Текст книги "Славянские сказки"

Автор книги: Юрий Медведев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

– Что с вами поделаешь, надо дать.

Открыли они кладовую. Отвесил Иван Голык двадцать пудов смолы, взял в одну руку коноплю, а в другую смолу, и пошли. А ключнику сказал, чтоб никому не говорил.

Как взялся Иван Голык плесть кнут: один пуд конопли сплетет, а пудом смолы осмолит, и сплел он к полуночи кнут в сорок пудов весом. А потом спать лег. А князь давно уже спит на соломе у хлева.

Поднялись они раным-рано, и давай ему Иван Голык говорить:

– Ну, до нынешнего дня ты был свинопасом, а нынче будешь опять князем. Что ж, пойдем, погоним свиней в поле.

Князь:

– Нет, еще, пожалуй, княгиня не вышла на крыльцо чай пить; а мне надо гнать, когда она на крыльцо выйдет и сядет со змеями чай пить, чтоб она, мол, видела, как я буду свинью... целовать.

Иван Голык и говорит ему:

– Уж как будем гнать, то ты не целуй, а я поцелую.

А Князь говорит:

– Хорошо!

Вот пришла пора свиней гнать. Вышла княгиня, чай пьет. Выгнали они из хлева свиней и гонят вдвоем. Только пригнали к воротам, а свинья стала в воротах и стоит. Княгиня со змеями смотрит, а Иван Голык как распустит кнут, как ударит свинью, так кости и рассыпались. Тут змеи и поразбежались кто куда. А она, проклятая, не испугалась и хвать его за чуб. А он ее за косы. И как начал стегать, и стегал, пока она сил лишилась, еле живая лежит. Вот тут-то она и бросила свой норов змеиный и начала жить ладно с мужем. Живут они и постолами добро возят.

Поехали в лес, рубили на ковш, а срубили на корец, вот и сказке конец.

А как сделали бы ковш, то и сказки было б больше.

Иван-Царевич и красная девица – ясная звёздочка

Жили-были царь да царица, и было у них три сына. Да вот их мать-царица никогда из дворца не выходила. Стали сыновья в школу ходить, и начали над ними школяры смеяться, что их мать, дескать, никогда из дворца не выходит. Возвращаются они домой и жалуются матери, что над ними в школе из-за нее смеются. Вот царица взяла однажды и вышла. И вдруг, откуда ни возьмись, черный ворон из черного царства. Подхватил ее и унес. Погоревали они некоторое время, а потом говорят:

– Благословите нас, тятенька, пойдем нашу матушку разыскивать.

Снарядил их царь, да и отпустил.

Вот идут они, идут, глядь – стоит хатка, а в той хатке бабка; они к той бабке:

– Не знаешь ли, бабка, как пройти к черному ворону из черного царства?

– Нет, – говорит, – не знаю, может, мои работники знают.

И как свистнет, как крикнет – бежит всякий зверь: волки и львы.

– Не знаете ли, – спрашивает, – дороги к черному ворону из черного царства?

– Нет, – отвечают, – не знаем.

Пошли они дальше, вдут и вдут, глядь – стоит другая хатка, а в той хатке бабка.

– А не знаешь ли ты, бабка, дороги к черному ворону из черного царства?

– Нет, – говорит, – не знаю, может, мои работники знают.

И сразу Же как свистнет, как крикнет – бежит всякий гад: ящерицы и змеи.

– Не знаете вы, – спрашивает, – где дорога к черному ворону из черного царства?

– Не знаем, – говорят.

Пошли они дальше, глядь – стоит опять хатка, а в хатке – третья бабка.

– А не знаешь ли, бабка, где дорога к черному ворону из черного царства?

– Нет, – говорит, – не знаю, может, работники мои знают.

И как свистнет, как крикнет – летит всякая птица: орлы и воробьи, ястребы и вороны.

– Не знаете ли, – спрашивает, – где дорога к черному ворону из черного царства?

– Нет, – говорят, – не знаем, может, птичка-обтрепыш знает.

А была у нее такая птичка с обтрепанными перьями, да к тому же неряха и с одним только крылом.

– Послать, – говорит, – за ней!

Мигом метнулись, притащили ее.

– Знаешь ты дорогу к черному ворону из черного царства?

– Знаю, – говорит.

– Так отведи этих людей, да смотри мне. Прямо доставь к красной девице-ясной звездочке, а не то и другое крыло отрежу.

Вот поблагодарили они и пошли, а птичка-обтрепыш впереди, то скоком, то летом вперед идет и привела; глядь – стоит огненный щит, так огнем и пышет.

– Теперь, – говорит птичка, – прощайте, ступайте себе смело вперед.

Старшие братья побоялись и остались, а Иван-царевич пошел и велел им: "Ждите, – говорит, – или меня, или мать, а уж кто-нибудь из нас да придет".

Вошел в тот щит, щит и расступился. Иван-царевич и прошел.

Вот идет и идет, глядь – стоит дворец, а у ворот шесть львов, языки повысунули, пить хотят.

Он зачерпнул воды, сам напился и их напоил; вот поклонились они ему и дали дорогу.

Вошел он в тот дворец, смотрит, а там спит такая красавица красавиц, красная девица-ясная звездочка. Он с дороги устал, склонился на руку, ну и заснул. А она как проснулась – и к нему, схватила саблю, хотела его зарубить, а потом одумалась: "Он меня не рубил, за что же я его буду?". Разбудила его, стала спрашивать, зачем он сюда пришел.

– Да вот черный ворон из черного царства украл нашу мать, тут я и пришел ее выручать!

– Так это же, – говорит, – мой отец: ступай-ка ты к другой сестре, та дорогу тебе укажет.

Поблагодарил он и пошел.

Приходит, видит – стоит второй дворец, а у ворот двенадцать львов, рты пораскрыли, языки повысунули, пить хотят. Он зачерпнул воды, сам напился и их напоил. Они ему поклонились и дали дорогу. Вошел он в тот дворец, а там прекрасная девица-ясная звездочка, еще прекрасней. Полюбовался он на нее, склонился на руку и заснул. А она только проснулась – и за саблю, да к нему, а потом: "3а что же я буду его рубить? Ведь он, когда я спала, меня не рубил". Разбудила его, расспросила.

– Ты, – говорит, – нам теперь, стало быть, брат.

Вот погуляли они, а потом:

– Ступай, – говорит, – к третьей сестре.

Попрощались, пошел он. Приходит, видит, стоит дворец, а возле него уже двадцать четыре льва у ворот, рты пораскрыли, языки повысунули, пить хотят. Зачерпнул он воды, сам напился и их напоил. Они его и пропустили. Дошел он туда, глядь – а там девица-ясная звездочка, красавица куда получше. Полюбовался он на нее, склонился на руку и заснул. Но и эта хотела его зарубить, да одумалась и разбудила, а как расспросила, то дала ему яблочко.

– Возьми, – говорит, – это яблочко, куда оно покатится, ступай прямо за ним, как раз и дойдешь.

Вот поблагодарил он и пошел. А яблочко и привело его как раз во двор к воронам. Вошел он туда, а там и мать.

Поговорили, расспросили друг друга обо всем, и дает она ему большое шило и булаву.

– Стань, – говорит, – вон за тем столбом, а как прилетит ворон, сядет он на столбе отдыхать, а тебя и не заметит.

Вот спрятался он за столбом, а тут и ворон летит. Сел на столбе, озирается, нету ли чего поесть, тут его и заметил.

– Ха, – говорит, – вот и закуска мне будет!

А он:

– Врешь, падаль собачья, подавишься! Я сам тобой пообедаю.

А черный ворон как кинется к нему, он отскочил, да к нему на спину, и всадил в него шило и булавой все бьет.

Как понес же его ворон, уж под облаками, и выше облака, а он все булавой его бьет-поколачивает, и бил, пока тот упал и лопнул. Пошел он тогда к матери:

– Одевайтесь, – говорит, мама, будем в свои края отправляться.

Вот мать оделась, запрягли они огненную коляску, забрали девиц-красавиц и поехали, а Иван-царевич и расхвастался им, что, вот, мол, он и сам без огненной коляски пройдет сквозь тот щит. Те на своей коляске проскочили, а он и остался.

Ходил он, ходил, бродил, бродил, а потом и подумал: "Вернусь на старые места, может, хоть что-нибудь поесть найду". Пришел, видит – ничего нету, одно лишь только яблочко, что младшая красная девица ему дала. Сел он и заплакал, глядь – откуда ни возьмись, выскакивает Иван Стриженый.

– Какого ты черта плачешь? – спрашивает.

– Да нету у меня ничего, кроме вот этого яблочка.

– А что тебе надо? Давай-ка его сюда!

И покатил он сразу то яблочко, – и явились и пития, и яства, а три музыканта так и режут... Пообедали они, а Иван Стриженый и говорит:

– Пойдем заберем коней и к тебе поедем.

Полезли в подвалы, разбили двенадцать дверей, порвали двенадцать цепей, вывели двух коней, как огонь. Как сели да как поехали, так и не заметили, как огненный щит пролетели.

А те двое его братьев, когда мать уже приехала к ним, и с нею красавицы-девицы, видят, что нету Ивана-царевича, и подумали: "Пожалуй, уже он никогда не вернется", – велели девицам, чтобы те сказали, будто они спасли их.

Вот, вернувшись домой, и давай они свадьбу справлять, но как раз в это время приезжает Иван-царевич с Иваном Стриженым.

Приехали они, наняли себе где-то у солдата квартирку и прислушиваются. Что сказывают люди.

А братья готовятся к свадьбам, но красные девицы за них не хотят идти.

Говорят: "У нас и платьев таких, как следует, нету; а коль сделаете нам такие же платья, какие были у нас, когда с отцом мы жили, да не глядючи и не меряючи, точка в точку и строчка в строчку, то пойдем".

Созывают они всех портных мастеров, всех швей – никто не берется. А Иван Стриженый и говорит тому солдату:

– Иди, берись.

Тот отказывается.

– Ступай, – говорит, – да требуй золота мерку.

Солдат пошел и объявил, что согласен, мол, а Иван Стриженый скорей на коня и туда, в черное царство. Забрал там их платья и к рассвету домой воротился.

– На, – говорит утром солдату, – неси!

Как увидели красны девицы, одна другой "морг-морг", а ничего не говорят. Надели платья.

"Вот, – говорят, – если б к этим платьям да еще черевички".

Кинулись братья к сапожным мастерам, опять же никто не берется, они – к солдату. Солдат отказывается, а Иван Стриженый:

– Берись, – говорит, – да требуй вперед два воза золота.

Пока солдат получил, что положено, а Иван Стриженый уж и в черное царство слетал и ихние черевички привез.

Увидали их красные девицы, еще больше обрадовались. "Он, – говорит, – где-то здесь. Ну, а теперь, – говорят, – сделайте нам еще по такому ж платочку".

Братья уже ни к кому и не идут, а прямо к солдату.

– Сделай, такой-сякой!

Иван Стриженый к утру и платочки притащил.

Тогда давай красные девицы того солдата допытывать, кто да кто, мол, ему все это сделал.

Он и рассказал.

Они (девицы) тогда к царю...

– Вот кто, – говорят, – нас спас, а братья его – воры...

Призвали его, расспросили, так оно и есть.

Привязал братьев тогда царь к хвостам необъезженных коней и разорвал, а Иван-царевич на младшей женился, и живут себе, поживают.

Там три фонаря горело; шло трое панов, три яблочка лежало, одно мне, другое – Лазарю, а третье тому, кто сказку сказал.

Сказка про злыдней

Жил себе мужик, да такой бедный, такой бедный, что иной раз не только ему, а и малым деткам поесть было нечего. И был у того мужика богатый брат. Вот у бедняка – дети, а у богатого – нету сына. Встречает раз богач бедняка и говорит:

– Помолись, братец, Богу за меня, может, пошлет он мне сына, а я уж тогда позову тебя в кумовья.

– Хорошо, говорит бедняк.

Вот прошло, может, с год, и доведался бедный брат от людей, что родился у богача сын. Приходит он к жене и говорит:

– А знаешь, у брата-то ведь сын родился.

– Разве?

– Ей-ей! Пойду-ка я к брату: он говорил, что, как пошлет ему Господь сына, меня в кумовья возьмет.

А жена говорит:

– Не ходи, муженек, если б он хотел тебя в кумовья позвать, то и сам бы за тобой прислал.

– Нет, пойду уж, хоть на крестника погляжу.

Пошел. Вот пришел, уселись они за стол, беседуют. Вдруг приходит богатый сосед, надо богача в красном углу усадить, – вот и говорит от брату:

– Подвинься, брат, пускай человек за стол сядет.

Тот подвинулся. Приходит и другой богач, а брат опять: "подвинься", а потом, как собралась их полная хата, то прежде бедный хоть у стола сидел, а то уж и у порога места ему нету.

Вот потчует брат богачей, а бедного брата не угощает.

Уже богачи и пьяным-пьяны, всякий вздор мелют, а бедняку и капли не перепало. Пощупал он карманы, а там семечек немного. Достал он семечки, грызет, будто после чарки закусывает. Вот заметили у него богачи семечки.

– Дай, – говорят, и нам!

– Берите, – говорит;

Взял себе один, а тут и второй руку протягивает, и третий... да так все и забрали. Посидел бедный брат еще немного, да так несолоно хлебавши и пошел домой.

Приходит домой, а жена спрашивает:

– Ну, как?

– Да так, как ты говорила. И в кумовья не взял, и крошки от богачей не видал, да еще все семечки забрали...

А было воскресенье, и был бедняк скрипачом, музыкантом. Вот взял он скрипку и начал с горя да печали играть. Как услышали дети, взялись и давай плясать. Вдруг, глядь, а вместе с детьми и какой-то малышок пляшет, да еще не один. Удивился бедняк, бросил играть, – а они поскорей под печь кинулись, толпятся, толкаются, так их много. Вот мужик и спрашивает:

– Что вы такое?

А те из-под печки тоненькими голосками:

– Да мы, – говорят, – злыдни!

А мужик задумался и говорит:

– Вот оттого я бедный, что в хате у меня злыдни завелись!

И спрашивает их:

– А что, хорошо вам под печью сидеть?

А они:

– Да какое там хорошо! Такая теснота, что не приведи Господи! Разве не видишь, сколько нас расплодилось?

– Раз так, – говорит бедняк, – постойте, я вам гнездо попросторней найду.

И побежал побыстрей, взял бочку, внес ее в хату, да и говорит этим злыдням:

– Залезьте сюда!

И как начали они туда лезть – все повылезли.

Взял тогда мужик донышко, забил поскорей бочку, вывез ее на поле, да и бросил. Приходит домой и хвалится детям, как он от злыдней избавился!

– Ну, теперь, – говорит, – может, даст Бог, наше хозяйство и получшает.

Прошло с полгода, а может, и больше, и пошло у него хозяйство в гору, стали ему и богачи завидовать. Что ни сделает – все ему удается, что ни купит – на всем зарабатывает; посеет на поле рожь или пшеницу, и такая уродится она колосистая, что так к земле и клонится. Вот и стали все люди уже удивляться, что был-де сначала такой бедняк – детей нечем было прокормить, а теперь так хорошо живет.

Одолела богача зависть, приходит он к нему и спрашивает:

– Как случилось, что стала тебе во всем по хозяйству удача?

– А потому удача, что злыдней не стало.

– А куда ж они делись?

– Загнал я их в бочку, отвез на поле и бросил.

– Где?

– Да вон там, под оврагом.

Вот богач и побежал туда поскорей, а там и вправду бочка.

Выбил он днище, а оттуда злыдни так валом и повалили.

И говорит он злыдням:

– Да вы лучше к брату моему ступайте, он забогател уже.

А злыдни:

– Ой, нет, он недобрый, вишь, куда нас запроторил! А ты человек добрый, вот мы к тебе и пойдем.

Богач от них наутек, а злыдни за ним как уцепились и пришли к нему в хату. И уж как разгнездились у него в хате, что совсем обеднял богач – еще бедней стал того брата, что бедняком был. Каялся уж тогда, да поздно было!

Золотоволосая Ялена

Бродил раз мужик по свету, невесту себе искал. Пришел к одной ворожке, а она ему и сказала:

– Ступай поищи золотоволосую Ялену!

И пошел он искать.

Искал, искал, а найти не мог. Пошел тогда к солнцу – спросить, не видало ли оно где золотоволосую Ялену? А солнце и говорит:

– Я освещаю горы и долы, но такой Ялены и не встречало!

Но дало ему солнце золотой клубочек и говорит:

– Как будет тебе что нужно, кинь тот клубочек позади себя.

Пошел он потом к месяцу. А месяц и говорит:

– Я свечу мало, только по ночам, и не везде досвечиваю. Такой Ялены не находил я нигде!

Дал ему месяц щеточку и говорит:

– Коль случится с тобою такая беда, кинь ее позади себя.

Пошел он потом к ветру.

Говорит ветер:

– Ступай, твою золотоволосую Ялену тридцать баб с железными языками держат. Но ты ее, – говорит, – от тех баб не получишь. А поступи ты здесь к одной ворожее на работу, она даст тебе такого коня, что будет летать по воздуху, вот ты на нем с Яленой и умчишься!

И дал ему ветер метлу и сказал:

– Если случится какая беда, ты махни той метлой позади себя.

Пошел он тогда к ворожке, а она и говорит:

– Если выпасешь мою кобылу, дам я тебе такого коня!

И погнал он пасти кобылу в лес. Вдруг поднялся в ночи большой шум, и кобыла враз исчезла... Явилось тогда много лисиц, и пошли они с ним к ворожке. А сидела там в корзине наседка на яйцах, а лисы вытащили ее из корзины, яйца разбили, и вылетела из тех яиц кобыла с тремя жеребятами. Вот тогда дала ему ворожея одного жеребеночка и говорит:

– Золотоволосая Ялена у тех баб в стеклянном жбане находится. Ты бери ее вместе со жбаном, но жбан не открывай, пока домой не доедешь!

И приехал он к тем тридцати бабам. Приезжает туда, а бабы все спят. Увидал он в большом жбане золотоволосую Ялену, схватил ее, сел на коня и умчался. А бабы с железными языками спали целых двадцать четыре часа; потом встают, а Ялены – нету. Бросились за молодцем в погоню. Слышит он шум – бабы за ним летят. Кинул он тогда позади себя щеточку, и вырос вмиг лес густой кругом на сто миль. Начали бабы тот лес грызть и перегрызли; погнались за ним дальше.

Слышит он шум, бросил тогда позади себя золотой клубочек – выросла каменная гора. Но бабы ту гору прогрызли и опять за ним гонятся. А он уже к морю домчался. Ударил метлой по морю – расступилося перед ним море, проехал он посуху, а потом обернулся, ударил опять метлой по морю – и море сошлось снова. А бабы все в нем утонули.

Но ездил тоже по тем краям какой-то царь на коне, догнал он мужика и начал с ним бороться, отымать у него золотоволосую Ялену.

А конь у царя был той же самой ворожеи, вот кони между собой о чем-то посоветовались, и сбросил конь царя наземь, и царь убился. А мужик с золотоволосой Яленой счастливо домой воротился.

Про богатыря Сверхдуба

Жил себе богатый мужик. Было у него три сына, двое – умные, третий – дурак. Было у отца несколько пар волов, вот и послал он двух умных сыновей в степь пахать, а этот дома остался. Поехали они на три дня. Приезжают домой, а меньшой и говорит:

– Что ж, тату, они пахали, а я сеять поеду.

Отец и говорит:

– Ты, сын, еще и по свету ходить не способен, как же ты сможешь хлеб сеять?

А тот как пристал, как начал, вот и уговорил отца. Набрал себе три мешка пшеницы, поехал на то самое место сеять. Посеял. Едет домой, попадается ему навстречу старик, спрашивает:

– Куда, земляк, едешь?

– Домой еду, – говорит.

– А где ты был?

– Ездил в степь пшеницу сеять.

А старик ему и говорит:

– Как приедешь домой, скажи отцу, матери и братьям, чтобы шли пшеницу жать.

Сел парубок на подводу и задумался: "Как же оно так, не успел я и посеять, а она уж и уродила? Дай-ка пойду погляжу",

Поехал назад, посмотрел. Сорвал несколько колосков на показ домой, а пшеница-то уродилась такая, что лучше и не надо. Воротился домой, отцу ее показывает, чтобы жать ехал. А отец сидит за столом и думает.

– Что оно, – говорит. – сын, счастье ли нам такое иль несчастье? Только ты поехал сеять, а уж и пшеница поспела?

Взяли они косы, поехали косить, а люда дивуются, – ведь только сеют, а они уже косят, а дело было осенью. Скосили они пшеницу: сложили, обмолотили и стали продавать. Жили они бедно, а как начали продавать пшеницу, вот и построили себе дом. Отец женил всех сыновей. Самого старшего женил на крестьянской дочке, среднего – на поповской, а самого маленького – на генеральской.

Умерли отец с матерью, остались сыновья одни на хозяйстве, и деток уже дождались. Родился у самого меньшого сын – ему уже семь лет, а он все в люльке лежит. Ходит дурень, гуляет, и начали его разные господа срамить, что богатый он, это, мол, верно, а дитя такое, что семь лет ему уже, а все в люльке лежит! Идет он от стыда домой и плачет. Думает: "Господи Боже ты мои, что оно такое – несчастный я, что ли, что дитя у меня такое?"

Вдруг попадается ему навстречу старая старуха. (А он, мальчонка-то этот, прикидывается, на самом деле он – богатырь).

– О чем, – окликает его, – ты, купеческий сын, плачешь? (А старуха эта, она тоже знает, о чем он плачет, да не признается).

Начал он рассказывать:

– Да вот дате у меня такое неудалое...

А она спрашивает:

– А ты хотел бы, купеческий сын, чтоб его на свете не было?

– Хотел бы, – говорит.

– Так ступай, – говорит она, – на базар, купи семь пудов канату да еще тележку железную. Как приедешь домой, положишь в нее подушку и его положишь туда, возьмешь веревку потолще и отвезешь его, спящего, в лес.

И сказала она ему:

– Как придешь в лес, найдешь толстый дуб поразвесистей. Выберешь ветку, чтоб не обломалась, привяжешь в четыре ряда этот канат (как люльку веревкой подвязывают) и положишь на него доску, а на доску положишь подушку, потом положишь его и поколыхаешь (а был он сонный, он спал, залег спать на семеро суток). А как положишь его на подушку, то сразу поколыхай, а сам беги без оглядки.

Если б отец оглянулся, то Семилеток весь бы тот лес на нем обломал.

Спал он не спал, а семеро суток проспал. Если б эти семеро суток дома проспал, то было б ему, пожалуй, двадцать лет. И была бы у него вся сила богатырская.

Проснулся он и говорит:

– Что оно такое, то я дома спал, а теперь в лесу?

Вот встряхнулся он и упал наземь, да и загруз по самые колена в землю. Ходит теперь, раздумывает: "Дороги не знаю, летать не умею". Ходит, сам с собой разговаривает. Нашел он дуб толстый и высокий, потрогал, чтоб не обломался. (А он уже хорошо знает, что есть в нем сила, – так весь лес и зажал бы в обхват, но!..)

Взобрался он на дуб и начал осматриваться, не видать ли где какого села или слободы. Села не увидел, а заметил в лесу двухэтажный дом, черепицею крытый. "Ну, – думает себе, – коли слезу вниз – то дороги не найду. Летать – не умею". Начал он руками хвататься, на ветки опираться и пошел поверх деревьев, как птица.

Прилетает он туда, к этому дому, а легко спуститься не может и упал вниз, сильно зашибся. Входит туда в дом, а там нет никого, сидит только старая-престарая старуха и его спрашивает:

– Зачем, добрый молодец, сюда явился?

Он отвечает:

– Ты, старая ведьма, меня сперва напои, накорми, а потом спрашивай.

Встает она живо с печи, достает кувшин молока, ставит на стол и кладет ему булку. Он подымается и благодарит бабушку.

– Спасибо, – говорит, – тебе, бабушка, за добрый обед. Ну теперь, бабушка, спрашивай, зачем я к тебе пришел.

Она спрашивает:

– Какого ты роду и кто ты таков?

– Я, – говорит, – Сверхдуб (такое сам себе имя дал).

– Зачем же ты, – спрашивает, – сюда пришел?

– Да вот, если бы где век мне дожить, наняться к кому-нибудь.

Она ему говорит:

– Есть у меня двое сыновей, они в чистое поле поехали Я без них ничего не ведаю; вот приедут домой и дадут распоряжение.

А он ей и говорит:

– А мне тут ничего не будет, если я их дожидаться буду

А она отвечает:

– Есть у меня такое место, где тебя спрятать. Они не узнают, а как станут догадываться и начнут на меня сердиться, я скажу им слово, они и уедут из дому, а я тебя выпущу.

(Дело известное, коль мужик голоден, то приедет домой, жену ругает, а корчмарь голоден – Богу молится).

Приезжают они домой: не успели и в двери войти, а она булок напекла, вот пораззевали они рты, а она им булки сует (они – змеи). Кидает, пока досыта не наелись. Потом входят они в комнату, а самый старший и говорит:

– Фу-фу, руською костью смердит?

А она им отвечает:

– Вы, – говорит, – по свету летали, руськой кости нанюхались, вот вам оно и кажется.

А потом продолжает:

– Тут ко мне такой молодец приходил, что лучшего и не надо. Приходил наниматься, сказал, что служил бы, покамест не прогнали бы. (А сам-то он надеется, что долго не служил бы).

Сыновья ей отвечают:

– А почему ты его нам не показала?

Вот подымает она тотчас подушку и одеяло и вытаскивает его. Ну, встает он тогда, они с ним здороваются:

– Здорово, молодец!

А он не знает, как им и отвечать.

Потом они его спрашивают:

– Зачем ты, молодец, сюда зашел, волей-неволей или своею охотой?

А он отвечает:

Была б моя воля, не пришел бы к вам, да вот неволя заставила, пришел наниматься.

Ну, они ему и говорят:

– Нам такого не надо; нас двое братьев, а ты будь третьим – младшим. Что? Согласен? А не согласен, так мы тебя враз съедим!

Он отвечает:

– Согласен!

Ну, теперь отдали они ему ключи от своего хозяйства – там, где лежит овес, где мука, где крупа, где одежда. И повели его по всем кладовым да амбарам, показали, где что лежит, повели его на конюшню, открыли ее, видит он – стоят двенадцать лошадей в стойле. Ну, самый старший Змей и говорит:

– Ухаживай, брат, за этими конями.

А была там под одной крышей еще конюшня. Змей ключей ему от нее не дал и говорит:

– Вот тебе, брат, и все хозяйство. Всюду ходи, пей, гуляй, – на лошадях катайся, а сюда не заглядывай.

Побыли два брата дома, а потом и говорят младшему:

– Мы оставим тебя на хозяйстве, а сами к дядюшке в гости поедем.

Оседлали коней, поехали. Подождал он день, другой, пил себе, гулял, на лошадях катался, а на третий день дал лошадям поесть, накормил их хорошо, повел на водопой. Привел их с реки, поставил в конюшню, постелил соломы, засыпал овса, а сам ходит по конюшне, рассуждает:"Что оно значит, что по всему хозяйству меня водил, а сюда не привел и ключей мне не дал?" И думает: "Что же я буду за молодец, ежели сюда не загляну?" Пошел в дом, лежит та баба, спит. Открывает он шкафчик, глядь – два ключика. Взял он эти два ключика, приходит туда, а они как раз туда и подходят. Отпер он конюшню, стоит там пара коней. Один конь свежую пшеницу жует, а другой золото. Вот и думает он себе: "Что оно такое? Тот молодую пшеницу жует, а этот – золото? Дай-ка я подложу этому золото, пускай поест". Засучил рукава по локти, всунул одну руку в золото – вдруг стала рука золотая; всунул другую – и та золотой стала. Взялся он за голову, и голова стала золотою. Надел шапку, спустил рукава, входит в дом и сказывает:

– Ой, – говорит, – бабушка, больно я провинился. (А она уже давно о том знает, ведь она волшебница).

Она ему и говорит:

– Ну, теперь, дитя мое милое, я б рада была, чтобы ты живой остался, да вот как приедут, то съедят тебя по косточке. Теперь, – говорит, – сынок, бери себе коня да уезжай, куда хочешь.

Он пошел, подковал коня, но не так, как куют все, а поставил подковы задом наперед, будто он ехал оттуда, – чтобы след потерялся: туда следу нету, а сюда есть. Оседлал коня и поехал. Выходит бабушка и говорит:

– Погоди, дам я тебе на дорогу гостинец. (Она жалеет его, потому что он был собою очень красивый).

Выносит она ему щетку, гребень, чем коноплю чешут, и платочек. Спрашивает он ее:

– А как этими вещами распоряжаться?

Она ему отвечает:

– Садись на коня, езжай да примечай: как будет ветер, буря шуметь, ты брось этот гребень позади себя, а сам мчись во всю прыть! Чтобы проскочил!

Выехал он со двора, а конь ему и говорит:

– Сойди, – говорит, – и полезай мне в правое ухо, а в левое вылезь, и станешь ты еще краше.

Выехал он со двора и сделал так, как сказал ему конь.

Едет, а конь говорит:

– Езжай, не зевай, бури не дожидайся, а поглядывай: будет тебе за тридевять земель видно. Как ворона полетит, так скажи.

(Конь вставил ему такие зоркие очи).

Едет он, видит – летит за тридевять земель ворона, а конь и спрашивает:

– Ну что, видать тебе что-нибудь?

– Вижу, за тридевять земель – ворона летит.

А конь ему говорит:

– Бери гребень, бросай позади себя, а сам мчись во весь опор!

Бросил он гребень, сам проскочил, и вырос позади него такой лес, что ему и конца-края нет, и такой высокий, что в самое небо верхушками уперся. Змей мог бы его перескочить, да слишком высокий, а густой – не пролезешь, а большой – не объедешь! Отъехал Сверхдуб несколько верст, а Змей уже долетел до того лесу.

– Ну, – говорит, – хитер, догадался.

Гонял Змей, гонял по всему свету, не нашел конца-края и вверх прыгнул, да не перескочит. Нанял он тогда пильщиков, дорогу ему прорезать; Пока нанимал, пока воротился, пока их к месту доставил, а тот все дальше и дальше уходил. Приходят пильщики, проложили ему просеку, а конь уже знает, что Змей будет опять за ним гнаться, и говорит хозяину:

– Езжай, не спи, не зевай да назад поглядывай. Могут еще две беды на пути случиться; как те две беды вынесем, все горе сбудем.

Едет, оглянулся – летит снова ворона. Конь его спрашивает:

– Видишь что-нибудь?

– Вижу, – говорит, – можно ехать года четыре, пока та ворона нагонит.

А конь ему в ответ:

– Ты на четыре года не рассчитывай, а рассчитывай на четыре секунды. Оглядывайся, – говорит, – почаще.

Не успел конь пройти и десять шагов, оглянулся Сверхдуб, а ворону стало уж за версту видно.

Говорит конь:

– Бросай щетку позади себя, а сам мчись на всю прыть вперед.

Бросил он щетку, и не успел конь два шага ступить, как позади него курган на весь свет сделался, да такой вышины, что вершина в небо уперлась! Прибегает к кургану Змей:

– Э, – говорит, – догадался!

Бегал-бегал Змей по всему свету, не нашел конца-края. Прыгал вверх – не перескочит! Воротился назад и пока грабарей нанимал, тот дальше умчался. Прокопали ему дорогу. Опять Змей за ним гонится, а конь спрашивает Сверхдуба:

А ты, – говорит, – спать здорово хочешь?

– Хочу, – говорит, – очень.

– Перетерпи, – говорит, – еще эту беду, езжай на мне, не дремли да чаще поглядывай!

Едет на коне, оглянулся назад, стало ему ворону видно, ну, как за три версты видать. Проезжает дальше, а конь говорит:

– Махни назад платочком, вот уже нас нагоняет.

Махнул Сверхдуб назад платочком – и разлилось позади него море на весь свет, нет ему ни конца, ни края, а глубиной – настоящая бездна!

Подъехал Змей к морю и молвит:

– Эге, хитрый какой!

Скакал, нельзя перескочить – широкое.

– А дай, – говорит, – может я его выпью?

Начал пить, не успел два раза глотнуть и лопнул.

Вот и говорит конь Сверхдубу:

– Теперь я тебе вовсе не нужен. (Конь был не богатырский, а волшебный. А Сверхдубу богатырский конь надобен) .

– Теперь ты можешь себе идти куда знаешь, а меня, – говорит, – накорми, чтобы мог я домой добраться, а то я идти не в силах,

А Сверхдуб и спрашивает коня:

– Чем же мне тебя накормить?

Конь ему отвечает:

– Ступай вон в тот лес, нарви дубов, поломай их на куски, пусть они сгорят, я этого пепла поем.

Он и рад стараться: пошел скорым шагом, нарвал дубов, наломал их на куски и зажег. А горели куски не больше трех минут и потухли. Пошел Сверхдуб, нашел в степи вола, снял с него шкуру, сделал решето, просеял на решете угли (это он для коня так старался, ведь негоже было б коню такие угли есть). Дал ему, тот и наелся.

– А теперь, – говорит конь, – ступай куда знаешь, а я домой пойду.

Вот зашел Сверхдуб в дремучий лес и лег поспать, ведь долго не спал он. Спал, не спал, а двенадцать суток проспал. Проснулся и думает: "Куда же я теперь пойду?"

Шел и набрел на деревню. Смотрит Сверхдуб, а перед ним большая экономия, богатый помещик живет. Думает Сверхдуб: "Как бы это мне туда зайти?"

Выходит он в усадьбу в летнее время в рукавицах и в зимней шапке (нельзя ему ни шапки, ни рукавиц снимать, а то увидят, что руки и голова у него золотые). Выходит к нему пан и говорит:

– Здорово, молодец! Чего ты пришел, молодец?

А он ему отвечает:

– Да вот хотел бы наняться.