Текст книги "Европейский сезон (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

Глава 9

Утром Катрин была свежа и полна насмешек. Досталось вертящемуся под ногами Цуцику, недосолившей омлет Мышке. Посмеялась Катрин и над подругой, вздумавшей предложить на вечер свои драгоценности:

– Это у тебя, мамочка, Жан – проверенный рыцарь. А Эдвардс еще никакого титула не заслужил. Я готова проверить, на что он годен как самец, но не желаю искушать его возможностью выдрать из моих ушей эти красивые штучки. Эти твои камешки ведь потянут на стоимость нашего дома?

– Нет, они стоят чуть дешевле, – Флоранс слегка надулась. – Ну и ужасные у тебя мысли.

– К Эдику мои мысли отношения не имеют. Просто мне как-то довелось видеть, как женщину поспешно освобождают от сережек. Жутковатая картина. Я и сама не так давно уши проколола, – Катрин потрогала свое ухо. – Приказ такой был.

– Приказ? Насчет ушей?

– Ну, да. Мне пришлось немного послужить "ёлкой". Все как ты любишь: бронзулетки с ног до головы, шузы лаковые, морда намазана-намарафечена, – в общем, марго понтовая[1]. Тебе бы понравилось.

– Ты на каком сейчас языке говорила? – с изумлением спросила Флоранс. – На русском?

– На родственном русскому, – Катрин заулыбалась, – но уже практически мертвом языке. Я же немного историк.

– Хорошо, историк, – к серьгам ты относишься с предубеждением. Но ведь существует и иные украшения. Ты их принципиально перестала носить?

Катрин сделала вид что размышляет, и изрекла:

– Подозреваю, что не ношу, потому что у меня их нет.

– А для чего ты уши прокалывала?

Катрин засмеялась:

– Так тот реквизит пришлось вернуть. Еще кое-что из побрякушек изменило вид и перекочевало на мой банковский счет. Еще кое-что осталось в доме Ричарда. В общем, – нечего на себя нацепить несчастной девушке. Подари мне колечко с бриллиантом, а?

– Еще фату и букет роз. Почему ты перестала носить свой медальон с клыком?

– Но он же тебя пугал. Ты сказала, что клык здоровенный и страшный.

– Да, выглядит слегка кустарно, но Найни говорит, что ты обожала этот амулет. Ведь он Оттуда?

– Мышка слишком много болтает, – безмятежно заметила Катрин. – Тогда нам действительно попалась пара половозрелых вег-дичей. Воняли – просто ужас. Ты права, – я же не участница африканского сафари, – такие кости на себе таскать. Еще какие-нибудь защитники животных краской невзначай обольют.

– Не преувеличивай. На самом деле, в этом клыке есть что-то такое, – волнующее. Носи его, пожалуйста.

Катрин посмотрела внимательно:

– Знаешь, мне как-то этот зубик жизнь спас. Когда я с Блоод познакомилась. Кажется, я тебе некоторые подробности недорассказывала.

– Про знакомство рассказывала, про клык не помню.

– Потом расскажу. Перед ужином. Чтобы тебе не слишком кушать хотелось. Хотя мы же будем в компании. Тогда завтра расскажу.

– Кэт, ты как-то странно себя ведешь, – озабоченно сказала Флоранс. – Все нормально?

– Как может чувствовать себя девушка перед столь серьезным событием? Практически брачная ночь. Помню, мы с Ричардом так устали на свадьбе, что проспали всю ночь без задних ног. Может и сегодня так будет?

– Не болтай ерунду. До свадьбы еще далеко…

* * *

Все было мило – и стол на зеленой лужайке, и вид на полузаросший пруд, и душистый от близости лугов и липовой рощи, воздух. И главное, – Катрин себя вела выше всяких похвал. Веселая, блистающая своими открытыми плечами и белозубой улыбкой, девочка легко и, похоже, с удовольствием, поддерживала беседу. Лукавый взгляд успешно сводил с ума обычно хладнокровного Эдвардса. Возможно, Котенок этого целенаправленно и добивалась. Жан тоже таял, но улыбки девочки в его адрес были строго дозированы, – Катрин непринужденно напоминала кто здесь чья собственность.

Флоранс курила уже третью сигарету. Увлеченная девочка все равно не заметит. Сердце утомительно ныло, – должно быть, погода меняется. Лишь бы дождь не пошел. Чудесный вечер. Кофе чудесный. Катрин совсем не скучает. Все настолько чудесно, что даже не верится. Флоранс хотелось встать и пройтись. Хотя бы до пруда. А еще лучше сесть в машину и поехать домой. Попросить у Мышки разбавленного сока, поболтать с Жо о каких-нибудь жутких и таинственных, полных врагов, катакомбах. Или с Мышкой поговорить. Только не о чем будет говорить.

И уехать не удастся. Флоранс приехала сюда с Жаном. Катрин на своем "звере". Теперь придется просить машину у Жана, что значит, испортить человеку вечер. А Кэт останется здесь ночевать, и лишать ее "Ягуара" совершенно бессовестно. Нет уж, мадам Морель, сидите и терпите. В конце концов, вы сами в некотором смысле, спланировали этот вечер.

– …А что ты думаешь об этом, Фло?

Флоранс пожала плечами:

– Что может думать не интересующаяся политикой женщина? Наверняка, мы переживаем самое скандальное лето со времен тех революционных заварушек в 68-м. Боже, помните, как мы изучали студенческие бунты в университете? Казалось все это в таком далеком прошлом.

– Пожалуй, слегка поверхностное сравнение, – снисходительно возразил Жан. – Нынешние погромы имеют очень мало общего с истинным социальным протестом. Скорее, можно обвинять в патологической глупости наши масс-медиа и нашего дубоголового министра. Впрочем, обвинять министра внутренних дел в недомыслии заведомо смешно. Этот пост и существует для того, чтобы на него назначали клинических идиотов. Но от телевидения я такой недальновидности не ожидал, – ведь репортеры откровенно провоцируют и поддерживают этих цветных погромщиков.

"Жану слишком понравился коньяк, – подумала Флоранс. "Зато Катрин почти не пила. Или Мышка преувеличивала тягу своей хозяйки к крепким напиткам, или Кэт не переносит напитки ценою по три сотни за бутылку".

…– Жан, совершенно не могу с тобой согласиться. Мы стали свидетелями именно социального взрыва. Нищета, отсутствие нормальной системы образования, полное равнодушие общества, – вот причины, вытолкнувшие этих подростков на улицу. Мы начинаем пожинать плоды собственного высокомерия, – Эдвардс сокрушенно покачал своей крупной красивой головой. Волосы начали чуть редеть, но выглядел господин Гален по-настоящему породистым самцом. По-крайней мере так казалось самой Флоранс. Что по этому поводу думает девочка, до конца понять так и не удалось.

…-Нет, это полный провал нашей интеграционной модели. Эта "мультикультурная молодежь", вырвавшаяся на улицы, – несомненно, именно – рокаи[2]. В этом я вполне согласен с нашим "многомудрым" министром. И незачем было так вопить по этому поводу журналистам. Грубоватое, но совершенно точное определение для этого бандитствующего сброда. Страна их обеспечивала всем нужным для существования. Обеспечивала, опекала, нянчилась. И развратила. Неужели нельзя на несколько суток задержать хотя бы часть "каидов"[3]?

– … и конституционные права. Европейский феномен иммигрантской молодежи, нежелающей…

– …общество разложенное левой политкорректной либерастией…

– …сохранять спокойствие. Психология "горячих" пригородов…

– …тысячи сожженных автомашин. Сотни сожженных и разграбленных магазинов, школ и детских садов. При чем же здесь школы?

Флоранс снова очень захотелось курить. С ума сойдешь с этими мужчинами. Прямо заседание парламента. А девчонке вроде бы интересно. Следит за дискуссией, вставляет замечания. Кажется, даже слегка подстрекает спорщиков. Вот, стервочка. Даже влюбленный по уши Эдвардс заметил.

– Катрин, совершенно очевидно, ты в курсе нашего государственного кризиса. Но мы так и не услышали твоей собственной точки зрения. Интересен взгляд со стороны на причины этих нелепых погромов, – Эдвардс посмотрел на девушку, и кажется, забыл, о чем собственно спрашивал. Взгляд мужчины ласкал линию девичьего подбородка, соблазнительную шею…

На месте девчонки, Флоранс, пожалуй, сочла нужным чуть зарумяниться.

Катрин лучезарно улыбнулась и откинулась в плетеном кресле. На миг показалось, что она собирается положить ноги на край стола. Нет, только томно вытянула великолепные конечности. Зарумянился Жан. А влюбленный хозяин одеревенел. У Флоранс снова защемило сердце.

– Я смотрю не совсем со стороны, – Катрин по-прежнему улыбалась. – Вчера в 17-ом округе сожжено 70 машин, шестеро полицейских ранено, двое из них – тяжело. 17 округ, – это двадцать пять минут езды от Лиласа. Меня слегка смущает такая близость. А вас, джентльмены? В общем, – меня больше интересует, когда это безобразие кончится, а не причины его возникновения.

– Вполне тебя понимаю, – согласился Жан. – Когда едешь на работу, везде торчат остовы сожженных машин. Действительно становится не по себе.

– Так или иначе, дело идет к окончанию волнений, – успокаивающе заметил Эдвардс. – Два последних ночи явно прошли спокойнее. Машин сожжено в два раза меньше. Даже телевидение взялось за ум и начинает дружно взывать к спокойствию и переговорам.

– Конечно, – с беспечной улыбкой согласилась Катрин. – Правда, во всех вчерашних сводках фигурировала стрельба. Полицейских ранено втрое больше. Наверное, им, наконец, поставили задачу своей грудью защищать машины честных налогоплательщиков?

– Случайность. Просто неудачная ночь для полицейских. В конце концов, пока никто из них не погиб.

– Шестеро полицейских умерло в госпиталях. Больше сотни тяжелораненых. Но на улицах действительно погибло лишь несколько незадачливых старичков. Полицейским везет, – просто чудо какое-то, – Катрин изящно развела ладонями и замерла в этой, – то ли древневосточной, то ли древнеегипетской, – позе.

Выглядела она потрясающе красивой. Даже татуировка, к которой Флоранс всегда относилась с двойственным чувством, сейчас выглядела безупречно дополняющим образ украшением. Действительно, зачем девочке бриллианты?

– Знаешь, Катрин, – с трудом вернулся к дискуссии Жан, – вряд ли стоит так драматизировать происходящее. Сложно представить что полиция скрывает собственные потери. В конце концов, на улицах хулиганят подростки. Несколько охотничьих ружей, бутылки с бензином. Скорее все это стоит считать идеологическим оружием.

– Сколько? – Катрин склонила голову к плечу. – Сколько у них стволов? Скажите мне, и я успокоюсь. Вчера, даже если судить по скупым официальным сводкам, пальба из огнестрельного оружия фигурировала ни менее чем в полусотне инцидентах. Значит – пятьдесят стволов? Или пятьсот?

– В любом случае, это только охотничьи ружья. Полицейского подстрелить чуть сложнее, чем дикую утку.

– Ой, и действительно, – Катрин выпрямилась. – Это вы, милые джентльмены, используете охотничье оружие исключительно по назначению. В большинстве спецподразделений магазинные дробовики числятся на штатном вооружении.

– Катрин, а ты бывала на настоящей охоте? – поинтересовался Эдвардс. Глаза его засветились, кажется, он был готов немедленно умыкнуть возлюбленную в далекие джунгли или саванны.

– Да, пару раз мне посчастливилось. Довольно увлекательно, как мне показалось.

– И ты молчала, когда я расхвастался насчет сафари? Так не честно.

– Но я же на настоящем сафари никогда не была. Только на доморощенной охоте, да на экскурсиях в заповедниках.

– Катрин у нас заядлая спортсменка, – сказала Флоранс.

Черт, кажется, в этом замечании могло бы быть и поменьше яда.

Жан с некоторым удивлением посмотрел на любовницу и сказал:

– Я ничего не понимаю в охотничьих трофеях, но не сомневаюсь что Катрин решительная девушка. Было бы интересно услышать, что бы гостья с другой стороны океана предложила бы нашим мягкотелым властям в качестве панацеи от безобразий.

– Правда, интересно? – Катрин продемонстрировала еще одну потрясающую улыбку. – Без проблем. Я бы предложила властям стать решительными. Официальный предводитель рокаев, этот Тамир, должен погибнуть завтра же. Случайно. Лучше, в братоубийственной перестрелке с соратниками. Комендантский час. Бронетехнику по окружной дороге. Жандармерия берет под охрану все стратегические пункты. Подразделения СРС входят в "горячие" пригороды. Любой задержанный с оружием в руках получает не меньше пяти лет "неба в клеточку". Да, – и все выплаты пособий эмигрантам приостанавливаются. Никаких исключений.

Молчание казалось очень долгим. Потом Жан неуверенно сказал:

– Отдаю должное твоей радикальности. Но, пожалуй, твой план противоречит любым представлениям о демократических свободах.

– Свобода, – это когда меня, и моих близких, никто не пытается убить, – Катрин мило заулыбалась, приподняла бокал. – Глупо, да? К счастью, я не претендую на министерское кресло. Обойдутся без моего скромного участия, правда?

Флоранс увидела зеленые глаза поверх бокала. Щеку искаженную и оплывшую сквозь линзу янтаря почти нетронутого коньяка. Жуткое лицо.

Катрин уже улыбалась хозяину дома. Флоранс потянулась за новой сигаретой. Таких страшных глаз у девочки никогда не было. Пятидесятилетняя, раздавленная жизнью баба. Проклятый опыт слишком меняет мировоззрение.

Разговор перешел на более безопасные темы. Жан рассказывал о Гаити, где ему пришлось побывать в прошлом году. Катрин поведала забавное предание о брачных обрядах индейцев хаяда. Служанка принесла еще кофе. Флоранс улыбнулась чернокожей женщине. Не Мышка. Та бы догадалась, что кофе совсем не нужен. По-крайней мере, мадам Морель кофе не нужен. И ничего не нужно. Добраться бы до постели.

– Мне, пожалуй, кофе хватит, – известила Катрин. – Я все-таки, спортсменка. Если уж грешить, то лучше выкурю сигару, – в руках у нее была "Монтекристо".

– Ничего себе, – сказал Жан. – Я был уверен, что ты вообще чуждаешься никотина. С твоим-то неистовым увлечением спортом.

– Ага, я вас все-таки шокировала? Сигара – обет университетской дружбы. Одна сигара в месяц. Шалость, не то, что многие, – по восемь сигарет за вечер изводят. Я прогуляюсь к пруду, если никто не возражает. Помедитирую в одиночестве перед сном, – Катрин встала, и не торопясь, и не оглядываясь, направилась по лужайке.

Ей смотрели вслед. Должно быть, и недоумение испытывали одно на всех. Почему это легкое, но совсем не хрупкое, создание, все-таки не фотомодель? Красота должна, просто обязана, цениться по достоинству. Обложки журналов и реклама в прайм тайм заполнена бабочками-однодневками, имеющими куда меньше для этого оснований, чем это зеленоглазое чудо.

Какая же она легкая. Удачное платье делает тело обманчивой, вот-вот сулящей разгадку, тайной. Высокие каблуки и не думают вязнуть в зеленой, сочной траве газона. Фея. Одновременно плотская и эфемерная. Хозяйка холмов.

Флоранс еще раз пересчитала фильтры в пепельнице. Да, – восемь. В зоркости Котенку не откажешь. Флоранс чувствовала себя старой и очень-очень уставшей. Сейчас нужно встать и пойти туда, – к пруду. Там тихо, там, у воды не слишком-то изящно сидит на корточках девочка. Мерцает яркий светлячок сигары. Кэт не будет против, если подруга окажется рядом. Можно будет встать за спиной, положить ладони на чуть по-мальчишечьи прямые плечи, заставить прислониться спиной к ногам. Так девочке будет удобнее. Можно будет ничего не говорить. Потому что ты, мамочка, тоже часть начинающейся ночи, часть летнего воздуха и темной воды пруда.

Нет, нельзя. Здесь ты не "мамочка". Ты гостья и подруга Жана. У девочки есть собственная жизнь. Есть галантный и по уши влюбленный Эдвардс. Иной уровень. Серьезный и высокий. И естественный.

Флоранс улыбнулась и сказала:

– Чудесный вечер, правда, Жан? Даже не верится, что где-то существует шумный город и эта глупая политика. Может, мы с тобою тоже пройдемся, полюбуемся домом еще раз? Ты не обидишься, Эдвардс, если мы тебя покинем? У тебя потрясающий дом.

В глазах Эдвардса мелькнула такая благодарность, что Флоранс захотелось запустить ему пепельницей в лоб.

– Спасибо, Флоранс. Мне тоже нравится это место, хотя если честно, дом слегка тесноват. Все-таки с восемнадцатого века здание практически не перестраивалось.

– В этом и прелесть дома, – с воодушевлением признал Жан, поднимаясь и протягивая руку подруге. – Пойдем, дорогая.

Флоранс поднялась, – будь оно все проклято, – будто две суток не вылезала из офисного кресла, а не поужинала на свежем воздухе.

– Найдете свои комнаты? – заботливо спросил хозяин дома. – Я, пожалуй, подожду Катрин.

– Конечно, Эд, – нахмурился Жан. – Мы конечно, не следопыты, но надеюсь, доберемся до постелей. По-крайней мере, хоть одну я надеюсь отыскать.

Флоранс заставила себя улыбнуться и ткнула локтем друга:

– Ну и самонадеянный ты тип, Жан.

Они поднимались по узкой поскрипывающей лестнице.

– Что не так, Фло? Ты выглядишь какой-то вялой.

Флоранс оперлась бедром о толстые витые перила:

– Знаешь, что-то я слишком устала. Пожалуй, дегустировать коньяк было излишне. Ты не будешь слишком разочарован, если я сразу плюхнусь в постель?

– Я буду очень разочарован, – нежно сказал Жан. – Ты сегодня была просто очаровательна. Отдохни. Завтра будет ведь еще день?

Заснуть Флоранс не смогла. Древняя, антикварная, мерзостно скрипящая кровать, низкий потолок. Дерьмовый восемнадцатый век. Оставалось лежать, глядеть в темноту, и стараться не думать.

Сейчас они там. Вероятно, спальня у Эдвардса попросторнее. И ложе не так скрипит. Гадость какая, – неужели нельзя думать о чем-нибудь другом? Собственно, ты и не думаешь ни о чем. Тяжелая, как осенняя грязь, смутная ненависть облепила лицо как косметическая маска. Ни к Кэт, и ни к этому крупному мягкотелому влюбленному, ненависть прямого отношения не имеет. Может быть, имеет отношение к Жану, так покорно и не вовремя отправившемуся спать. И к себе, – к старой, умудренной опытом, хладнокровной тетке. Глупо. Совершенно незачем ненавидеть себя. Сделала то, что должна была честно сделать. Честная-пречестная старая лесбиянка. О, боже! Рядом с ненавистью шевелилось еще какое-то мерзкое чувство, похожее на крысиное возбуждение. Вот гадость.

Катрин такая темпераментная девочка. Если он переживет секс с ней в первый раз, то самца будет от девочки не оторвать.

Флоранс дотянулась до часов и зажгла ночник. Хорошо Кэт, – на ее приборе времени есть подсветка. Так и не купили ей нормальные часы. Эдвардс наверняка подарит, и это будет украшение куда роскошнее, чем ты можешь предложить подруге.

Часики тикали. Флоранс тупо смотрела на стрелку. Гнусно. Не было бы этого проклятого устройства. Оставалось бы вечно та девчонка, что в восемнадцать лет всё еще продолжала рисовать платья и перчатки, что так яростно мечтала о деловитой суете перед дефиле своей коллекции по подиуму. Рискнула бы тогда изменить свою жизнь?

Чушь, – при чем здесь часы? Старят человека не маленькие механизмы, упрятанные в тщательно продуманный дизайнером корпус, а тень грубого потертого орудия убийства, висящего на спинке кухонного стула. Кэт говорила что тот автомат, наверное, был родом с ее родины.

В дверь осторожно поскреблись.

– Входите, чуткий кабальеро, – вздохнула Флоранс.

– Я заметил, что у тебя горит свет, – извиняющимся тоном пробормотал Жан.

– В этом сарае семнадцатого века ничего не скроешь.

– Точно. Ты слышала их? – спросил Жан, осторожно присаживаясь на край постели.

– Ничего я не слышала. А ты, значит, испытываешь склонность к эскаурдиризму[4]?

– Вряд ли, поскольку даже не знаю что это за отклонение. Но твоя родственница на удивление страстная девушка. Или талантливо играет такую?

– Значит, ты завелся? – спросила Флоранс, садясь и сплетая пальцы на шее у любовника. – Или пришел сказать, что по части темперамента я и отдаленно не похожа на родственницу? Ах ты, мерзавец….

Жан рычал как неандерталец. Флоранс лежала под ним, раскинув ноги во всю ширину кровати, и отвечала любовнику с таким напором, что болели мышцы живота. Становилось легче. Можно было впиваться ногтями в спину Жана, – он все равно ничего не замечал, можно было кусать его язык и требовать, требовать… Становилось еще легче, а долгожданный оргазм наконец смыл липкую ненависть.

* * *

Проснулась Флоранс с замерзшей спиной. Одеяло валялось на полу. Скотина Жан, – не мог нормально укрыть. Хотя сама виновата, – отключилась, когда он еще бормотал свои восторги. Фу, даже засыпать мадам Морель стала с чисто мужицким чувством такта.

Флоранс укуталась и принялась вспоминать непонятно откуда взявшееся сновидение. Снился здешний пруд, из воды которого почему-то густо торчали голые, побелевшие от времени стволы мертвых деревьев. Сама Флоранс замерла на берегу, у воды, подернутой бледной ряской. Из-под коряги на женщину испуганно таращились чьи-то глаза. Флоранс силилась рассмотреть маленькое существо, но никак не могла. Что-то мокрое, взлохмаченное, крысоподобное, но величиной с болонку. Хотелось передернуть плечами, так жалко и мерзко выглядел обляпанный ряской мелкий незнакомец. Но перепуганные глаза казались разумными. Почему-то "крысеныш" казался отдаленно похожим на Цуцика. Нужно было что-то делать, – отнести домой, вымыть, высушить, или хотя бы поговорить со зверьком, успокоить. Казалось, что "крысеныша" наверняка успокоит звук ласкового голоса. Только глупо говорить с мокрой мочалкой. Флоранс так и торчала у берега в нерешительности.

Нелепый сон. После коньяка и похожего на драку секса, обескураженный мозг вконец запутался в своих дремлющих нервных окончаниях. Флоранс вообще редко снились сны. Что это означает? Ни Цуцик, ни тем более, Катрин, явно не годились на роль несчастных крыс. Даже Мышь, хоть и номинально относится к семейству грызунов, на жалкого зверька сейчас мало походила. Да и нуждается она в строгой Госпоже и острых ощущениях в ягодичной области, но уж точно не в ласковых словах.

Флоранс взяла часы. Слишком рано. Ну, ничего, уснуть все равно уже не удастся.

Она, не торопясь и тщательно привела лицо в порядок. Макияж к лучшему изменил белую пугающую маску. Все пройдет, мадам. Все пройдет, нужно лишь тщательнее следить за своей внешностью. Сейчас растолкаем Жана. Ничего, ночью он получил куда больше, чем заслуживал, пусть немного поработает водителем.

Они вышли из дома. Рассвет только начал красить алым луг на дальней стороне пруда. Никаких сухих костистых деревьев, слава богу, в пруду за ночь не появилось. Тихое мирное сельское утро. Машины, стоящие перед домом, мягко блестели от обильной росы. Жан плелся сзади, отчаянно зевая, но вопросов больше не задавал. У Флоранс снова противно ныло сердце. Нужно ехать. Жан завозился с ключами.

Флоранс обернулась и встретилась глазами с Катрин. Девчонка сидела боком в открытом окне второго этажа среди густого обрамления виноградных лоз. Короткостриженая бессовестная Лорелея. До дома, тем более до второго этажа было довольно далеко, но Флоранс показалось, что она в упор смотрит в изумрудные глаза. Трезвые холодные глаза. Злые.

– Фло, может быть… – начал Жан и заткнулся, увидев обнаженную девушку в окне.

– Эй, подождите, минуту, – негромко сказала Катрин и исчезла.

– Послушай, а она… – неуверенно сказал Жан.

Даже если бы в горле не встал тугой ком, ответить Флоранс все равно не успела бы. В окне появилась Катрин, на сей раз уже в платье. Небрежно скомкав-подобрав подол, перекинула ноги наружу.

Жан потрясенно ахнул. Флоранс не издала ни звука. Они наблюдали как Катрин, небрежно цепляясь одной рукой за виноград и выступы камней, соскользнула на землю. Заняло это две-три секунды, не больше.

Босые ступни оставляли на траве газона росистый след. Флоранс не могла заставить себя взглянуть в лицо подруги. Кажется, и Катрин сейчас смотрела поверх голов.

– Уезжаете, да? – голос девушки звучал хрипловато. Как после бурно проведенной ночи.

– Фло всегда плохо спит на новом месте, – сказал Жан. Он что-то явно чувствовал, но в полной растерянности, не мог понять, что именно происходит. – Отвезу ее домой, пусть выспится.

– Да, ей очень нужно выспаться, – скрежещущим тоном согласилась Катрин, и длинно, на редкость мерзко, сплюнула под колесо машины. – Пожалуй, мне тоже нужно отдохнуть… – она резко развернулась и пошла к своему "Ягуару".

Потрясенный Жан, открыв рот, смотрел вслед

"Он глупый", – подумала Флоранс. "Воспитанный, образованный, и непроходимо тупой. Как я".

– Она так и поедет босой? – пролепетал Жан.

– Наверное. Она бывает очень эксцентричной.

"Ягуар" взревел двигателем.

Флоранс и Жан смотрели, как машина остановилась у ограды. Девушка вышла, подхватив подол, сделала короткое, с полуоборота, движение. От удара босой пятки невысокие, сбитые из белых крашенных брусьев, ворота с треском распахнулись. Машина двинулась дальше, выбралась на дорогу и устремилась в сторону города.

– Что случилось?

Флоранс и Жак одинаково вздрогнули и обернулись. Перед ними стоял полуголый Эдвардс. На хозяине дома были только широкие пижамные штаны и ночные шлепанцы. "Проспал, скотина околдованная", – мрачно подумала Флоранс. Это было несправедливо, – Эдвардс выглядел не скотиной, а жутко разочарованным мужчиной. Крепким, ухоженным. Привлекательным. Несправедливо обиженным. Вызывающим сочувствие. Только несколько складок на, в общем-то, подтянутом животе чуть-чуть портили впечатление.

"А ведь я его готова убить", – поняла Флоранс. "Сунуть зазубренное жало ножа-насекомого прямо в эти брюхастые складки и вспороть до грудины. И такая липосакция доставила бы мне дикое удовольствие. Просто счастье, что я не ношу оружие".

– Катрин уехала, – пробормотал Жан.

– Я понял, – Эдвардс совершено дурацким жестом подтянул штаны. – Она пнула дверь, сказала – "я позвоню" и исчезла. Что случилось? Кто-нибудь мне может объяснить?

– Ничего страшного. С девушками так бывает, – сказала Флоранс. – Она позвонит.

Жан посмотрел на нее с испугом, – сейчас голос любовницы звучал ржавым скрежетом.

Эдвардс с ненавистью уставился на спокойную и красивую медноволосую даму. К кому относиться эта ненависть, – к женщинам вообще, или конкретно к несчастной мадам Морель, сама Флоранс не поняла и не хотела понимать.

– Она точно позвонит? – требовательно спросил Эдвардс.

Флоранс дернула плечом:

– Думаю, – да. Раз обещала. Но я ей не мама…

Выезжая из разбитых ворот, Жан с ужасом посмотрел на повисшие на петлях брусья.

– Я думал она занимается чем-то изящным, вроде легкой атлетики. Фло, тебе не кажется, что твоя родственница немного опасна?

– Не опаснее чем ты, когда болтаешь за рулем всякие глупости, – процедила Флоранс.

[1] Бронзулетки – ювелирные украшения, шузы – туфли, марафет– кокаин, марго – красивая проститутка, понтовая – лживая, обманная. (воровской жаргон).

[2] Рокай – отброс, сволочь.

[3] Каид – глава организованной по этническому признаку преступной группы.

[4] Эскаурдиризм – подслушивание звуков, сопутствующих интимным отношениям.