллаху в течение этих почти двадцати лет.

Он снова понизил голос. Они могли быть одни, но для Сабитова одиночество никогда не было достаточным.

– Мои таланты были скромнее, – продолжал он, – но они были необходимы для успеха Гасана. Сотни из нас с радостью служили ему винтиками, прилагая наши собственные маленькие усилия, чтобы воплотить в жизнь его многочисленные идеи.

– Но у всех есть враги, а у таких, как Гасана, их больше, чем у большинства. Не только лидеры западных правительств хотят видеть его мертвым, но и некоторые из соперничающих группировок, например «Хезболла» или «Исламский джихад». Жизнь стала очень трудной, почти невозможной. Как старый лев, Гасан должен посвящать все больше и больше своей энергии, чтобы просто остаться в живых.

Сабитов сделал паузу, чтобы отхлебнуть кофе, но его глаза не отрывались от Беликова, их напряженность не ослабевала.

– Но великие испытания открывают большие возможности, – сказал Мансур. – Позволь мне объяснить. Есть планы, – сказал он, осторожно пробуя воду, – о которых должно знать ваше правительство. Даже сейчас происходят события, которые было бы фатально упустить из виду вашей стране. Гасан чувствителен к таким вещам, поскольку он жил и как европеец, и как россиянин; он видит много сторон обоих миров. Он знает, как думают обе стороны.

Двое мужчин внимательно наблюдали друг за другом, но Юрий только начал понимать, что Мансур находится под большим давлением. Его сдержанное поведение было всего лишь маскировкой. Роль оруженосца и посредника Гасана Фархадова была наказанием для него.

– Я могу привести тебе пример, – продолжал Сабитов. – когда теракты совершаются в крупном городе, население долгое время будет пугливым, если не бдительным. Но на всей другой территории – например, в той пресловутой «глубинке», о котором любят говорить ваши политики, – жизнь почти сразу вернется в нормальное русло. В конце концов, им нечего бояться самих себя. В сердце страны нет зданий, которые считались бы символами России, мишенями для любящих символы террористов. Образ жизни не изменился в глубинке, потому что там не было ничего, что предлагало бы себя воображению террористов, которые любят идею зрелища.

Сабитов взглянул на часы. Жест был мимолетным – если бы Юрий моргнул в этот момент, он бы его не заметил.

– Так чего же мне бояться, если я живу в маленьком городке в Якутии? Чего мне нужно бояться в Чите, в Забайкалье? Или в Игарке, Красноярский край? Или Пензе, Орле? Террористов? Нет, им нужны Кремль и Белый Дом. Им нужны символы. Если это случится, они понимают что смогут посмотреть это по телевизору.

Сабитов помолчал и покачал головой.

– Это не террор, как говорит Гасан. взрывы двадцатилетней давности в столице – это шок, временное явление. Ужас-это нечто совершенно иное. Вам не нужно ни вспоминать о страхе, ни напоминать о нем, потому что он никогда не покидает вас. Это создает постоянное предчувствие, постоянный страх, который душит ваше спокойствие.

Мягкая манера Мансура говорить в сочетании с его теперь заметным трудом сдерживать волнение представляли собой жуткий, пугающий контекст. Он звучал нестройно, как смех на похоронах.

Он протянул руку и поставил кофе на край тумбочки.

– Послушай меня, – сказал он так тихо, что Беликов невольно наклонился вперед и сосредоточился на губах Сабитова, чтобы разобрать слова, – мы подчиним Россию, когда террористы наконец поймут, что Моршанск – идеальная цель. Руководство антитеррористических структур наблюдают за стратегическими объектами, которые находятся в крупных городах страны. Вот куда ваше правительство вложило свои средства. Но безопасность в сердце страны? Нету ее. Офисные здания в Ульяновске? Никаких ценных бумаг. Переполненный стадион на региональном футбольном плей-офф в Томске? ноль ценности. Баскетбольный турнир в Стерлитамаке? Ничего. Школа, ресторан, кинотеатр... в любом захолустном городке...

Внезапно маленькая комната показалась Юрию клаустрофобически интимной. Туман снаружи был таким густым, что заглушал даже звуки города.

Сабитов стоически смотрел на Юрия.

– Кто может заблуждаться насчет их безопасности больше, чем жители Моршанска? Когда вы действительно приступаете к этому, их вера в то, что им нечего бояться, что что-то подобное действительно не может с ними случиться, жалка. И это делает их идеальными целями.

Беликов пришел в ужас от последствий монолога Сабитова, и он был в ужасе от того, что оказался в таком положении, так мало понимая, что ему следует делать. Он не мог себе представить, что сделал бы Евгений. Это было нечто большее, чем простая ролевая игра. И это было слишком важно, чтобы полагаться на необъяснимые потоки интуиции.

Беликов поставил свой кофе на тумбочку рядом с кофе Сабитова и встал. Он шагнул к окну и выглянул вниз на уютный закуток кафе. Марина сидела за столом с телохранителем Мансура. Они не разговаривали. Она молча смотрела на серый утренний свет через зеркальное окно магазина.

Он повернулся к Сабитову.

– Объясни мне попроще, – сказал он. – кратко. Точно. Никаких намеков. Никаких последствий. Я должен точно знать, чего ты хочешь и что ты предлагаешь взамен.

Сабитов посмотрел на его руки. Его пальцы были переплетены, большой палец правой руки мял основание большого пальца левой руки. Это был не очень хороший жест, но Беликов был ошеломлен, увидев его. Это был запретный язык тела, маленькая, но глубокая ошибка, выдающая состояние души Сабитова. Он находился под каким-то чудовищным давлением.

Он поднял голову и посмотрел на Юрия.

– Ты можешь передать это нужным людям?

Сердце Беликова бешено заколотилось в груди. Это было дико. У него не было полномочий отвечать на этот вопрос. Он никак не мог знать, что он должен ответить на него. Это было дикое, неконтролируемое чувство, сумасшедшая игра, где на карту было поставлено абсолютно все.

Наконец он кивнул головой, словно прыгнул в ледяную воду с вышки.

Сабитов кивнул, глядя на него.

− Я так и думал.

Без предупреждения начался дождь, внезапный потоп. Беликов посмотрел через улицу. Сквозь пелену дождя он все еще видел платье Марины.

Наблюдая за ней, отчаянно желая увидеть ее лицо, он понял, что только что все проиграл. Мансур без труда узнал, что Евгений связан с российской разведкой. Его охватил теплый, влажный страх. Внезапно его затошнило, и он почти почувствовал дуло у виска. Он медленно повернулся к Сабитову.

Но Сабитов не держал пистолет в руке. Он сидел, опустив плечи, и тускло смотрел на Юрия, его измятая белая рубашка была уже вся в пятнах пота. Шум дождя почти заглушил его мягкий голос.

– Гасан хочет, чтобы ты инсценировал его убийство, – сказал он. – Поскольку он хочет, чтобы ты доказал разведке, что он мертв. И докажи это всем остальным. Еще он хочет, чтобы ты спрятал его где-нибудь и дал гарантии безопасности.

Юрий видел, как он сглотнул.

– Взамен он даст тебе все: имена, даты, явки, планы... тысячу причин никогда больше не спать твоим людям. Он ознакомит тебя со всей нашей структурой, где мы работали вместе столько лет.