Текст книги "Лекарство от любви (СИ)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Река встала от берега до берега. Лишь на далекой отсюда середине еще виднелась длинная черная полоска полыньи, но и она, как было очевидно, вот-вот затянется.

Изольда продолжала колдовать, повторяя магические слова посиневшими губами; ее смерзшиеся волосы сверкали на солнце. Сейчас она больше походила на оживший труп из деревенских легенд, чем на живого человека; лишь пар изо рта показывал, что она еще жива. Ну да, понимал Кай, лед еще должен набрать должную толщину и прочность, чтобы выдержать и коней, и тяжело груженые повозки…

Наконец Изольда замолчала. Простояла неподвижно несколько секунд, словно к чему-то прислушиваясь, а затем махнула рукой, указывая дорогу своей армии:

– Вперед!

Команда прозвучала сипло, так что даже стоявший рядом Кай едва ее расслышал, но Изольда откашлялась и повторила во весь голос, твердо вытянув руку к далекому восточному берегу:

– Вперед!

Армия Любви сорвалась с места. Всадники нещадно хлестали окоченевших коней, пехотинцы, давно притопывавшие на месте в тщетных попытках согреться, побежали по смерзшейся траве, скрипел снег и хрустела замерзшая грязь под колесами подвод… Даже если бы они не получили перед началом обряда строгий приказ преодолеть реку на максимально возможной скорости, мысль о тепле – тепле движения и тепле, ждущем их на другом берегу – гнала бы их так быстро, как только позволяли одеревеневшие мышцы. Тем не менее, огибая двумя потоками холмик с бледным, почти бессильным костром и тремя людьми, они, конечно, не могли удержаться от взглядов в сторону обнаженной фигуры. Но шоу уже закончилось. Телохранительница, на ходу срывая с себя шубу, бросилась к Изольде и закутала свою госпожу, а затем принялась стаскивать с себя сапоги. Вот, значит, зачем она была нужна – не только помочь Изольде раздеться и одеться, но и согревать собственным телом одежду, предназначенную для Госпожи после окончания церемонии (собственные вещи Изольды, сброшенные на каменно-твердую землю, уже покрылись инеем, несмотря на близость костра; телохранительнице предстояло теперь надеть на себя их, и она была счастлива такой честью). Подбежал оруженосец, ведя за собой сразу двух коней – Изольды и Кая. Оруженосец и телохранительница, сама еще полураздетая, помогли едва способной шевелиться Изольде сесть в седло; Каю пришлось обходиться собственными силами, что оказалось не так-то просто не только из-за задубевших мускулов, но и из-за громоздкой шубы. Но, наконец, он плотно обнял коленями теплые лошадиные бока и поскакал следом за Изольдой, уже мчавшейся по льду реки.

Теплеть начало еще до того, как первые всадники достигли середины Обберна, однако первый громкий треск лопающегося льда раздался лишь тогда, когда и кавалерия, и пехота были уже в безопасности на твердой земле. Правда, тяжело груженые повозки, самые медленные и самые тяжелые одновременно, все еще ползли через реку, и копыта лошадей скользили по ледяному панцирю, уже покрывающемуся пленкой талой воды. Если бы не эта скользкая пленка, они бы добрались с хорошим запасом времени, но теперь некоторые кони беспомощно буксовали, и солдатам, уже уверившимся в собственной безопасности, было приказано бежать им навстречу, разбирать с повозок доспехи и прочий груз и бегом тащить все это обратно. Эта мера возымела действие. К тому времени, как ледяной панцирь, подмываемый течением снизу и возобновившимся дождем сверху, опасно истончился и начал раскалываться, на нем не осталось уже ни людей, ни повозок – лишь одна несчастная лошадь, сломавшая ногу.

В целом переправа прошла успешно. Две сломанных при падениях руки, несколько подвернутых лодыжек, само собой, обморожения (довольно многочисленные, но легкие) и перспектива резкого роста простудных заболеваний на следующий день – но никто не провалился в полынью, не был затоптан собственными товарищами, не замерз насмерть и не лишился конечностей. Сразу же на восточном берегу были разложены костры; поскольку топлива не было и здесь, Изольда велела жечь пустые и полупустые повозки; часть груза, которую уже невозможно было навьючить на лошадей, солдатам отныне предстояло тащить на себе. На этом привале их кормили до отвала не только для того, чтобы помочь быстрее согреться и восстановить силы, но и чтобы уменьшить этот груз. Когда костры догорели, однако, им пришлось вновь продолжать путь – снова под дождем, уже не казавшимся теплым, как в первые минуты после мороза, по все той же грязи. Лишь четыре часа спустя они добрались до полуразрушенного поселка – ему досталось больше, чем селениям к западу от Обберна. Отступающие попытались сжечь дома, но, очевидно, устроенный их же правителями дождь помешал этому; крыши, однако, были обрушены или серьезно повреждены чуть ли не в половине построек. И все-таки это место годилось для привала лучше, чем палатки под открытым небом.

– Зачем? – Кай, наконец, получил возможность задать этот вопрос без свидетелей. Изольда блаженствовала, сидя по самое горло в большой бочке с горячей водой, водруженной посреди комнаты единственного здесь каменного и потому почти не пострадавшего дома. Кая она, понятное дело, нимало не стеснялась.

– Это действительно было непросто, – вздохнула она. – Заморозить такую массу воды… я действительно выложилась целиком, без остатка. И мне нужна была вся сила, какую я могла получить. Вся, понимаешь?

– То есть… ты хочешь сказать, что выставила себя напоказ всей армии, чтобы питаться энергией их вожделения?

– Вожделение – раз. Невыносимость зрелища страданий любимой – два. То и другое обострило их чувства ко мне до максимума.

– И они, конечно, не замечают здесь никакого противоречия, – усмехнулся Кай. – Сострадать женщине, стоящей голой на морозе, и одновременно жадно пялиться на ее тело. Как это по-человечески, да. Ну а я все-таки зачем тебе понадобился?

– Единственный мужчина из всех, видящий мою наготу вблизи, а не издали, – улыбнулась Изольда. – Ревность – три. И, сам понимаешь, я могла доверить эту роль только тому, в отношении кого ревность совершенно безосновательна.

– Ага, теперь объясни это им, – пробурчал Кай. – Теперь твои рабы невзлюбят меня еще сильнее.

– Ты в безопасности.

– Кто гарантирует меня от стрелы в спину?

– Те, кому это поручено.

Кай вздохнул.

– Ты сама признаешь, что не можешь предвидеть всего.

– Это война, Кай, – Изольда пожала мокрыми плечами. – Война за власть над всем миром. Конечно, в подобном предприятии нельзя полностью исключить неожиданности. Но пока все мои расчеты в конечном счете оправдываются, не так ли?

– Кстати, о неожиданностях. Почему ты хотя бы не предупредила меня о своем плане? Ты говоришь, что ненавидишь сюрпризы, но, похоже, обожаешь устраивать их другим! Врагам – понятно, но – союзникам?

– Ты бы сказал, что это безумие, – усмехнулась Изольда.

– Как будто тебя бы это остановило! Я, кстати, это сказал.

– Ну ладно, сознаЮсь, – она подняла из бочки ладони жестом шутовской капитуляции. – Мне просто нравится держать людей в тонусе. Заставлять их думать и реагировать на вызовы, а не подсказывать заранее готовые ответы.

– Выходит, – мрачно констатировал Кай, – на сей раз я не прошел тест, раз не разгадал твой план?

– Спишем это на холод и усталость, – примирительно ответила Изольда. – Надеюсь, ты не был слишком шокирован?

– Если ты про зрелище, то нет, разумеется. Голая женщина для меня ничем принципиально не отличается, скажем, от голой лошади. То есть не вызывает ни вожделения, ни стыда, хотя я и могу оценить ее чисто эстетически.

Он ожидал вопроса «ну и как ты оценил меня?», но Изольда ничего не сказала, и он продолжал:

– Но сам поступок… Не знаю, насколько здесь уместно слово «шок», но… В принципе я, конечно, понимал, что ты действуешь по заранее продуманному плану. Но в какой-то момент у тебя был такой вид, словно ты вот-вот упадешь замертво. Я честно не представлял, что голый человек может выдержать такой мороз.

– Ты почти прав, – нехотя призналась Изольда. – Я рассчитывала, что костер защитит меня, но переоценила его возможности, особенно когда стоишь на ледяном ветру с реки. А если бы я сделала еще хоть полшага назад, огонь сделал бы мою задницу похожей на мое лицо, – это прозвучало не как ирония, скорее – как горькая констатация.

– То есть ты действительно могла погибнуть – или, по крайней мере, серьезно пострадать? И у тебя не возникло мысли остановиться?

– Нет, – неожиданно резко ответила она. – Я должна была остановить эту реку, и я могла сделать это только так. Я понимаю разницу между трудным и невозможным. И там, где речь идет всего лишь о трудном, я никогда не позволю собственной слабости помешать моим планам. Знаешь, что я чувствовала, когда казалось, что я вот-вот потеряю сознание? Злость. Страшную злость, даже не на Светлых – на себя. Почти такую же, как тогда, в семнадцать лет… – она коснулась правой стороны своего лица. – И это чувство, между прочим, я тоже просчитала заранее. Последний ресурс, заставляющий сердце биться сильнее и гнать кровь в замерзающие конечности. И то же самое с моей армией. Эмоции другие, но эффект тот же. Я не только брала у них силу, но и спасала их. Возбуждение в буквальном смысле грело их кровь. Поэтому у нас нет тяжелых обморожений и, надеюсь, будет не слишком много больных к завтрашнему утру.

– На сей раз я понял намек, – усмехнулся Кай. – Демонстрируешь преимущество своего подхода. Вместо того, чтобы избавить мир от страстей, мешающих разуму, как хотелось бы мне, лучше поставить эти страсти на службу разуму.

– Ты можешь указать на изъян в моей логике?

– Почему, по-твоему, люди в конце концов отменили рабство? По крайней мере, классическое. Не потому ведь, что рабов в принципе нельзя заставить служить хозяевам. И не от избытка доброты – вот уж чем человечество никогда не отличалось, что бы там ни утверждал официоз Светлых. А потому, что это неэффективно. Раб, в конечном счете, или слаб, и тогда от него мало проку, или силен, и тогда он взбунтуется. Причем под силой я понимаю не только физическую, разумеется. Или вот – лев может убить лошадь, лев сильнее лошади. Почему тогда люди пашут и ездят на лошадях, а не на львах? Потому что укрощать льва и приучать его к упряжке себе дороже обойдется. Сил на то, чтобы заставить его служить благой цели, уйдет гораздо больше, чем любой выигрыш, который могла бы дать его собственная сила. Более того, сила-то его, вообще говоря, бесполезна. Во льве, вопреки всем придуманным про него романтическим мифам, нет ровным счетом ничего возвышенного и благородного. Напротив – это исключительно мерзкая тварь, никому не нужный паразит, способный лишь жрать и гадить. Весь день он валяется и ничего не делает, а живет за счет пищи, которую отбирает у собственной самки. А детенышей, оставшихся от предыдущего льва, убивает и съедает. Вся его сила – на один прыжок и один удар лапой. Да, это будет очень мощный и разрушительный удар. Но работать упорно и постоянно, как это требуется от лошади, делать что-то полезное и созидательное он в принципе не способен.

– Лев есть любовь, я так понимаю? – откликнулась Изольда. – Забавно – они даже начинаются на одну букву.

– Мне больше нравится, что «любовь» и «ложь» начинаются и заканчиваются на одни и те же буквы. Ибо всякая любовь есть ложь, осознаваемая или нет. Только ложь может поставить одного человека над всеми прочими, и потребность в любви – это потребность во лжи. Любви жаждет тот, кто боится правды. Неадекватно завышенная оценка нужна только тому, кто боится быть оцененным адекватно. Да-да, я понимаю, что это не твой случай, ты об этом не просила… А лев есть лев. Все, что я сказал, действительно верно по отношению к этому животному. Но параллели тут, разумеется, очевидны.

– Хорошо, хорошо. Заменим диких львов страсти на дисциплинированных лошадей разума. Но что делать, если львы вокруг так и кишат, а лошадей нет почти ни у кого, в лучшем случае худосочные жеребята, которых еще растить и растить?

– Отстреливать львов и растить жеребят, – твердо произнес Кай. – А не пытаться впрячь их в одну упряжку в надежде, что они будут вместе делать общее дело. Лев просто сожрет жеребенка и уволочет повозку в пустыню.

– Красиво в теории. Но, пока ты мечтаешь о царстве разума, я строю его на практике. Да, я строю не из золота, как хотелось бы тебе, а из сушеного навоза. Но я – строю из того, что есть, а ты, мечтая о золоте, которого нет, так и останешься на голом пустыре без крыши над головой.

– А может быть, я предпочитаю жить на пустыре, нежели во дворце из навоза.

– Ты поэт, – вздохнула Изольда. – Можешь позволить себе идеализм. Но кому-то надо и брать на себя ответственность.

– Можно подумать, кто-то тебя заставляет править миром.

– Мы это уже обсуждали. Теперь обратной дороги нет.

– Теперь, наверное, нет, – согласился Кай. – Но ты приняла это решение, когда она еще была.

– У каждого из нас свой дар. Каждый стремится реализовать его по максимуму. Я ведь не упрекаю тебя, что ты стараешься реализовать свой?

Кай вздохнул и ничего не ответил, понимая бессмысленность спора.

Следующее утро приветствовало их ясным небом. Дождь прекратился. Их противники поняли, что таким образом Армию Любви не остановить.

Но радоваться было рано.

Первая же деревня за пределами территории, выселенной, очевидно, еще до форсирования армией Обберна, была сожжена дотла. Такого они еще не видели. Ни одного целого дома или сарая – лишь торчащие на пепелище печи. Груды закопченного мусора – какие-то черепки, остатки утвари… Обгорелые кости. Не только животных.

И это было не все. Несколько изрубленных трупов сбросили в колодец.

– У меня такое чувство, что на сей раз они даже не особо пытались их эвакуировать, – пробормотал Кай, морща нос от вони.

– Возможно, – мрачно согласилась Изольда. – Похоже, война вступила в новую фазу. Они были уверены, что мы не преодолеем Обберн. Кажется, даже надеялись создать таким образом новую границу. Хотя, конечно, дожди и наводнение нельзя длить вечно, а через спокойную реку всегда можно переправиться. Через месяц-другой Обберн замерз бы естественным образом… Но это, по крайней мере, дало бы им отсрочку. А теперь они просто потеряли голову от страха.

– Это твои догадки или донесение твоего агента?

– Второе. Вполне совпадающее с первым.

– То есть твой человек все еще цел.

– Само по себе это ничего еще не доказывает. Сам понимаешь, какой эффект будет иметь смерть или исчезновение кого-то из Светлого Совета, если об этом станет известно.

– Пусть даже ему фильтруют информацию, но ведь он встречается с остальными? Неужели он не может уничтожить их каким-нибудь внезапным ударом?

– Внезапным – одного-двух. Ценой собственной жизни. И, скорее всего, совсем никого, если они настороже. Такая попытка не стоит того, чтобы отдать за нее самого ценного моего агента.

– Если они настороже, значит, ценность уже нулевая или, скорее, отрицательная. Тебе будут сливать через него дезинформацию, как делаешь ты сама.

– Не обязательно, – возразила Изольда. – Это может быть так по части секретных планов, но ситуацию в столице этот человек видит своими глазами. И ситуация эта, кстати, такая, что они там могут быть все настороже друг по отношению к другу даже без конкретных оснований. Там действительно начинается паника… Кстати, тебя не смущает, с какой легкостью ты предлагаешь мне пожертвовать чужой жизнью?

– С каких пор ты стала ценить жизнь своих рабов? – усмехнулся Кай. – Скольких своих фальшивых «шпионов» ты уже отправила на верную гибель?

– Это другое дело. В данном случае даже максимальный выигрыш не оправдывает затраты. Смерть двух магов из девятнадцати не выиграет для нас войну.

– Строго говоря, трех, – заметил Кай. – Но ты права, конечно. Я просто уточнил возможности твоего агента.

Вскоре они убедились, что сожженная деревня не была единичным эксцессом охваченных паникой местных властей. Теперь Империя отступала, оставляя за собой полностью выжженную землю. Все, что могло гореть, сжигалось. Не только дома и амбары. Выжигалась трава, еще способная послужить пищей коням. Пылали леса. Это было проще, чем уничтожать древесину с помощью магически размноженных вредителей, и главное – куда вредоноснее. Не было больше необходимости ликвидировать каждую деревню вручную – лесные пожары делали это сами, не оставляя к тому же мятежникам, желавшим дождаться Изольду, шансов сбежать или спрятаться. Бежать было некуда, повсюду полыхал огонь, и даже там, куда он не мог добраться, от дыма и гари нечем было дышать; в воздухе постоянно висел сизый туман, от которого першило в горле и слезились глаза, люди и лошади задыхались, наименее стойкие теряли сознание. Теперь уже Изольде приходилось вызывать дожди, чтобы тушить пожары, но даже сильные ливни не всегда справлялись с задачей – горели не только деревья и трава, но и торфяники. На всем лежала жирная копоть, и даже мутные ручьи несли ее же. При этом дожди понятным образом влияли на состояние дорог, которые теперь были только грунтовыми.

Все колодцы до единого были отравлены. Даже каменные здания теперь попадались по большей части разрушенные или, по крайней мере, серьезно поврежденные – без крыш, с проломами в стенах, обрушенными лестницами, полами, перекрытиями. Изольда уверяла, что это делалось не без помощи магии, хотя древние армейские методы, столетия назад применявшиеся против вражеских крепостей – подкопы, требушеты и стенобитные орудия – тоже шли в ход. Теперь – для разрушения своих собственных городов… Жителей все-таки старались уводить живыми, но с проявившими малейшее неповиновение или хотя бы нерасторопность не церемонились, причем это касалось не только угоняемых, но и самих солдат (так рассказывали те совсем немногие, которым удалось избежать и эвакуации, и смерти и дождаться армию Изольды). Там, куда не добирался огонь, трупы бросали гнить на улице вместе со скотом и птицей, которых забивали на месте. Некогда благодатный край с каждым днем и с каждым новым шагом Армии Любви все дальше превращался в смрадную отравленную пустыню. Такого – во всяком случае, в таких масштабах – не устраивал в свое время даже Вольдемар, стремившийся все-таки властвовать над миром, а не над пепелищем…

И это было не все. На дороге и в руинах городов и сел поджидали ловушки. Тщательно замаскированные волчьи ямы с кольями на дне, снаряженные самострелы, медвежьи капканы, самопадающие лезвия и тяжелые камни, подточенные колонны и балки, готовые обрушить на головы пришельцев целые здания… То, чего Изольда опасалась еще в Марленштадте – и что было реализовано только теперь, но уж зато во всем многообразии вариантов. Разведчики тщательно обследовали путь, и все же совсем без жертв не обходилось. Те, кто снаряжал ловушки, тоже были профессионалами, и серьезными. Кай даже не думал, что после трех веков мира и безраздельного торжества морали Светлых, исключавшей столь подлую тактику, такие еще остались.

Теперь Армия Любви продвигалась не более чем на несколько миль в день, причем не прямым маршрутом, а огибая очаги крупных пожаров. Изольда была совершенно вымотана – мало того, что ей приходилось использовать погодную магию регулярно – то для дождей, то для того, чтобы изменить направление ветра, несущего едкий дым, то для форсирования водных преград, хотя теперь путь им преграждали лишь небольшие речки, заморозить которые было не в пример легче, чем Обберн – так еще и надо было ставить на ноги больных. Как ни парадоксально, в краю, охваченном пожарами, люди страдали от холода, ибо от большого огня они, разумеется, старались держаться подальше, а раздобыть топливо для костров в выжженных дотла землях было практически невозможно. Отравленные колодцы не создавали большой проблемы, поскольку там, где не было речек и ручьев, солдаты собирали дождевую воду (не так уж сложно, когда дождь устраивает твой собственный главнокомандующий), но вот ситуация с едой только ухудшалась. Оставшийся позади Обберн, все еще не вернувшийся в свои берега и лишенный мостов (а также и деревьев для постройки плотов и лодок), фактически отрезал Армию Любви от снабжения с тыла; некоторым отчаянным смельчакам удавалось вместе с лошадьми переправиться в ледяной воде на надутых мехах и перевезти таким образом кое-какие припасы, но это было ничтожно мало. Из тыла уже везли бревна и доски для строительства переправы, но Изольда теперь уже не хотела ждать ни дня и продолжала наступление, не щадя ни себя, ни своих людей. К востоку от Обберна еды не было уже совершенно – теперь даже и лесной дичи, и лишь в реках солдаты с самодельными бреднями, по пояс и по грудь в холодной воде, вылавливали рыбу, которой, конечно, категорически не хватало на прокорм двух тысяч человек. Изольде пришлось отдать приказ забивать лошадей на мясо, тем более что их тоже было нечем кормить; повозки, которые теперь некому было тащить, в свою очередь, пускали на топливо. Кай повторял, что это безумие, что надо вернуться к Обберну, форсировать его в обратную сторону (теперь, когда вода спадала и скоро должна была вернуться к нормальному уровню, сделать это было бы куда легче), дождаться налаживания надежной переправы и лишь тогда снова идти вперед; к этому времени, к тому же, развеялся бы и дым большинства пожаров. А то и вовсе дождаться зимы, скованных морозом рек и твердых дорог. Но Изольда отвечала, что Светлые уже продемонстрировали свою готовность идти на все и давать им такую фору по времени было бы слишком рискованно. «Незачем ждать полтора месяца, если даже при нынешних темпах мы можем быть в столице уже дней через десять». «Но ведь со взятием столицы ничего еще не кончится, – настаивал Кай. – Они не сдадутся. Так и будут пятиться от тебя через весь континент, пока не превратят в пустыню его весь». «Светлый Совет – да, – отвечала Изольда. – А вот все остальные, кто им пока еще подчиняется… Должно же у них лопнуть терпение! Они же видят, что Светлые не могут сделать мне ничего и только уничтожают собственную страну! В столице уже беженцев вдвое больше, чем коренного населения, люди спят на улицах в осенний холод, свободная продажа еды запрещена, ее выдают по талонам… И прибывают все новые, и вся эта масса пересказывает друг другу слухи один мрачнее другого. Авторитет Совета уже отчаянно шатается, а с падением столицы разлетится вдребезги! А одной лишь силы девятнадцати магов – точнее, восемнадцати – не хватит, чтобы удержать власть над такой огромной Империей!» Каю оставалось лишь качать головой и задаваться риторическим вопросом, зачем она пригласила его в советники, если не слушает его советов.

В считаные дни Армия Любви осталась полностью безлошадной. Не потому, что конину нельзя было растянуть на больший срок, а потому, что самих коней нельзя было кормить ни рыбой, ни друг другом. Не всех даже успели забить, многие пали сами. Последние чудом сбереженные зерна овса и клочки сена из повозок отдали лошадям дальней разведки, все эти дни тщетно пытавшейся отыскать менее пострадавшие земли южнее и севернее. Теперь Изольда отослала этих разведчиков с наказом скакать так далеко, как смогут их животные, без учета необходимости возвращения; если таким образом им все же удастся найти корм для коней, то набрать столько, сколько получится, и возвращаться на соединение с армией с учетом ее продвижения за это время, если же нет – возвращаться пешком. Существовал, правда, риск, что в последнем случае они не нагонят армию или разминутся с ней, но без своих лошадей они уже не представляли большой ценности.

Кобыла Изольды и жеребец Кая тоже отправились в общий котел. Кай не был привязан к своему коню, воспринимая его исключительно как средство передвижения, но все же удивился, глядя, с каким спокойствием Изольда жертвует собственной лошадью, на которой она ездила куда дольше, чем он – на своей. Это была разумная и единственно возможная при отсутствии фуража мера, и все же он подсознательно ожидал от Изольды больше сантиментов. Впрочем, Изольде и ее старшим офицерам не пришлось месить грязь ногами вместе со всем остальным войском – они заняли места на еще остававшихся телегах, которые, сменяясь, катили солдаты.

На следующий день после этого Армия Любви, наконец, встретилась с врагом.

Они подошли к очередному мертвому городу, каких навидались за последние две недели предостаточно – во всяком случае, ни у Кая, ни у Изольды эти покрытые толстым слоем копоти развалины больше не вызывали никаких романтических чувств. Армия не стала входить в город – уже несколько дней Изольда не засылала в такие руины даже разведчиков, зная, что ничего полезного они там не найдут, и не желая попусту рисковать своими особо тренированными людьми. Поэтому войско просто двинулось в обход груды камней, еще недавно бывшей городом, по грязной колее, еще недавно бывшей прекрасной мощеной дорогой.

И когда оно, растянувшись по грязи длинной вереницей, проползло примерно половину пути вдоль полуразрушенных стен, оттуда полетели стрелы.

Это не были самострелы безлюдной ловушки, приведенные в действие задетой неприметной веревочкой. Головной дозор (теперь пеший) тщательно обследовал дорогу перед прохождением основной колонны.

Все в армии знали, что никакого сопротивления им и никаких засад быть не может. Любой противник превратится в верного раба Изольды задолго до того, как окажется на дистанции выстрела даже из самого дальнобойного оружия. К тому же солдаты были вымотаны тяжелыми условиями похода, еще недавно начинавшегося как увеселительная прогулка; теперь к ежедневным переходам по грязи, вечному запаху гари и ночевкам в холодных палатках под открытым небом добавилась и необходимость катить вручную вязнущие в грязи повозки. И тем не менее – тренированная половина армии отреагировала грамотно. Казалось, их вымуштрованные тела начали действовать еще до того, как усталые головы осознали происходящее. Лучники тут же укрылись за повозками и открыли ответную стрельбу, высматривая, откуда летят вражеские стрелы; остальные сперва рассыпались широким веером, уходя из-под обстрела, а затем перебежками устремились к стенам слева и справа от места засады, готовясь охватить врага с флангов; полуразрушенные стены теперь не представляли серьезного препятствия для тренированных штурмующих и скорее, напротив, прикрывали их атаку от противника, засевшего внутри. В то же самое время, однако, вторая половина армии – те, что присоединились уже в походе и не прошли никакой подготовки – застыла на месте чуть ли не с разинутыми ртами, мешая маневрам своих товарищей и не слушая яростных криков офицеров. Впрочем, по прошествии первого замешательства кинулись врассыпную и они. При этом, хотя в первые мгновения боя они являли собой прекрасные мишени, на земле осталось лежать лишь несколько человек; большинство стрел были направлены не в солдат, а в повозку, на которой ехали Изольда, Кай и четверо офицеров.

– Под повозку! – крикнула Изольда, едва в воздухе просвистела первая стрела; Кай вместе с остальными кувырнулись в грязь, сталкиваясь с солдатами, тянувшими телегу спереди и толкавшими сзади и теперь тоже искавшими укрытия под ней. Кто-то больно наступил Каю на руку кованым сапогом, кто-то споткнулся о его ногу и грохнулся, тяжело брякнув доспехами. Старый Арсениус, кстати, проявив несвойственную возрасту и статусу ученого мужа прыть, оказался под телегой одним из первых. Впрочем, паническая суета вокруг подводы, под которую офицеры забивались вперемешку с солдатами (а другие солдаты тем временем, становясь на колено вдоль ее левого, дальнего от городской стены борта, уже натягивали луки), тут же сменилась криками: «Госпожа! Где Госпожа?!» Действительно, на земле среди прочих ее не было.

– Я в безопасности! – крикнула Изольда. Она не пожелала прыгать в грязь вместе со всеми и вместо этого растянулась вдоль высокого правого борта, прикрывавшего ее от стрел.

– Щиты! – крикнул кто-то. – Несите щиты, прикрыть Госпожу!

– Отставить! – совсем по-военному рявкнула Изольда. – Мне ничего не грозит! Разберитесь с теми, кто напал на нас, быстро и без церемоний! Но только грамотно, попусту под стрелы не лезть, мне не нужны мертвые герои!

Младшие офицеры уже выкрикивали команды, свистели стрелы, кто-то стонал и сдавленно ругался сквозь зубы совсем неподалеку, но Кай не видел боя. Со своей позиции – вжимаясь в холодную грязь между колесами подводы – он мог видеть лишь бурое месиво дороги и тяжелые арбалетные стрелы, которые вонзались в землю, выбивая мутные ледяные брызги, в какой-нибудь паре футов от его головы. Ближе, впрочем, ни одна из них не падала.

Убедившись в последнем обстоятельстве, Кай понял, что не чувствует страха – одно только раздражение. Вызванное не только необходимостью лежать в грязи и ждать, пока кончится бой (в том, что он кончится победой Армии Любви, Кай не сомневался), но осознанием, что нечто пошло не так, притом совершенно непонятным и непредвиденным образом. Кто же на них напал? Неужели Светлые, потерпев фиаско с убийцей-одиночкой, теперь сумели собрать целый полк… ладно, хотя бы взвод людей, не способных любить? В других обстоятельствах Кая бы обрадовала встреча с ними – но только не сейчас. Если бы он мог с ними переговорить… но теперь уже поздно. Теперь их всех перебьют. Почему Изольда даже не попыталась вступить в переговоры? Ведь это именно то, чего она хотела – чтобы Светлые нашли для нее таких людей? И она должна была ожидать, что встреча с ними – как и с самим Каем в свое время – начнется с их попытки ее убить…

Изольда лежала в повозке прямо над ним, и он мог бы окликнуть и спросить ее. Но разговор на эту тему не стоило вести в присутствии других офицеров и солдат. Изольда ведь, насколько Каю было известно, по-прежнему скрывала от них тот факт, что в мире есть хоть кто-то, неподвластный ее чарам. Главное – быть уверенным, что она отдает себе отчет в том, что делает, что ее приказ «разобраться без церемоний» не вызван испугом и злостью… Нет, только не Изольда. Даже если бы она потеряла самообладание на мгновенье-другое, она бы уже давным-давно взяла себя в руки. Значит – все просчитано и опять идет по ее плану. Хотя и трудно представить себе, что она сознательно подставила себя – и полезных ей людей в той же повозке – под такой риск. Сколько арбалетных болтов по ним выпустили? Просто чудо, что ни один не попал в цель… Или и не должен была попасть? Те, кто стреляет по ним – такие же рабы Изольды, как и те, кто сейчас рубит их в развалинах города? В том, что влюбленные рабы пойдут на смерть по приказу своей Госпожи, Кай не сомневался, но зачем нужен этот кровавый спектакль? Вряд ли просто для того, чтобы взбодрить уставшую месить грязь и дышать гарью армию…