Текст книги "Одинокий колдун (СИ)"

Автор книги: Юрий Ищенко

– Таков обычай! – объяснил первый.

– Такова судьба! – добавил второй.

С потолка на сцену спрыгнул Призрак в развевающемся черном сюртуке, со страшным выражением лица. Доски затрещали, но выдержали. Стражники схватились за мечи. Призрак легонько распихал их и начал свою декламацию:

 
По мне, однако – хоть я здесь родился
И свыкся с нравами, – обычай этот
Похвальнее нарушить, чем блюсти!
Тупой разгул на запад и восток
Позорит нас среди других народов;
Нас называют пьяницами, клички
Дают нам свинские: да ведь и вправду
Он наши высочайшие дела
Лишает самой сердцевины славы!
 

– Кто лишает? – схватился опять за меч стражник.

– Алкоголь! – Призрак выхватил у него стакан, полный портвейна, и выплеснул жидкость на лица зрителей в первых рядах.

(В зале началось оживление, студенты похлопали, покричали еще робко «браво» и «ура»)

Тем временем очнулся от сна Гамлет. Привлеченный запахом вина, добрался, протирая глаза, до стражников и Призрака. Принял стакан от стражника (тот отдал честь по-красноармейски, прищелкнув каблуками), хотел выпить, но тут же возопил:

 
Да охранят нас ангелы господни!
Блаженный ты или проклятый дух,
Овеян небом иль геенной дышишь,
Злых или добрых помыслов исполнен,
Твой образ так загадочен, что я
К тебе взываю: Папа, Повелитель,
Тиран державный, Датчанин, ответь мне!
Не дай сгореть в неведеньи, скажи,
Зачем твои схороненные кости
Раздрали саван свой, зачем гробница,
В которой ты был мирно успокоен,
Разъяв свой тяжкий мраморный оскал,
Тебя извергла вновь?
 

Призрак заткнул ему рот рукой в грубой перчатке, толкнул к усевшимся с графином стражникам и ответил вопросом на вопрос:

 
Заткнись, сынок, и пей. Вы пейте все!
Но пусть кто знает, скажет,
К чему все эти строгие дозоры
Всеночно трудят подданных страны?
К чему литье всех этих медных пушек,
И эта скупка боевых припасов,
Стенания несчастных, сорванных с постелей
Неведомо куда и за грехи какие?..
 

Гамлет подобострастно закивал:

 
Я тут на днях прошелся по стране:
Покинув гробы, в саванах вдоль улиц
Визжали и гнусили мертвецы.
Кровавый дождь, косматые светила,
Смущенье в солнце; влажная звезда,
В чьей области Нептунова держава,
 
 
Болела тьмой почти как в Судный день!
Такие же предвестья лихолетья,
Спешащие гонцы пред сумасбродством
И анархизмом и разбродом,
И вопли о смятении грядущем
Явили вместе небо и земля...
 

Призрак вскричал, обхватив голову руками:

 
Распалась связь времен, погибли все свершенья:
Порядок строгий, оборона, нравы -
Все распадается и гаснет.
И ты, наследник слабый и лукавый,
Смог допустить распад моей державы!
Ты мне не сын, а сучье вымя,
И семени отца лишь хиленький росток.
А королем мой брат, убогий подражатель,
В горсти не смогший удержать и пары вшей,
Не то, что нити всей державы,
Узду и плеть. О, горе вам! Я всем устрою
Возмездие и кровь и сатанинский мрак,
В отместку за раздор и крах державы!
 

Перейдя к делу, Призрак дал по оплеухе стражникам, хотел проучить и сына, но проворный Гамлет сумел отскочить.

Далее Призрак потребовал от Гамлета убить всех, тусующихся при королевском дворе. Пообещал незримо и зримо присутствовать за плечами сына, подсобляя и следя за скоротечностью и жестокостью приговора. А затем Призрак планировал вернуться, пусть и мертвым мятежным духом, на трон. Гамлет пошел прочь. Призрак взлетел к потолку, и на приспущенных качелях развевался над сценой, внимательно следя за действиями Гамлета.

Фелиции быстро надоело лежать в неудобной кровати. Раздражала и Офелия, чей зад, то в трусиках, то обтянутый платьем, елозил перед глазами. Фелиция развернулась к королю, движениями рук и поцелуем возвестив о своих намерениях. Парень засопел, смутился, но пикнуть не посмел – позади был набитый зал, перед ним – пугающая решительная тигрица. Она приспустила с него штаны вместе с плавками, вскочила верхом, взнуздала, плотно оседлав. Впилась ногтями ему в шею и в ухо, повела скачку. Фелиции скоро стало жарко, тесно, она разорвала на груди лиф королевского наряда. Из тьмы под сценой свистели и улюлюкали, ей это нравилось, публичный секс возбуждал и будоражил. Хотелось учудить что-нибудь невероятное.

Весь прошлый день и всю ночь она провела с Герлой и Молчанкой в общаге. Они ее поочередно насиловали, поили горькими, вонючими снадобьями, морили голодом, и теперь она захотела отыграться на ком-нибудь, а лучше на всех сразу, за испытанные унижения. Кончив раз, акта не прервала. Укусила короля в щеку, слизнула кровь с царапин, защемила железными пальцами крохотный сосок на его впалой груди, и заставила служить и дальше ей седлом и корнем. Ей стало хорошо, ушла ярость, смутно разобрала, что где-то рядом бубнят и мечутся Гамлет с Призраком.

Она попыталась понять, что происходит. «Это Гамлет, он ничтожество. Это Призрак, он пришел тебя убить. Ты королева, ты должна победить всех, должна уничтожить Призрака» – сказал ей ровный трезвый голос. Всплыло в памяти бесстрастное лицо Молчанки с прикушенной губой и злобой в белых зрачках. Она повернула лицо к Гамлету и Призраку, внимательно их разглядела. Оба парня тоже косились в ее сторону. Фелиция легко соскочила с короля; он, скорее всего, пребывал в беспамятстве, лишь стыдливая рука наощупь прикрыла обнаженные зябнущие гениталии.

Ей же было жарко. Двумя рывками окончательно разорвала на себе платье, отбросила тряпки, оставшись в прозрачном красном пеньюаре. Спрыгнула с эстакады и подошла к мужчинам.

– А где король-то? – озабоченно спросил Гамлет, по сценарию у принца предстоял диалог с дядей.

– Умаялся король. Спит. – под хохот зала объявила королева. – Если есть проблемы, то обращайтесь ко мне.

До первого антракта Полония искусали собаки (два пса вдруг взбесились, сорвались с ремней и набросились на парня, заползшего под эстакаду). Его оттащили со сцены, перевязали как могли и отправили на «скорой помощи» в больницу. Гамлет эффектно подрался с Лаэртом, на шпагах и на кулачках, оба слегка травмировались. Фелиция ссорила и стравливала весь народ на сцене, сама по преимуществу била Офелию и пыталась покуситься на жизнь Призрака. Однажды незаметно перерезала веревки, на которых сквозь колосники в потолке держались качели, и Призрак свалился на сцену с высоты в пять метров (чудом успел вытянуть ноги, пробил эстакаду, но сам лишь слегка оцарапался).

В антракте отдыхали прямо на сцене. За занавесом шумел возбужденный народ в зале. Прибежал Петухов, целовал и поздравлял, поскольку аплодисменты были нешуточные. «Все о'кей, все как по маслу. А импровизация – это мама театрального чуда, – бормотал Петухов. – Сейчас главное – не остыть. И поосторожней с драками. А то смотреть страшно!» Фелиции ничего не сказал, будто ее выходки совершенно не удивили. Она стояла в стороне ото всех, отвернувшись, и актеры боялись подойти, даже никто чая и хлеба с колбасой не предложил. Съели, и ей не оставили.

– Почему сабли заточены? Что за шутки? Козлы, – бушевал молоденький Лаэрт, ему Гамлет во время стычки рассек до мяса ладонь холодным оружием.

Хотя и сам Лаэрт поставил Гамлету настоящий фиолетовый синяк под глазом.

Офелия, хромая и хныкая, бродила за Петуховым, просила ее кем-нибудь заменить.

– Светка, сдурела ты! – крикнул сердито Петухов. – Мы на пороге триумфа!

– Фея меня прибьет, ей-богу, – бормотала его любовница. – А меня и должны во втором действии убить, вот она воспользуется... Родненький, спаси, отпусти меня. Феечка, прости за все, я тебя умоляю. Егорушка, защити...

Но никто из них не отвечал ей. Призрак, Гамлет и другие тяжело дышали, дожевывая бутерброды, пили стаканами ледяную воду, сжимали в руках оружие, приготовляясь к продолжению разборок. Никто не хотел отступать.

Второй акт начался с очередной диверсии королевы. Она собрала в руку все веревки, удерживающие кошек, и перерезала их. Животные с воем бросились на Призрака, как будто именно он был виновен в их неудачных судьбах. Призрак заметался по сцене – кошки прыгали ему в лицо, повисали на одежде, раздирая ее в клочки. Заметались и собаки, гулко лая, пытаясь укусить как преследуемого, так и своих врагов. Ему удалось выхватить тесак из-за пояса Лаэрта, теперь он мог отбиваться. Когда одна из кошек, напоровшись в прыжке на лезвие, отлетела в зал, там люди поняли, что схватка не отрепетирована, а идет всерьез. Заголосили в партере сердобольные дамочки, иные вслух выражали ликование, но в целом на лицах появилась некая озадаченность, которой уже не суждено было исчезнуть до конца вечера.

Критики рядом с Петуховым одобрительно кивали, говоря о «крутом реализме». «Это уже не Пискатор, друг мой, это почти Эйзенштейн!» – хлопал режиссера по плечу самый возбужденный из них. А Петухов косился направо, где вскочила с места одна из подружек Фелиции и вопила, стоя у перил: Жрите, рвите его! Так его, падлу!

Гамлет, почесав в затылке, направился к королеве, чтобы пристыдить ее. По пути приходилось огибать дерущегося Призрака (и вообще никто не пришел ему на помощь – его остальные персонажи не любили!), пинать рвущихся с поводков собак. Наконец он встал перед ней.

 
Стой, королева! Тише! Я хочу
Сломать вам сердце, я его сломаю,
Когда оно доступно проницанью,
Когда оно проклятою привычкой
Насквозь не закалилось против чувств...
 

– Кончай трендеть! – посоветовала ему королева и издевательски задрала подол пеньюара, обнажив голое тело.

Но Гамлет загородил ей дорогу к Призраку, добивающему кошек, и упрямо продолжил:

 
Такое дело, которое пятнает лик стыда,
Зовет невинность лгуньей, на челе
Святой любви сменяет розу язвой.
Преображает брачные обеты
В посулы игрока. Такое дело,
Которое из плоти договоров
Изъемлет душу, веру превращает
В смешенье слов, лицо небес горит!
 

– Заткнись и пусти, мне не до разговоров, – раздраженно выпалила королева, подобрала с досок пола чей-то меч и решительно рубанула – Гамлет отскочил, прикрылся своим мечом, продолжая монолог:

 
Ведь это не любовь, затем что в ваши годы
Разгул в крови утих, он присмирел
И связан с разумом...
 

Тут он явно сбился и стушевался, поскольку говорить о разуме этой королевы было нелепо. Потешалась, норовя огреть его мечом, как ломом, собеседница. Потешался зал. А Призрак добивал двух последних кошек. Выли и грызлись псы. Гамлет выправился:

 
И что за бес попутал вас,
Играя с вами в жмурки?
Глаза без ощупи, слепая ощупь,
Слух без очей и рук, нюх без всего,
Любого чувства хилая частица
Так не сглупят.
О стыд! Где твой румянец? Ад мятежный,
Раз ты бесчинствуешь в костях матроны,
Пусть пламенная юность чистоту,
Как воск растопит...
 

– Наконец-то о деле! – возликовала королева, опуская меч. – Ну давай, займемся сексом. А то король не годен...

Король странным образом все еще оставался в постели, лишь изредка подавая признаки жизни. Возможно, первым понял, что здесь главное – не высовываться.

– Но ты мне мать, – возразил королеве Гамлет. – А у меня Офелия есть. Нимфочка шикарная!

Офелия сидела, сжавшись в комочек, за зеркалом, потихоньку наблюдая за спектаклем. В гневе королева развернулась к ней, одним прыжком вскочив на эстакаду.

– Ах, сучка, опять дорогу перебежала, – она ухватила девушку за горло, подняла и притянула к себе, чтобы говорить прямо в искаженное страхом лицо. – С Петуховым спишь, так мало? С Гамлетиком захотелось? Ты надоела мне.

Королева подтащила беспомощную девушку к краю помоста и столкнула в яму, обозначавшую могилу. Офелия упала очень неудачно, на спину, и лежала без движения.

– Офелия утопла, – объявила для остальных королева, обернулась к потрясенному Гамлету, приставила меч к его горлу и стала декламировать:

 
Жить или не жить, таков вопрос.
Что интересней: покоряться
Судьбе, родителям, друзьям хреновым,
Иль, ополчась на власть мужчин, сразить их?
И первой стать, повелевать.
Да, умереть, уснуть в конце концов,
И только. Но сказать, что сном кончаешь
Прекрасное и полное борьбы и мук и наслаждений
Веленье плоти!
 

– Эй ты, оставь его. Я тебе нужен, – предложил Призрак, появившись с мечом за спиной королевы.

Он хотел отвлечь ее от Гамлета, чтобы дать ему спастись. Но королева решила по другому, без замаха коротко резанула принца по плечу. С истошным воплем боли Гамлет покатился по сцене, зажимая кровоточащую рану. А королева уже вовсю рубила мечом Призрака, как заправский вояка – и он едва успевал уворачиваться.

Лопнули над авансценой сразу два софита: раскаленные брызги стекла окатили актеров и зрителей. Поднялась суматоха, кто-то из стражников пытался успокоить животных, окончательно взбесившихся; покатились с подставок несколько факелов, разливая горящее масло, второстепенные персонажи тушили их. Никто не заметил, как на сцене прибавилось действующих лиц: крупная высокая девушка, с мечом, отобранным у стражника, подбежала к королеве и, поприветствовав друг дружку, они слаженно и яростно повели атаки на Призрака. Гамлета грызли псы, остальные оттаскивали свору.

Петухов вскочил было на ноги, но не знал, что делать: кричать, требовать прекращения действия? Но он опомнился, если можно так сказать. Это был его первый спектакль, который можно было бы назвать крутым и бескомпромиссным авангардом. И он им гордился, он представлял зримо, как весь город, все знатоки и поклонники будут восхищаться им, будут творить легенды о том, что происходило в задрипанном клубе при Кораблестроительном институте... Подбежала к нему администраторша, испуганно всплескивала руками:

– Петя, что делать, что делать!

– Не ори. Иди и звони в скорую и пожарным. А в спектакль не вмешивайся. Пусть играют до конца, каким бы он ни был! – в позе Наполеона изрек для нее и для критиков Петухов.

Опомнившись, все оставшиеся дееспособными мужики (два стражника и Гораций, он же Фонтинбрас) пришли на помощь Призраку-Егору. Но стражники были напившимися и беспомощными, и Герла сломила их одного за другим. Гораций струсил, и лишь делал вид, что помогает, истошно повизгивая «Милицию! Милицию!» Призрак носился из угла в угол, его меч сломался, он устал, а руки были покрыты ранами от ударов девиц. Наконец, он бросился к занавесу, подпрыгнул и уцепился за складки толстого бархата, сумел забраться на безопасную высоту. Королева, не достав его мечом, тут же схватила факел и подпалила занавес. Он запылал в несколько секунд.

Онемели все: актеры, зрители, вахтерши в проходах. Смотрели на пламя, не понимая, что произошло. Егор перепрыгнул с занавеса на веревки под потолком. Огромное полотнище материи, объятое завывающими языками огня, рухнуло на сцену, покрыв людей, собак, разнося искры и хлопья тлеющих обрывков по всему помещению. Вспыхнули доски, в зал прыгали горящие люди и опаленные собаки с дымящейся шерстью. Разгорался пожар, начались паника и давка. Началось смертоубийство у окон и дверей – все спасали свои жизни...

Фелиция и Ханна, которую Егор сразу узнал, не уходили со сцены до конца, когда уже всё деревянное пространство сцены полыхало ревущим тайфуном. Что-то визжали, тянули руки к задыхающемуся в дыме и жару под потолком Егору. Надеялись, что он рухнет вниз. Но он раскачался на веревке и прыгнул, рухнул сквозь стену огня в дальние закулисные помещения. Отбежал по коридорчику в административную часть здания. Выждал, не проскочат ли сюда Ханна и Фелиция – но, кроме клубов черного дыма, никто за ним не следовал.

Горящую рубашку он сбросил сразу, а сюртук вообще остался на сцене. Слегка дымились башмаки, ноги в них будто жарились заживо – поэтому избавился от обуви. Ладонями затер тлеющие дыры на штанах. Надо было выбираться на улицу. Он думал о том, что кто-то, кроме девиц, мог остаться на сцене, но вернуться и искать кого-то было невозможно – плотный жар толкал прочь его, выдавливая из коридора куда-нибудь подальше. Он выбил стекла в двойной раме, спрыгнул из окна на задворки клуба и босой, в одних штанах вышел во двор, где толпились люди, спасшиеся из зала.

Заезжали, рассекая плотную толпу, машины пожарных и милиции. На руках выносили задавленных в сутолоке людей, передавая тела в машины скорой помощи. Огонь еще не вырвался из зала в фойе, кто-то из смельчаков таскал из гардеробной охапки одежды. Били на крышу и в окна второго этажа струи воды из шлангов. Гуськом команда пожарников в красных брезентовых робах отправилась на поиски людей. Из куполообразного возвышения на крыше клуба валил дым, вся крыша светилась, а кое-где с чердака в ночное небо прорывались острые лисьи оскалы первых языков пламени. У дверей клуба стояла девушка, ее непокрытые белые волосы трепал ветер, она с отчаянием следила за выбегающими из клуба. Егор узнал и ее, меньшую дочку Ванды. Вспомнил, что дочки Ванды оказались знакомыми Фелиции, могут уже знать, где он живет. В опасности и брат, и Гаврила Степанович. Ему надо было уходить. И он пошел прочь.

И думал о том, почудилось ему, или взаправду он видел там, в зале, когда болтался на веревке, лицо Малгожаты. Он помнил ее, он ждал ее и спустя десять лет...

10. Крот на прогулке

Не сразу, но уверенно и властно судьба вернула Егора к прежнему существованию крота, зарывшегося внутрь безопасного, холодного одиночества. Минуло две недели после пожара в клубе. Он теперь поселился на Васильевском острове, недалеко от Университетской набережной. Работал дворником при школе и проживал в служебной комнате. Ничего не знал (и не пытался узнать) о соратниках по театру, о Фелиции. Единственным человеком, которому Егор дал новый адрес и разрешил наведываться, был его брат Димка.

Гаврила Степанович все еще не вернулся из командировки, поэтому никаких скандалов и обсуждений по поводу отъезда Егора с квартиры и из семьи не было. Сам Димка откровенно радовался: пустая хата была очень кстати для его компашки, они очистили уже два киоска, складировали трофеи у Димки, там же бурно праздновали свои победы, пили за смелость и за богатство.

Стоял январь. Снега навалило, не в пример декабрю, много. И ночные холода накрепко мостили дворы и тротуары слоями грязного, прочного льда. Работы у дворника Егора было очень много, вставал в пять утра, до обеда шуровал ломом, сечкой – такой тяпочкой для колки льда, фанерной лопатой. После обеда таскал в кучу мусор, иногда сжигал его, если мусоровозки «динамили» его объект, лез на крышу школы и кидал вниз снег и сосульки. Еще надо было разбросать по дорожкам и тротуарам песок с солью, таская за собой на санках ящик этого добра. Тяжело было, так ведь и хорошо, сил и времени на думы и треволнения не оставалось. Директорша, Тамара Ивановна, возлюбила нового дворника за трезвость, трудолюбие и покладистость. Разрешила кормиться остатками в школьной столовой, дала еще полставки (70 руб.) плотника – и он чинил ограду, врезал в двери замки, вставлял новые стекла вместо выбитых. Пацанам негде было резвиться, в футбик гонять, кроме как в небольшом дворе, потому стекла звенели и сыпались частенько.

По ночам он не спал, размышлял о них: о Фелиции и Малгожате. Например, хотел понять: кого он сейчас любит? От первой и последней ночи с Фелицией остался мутный осадок. От последующих дней, особенно от ее зверств на премьере «Гамлета» – отвращение, смешанное со страхом. Но он догадывался, что это была уже не Фелиция, это ведьмы наспех слепили из нее нечто похотливое, злобное, кровожадное. И во всем его вина: он не должен был сближаться с актрисой, из-за него ведьмы обработали девушку. Жива ли она? И если жива – может быть, он смог бы помочь ей? Для этого надо ее найти. Или нельзя? Ведь рядом с ней находятся ведьмы, поджидая его.

Бутафорские мечи из легкого алюминия были наточены перед спектаклем. Когда Фелиция и Ханна рубились с ним на сцене, ему несколько раз здорово досталось: была сломана ключица, иссечена на плечах и руках кожа (по его рукам теперь можно было предположить попытки пьяного суицида, кривые рубцы покрывали запястья и локти). Он захаживал в школьный медпункт, тамошняя старенькая медсестра лечила и перевязывала без расспросов.

В один из вечеров Егор сложил инструменты в кладовку, туда же заволок мешок с песком на завтрашний день, чтобы не промерз на улице за ночь, вышел черным ходом из школы и направился проходными дворами в сторону 1-й линии. Он решил попытаться пробраться переулочками между набережной и Большим проспектом к церкви старого священника. Ночью видел нехороший сон. Будто старого, толстого и неуклюжего человека с крестом на груди окружили красивые обнаженные девушки. С хохотом его щекочут, а он кричит, извивается и корчится от мучений, причиняемых щекоткой. Девушки от его криков и ужимок веселятся еще пуще. Он падает, разбивает голову, изо рта лезет пена, с затылка и из носа хлещет черная густая кровь. Наконец, девушки расступаются: старик явно умирает, дергается в отходных корчах. Егор слышит, как зовет его старик, подходит и склоняется. А старик мертв – лишь изо рта его мучительно вылезает большой черный слизняк с двумя боязливыми рожками и с крупными печальными глазенками. И тогда Егор приходит в ярость. Поворачивается к компашке нагих девушек, выбрасывает в их сторону сцепленные в замок кисти рук и каким-то усилием, которое исходит от его груди, сквозь ладони, он толчком воздуха или невидимой волны отшвыривает девушек. И сила его толчка такова, что они отрываются от земли, летят прочь, падают и кубарем катятся по земле, вздымая клубы пыли, оставляя борозды, бесполезно пытаясь уцепиться руками и ногами. Он проснулся и отчетливо вспомнил весь сон – стало тревожно и радостно. Тревожился за старика, боялся, что того скоро убьют, а старик все еще не рассказал про Исход и про силы, которыми может овладеть Егор. Но вот одна сила дала о себе знать – он точно ощущал, что теперь и наяву сможет повторить этот удар ладонями. Решил обязательно дойти до старика и поговорить о событиях последнего времени.

Он шел мимо парка по первой линии, когда что-то привлекло внимание. За его спиной отчаянно, наискосок, бежала через дорогу девушка. И Егор решил вдруг, что она гонится за ним, что надо ее остановить. Все произошло машинально, будто было заучено в сотне повторов – вскинул сцепленные руки и воспроизвел усилие, найденное во сне.

Девушка будто наступила на мину или была сметена невидимым слоном. Она страшно ударилась о его посыл, отлетела назад, пока не врезалась в проходящий троллейбус, упала на дорогу. Тут же с визгом в лежащую уткнулась «волга» и протащила тело с десяток метров по грязному мокрому асфальту. Он убил ее! Ни за что, незнакомого человека уничтожил, повинуясь мгновенной прихоти! Егор от отчаянья на миг перестал видеть, а затем кинулся к скомканному под колесами машины тельцу. Уже выскочил шофер «волги» – Егор навалился на машину, слегка отжал, и шофер оттянул из-под колеса тело. Лицо, руки, плечи – все заливала кровь; изодранная одежда превратилась в мокрые тряпки. От свежей крови валил пар. Егор поднял ее на руки, очень боясь, что этим навредит, оторвет какую-нибудь изувеченную часть тельца. Но не мог ее оставить на грязи.

– Задавили! – закричали старушки, прибежавшие из парка.

Выскочил из троллейбуса водитель, почему-то полез драться с шофером «волги», доказывая свою невиновность. Толпа жадно напирала на Егора, чтобы в подробностях рассмотреть девушку на его руках. Люди требовали друг у друга врачей и милицию.

– Парень, так мы час прождем, – обратился к Егору шофер «волги». – Заноси ее ко мне в салон. Кровушки натечет, да и хер с ней, спасти бы. Тут в двух кварталах травмопункт, туда отвезем.

Егор кивнул, пробрался сквозь толпу к машине, протиснулся, не выпуская девушки из рук, на заднее сиденье «волги». От густого запаха свежей крови у него кружилась голова, слегка подташнивало. Шофер гудками разогнал людей перед машиной, и резко прибавил скорости.

– Ты-то хоть видел? Она сама мне под колеса влетела, ни секунды на размышления. Чудом затормозил, мог бы вообще по ней... – кричал шофер Егору.

– Я видел. Вы ни при чем. Это я виноват, – глухо произнес в ответ Егор.

– Знакомая твоя, что ли? Поругались, и сама бросилась?

– Да. Сперва об троллейбус она, потом упала...

– Ага, – закивал шофер, помолчал, продолжил облегченным тоном. – Я так и просек, что не первый ее стукнул. Ну, главное, чтобы менты не припаяли. Как чувствовал с утра, от пива отказался, а не то бы... Не думай, что я подлянку кручу, ведь сажают, кого захотят, да кто отмазаться не могет. Приехали! Сейчас вылезти помогу, мигом!

Егор почти бегом донес девушку к крыльцу. На двери был намазан большой белый круг с красным крестом. Пнул дверь, она распахнулась и впустила в коридор, набитый посетителями. У него очень устали руки, боялся уронить тело, пер сквозь стену людей. Шофер кричал на встречных из-за плеча. Оба требовали у теток в несвежих белых халатах: Куда ее? Только что на дороге... Умирает! Где у вас врачи?

Наконец подскочили к ним толковые дородные медсестры, сразу забрали из рук Егора девушку, уложив ее на каталку. Каталку повезли по длинному коридору, колесики противно визжали, Егор бежал следом, не обращая внимания на запретные окрики медсестер. Девушку завезли в комнату с табличкой «Хирургическая» – внутри уже ждал врач в повязке, закрывшей лицо, на руки ему натягивали резиновые белые перчатки.

– Как все произошло? – спросил он у Егора.

Девушку тем временем спрятали за ширмы. Егор пытался туда заглянуть, его бесцеремонно отпихивали. Успел заметить, что ее раздевают, тампонами стирают кровь с лица, плеч, рук. Потом смутился ее обнажающегося тела, сам отошел. Шофер с жестикуляцией объяснял врачу про аварию на дороге.

Они сидели, ожидая новостей, на кушетке в коридоре, у входа в «Хирургическую». Высунулась медсестра.

– Ты ей кто будешь? – спросила у Егора.

– Парень это ее, – быстро встрял шофер. – Ты скажи: выкарабкается?

– Пока не знаем, – тетка хладнокровно пожала плечами. – Значит, обе руки сломаны, несколько ребер, ушибы, да это ерунда. Голова проломлена и легкие задеты – значит, жизненно важные органы повреждены. С позвоночником тоже неясно, серьезно задет или нет. Скорее всего, выживет, а про полноценность не сейчас заботиться.

Тут же высунулась вторая медсестра, постарше и потолще первой, сунула ей бумаги и послала куда-то в ординаторскую.

– Кровь нужна. Не сообщили, что такой нет, а сейчас звонят, везде отказ. Резус... Отрицательная. Может быть, и в городе нет, – Егор изо всех сил прислушивался к их разговору, но ничего толком не понял; тем не менее решительно подскочил к пожилой медсестре. – Возьмите у меня кровь!

– Какая у тебя? – хмуро спросила тетка.

– Не знаю, – честно признался Егор.

– А у меня первая, – встрял и тут шофер.

– Не годится. У девушки редкое заболевание крови, ничего страшного, но переливать годится только от такого же человека, с таким же заболеванием. Ладно, парень, пойдем, проверим у тебя.

Пожилая тетка провела его в крошечную комнатку со шкафами, полными пипеток и мензурок. Усадила к столу, ткнула в подушечку пальца перышко и накачала в маленькую стеклянную трубочку его крови. Взяла несколько чашечек «петри» из хрипящего холодильника, стала подмешивать кровь в растворы.

– Не сиди, иди отсюда, – сказала ему, не оборачиваясь. – Если нужен будешь, позову.

И в коридоре молоденькая медсестра спрашивала у людей, кто из них имеет четвертую группу крови с каким-то там фактором. Егор вышагивал минут десять, никто за ним не пришел, тогда он вернулся к хирургической комнате и нашел пожилую медсестру.

– Вы у меня кровь брали. Подходящая для девушки кровь?

– Значит, не подошла, раз не позвали, – объяснила ему недовольно тетка; что-то припоминая, вдруг сама схватила его за руку. – Слушай, ты останься здесь, у тебя самого что-то с кровью неладно. Я понимаю в этом мало, надо врачам пробу исследовать. А с девушкой беда, ни в городском, ни в областном хранилище нет такой крови. Накачиваем ее физиологическими растворами, но ей для операции кровь нужна! Ты ее родственников вызвать можешь?

– Нет, – равнодушно сказал ей Егор. – Я их не знаю. И адреса не знаю.

И тут уронили ширму – санитар запихивал в тумбу на полу какие-то окровавленные свертки и порушил эту легкую конструкцию. Егор опять увидел девушку – кроме лица, все тело ее было закрыто простынями. Но ее лицо он увидел, оно было чем-то знакомо, но чем... Он вышел из травмопункта, постоял на крыльце. Впервые заметил, что сам весь испачкан ее кровью. Черные подсыхающие потеки были на штанах, на куртке, даже на ботинках остались пятна. Он провел пальцами по нейлону куртки, измазав его в чужой крови. И слизнул кровь с пальца, пробуя ее на вкус. «Я это умею, надо вспомнить. Надо сообразить, очень внимательно все запомнить и напрячься.» Со стороны было непонятно, чем он занялся – Егор сильно сгорбился, закрыл глаза, болезненные спазмы начинались в животе, руки цеплялись за перила. Затем что-то, похожее на хворь, его отпустило. Решившись, он резко повернулся к входной двери – столкнулся с нервным шофером.

– Братан, и у меня кровь не подходит! Вот горе-то, а я бы хоть три литра отлил... Или это не ты, братан? – неуверенно, сделав шаг назад, заключил шофер.

Егор отстранил того с пути, пошел в хирургическую.

Все та же старая медсестра сидела за столиком на входе, что-то строча ручкой в бланках. Седые волоски подрагивали на бородавке, прилепившейся к подбородку. У женщины были отечные усталые глаза, под белой форменной шапочкой плотно стянулись редкие седые волосы.

Она нехотя подняла голову, когда очередной незваный посетитель вторгся в помещение. Перед столом остановился мужчина средних лет, в костюме-тройке щегольского серого оттенка. Мужчина снял очки и прокашлялся.

– Здравствуйте, меня зовут Гаврила Степанович.

– Чем могу быть полезна, – медсестру вдруг потянуло на галантные манеры.

– Кровь могу сдать для девушки. Тут в коридоре услышал разговоры и вспомнил, у меня та же редкая группа. И меня когда-то чудом спасли, так что я донором охотно послужу...

– Идите со мной, – она как-то сразу пронялась его уверенностью, повела за собой для сдачи крови на анализ.

Кровь была та самая, его начали готовить к переливанию.

Он никак не мог разглядеть ту, которую изувечил. От вены на его левой руке прозрачные пластиковые трубки с пульсирующей пенистой кровью бежали к подвешенной капельнице. Кровь скапливалась в большом прозрачном мешке с мембранами фильтров, а затем другие трубки несли ее дальше, за ширму, где в операционной суетились доктора над лежащей девушкой. Когда его укладывали и подключали к капельнице, он видел, что сестры совершают предоперационные приготовления: голова девушки была обрита наголо, а лицо и лоб прикрывали уродливые бугры марли и кислородной маски.

С ним сидела сестра, каждые десять минут проверяла давление. В голове постепенно стало тихо, пусто. Он догадался, что это от кровопотери. Крепился, чтобы не заметили его слабости. Очень искушала сонливость.