Текст книги "Лекарство от любви (СИ)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

Все же пятиться, надо признать, у них пока что получалось. Хотя новые беглецы и дезертиры, сумевшие скрыться от имперских солдат, присоединялись к Армии Любви каждый день, их счет по-прежнему шел на единицы, максимум – на десятки. (Изольда присматривалась ко всем новичкам, а особенно к прибывавшим поодиночке: что, если поиски Светлых вновь увенчались успехом, и они нашли еще одного убийцу, не подвластного ее чарам? Но ее простейший тест – внезапно продемонстрированный правый профиль – раз за разом не давал результата; новоприбывшие смотрели на нее одинаково влюбленными глазами что до, что после.) И каждый новый день пути по некогда процветавшей, а теперь – безлюдной, словно вымершей после какого-то чудовищного бедствия местности не лучшим образом действовал уже на многих в тащившемся сквозь грязь и ненастье войске. Особенно на тех, кто задумывался о том, что этим бедствием стали они сами. Нет, разумеется, все они были по-прежнему влюблены в Изольду и готовы ради нее в огонь и в воду (причем готовность по части воды подтверждали ежедневно). Но как-то все это было… не так, как представлялось им в мечтах. Романтический поход Армии Любви по Империи, с восторгом ложащейся к ногам их Госпожи, оборачивался более чем прозаическим нудным и тяжелым маршем, в котором нет надежды даже встретить врага, чтобы сорвать на нем злость. Если что еще удерживало солдат – особенно добровольцев, присоединившихся уже во время похода – от потасовок между собой, то главным образом это была усталость, а вовсе не чувство долга и не страх перед наказанием. Ругань, тем не менее, звучала то и дело. Кто крыл Империю и Светлых магов, кто, не вдаваясь в причинно-следственные связи, «проклятую погоду», а кто-то и своих товарищей; те отлаивались в ответ. Ни одного непочтительного слова в адрес Госпожи, конечно, произнесено не было. Но Кай догадывался, как будут дальше развиваться заскорузлые мысли в головах этих вчерашних крестьян и подмастерий, незнакомых с настоящей воинской дисциплиной: гнев, который они никогда не посмеют направить на обожаемую командующую, переместится на ее офицеров, которые что-то там не учли, не предвидели, не так посоветовали и в итоге подвели свою Госпожу и ее преданных солдат. Он предупредил об этом Изольду, вновь предложив ей разогнать тучи – пусть это не высушит дорогу, но солнце вместо нескончаемого дождя способно оказать почти магическое воздействие на настроение людей. Но Изольда повторила, что не желает тратить силы впустую. Отклонила она и предложение отделить наименее дисциплинированную часть войска, оставив ее в качестве гарнизонов в уже покоренных без сопротивления городах, дабы исключить негативное влияние этой публики на остальных. «Я черпаю свою силу в каждом из них, Кай, – напомнила Изольда в ответ. – И эта сила мне понадобится».

Армия вступила в очередной пустой город, предварительно помокнув пару часов под дождем, пока его сперва обследовали разведчики, а затем квартирмейстеры и инженеры определяли наименее пострадавшие дома и приводили их в приемлемое для ночлега состояние; чаще всего личный состав распределяли в большие помещения типа складов и казарм, а не в пустые особняки городских богачей, ибо так приходилось закрывать досками и брезентом меньше оконных и дверных проемов и проще было решать вопросы с отоплением, кормежкой и безопасностью. Это было логично, но это опять-таки не поднимало настроения «победителей», вынужденных спать рядами на полу складских помещений, согревая их общим теплом своих тел, вместо того, чтобы нежиться в господских постелях и мародерствовать в брошенных богатых домах. Пусть даже это богатство – не вывезенное и не уничтоженное на месте – и существовало главным образом в их воображении…

Кай, конечно же, не ютился на тюфяке в общем зале. Изольда и ее старшие офицеры расположились в изящном доме с башенками, выходившем на центральную площадь. Его высокие стрельчатые окна были очень неудобны для разбивания – нужно было расколотить каждый из множества стеклянных квадратов по отдельности – и потому были выбиты лишь на первом этаже, да и там не полностью. Дорогую мебель отступавшие по большей части порубили мечами и алебардами, но тем самым лишь оказали услугу новым постояльцам – обломками мебели было удобно топить камин. Едва двое угрюмых солдат втащили в облюбованную Бенедиктом комнату походную кровать и вышли прочь, Кай блаженно растянулся на ней, закинув ноги в сапогах на спинку и наслаждаясь теплом и отсутствием сырости. В сгущающейся темноте за окнами все так же моросил треклятый дождь, но сейчас даже стук капель по стеклу – где-то там, снаружи – казался Каю почти уютным.

Бенедикт почти сразу начал дремать, но был разбужен стуком в дверь (внутри этого дома большинство дверей уцелело).

– Да! – крикнул он, полагая, что это слуга, явившийся звать его на ужин с Изольдой. Но это оказалась сама Изольда. Походная жизнь способствовала упрощению церемоний.

– Иду… – проворчал Кай, садясь на кровати. – Честно говоря, сейчас мне больше охота спать, чем есть.

– Не капризничай. Лучше радуйся, что получишь полноценную порцию, как всегда. Солдаты сейчас получили сокращенный рацион.

– Где же наши припасы из тыла?

– Едут, – пожала плечами Изольда. – Через все эти продолжающие раздуваться реки по прекрасным нынешним дорогам. Весь завтрашний день мы проведем здесь. Будем отдыхать… и ждать обоз с провиантом. Надеюсь, он прибудет завтра к вечеру или, в худшем случае, послезавтра утром.

– А если нет?

– Придется задержаться еще, как бы это ни было неприятно. После того, как мы форсируем Обберн, тыл для нас будет практически отрезан. Кто не переправится вместе со мной, вряд ли сможет переправиться вообще… Ладно, лично у меня все эти разговоры только усиливают аппетит. Идем.

– Ты не ожидала, что они устроят нам такой потоп?

– Ну, в общем, это приносит свои плоды, – не очень понятно ответила Изольда и ухмыльнулась: – Кстати, у меня для тебя сюрприз. Идем же.

Комната, которая должна была прослужить Изольде лишь один день, была уже, тем не менее, обставлена со всем возможным уютом (в отличие от временного жилища Кая, куда притащили только кровать, стул и небольшой столик) – хотя разнородность в стиле все же чувствовалась. Должно быть, уцелевшую мебель и ковры собирали из разных домов, а потом еще транспортировали по улице, укрывая от дождя, и втаскивали вверх по довольно-таки крутой лестнице… С другой стороны, если армии не с кем сражаться, должна она заниматься хоть чем-то?

– Так что за сюрприз? – осведомился Кай, усаживаясь за стол. Стол, пожалуй, единственный смотрелся в этой комнате не слишком уместно – он был явно великоват для не слишком обширного помещения, но Кай догадывался, что такой подобран по специальному приказу. В расчете на ужин двоих, которым необходимо соблюдать безопасную дистанцию в самом буквальном смысле.

– Новое стихотворение Кая Бенедикта.

– Ммм?

Изольда положила на середину стола листок. Когда она убрала руку, Кай протянул свою.

Бумага, влажная, но не сырая – наверное, висела на улице, но под каким-нибудь козырьком, прикрывавшим от дождя – была явно невысокого качества, слегка помятая, со следами от сгибов и дыркой от гвоздя или чего-то подобного в верхней части. Размашистыми печатными буквами на ней было написано:

Новое стихотворение Кая Бенедикта!

 
Эх, народ ты мой, народ,
Тебя взяли в оборот —
Гонят прочь тебя, как скот,
           Так-то вот.
 
 
Чтобы весь верховный сброд
Не утратил свой доход,
Брось все то, что нажил род,
           И вперед!
 
 
Ах, народ ты мой, народ!
Поступи наоборот —
Покажи им от ворот
          Поворот!
 
 
Хочет правящий урод,
Чтоб ему смотрел ты в рот,
Но не будь слепым, как крот,
          Мой народ!
 

– Рифмы неплохие, – оценил Кай, – но много однокоренных. И во второй строке сбивается ударение. А главное – стиль! «Ах, народ ты мой, народ!» Я бы никогда не опустился до такого аляповатого лубка.

– Это ты теперь доказывай имперским дознавателям, – усмехнулась Изольда.

– Это нашли здесь?

– Да, было приколото к тумбе с официальными извещениями прямо поверх приказа об эвакуации.

– Не люблю, когда мои стихи гуляют без имени автора, – вздохнул Кай, – но когда мне приписывают чужое, это не лучше. Тем более – такую вот пошлятину.

– Обратная сторона славы. Не сомневаюсь, что где-нибудь это уже распевают. И с каждым новым домом, смываемым сейчас наводнением, желающих петь это будет все больше.

– Утопленники не поют.

– Даже у утопленников есть родные и друзья.

– Так ты все же намеренно играешь на обострение? Позволяешь Светлым причинить максимальный ущерб мирным жителям, хотя могла бы получить власть над ними и так?

– Чтобы подчинить себе все земли оббернского бассейна, мне пришлось бы совершить путешествие длиной почти в две тысячи миль. Светлые делают это за меня. Разве плохо? И потом, ты-то чем недоволен? Разве ты не хотел бы, чтобы влюбленных вообще и в меня в частности было как можно меньше? Чтобы моими подданными двигали какие угодно мотивы, только не любовь?

– Ну… – смутился Кай, – с одной стороны, конечно, так, но…

– И заметь, я Светлым ничего не навязываю. Даже не намекаю. Это исключительно их выбор и их решения. А я, со своей стороны, не могу остановить потоп. Действительно не могу.

– Но угроза нехватки продовольствия над нами нависла вполне реальная.

– Все, что происходит, должно быть реальным. Не всякий ход даже в идеальной игре приносит одни лишь плюсы. Стратегически – допустим, но не тактически. Иногда приходится жертвовать качеством ради выигрыша темпа. Или наоборот. Главное, что этот ход видит противник. И он должен понимать, что действительно может взять подставленную ему под удар фигуру.

– То есть ты все-таки специально провоцировала их, показывая, что наша система снабжения уязвима.

– Допустим, мы бы тащили с собой обоз вчетверо больше. Это еще замедлило бы наш темп, создало бы проблему с размещением на стоянках и теперь уже и с питанием лошадей. Сейчас немалую часть их рациона составляет банальная трава, а тогда бы, вполне возможно, Светлые напустили бы на траву какую-нибудь саранчу. Или придумали бы еще какую-то гадость – не забывай, я не могу предвидеть, какую конкретно. Я уже называла тебе варианты с землетрясением или эпидемией, которая выкосила бы полконтинента. Если бы мы были идеально подготовлены к наводнению – в ход пошло бы нечто еще худшее, только и всего. Поэтому лучше оставлять уязвимые места, чем создавать у противника впечатление собственной непобедимости… способное толкнуть его на чересчур отчаянные меры. Конечно, рано или поздно он должен убедиться в бесполезности сопротивления и капитулировать. Но к этой мысли его надо подводить постепенно, а не внезапно.

– Вываживать, как рыбу на крючке, – усмехнулся Кай.

– Именно! Мы ведь не хотим, чтобы рыба оборвала леску.

– Если под леской понимать весь мир – определенно нет. Думаешь, они действительно способны на такое? Мне всегда казалось, что кишка у них на это тонка.

– Чтобы уничтожить Вольдемара, они, точнее, их предшественники, разнесли чуть ли не полмира, не забывай. Утопили целый континент.

– То-то и оно, что предшественники. Хотя, конечно, в таких случаях лучше переоценить, чем недооценить опасность… Но если бы ты могла просто переместиться прямо на заседание Светлого Совета, ты бы не стала играть в эти игры?

– Но я не могу, – пожала плечами Изольда. – Такого заклинания не существует. Что толку это обсуждать?

– Не можешь навязать свои правила – научись выигрывать по чужим, – пробормотал Кай.

– Именно.

– Но мы выиграем?

– Вне всякого сомнения.

– Вообще-то, – заметил Кай, – самое, наверное, короткое определение разума – это «способность сомневаться».

– В общем случае – может быть, – в голосе Изольды появилась недовольная нотка. – Но в данном случае, сам посуди, что они могут сделать? Только оттягивать неизбежный конец. Убегать от меня, воздвигая за собой различные препятствия. Возможно, эти препятствия будут стоить жизни большому количеству людей… чего мне бы не хотелось. Но рано или поздно, как только я их настигну, они обречены.

– Но они могут бегать от тебя довольно долго, тебе не кажется? Мы возьмем столицу, мы возьмем любой конкретный город или крепость, но что, если они будут просто бегать от тебя кругами по всему континенту? Беглый император, разумеется, большой опасности не представляет – но враждебных тебе магов, остающихся вне досягаемости твоих чар, я бы не списывал со счетов. Твоя власть и сама жизнь не будет в безопасности, пока жив хоть один из них.

– Ты хочешь сказать – пока хоть один из них не влюблен в меня, – усмехнулась Изольда.

– Я всегда точен в формулировках. И хотел сказать то, что сказал.

– Хмм… тут как раз я все еще сомневаюсь.

– А я говорю о единственном гарантированном способе разрешить сомнения. При условии, конечно, что нам таки удастся их настигнуть.

– Когда мои подданные будут повсюду, даже маги не смогут убегать слишком долго. Они сильны, да. Очень сильны, особенно когда действуют сообща. Но все-таки они люди. А это значит, что они уязвимы. В наихудшем случае армия из сотен тысяч человек, готовых ради меня на смерть, остановит их, просто задавив массой… хотя я, разумеется, рассчитываю на более изящное решение. А ты, – Изольда пристально посмотрела на него, – ведь не потому советуешь мне убить их, что боишься их мести?

– Нет, – покачал головой Кай, – я действительно пришел к выводу, что их не удастся поставить на службу прогрессу ни при каком раскладе. Пока они живы, парадигма воспитанного ими общества не изменится: «Зачем что-то придумывать и осваивать самим, когда у нас есть могучие маги?» Прежде они были могучими господами, теперь станут могучими рабами, но суть от этого не поменяется. Раз магом нельзя стать, раз им можно только родиться – значит, пытаться добиться чего-то самостоятельно бессмысленно. Принимай свою судьбу, определившую твое место, и не пытайся ее изменить.

– Может быть, ты и прав, – медленно произнесла Изольда, глядя в свою тарелку, и вновь повторила: – Может быть. – Затем она вновь подняла взгляд на Кая и спросила с необычной для нее, чуть ли не просительной интонацией: – А… насколько ты уверен, что мы действительно справимся без них? Все-таки, столько столетий…

– Если нет, то грош нам всем цена, – твердо ответил Кай.

Армия Любви оставалась на месте весь следующий день, и следующий за ним тоже. Дождь лил не переставая. Подвод с провиантом не было.

Изольда расхаживала по своим временным апартаментам, как зверь по клетке (банальная метафора, разумеется, но что поделаешь?) Уютно обставленной комнаты ей было мало, и она периодически принималась мерить шагами коридоры. Кай впервые видел ее такой раздраженной.

Она не бездействовала, конечно же. Точнее – не бездействовали люди, выполнявшие ее приказы. Команды стрелков рыскали по округе в поисках дичи, но поблизости не было серьезных лесов, способных служить домом оленям и кабанам, а зайцы и куропатки годились, понятное дело, разве что на то, чтобы накормить самих добытчиков. Вернулись разведчики, побывавшие на берегу недалекого уже Обберна, и, судя по всему, принесенные ими сведения были неутешительны. Изольда не стала делиться подробностями с Каем, а он не спрашивал. Все было очевидно и так: мост (один из самых длинных и красивых мостов Империи, по которому он сам проехал меньше месяца назад), конечно же, полностью разрушен, а река, конечно же, разлилась далеко за свои обычные пределы. И продолжает разливаться с каждым днем – а точнее, с каждым часом – их задержки.

Наконец, уже под вечер третьего дня, с запада прибыли всадники, ведя в поводу крепких, тяжело навьюченных коней. Это была та часть обоза с провиантом, что сумела прорваться через разлившиеся реки и непролазную грязь, бросив безнадежно застрявшие телеги и перегрузив на выпряженных лошадей все, что те могли увезти на спине. Лучше, чем ничего, но явно меньше, чем рассчитывала Изольда. Тем не менее – а что ей, впрочем, еще оставалось? – она отдала приказ выступать немедленно.

Шли всю ночь. К Обберну вышли на рассвете – насколько можно было назвать рассветом хмурый полумрак очередного дождливого утра.

Река, которую и в мирное время официальные поэты Империи традиционно именовали «великой» и «могучей», теперь – в особенности при таком освещении – выглядела попросту страшно. Разлившись на добрые полторы мили, она, обычно спокойная и неторопливая, теперь тяжело катила мутные, буро-серые холодные волны, иссеченные дождем, тут и там вспухавшие гнойно-желтыми бурунами; особенно яростно буруны ревели вокруг обломков опор моста, которые теперь, когда сметающий все на своем пути поток затопил берега, казалось, торчали лишь ближе к середине реки. Ближе к берегу – то есть к тому, что стало берегом теперь – из воды кое-где виднелись еще кроны деревьев и одинокий шпиль каменного здания, но в основном чудовищная мощь вырвавшейся на широкий простор водяной лавины уже снесла, разломала и умчала прочь все, что веками росло – рукотворно и нерукотворно – на казавшихся безопасными берегах. Но наступление воды на сушу продолжалось, и по течению, то скрываясь в волнах, то вновь показываясь, плыл всевозможный мусор и обломки – ветки, коряги, целые стволы, доски заборов, мебель, колеса и целые телеги, порой даже деревянные крыши и стены. На глазах у потрясенной армии приплыл целый одноэтажный дом (по его крыше отчаянно метался котенок, но его жалкие вопли ужаса не были слышны за ревом реки). Дом с грохотом врезался в ближайший из оставшихся от моста быков, разнес каменную кладку, но и сам развалился на бревна, часть из которых затянул на время в пучину мигом забурливший на месте разрушенного быка водоворот. Плыли по волнам и трупы – в основном, правда, животных. Но не только.

Нечего говорить, что попытка форсировать Обберн в его нынешнем состоянии – не то что вплавь, держась за лошадей, но и на плотах и лодках – выглядела чистым самоубийством. Но хуже того – изготовить эти плоты было не из чего. Ибо зрелище, открывшееся в утреннем сумраке на пока еще не затронутой наводнением суше, поражало едва ли не сильнее, чем ярость водной стихии.

Насколько хватало глаз, от северного до южного горизонта, земля представляла собой лысую пустыню. В том, что нигде не было видно домов, не было ничего удивительного – прибрежные поселения целиком ушли под воду. Но леса и рощи, тянувшиеся вдоль берега, не были полностью поглощены наводнением. Однако и там, куда еще не добралась вода, не уцелело ни одно дерево. Стволы лежали вповалку и выглядели так, словно гниют тут уже давным-давно. Их не срубили, их не сломала буря (никакой бури не было) – они просто рухнули. Инженеры, направившиеся было к ним, чтобы оценить возможность использовать их для переправы, тут же отпрянули с отвращением. Останки деревьев, даже еще сохранявшие внешне целый вид, от первого прикосновения расползались в гнилую труху, в которой копошились тысячи – нет, миллионы! – влажных белых личинок и черных жуков.

– Ты знала? – негромко спросил Кай у Изольды.

– Нет, – нехотя признала та. – Когда два дня назад разведчики побывали здесь, эти деревья еще стояли. Хотя, несомненно, уже были поражены изнутри, и если бы разведчики присмотрелись к ним внимательней…

– Мы привыкли, что маги столетиями хранят Империю от вредителей, – констатировал Кай. – Стало быть – в их силах и поступать наоборот. Это меняет наши планы?

– Нет, – качнула головой Изольда. – Я не собиралась строить плоты. Сам видишь, каковы теперь условия для переправы, – она кивнула на бурную реку.

– Тогда что же мы будем делать? Ведь не подниматься же вверх по течению.

– Нет, конечно же. Отсюда до истока Обберна восемьсот миль.

– Я в курсе. Так что?

– То, ради чего я берегла силы.

– Ты способна провести армию по воде? – недоверчиво спросил Кай.

– Тебя не учили в школе, что вода бывает в трех состояниях?

– Лед! – наконец-то догадался Кай. – Значит, не солнце и не тепло, а мороз…

– Да. Устроив все нынешнее похолодание, они, на самом деле, лишь облегчили мне задачу.

– Но для того, чтобы заморозить такое количество воды, понадобится все же очень сильный мороз.

– Да.

– А у нас, как я понимаю, нет зимней одежды. Ты ведь рассчитывала завершить кампанию еще до зимы.

– Я тоже не могу предвидеть все заранее, если тебе нужно это признание. Некоторое количество шуб и одеял удалось собрать в брошенных домах, но на всех определенно не хватит. Ты ведь знаешь, наши друзья стараются привести в негодность все, что не успевают вывезти… Ну ничего, тем сильнее будет стимул переправиться как можно быстрее. На том берегу снова будет тепло. Относительно тепло, разумеется.

– Терпеть не могу мороз, – проворчал Кай.

– Но терпеть придется. Впрочем, для тебя шуба найдется.

– Почти стихами говоришь, – фыркнул Кай.

– С кем поведешься. Ладно, надо обратиться к войску. Потом ты мне понадобишься.

– Я? Я же ничего не смыслю в погодной магии. И вообще в какой-нибудь.

– Это от тебя и не потребуется. Ты должен будешь просто стоять рядом, пока я колдую.

– Зачем?

Но Изольда уже подозвала к себе офицеров, вынудив Кая прервать дальнейшие расспросы.

Офицеры выстроили войско в четыре шеренги вдоль берега, примерно в полусотне ярдов от воды. Всадники (на флангах первых двух линий) и запряженные повозки (в последней линии) были развернуты в сторону реки. Все было рассчитано на то, чтобы, как только река встанет, армия смогла переправиться через нее широким фронтом – максимально быстро и не мешая друг другу. Но солдаты пока еще не знали, к чему все эти приготовления. Изольда выехала вперед – в гордом одиночестве, но на сей раз без своих золоченых доспехов, в одном лишь костюме для верховой езды – и звенящим голосом, доносившимся сквозь шум реки и шелест дождя до последнего солдата на фланге, объяснила им план. Из строя донеслись нестройные восторженные крики. Они еще не осознавали, какой холод им предстоит перенести, они лишь радовались тому, что их непревзойденная Госпожа в очередной раз переиграла своих глупых врагов.

Солдатам было приказано снять металлические доспехи, которым скоро предстояло стать обжигающе холодными, и сложить их на повозки, опустевшие после израсходования съестных припасов. Одну пустую телегу выкатили вперед и загнали на маленький холмик у воды, которому, вероятно, через несколько часов предстояло стать островом, и несколько дюжих солдат принялись рубить ее топорами; Кай понял, что она пойдет на топливо для костра, который, очевидно, будет согревать Изольду и его… а может быть, понадобится и для самого обряда? Неразговорчивый денщик, которого Кай получил в походе вместо оставшегося во Фламмештайне старого слуги, подал ему шубу, вывернутую мехом внутрь; Кай сбросил плащ и поспешно надел ее, пока мех не успел намокнуть. Шуба была явно не новой и пахла кислой овчиной, но привередничать не приходилось – даже с учетом одеял теплой одежды едва хватало на пятую часть войска. Солдатам – и счастливчикам, получившим дополнительное одеяние, и всем прочим – было приказано сомкнуться максимально плотно, чтобы согревать друг друга телами.

Когда все предварительные приготовления были закончены, Изольда, оставив коня на попечение очередного своего оруженосца (коих она меняла постоянно, демонстрируя, что никому не отдает предпочтения), поднялась на холмик. Отставая от нее на полшага, слева традиционно шел Кай, а справа – телохранительница из «сестер», также облаченная в тяжелую шубу до пят. (Кай не понимал, зачем здесь нужна эта особа, недобро зыркавшая на него исподлобья – никакая опасность, от которой может защитить телохранитель, ее госпоже определенно не грозила, если не считать, конечно, неизменного яда в его теле – но его Изольда уже явно не опасалась, да и не стала бы защищаться от такой угрозы при помощи женщины.) Сама Изольда по-прежнему оставалась лишь в костюме для верховой езды (на недоуменный взгляд Кая последовала столь же молчаливая улыбка-усмешка в ответ: «Так надо».)

Эти трое так и встали треугольником (Изольда ближе всего к реке) вокруг сложенного, но так и не зажженного костра (Кай сомневался, что эти сырые доски под дождем вообще можно заставить гореть – разве что с помощью магии, разумеется). Изольда некоторое время стояла молча, видимо, приводя себя в состояние особой сосредоточенности, затем подняла руки под углом в стороны и вперед и принялась читать заклинание.

Поначалу ничего не происходило. Где-то через минуту Каю показалось, что проклятые капли, падавшие на его лицо, стали еще холоднее, но это могло быть и игрой воображения. Однако затем… дождь, не прерывавшийся ни на минуту уже несколько дней подряд, вдруг прекратился. Вместо него из низких набрякших туч теперь сыпался снег.

Но разлившийся Обберн, разумеется, по-прежнему катил свои воды, глотая на ходу бесчисленные белые снежинки. Сделалось еще холоднее, и мягкий снег превратился в ледяную крупу, сперва мелкую, а затем и крупную. Кай, поморщившись, натянул пониже шапку, стараясь защитить не закрытый повязкой лоб, и без того уже немевший от холодного ветра с реки. Изольда, продолжая повторять непонятные Бенедикту слова, стояла с непокрытой головой, и градины путались в ее густых белых волосах. Когда затрещал, разгораясь, костер (кажется, его зажгла не магия, а телохранительница), они засверкали, словно бриллианты.

Такие же «бриллианты» сверкали теперь и на присыпанной снегом пожухлой траве; сырая грязь затвердела и покрылась ледяной коркой, а затем – пламя костра вдруг поблекло в казавшимся ослепительным после стольких дней ненастья солнечном сиянии! Низкие тучи по-прежнему висели вокруг до самого горизонта, в какую сторону ни посмотри – но прямо над рекой они просыпались снегом и градом, обнажив неровный овал ярко-синего неба. Неба ясного морозного дня. Зато снег валил теперь сплошной стеной по периметру этого ясного овала – там, где относительно теплый воздух дождливой осени встречался с иссушающе-ледяным воздухом лютой зимы.

Но если какие-то корочки льда и образовывались на воде Обберна, течение сразу же ломало их. Миллионы тонн воды, катившиеся мимо потоком полутормильной ширины, казались совершенно непобедимыми ни для сил природы, ни для воли человека.

Кай с тоской смотрел на реку, пряча руки в перчатках поглубже в рукава шубы и дуя, оттопырив нижнюю губу, чтобы согреть нос. Лицо нестерпимо щипало даже под маской; холод добрался уже и до пальцев ног сквозь сапоги и чулки. Бенедикт шагнул вплотную к костру, но тот согревал лишь с одного бока. Затылком Кай чувствовал (хотя, конечно, это была всего лишь иллюзия) взгляды двух тысяч человек, устремленные с надеждой и нетерпением (растущим тем быстрее, чем ниже падала температура) в том числе и на него. А он по-прежнему решительно не понимал, зачем понадобился Изольде. Стоять сейчас среди прочих офицеров было бы, возможно, и не теплее (хотя как знать – по крайней мере, ледяной ветер с реки на этом бугре чувствовался особенно отчетливо), но как-то спокойнее, чем у всех на виду. Если у Изольды не выйдет (неужели она все-таки переоценила свои возможности?), он догадывался, кого они в этом обвинят…

Словно в ответ на его мысли, что-то вроде вздоха и даже стона пронеслось по толпе за спиной. Но это не было проявлением гнева. Кай, погруженный в собственные мысли (крутившиеся больше вокруг физического холода, нежели вокруг прохладного отношения к нему подданных Изольды, которое было вполне взаимным), вынырнул подбородком из поднятого воротника и сдвинул назад шапку, натянутую уже почти до кончика носа.

Он моргнул, не поверив в то, что видит. Но даже вызванные холодом слезы едва ли могли вызвать подобную иллюзию – и, конечно, зрелище не развеялось. Изольда уже сбросила на землю куртку и теперь торопливо, насколько позволяли плохо слушающиеся от холода пальцы, расстегивала рубашку.

– Что ты делаешь?! – воскликнул Кай.

– А на что это похоже? – огрызнулась Изольда.

– На сумасшествие, – пробормотал Кай.

Рубашка упала следом за курткой. Изольда осталась обнаженной по пояс. Кай рефлекторно отвел взгляд.

– Можешь не смотреть, если тебе противно, – кажется, она пыталась придать своему голосу обычную иронию, но этому мешала дробь, которую выбивали ее зубы. – Только не делай это слишком демонстративно.

«Снова почти стихи», – подумал Кай. Он глядел в полном ступоре, как Изольда расстегивает брюки, пока телохранительница по очереди стаскивает с нее сапоги. Еще полминуты – и Изольда осталась совершенно нагой на трескучем морозе. Теплые отблески костра играли на безупречной коже ее спины, но не могли скрыть ни неестественной бледности этой кожи, ни покрывших ее мурашек.

«Может, это часть обряда?» – подумал Кай. Но ему никогда не доводилось слышать – даже на уровне баек – о каком-либо колдовстве, хоть Светлом, хоть Темном, которое необходимо творить нагишом. И уж тем более это не относилось к погодной магии, считавшейся довольно рутинной (насколько к магии вообще применимо это слово).

Изольда снова вскинула руки к небесам, повторяя магические формулы с новой силой. Становилось еще холоднее. Кай вновь отвел от нее взгляд (не отворачивая, как она и просила, головы) – не потому, что мог ее смутить (это со всей очевидностью было не так) и, разумеется, не потому, что подобное зрелище могло смутить его самого, а потому, что ему, не знающему, куда деваться от холода в шубе, шапке и сапогах, было почти физически мучительно смотреть на эту беззащитную нагую фигурку. Сколько еще она так выдержит?!

В чем он, однако, не сомневался, так это в том, что она все просчитала заранее и не нуждается ни в непрошеных советах, ни в непрошеной помощи. То же самое, очевидно, понимала и телохранительница – ее взгляд, обращенный на Госпожу, выражал неподдельное страдание и готовность тысячу раз принять муку любимой на себя, но она не двигалась с места.

«Впрочем, – тут же подумал Кай, – это она сейчас готова, а доведись ей и впрямь пройти через такое тысячу раз – держу пари на что угодно, она бы запросила пощады намного раньше».

Звук, идущий от реки, изменился. Теперь в нем ясно слышался шорох мелких, рыхлых, трущихся друг о друга льдин. Шуга, ледяная каша, начала быстро скапливаться у берега, хотя вода на середине реки все еще была свободна. Но и там мелькали уже белые комки, которые не были пеной бурунов. Непрочные льдины легко дробились, сталкиваясь с остатками быков, но их становилось все больше. У берега они уже налезали, громоздясь, друг на друга, и вода между ними уже виднелась лишь черными трещинами… а потом и эти трещины мутнели на глазах. Шум и треск нарастал, белые острова соединялись в материки, волны накатывались на них и оплывали ледяными горбами – а затем вдруг все стихло.