Текст книги "Лекарство от любви (СИ)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

Мостовые пустого города успели уже наскучить Каю, и он отправился путешествовать по крышам. Вечер второго дня он встретил на крыше ратуши, самой высокой из всех, куда выбрался через слуховое окно, и сидел теперь в обнимку с каменной химерой, упираясь сапогами в край карниза; под его ногами в добрых сорока ярдах внизу лежала главная городская площадь. Позади и выше него вздымался огромный шпиль, чья длинная закатная тень тянулась по крышам до самой городской стены, медленно двигаясь, как гигантская стрелка часов. Кай смотрел на безжизненный город и желто-зеленые луга вокруг, разрезанные узкой лентой пустой дороги, убегающей к горизонту – и в его голове складывались строки, описывающие иной пейзаж, но то же настроение:

 
Здесь громоздятся скальные твердыни
              Под облака,
А подо льдом в заснеженной долине
              Течет река.
 
 
Мир мертв, но стал по-своему красивым,
              Утратив цвет.
И только в старом замке над обрывом
              Мерцает свет.
 
 
Снег скрадывает угловатость линий
              И резкость дней.
На стенах замка серебрится иней
              Промеж камней…
 

– Привет, Кай, – услышал он за спиной.

Он резко обернулся. Изольда, все в том же черном наряде для верховой езды, стояла на крутом скате крыши – или, можно сказать, полулежала, опираясь спиной на дымовую трубу и уперев под углом длинные ноги в сапогах в кровельное железо. Кай не мог не отметить, насколько изящно смотрится ее фигура – с левой, разумеется, стороны – на фоне прозрачного вечернего неба.

– Не ждал меня так рано? – осведомилась она со своей обычной иронией. – Но прошло ровно два дня, как я и обещала. Минута в минуту.

– Как ты меня нашла? – спросил Кай, доставая из кармана перчатки и маску. – То есть, конечно, меня можно заметить снизу, но только если знать, куда смотреть…

Изольда молча улыбнулась.

– И… я думал, что ты въедешь через ворота, – Кай кивнул на пустую дорогу, вливавшуюся в город через единственную надвратную башню в восточной части стены.

Изольда продолжала улыбаться.

– Ты… на самом деле все время была здесь? – спросил он уже неприязненно. – Пряталась с помощью каких-то магических штучек, а сама следила за мной?

– Нет, – серьезно ответила она. – Я держу свое слово. Я обещала, что в течение двух дней никто, кроме тебя, не войдет в этот город, и меня это, разумеется, тоже касалось. А парадный вход – не единственная дорога внутрь или наружу… ты ведь сам убедился в этом, убегая отсюда в прошлый раз, притом без всякой магии.

– И все же каким-то образом ты знала, где я. Ты подсунула мне… что-то заговоренное? Это предмет одежды? Кольчуга? Оружие?

– Какая разница, – поморщилась Изольда. – Я не слежу за тобой. Не читаю твои мысли и не вижу, чем ты занят. Я просто… могу найти тебя, если это необходимо, и почувствую, если ты окажешься в опасности. Это все. Согласись, что, раз уж мы партнеры, то это разумно.

– Согласился бы, если бы обладал симметричной возможностью, – пробурчал Кай.

– Я не сказала «симметрично» или даже «справедливо». Я сказала «разумно». А симметричным наше положение не является, если ты не заметил, и никогда не будет. Я стараюсь не ограничивать твою свободу, в первую очередь потому, что мне не нужен еще один раб. Мне нужен советник, сохраняющий максимальную независимость суждений. Но я не могу дать тебе мои способности, даже если бы очень этого хотела.

– Ладно… – пробурчал Кай. – Где твоя армия?

– На подходе. С той стороны крыши ее уже видно. Будут здесь еще до темноты. Переночуют в городе… если ты, конечно, не возражаешь, а утром мы двинемся дальше.

– А если я скажу «возражаю»? – усмехнулся Кай.

– Я спрошу тебя, каковы рациональные причины твоего отказа, – спокойно ответила Изольда. – Твой город не будет разграблен или еще как-то поврежден, это я тебе обещаю. За те дни, что я провела здесь, я уже наметила, как их разместить. Их не так много, пока всего тысяча.

– Ладно, ты права, – согласился Кай. – У меня нет причин отказывать твоим… нашим солдатам в гостеприимстве. Но все же объясни мне, зачем тебе понадобилась армия? Она сильно замедлит наше продвижение. Не говоря уже о вопросах снабжения и всего прочего. В то время как в одиночку – ну или с маленьким отрядом – ты могла бы проскакать галопом по всей Империи, меняя лошадей в каждом очередном городе, падающем к твоим ногам.

– Так-так, – усмехнулась Изольда, – я дала тебе время подумать в одиночестве, и вижу, ты провел его не зря. Ну и что ты надумал?

– К чему эти игры? – рассердился Кай. – Почему бы тебе просто не сказать мне ответ?

– Потому что я не хочу, чтобы мой советник разучился думать своей головой. К тому же вдруг ты додумался до чего-то, что ускользнуло от моего внимания.

– Ничто так не разлагает армию, как безделье. А муштра дает лишь временное решение проблемы. Ибо бесконечные упражнения без применения на практике начинают злить своей бессмысленностью. Поэтому нужно дать солдатам почувствовать себя героями и победителями… несмотря на то, что реально сражаться им не придется. Они, конечно, все равно преданы тебе, как никогда в истории никакие солдаты не были преданы своему главнокомандующему… но преданы в индивидуальном порядке. А дисциплина требует коллективной слаженности. Любовь к тебе не столько объединяет, сколько разделяет их. Военная кампания, пусть и бескровная, должна объединить.

– Это одна из причин. Еще?

– Тут, впрочем, возникает вопрос, зачем тебе вообще нужна армия. Империи, у которой уже триста лет как не осталось внешних противников, она нужна, помимо парадов и пафоса, для подавления бунтов – хотя и там маги играют более важную роль, чем мечи и стрелы. Ты же в вооруженном насилии не нуждаешься в принципе. Один ответ состоит в том, что организация военного типа обеспечивает дисциплину. Но, коль скоро Светлые могут узнавать о твоем продвижении – и отдавать приказы – быстрее, чем ты способна перемещаться, нам стоит ожидать и определенного реального сопротивления. В ближайших районах – если б ты не дала им неделю форы после взятия Кербельсбурга – они бы ничего не успели сделать, но вот дальше… Разрушенные мосты, перекопанные дороги и все такое прочее. Плюс вывезенное или уничтоженное продовольствие. Поэтому тебе нужны инженерные подразделения и обоз с запасами провианта.

– Именно. Что еще?

– Ну… чисто эстетические соображения. Возможно, тебе кажется, что входить в города во главе армии эффектнее, чем брать их в одиночку, въезжая, как простой путник. Хотя примеров первого в истории множество, а вот примеров второго… И я все же надеюсь, что эстетика для тебя не важнее рациональных соображений.

– Допустим, – сказала Изольда, не уточнив, к какой части его предположения это относится. – Еще?

– Тут я уже вынужден гадать, ибо в магии не разбираюсь. Я знаю, что ты черпаешь свою силу в их любви… но, возможно, если эта сила будет расти слишком быстро, это может повредить тебе самой. Возможно, тебе нужно какое-то время, чтобы освоиться с ней.

– Браво. Ты, правда, преувеличиваешь опасность. Повредить мне это не может – иначе, пожалуй, наши Светлые друзья просто пригнали бы мне под окна миллионную толпу, с них станется – но вот для того, чтобы использовать силу наиболее эффективно, ее действительно нужно набирать без излишней спешки. Еще какие-нибудь соображения?

– Хмм… – задумался Кай, полагавший, что уже названного достаточно.

– Ну, скажем, я позволяю Светлым сделать за меня работу. По поиску других таких, как я и ты.

– Думаешь, после неудачи со мной они продолжают поиски?

– Думаю, что делают это еще усерднее. Что им еще остается?

– Но ты могла бы взвалить на них эту работу уже после того, как подчинишь их.

– Я… все еще не уверена, что целесообразно будет оставить их в живых. В каком угодно качестве. Мало мне обычных дуэлей, не хватало еще магических…

– Да, – неожиданно согласился Кай, – я тоже полагаю, что они всегда будут представлять угрозу. Чем могущественней влюбленный, тем больше дров он может наломать на почве своего умопомрачения. Кроме того, их совокупная магическая сила больше твоей. Что, на первый взгляд, не имеет значения, если их воля подчинена тебе… но насколько прочна подобная конструкция, когда речь идет о магах? Укротитель повелевает тиграми, но иногда тигры бросаются на укротителя… Однако прежде ты говорила, что не собираешься их убивать.

– Я сказала, что не могу обещать тебе смерть кого-либо из них. Как не могу обещать и обратного. Я еще не решила. И я хочу… дать им еще некоторое время и позволить проявить себя. Пока их воля еще свободна.

– То есть это еще одна причина? И, если я правильно понимаю, – медленно произнес Кай, – ты хочешь устроить эту демонстрацию не только для себя лично, но и для всего населения Империи. Чем больше глупых гадостей наделают Светлые, тем убедительнее будет твой образ избавительницы. Что полезно, учитывая, что влюблять в себя все человечество ты не собираешься.

– Ты понимаешь правильно, – кивнула Изольда. – За то и ценю.

Она отделилась от трубы и двинулась по диагонали в сторону края крыши, осторожно ступая по крутому скату.

– Могу я попросить тебя пересесть направо от химеры?

– Зачем? – спросил Кай, продолжая смотреть на город. Тень шпиля уже перечеркнула стену.

– Чтобы нам не пришлось беседовать через нее.

Ну да, конечно. Она ведь должна была сесть справа от него.

Кай исполнил ее просьбу. Изольда уселась рядом – сохраняя, впрочем, вежливую (или безопасную?) дистанцию ярда в полтора – и тоже принялась смотреть на город внизу, длинные тени и желто-зеленые луга, тянущиеся к горизонту.

– Ты тоже не боишься высоты? – задал риторический вопрос Кай и тут же сообразил: – Впрочем, тебе же, наверное, ничего не грозит, даже если ты сорвешься.

– Не совсем. Я могу шагнуть с крыши и зависнуть в воздухе на какое-то время… или плавно опуститься… но предварительно потребуется некоторое время, чтобы сосредоточиться и произнести заклинание. А вот если я сорвусь… боюсь, я просто не успею. Маги не всесильны, Кай. Даже все вместе, а уж тем более каждый в отдельности. Все, что за пределами врожденного дара, требует дополнительных усилий, порой весьма значительных, а многое так и остается недоступным.

– Я ценю твое доверие, – сказал он серьезно.

– Ты мог бы убить меня и не сталкивая с крыши, ведь так? – пожала плечами она. – А отсюда лучше вид, чем из-за трубы.

– Крыша большая. Видом можно любоваться и из другого места.

– Ты даже не представляешь, какое удовольствие сидеть рядом с мужчиной, который к тебе равнодушен, – на ее губах была усмешка, но голос звучал серьезно. – Который не испытывает к тебе вожделения ни в какой форме. Не хочет ни отыметь тебя, ни ползать перед тобой на коленях, чтобы потом опять-таки отыметь. Ты первый человек за многие годы, с которым я могу общаться на равных. А не как укротитель с животным.

– Будут и другие.

– Надеюсь.

– Я тоже надеюсь. Ужасно некомфортно быть незаменимым. Тем более для кого-то, кто могущественней тебя.

– Многие сказали бы наоборот, – усмехнулась Изольда.

– Многие! – презрительно фыркнул Кай. – Многие считают любовь смыслом существования. Которая, по сути, тоже форма незаменимости, только очень глупая и вздорная. Но даже когда незаменимость имеет вполне рациональную основу, от этого не сильно легче. Некто имеет на тебя свои планы и будет добиваться их реализации, причем подсунуть вместо себя кого-то другого ты не можешь. Что может быть хуже?

– Только если его планы не совпадают с твоими.

– Они не могут совпадать абсолютно. Потому что он – это не я.

– А разве ты не хотел бы быть незаменимым для своих читателей?

– Единственным, кого они читают? Хмм… нет. Вот представь себе эту картину: сижу я где-нибудь на берегу, любуясь закатом, а меня окружает толпа с криками: «Ну-ка предъяви, что ты за сегодня написал! Как, и это все?! Почему так мало? Ты же знаешь, что нам нечего читать!» А если среди них окажется какой-нибудь власть имущий, он просто посадит меня в золотую клетку. Или даже не золотую. Есть, знаешь ли, теория, будто благополучный поэт теряет стимул к творчеству, а несчастья способствуют вдохновению…

– Тебе со мной неинтересно? – серьезно спросила Изольда.

– Ну почему, интересно. Но я должен знать, что могу уйти в любой момент. И ты не станешь меня удерживать.

– Я сказала тебе об этом в первый же день, – голос Изольды звучал холодно. – Иди, если хочешь, чтобы тебя…

– Нет-нет, я все помню, – перебил Кай. – У нас война и все такое. Я имею в виду – потом. Когда все кончится. И я тоже захочу поселиться в каком-нибудь замке в горах. В полном одиночестве. Ну или, точнее, с минимальной прислугой, первой обязанностью которой будет никогда не попадаться мне на глаза… (У Кая, разумеется, никогда за всю его жизнь не было ни прислуги, ни тем более замка.)

– Ничего не кончится. За войной наступит мир, который всегда гораздо сложнее. Война – это ведь, по сути, просто поиск простейшего решения… А потом мне придется править… всем этим, и мне потребуется помощь, если ты не забыл.

– Вот-вот. Знаешь, почему я никогда не хотел власти над миром? Потому что она лишает власти над собой. А я – для самого себя, конечно – гораздо важнее, чем мир.

– Я не просила рождаться тем, кем я родилась. Но раз уж мы не можем навязать миру свои правила – надо научиться выигрывать по тем, что он навязал нам.

– А я не хочу ни выигрывать, ни проигрывать. С детства ненавидел любую иерархию и табель о рангах, какое бы место в ней мне ни предлагалось. Я вообще не желаю играть.

– Это можно обеспечить лишь одним способом, – Изольда с усмешкой кивнула вниз, в пропасть под ногами.

– А если бы я попытался, ты бы стала мне мешать? – усмехнулся в ответ Кай.

– Ты не настолько глуп.

– Это не ответ на вопрос.

– Если бы ты все же оказался настолько глуп, ты бы утратил для меня всякую ценность, – пожала плечами она.

– Даже как поэт? Некоторые из них сделали это.

– Ни один из них не входит в число моих любимых. Думаю, это не случайное совпадение.

– Хм, пожалуй что моих тоже. И все же талантливые среди них были. Будь у меня возможность, я бы попробовал их отговорить, но мешать – нет, конечно нет. Спасать желающего умереть – такое же зло, как и убивать желающего жить. Собственно, право на смерть и право на жизнь – это одно и то же право, право распоряжаться собой. Жизнь всякого человека, каким бы ценным он ни был для прочих, принадлежит исключительно ему, а не его родне, государству или человечеству… Между прочим, а ты подумала, какой урон нанесешь культуре? Ведь теперь все поэты, за известным тебе вычетом, будут писать почти исключительно о любви к тебе.

– Можно подумать, они раньше мало писали о любви! – фыркнула Изольда.

– Да, но раньше эта болезнь накатывала на них приступами, в промежутках между которыми они создавали и что-то более достойное. А теперь примет хронический характер.

– А ты запрети им это, – пожала плечами Изольда. – Хочешь должность главного цензора?

– Еще чего не хватало! Да и не поможет.

– Я шучу. Хотя можно учредить государственный конкурс Поэзии Не О Любви и назначить тебя председателем жюри.

– Представляю, какой ворох графомании мне пришлось бы перечитать… Боюсь, что для искусства нет ничего более губительного, чем государственная поддержка.

«Полное собрание сочинений», вспомнилось Каю. Как легко он сам заглотил эту наживку…

– Ну, тогда мы, наоборот, запретим писать не о любви, и ты увидишь, как расцветет эта сфера, – усмехнулась Изольда.

– Возможно, лавина стихов о любви и переполнит, наконец, чашу, показав уже всем, какая же это глупая пошлость, – рассуждал вслух Кай. – Но ведь они все равно будут во все это верить – и пишущие, и читающие. Искренняя пошлость – это гораздо страшнее любой пошлой фальши…

В городских воротах внизу показались всадники. Они возникли там, словно по волшебству – дорога была по-прежнему пуста до самого горизонта – хотя на самом деле, конечно, они просто подъехали справа, скрытые городской стеной. Теперь колонна чешуйчатой змеей кирас и щитов – все, как для настоящей битвы – втягивалась в город по уже погруженной в тень улице. Перестук копыт, отраженный эхом от стен, далеко разносился в безветренном вечернем воздухе и был различим даже с крыши ратуши. Кай презрительно фыркнул, увидев розовые знамена над головами всадников.

– Знаю, – без слов поняла его Изольда. – Пошлость. Я бы предпочла синие флаги. Но… приходится соответствовать образу. Мы должны иметь символику, понятную и узнаваемую для тех, кто видит нас в первый раз. Скажи еще спасибо, что я отклонила проект с красным сердечком в белом круге. Тот же автор предлагал эмблему, где на кольце с сердцем внутри сидит голубь с распростертыми крыльями…

– Хорошо, что не двуглавый голубь, – заметил Кай. – А сердце, если изобразить его анатомически достоверно, а не так, как обычно, смотрелось бы даже забавно.

– Да, да. Ты можешь позволить себе иронизировать. А мне надо идти встречать войско.

– Разве у тебя нет офицеров, которые обо всем позаботятся?

– Есть, конечно. Но знаешь, как говорят – если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, делай это сам.

– Угу. Если хочешь, чтобы мир управлялся хорошо…

– Именно, Кай.

Она поднялась, легким и гибким движением, и Каю на миг показалось, что сейчас она шагнет через карниз. Ее спуск с неба был бы, наверное, особенно эффектным способом встречи собственной армии. Но вместо этого она направилась к открытому им слуховому окну, ступая по крутой крыше с неизменным изяществом, но вместе с тем и с осторожностью простой смертной, для которой высота чревата не только триумфом, но и гибелью.

Триумфальное шествие Армии Любви продолжалось один день. Собственно, оно могло бы уложиться и полдня, если бы армия двигалась в максимальном маршевом темпе, который, с учетом наличия пехоты и обоза, составлял для тренированных бойцов 25 миль в сутки. Однако в каждом селении, попавшем под воздействие Изольды заодно с Кербельсбургом, жители устраивали Госпоже торжественную встречу и дружно записывались добровольцами, тут же получая из обоза заранее заготовленные пехотные мундиры и пики. Все эти мероприятия, разумеется, замедляли продвижение сами по себе, а необученные новобранцы из вчерашних крестьян еще и не могли держать должный темп.

– Зачем они нам? – негромко спросил Кай у Изольды во время первого же приема добровольцев. – Ищешь удобный предлог еще замедлить нашу скорость?

– Не только. Выстраиваю иерархию. Видишь ли, когда все подданные подчинены Госпоже, было бы неправильно, если бы при этом все они воспринимали друг друга просто как соперников… тем более – как равных соперников. Надо дать каждому определенную ступень – не обязательно формальную – и утешительное право доминировать хоть над кем-то. Офицеры – над капралами, капралы – над рядовыми, участвовавшие в походе – над оставленными в тылу, рядовые, прошедшие подготовку в Беллиандских горах – над добровольцами, примкнувшими в ходе похода, примкнувшие раньше – над примкнувшими позже. Пусть даже это «раньше-позже» определяется всего лишь географией, а не личными заслугами. У нас не будет боев и не будет боевых наград, а стало быть, тонкие различия, стирающиеся во время реальной войны, выходят на первый план.

– Хочешь связать свою Армию Любви узами всеобщей вражды и зависти? – усмехнулся Кай.

– Не вражды. Дисциплина будет поддерживаться и конфликты гаситься. Новобранцам, кстати, сразу объясняют, что за серьезные нарушения их ждет кастрация. Но для поддержания дисциплины полезно не только принуждение, но и уважение. Создавать слишком много формальных званий и рангов – это чересчур усложнило бы управляемость. Но большое количество неформальных ступенек, по принципу «я должен уважать таких-то, потому что они присоединились к Госпоже раньше, но в то же время те, кто вообще не участвовал в походе, должны уважать меня» – это пойдет на пользу.

– Разделяй и властвуй?

– Если угодно. С той поправкой, что я буду над ними властвовать в любом случае. Мне нужно как-то упорядочить их отношения между собой. Я помню, что ты ненавидишь любую иерархию, можешь не напоминать.

– Для себя лично – да. Но я не отрицаю полезности иерархий в обществе. Если они строятся на основании личных достоинств, а не того, кто в чьей семье родился или на каком расстоянии от Фламмештайна жил.

– На практике очень часто места в жизни распределяются именно по принципу «кто оказался в нужном месте в нужное время», – пожала плечами Изольда.

– Ты хочешь делать, как «на практике», или ты хочешь строить новый мир на разумных началах?

– Это же не кастовые и даже не сословные перегородки. Всего лишь некоторое неформальное деление. Разумеется, талантливый человек, не участвовавший в походе, сможет сделать карьеру, обойдя ветеранов, примкнувших ко мне первыми.

– Ты в этом уверена? А по-моему, ему будет намного труднее, чем при нынешних порядках. Сейчас таланту из низов мешают подняться из карьерной и сословной ревности, а тогда – еще и из любовной, которая посильнее будет. Сдается мне, что наверх, ближе к тебе, будут специально выпихивать самых бездарных, в надежде, что на них ты уж точно не польстишься. А наших на все руководящие должности, очевидно, не хватит.

– Хмм… умеешь ты поднять настроение, – пробурчала Изольда. – В конце концов, существуют объективные критерии отбора, а наказаний за сознательный саботаж тоже никто не отменял. Пока же пусть Армия Любви триумфально растет – и дисциплинирует всех, кто в нее вступает.

За первый день похода численность армии удвоилась. Однако этот рост закончился на следующее утро. После двухчасового утреннего марша они подошли к очередному городку – точнее, по меркам Хельбиргена, довольно крупному городу под названием Марленштадт. Это был тот самый город, где Кай впервые увидел надписи, сделанные агентами Изольды (или просто глупыми мальчишками) и где тогда кипела обыденная жизнь. Сейчас Марленштадт был совершенно пуст. Пуст, как Кербельсбург – но на сей раз отнюдь не по приказу Изольды.

Ворота были распахнуты. Запирать их в надежде задержать противника не имело смысла – перебраться по приставным лестницам через неохраняемые стены можно за четверть часа. Гулкое эхо копыт в узких безжизненных улицах и возносящийся высоко над черепичными крышами шпиль ратуши – если не сестры-близнеца, то уж точно кузины кербельсбургской – в первый момент живо напомнили Каю подаренный ему город, но это сходство быстро развеялось. Если Кербельсбург был покинут жителями хотя и быстро, но достаточно организованно и сохранил, по крайней мере внешне, аккуратный вид, то здесь уже на улицах повсюду видны были следы поспешного бегства. Брошенные и растоптанные толпой личные вещи – одежда, белье, детские игрушки, книги… да, и книги тоже – они стоят недешево, но и весят немало, и пытавшиеся унести с собой хотя бы самые ценные, очевидно, вскоре обнаруживали, что переоценили свои силы. Тут сорванная шляпа, там разорванный плащ, здесь одинокая туфля со сломанным каблуком… похоже, в узких улочках не раз возникала давка. А это что?! – Каю показалось, что он видит содранный скальп, но он тут же понял, что это просто парик. А вот сломанный костыль… несладко, должно быть, пришлось его обладателю. Попадались целые сундуки или тюки, спихнутые в сточные канавы рядом с опрокинутыми и разбитыми тележками.

Но, по крайне мере, трупов нигде видно не было. Или во всех давках и заторах все-таки обошлось без смертельных случаев, или, несмотря на явную спешку, чтобы не сказать – панику, мертвецов все-таки вывезли и похоронили; последнее, конечно, было крайне маловероятным.

Несмотря на то, что ожидать сопротивления не приходилось, Изольда и Кай (ехавший слева от нее с вежливым отставанием на полкорпуса) не двигались впереди всех. В полусотне ярдов перед ними, пристально всматриваясь в окна и подворотни и не выпуская луков из рук, гарцевал головной дозор, а летучие пАры и тройки конных разведчиков прочесывали боковые улицы. Как знать, какие сюрпризы могли подготовить перед оставлением города имперцы. Еще одного иммунного к любви убийцу? Голодных собак или других опасных зверей? (Впрочем, вряд ли, учитывая открытые городские ворота – хотя подобные твари могли поджидать не на улицах, а в помещениях.) Тонкие веревки, приводящие в действие самострелы или сбрасывающие с крыш тяжелые каменные шары? Изольда, учитывая подобные опасности, облачилась в изготовленные специально для нее позолоченные латы и шлем с открытым забралом, которые, однако, едва ли защитили бы ее от стрелы в глаз или каменной глыбы на голову…

Но ничто, кроме подков и сапог победоносной армии, не нарушало мертвой тишины покинутого города. Никакое движение, никакая подозрительная тень или блик не привлекали зорких глаз разведчиков. Похоже было, что известие о захвате Изольдой Кербельсбурга застало местные власти врасплох – несмотря на то, что они, очевидно, должны были учитывать возможность подобного в любой момент – и они, не имея, разумеется, понятия, как скоро Чернявая Ведьма двинется дальше, не помышляли ни о чем кроме как можно более скорой эвакуации двадцати тысяч местных жителей (хотели те того или нет). Когда же последний из горожан, подгоняемый нервными окриками, а возможно – и кавалерийскими нагайками солдат и стражников, покинул родные улицы, организаторы исхода и сами сбежали отсюда, не задерживаясь ни на одну лишнюю минуту для устройства прощальных пакостей.

Голова колонны выехала на площадь перед ратушей и по знаку Изольды остановилась. Здесь, на самой большой и открытой городской площади, предстояло ждать докладов от разведчиков, перешедших теперь от первичного осмотра ближайших улиц к более детальному обследованию города.

Ожидание затянулось на пару часов, и многие в войске, несмотря на преданность своей главнокомандующей, были от этого не в восторге. Им наскучило торчать без всякого дела на площади, да и вообще… многие из них, отнюдь не разделявшие пристрастий Изольды и Кая, чувствовали себя посреди безжизненного города не в своей тарелке. В принципе, никакой необходимости тщательно обследовать Марленштадт и даже просто задерживаться в нем не было, у них пока что хватало и припасов, и сил для дальнейшего марша – но Изольда желала знать, в каком состоянии ей оставили город, ибо это позволяло делать выводы о противнике.

Одна за другой возвращались группы разведчиков. Ничего примечательного они не обнаружили; все свидетельствовало лишь о паническом бегстве. Одна группа наткнулась на три трупа, но это не были затоптанные в давке. Все трое – молодые парни – были зарублены и брошены в подвале большого купеческого дома, где они, вероятно, пытались спрятаться от обязательной эвакуации. Возможно, то были поклонники Изольды, из числа тех, что писали надписи на стенах, даже еще не попав под действие ее магии – а может быть, и простые мародеры, надеявшиеся пограбить покинутый город. Еще несколько казненных были найдены в камерах городской тюрьмы – вероятно, это были не все заключенные, а лишь те, кого сочли слишком опасными, чтобы эвакуировать. Степень разложения всех тел подтверждала, что исход из Марленштадта произошел пять или шесть дней назад – сразу же после того, как властям стало известно о захвате Кербельсбурга.

Следов успешного мародерства, однако, нигде не было. Очевидно, имперская армия очень хорошо позаботилась о полной зачистке города и окрестностей, и за все эти дни здесь больше так никто и не побывал. Полностью обезлюдела вся область, и найденные трупы не подчинившихся приказу наверняка не были единственными… Имперская мощь все еще впечатляла – по крайней мере, по части организации бегства. Не тронуты были ни частные, ни государственные хранилища. В погребах кабаков стояли полные бочки с вином, городские склады были заполнены продовольствием, которое позволило бы Марленштадту выдержать многомесячную осаду – не угрожай ему сила, которую не остановят никакие стены. Разведчики, обследовавшие ратушу, гордо отрапортовали об обнаружении городской казны, которую тоже, очевидно, бросили, не желая задерживаться ни на одну лишнюю минуту…

Что-то здесь было не так.

– Вели никому ничего не трогать, – сказал Кай, резко поворачиваясь к Изольде. – Особенно еду и вино. И не набирать воду из городских колодцев.

– Да, – мигом согласилась та и коротким жестом подозвала метнувшегося к ней адъютанта: – Пусть доктор Арсениус обследует городские склады. Со всеми мерами предосторожности.

Кай знал, что сопровождающий войско Арсениус – алхимик и специалист по ядам. Трудно было поверить, что этот сухонький брюзгливый старичок влюблен в Изольду столь же страстно, как и молодые офицеры и солдаты – хотя, конечно же, это было именно так, и это была не его вина… Кай видел его несколько раз, но избегал общения с ним.

Арсениус и приданные ему в помощь и охрану солдаты возвратились к изнывающей от скуки армии через час. Подозрения подтвердились – во всех взятых им образцах, что на городских складах, что в лавках и кабаках, был яд. Медленного действия, убивающий примерно за сутки – причем первые симптомы отравленные почувствовали бы лишь часов шестнадцать спустя. Таким образом, никакие дегустаторы еды не спасли бы Изольду и остальных, вздумай они воспользоваться столь легко доставшимися трофеями. Даже золото в сокровищнице было опрыскано ядом, действующим через кожу.

Армия немедленно покинула Марленштадт. Все городские ворота заперли снаружи, написав на них огромными буквами предупреждения о скрытой внутри опасности.

– Как ты понял? – спросила Изольда Кая. Копыта их коней вновь цокали по мощеной имперской дороге – на восток, туда, где далеко за горизонтом лежала столица.

– У нас слишком старательно создавали впечатление панического бегства. Такого, при котором никто не позаботился ни вывезти, ни уничтожить материальные ценности. Но при этом, однако, от людей город и окрестности очистили полностью, до последнего человека – независимо от желания таковых. А ведь это гораздо сложнее, чем ликвидировать товары на складе, которые не сопротивляются и не прячутся. Если бы город действительно покидали в панике, кому-то наверняка удалось бы остаться. Но этого они не могли допустить. Даже не потому, что эти люди стали бы твоими подданными – подумаешь, дюжиной больше, дюжиной меньше. А потому, что они добрались бы до всех этих вин и копченостей – и до золотых монет – и мы нашли бы трупы отравленных и все поняли. Нет, паники не было – может быть, среди рядовых жителей, но только не среди начальства. Вся операция была спланирована и подготовлена заранее. Они знали, что будут делать, как только ты перейдешь в наступление, и только ждали сигнала.