Текст книги "Лекарство от любви (СИ)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Мы все еще имеем дело с достойным противником, – усмехнулась Изольда. – Достойным, разумеется, не с точки зрения проповедуемой ими же морали. Я, конечно, учитывала, что меня могут попытаться отравить. Но я думала, что это будет сделано более тонко. Что нас встретят какие-нибудь местные чиновники, чтобы, дрожа от восторга, преподнести мне ключи от города и пригласить на пир в мою честь. И вот на этом-то пиру будет подано какое-нибудь особо деликатесное кушанье, достойное повелительницы мира. Или, чуть проще, рухнут подпиленные балки. Чиновники, разумеется, были бы не в курсе, их бы разыграли втемную. На этом бы строился весь расчет – что я не заподозрю опасности от влюбленных в меня… Общее число жертв не превысило бы пары десятков. Но, как видим, наши Светлые моралисты предпочли не заморочиваться и отравить разом пару тысяч человек, или еще больше, если бы я повела в этот поход больше людей.

– Чем проще, тем надежнее, – кивнул Кай. – Они ведь уже уничтожили население целой деревни? Возможно, что и не одной.

– Там все же было сотни полторы, не больше. И там у них действительно была паника. Возможно, там была лишь инициатива конкретного офицера, проводившего эвакуацию, а не санкция Светлого Совета. А здесь они готовились и планировали все заранее.

– Аппетит приходит во время еды. А ставки растут во время игры. И наверняка они заявили бы, что этими тысячами смертей предотвратили еще большие жертвы.

– Это какие же, интересно? Я не собираюсь никого убивать ни до, ни после победы… во всяком случае, в массовом порядке.

– Важное уточнение, – усмехнулся Кай. – Сколько человек уже покончило с собой из-за любви к тебе?

– Не знаю, – равнодушно ответила Изольда. – Не настолько много, чтобы это создало проблему.

– Но такие люди есть?

– Есть, конечно. Хотя мои подданные знают, что мне это неугодно.

– Но, как ты сама говорила, любовь к тебе может толкать на нарушение твоего же приказа.

– И что? У тебя есть реально работающая альтернатива? В конце концов, если те, на кого я не могу положиться, самоликвидируются, это только хорошо, – Изольда помолчала, а затем произнесла: – Есть кое-что, что меня действительно беспокоит. Из-за чего я едва не клюнула на эту… отравленную приманку. Меня о ней не предупредили.

– Твой человек в Светлом Совете? – понял Кай.

– Да.

– Сознательный саботаж, как я понимаю, невозможен… Думаешь, его вычислили?

– Не знаю. Но это не исключено.

– Игнус говорил, что не исключает шпионажа за членами Светлого Совета… но он имел в виду шпионов, не являющихся магами. А не самих членов Совета.

– Он не собирался говорить тебе все, не так ли? К тому же с тех пор ситуация могла измениться.

– Я вот думаю… есть ли вероятность, что Светлый Совет не имеет отношения к этой попытке отравить разом всю нашу армию? Все же никакая магия здесь не задействована. Обычный яд. Это могла быть и инициатива армейского командования. Для военных как раз такая логика совершенно естественна: мы – вражеское войско, и чем больше наших погибнет, тем лучше. Это с точки зрения морали Светлых имеется одна-единственная злая ведьма – и тысячи околдованных ею невинных людей…

– Ты сам-то как думаешь? – фыркнула Изольда. – Ты столько лет высмеивал Светлых, а теперь вдруг уверовал в их непоказную доброту? В то, что они не убьют кого и сколько угодно, лишь бы сохранить свою власть?

– Я просто стараюсь беспристрастно рассмотреть все варианты. А не хвататься исключительно за тот, который напрашивается, но не имеет прямых доказательств.

– Против мага как раз лучше всего работают немагические средства, – заметила Изольда.

– То, к чему он не готов и против чего не имеет защиты. Подобно тому, как против рыцаря в латах лучшее оружие – это не меч и не стрела, а, скажем, огонь. Или тот же яд. И скажи, неужели ты действительно веришь, что что-то в Империи – я имею в виду что-то действительно важное – может делаться без санкции Светлого Совета?

– Едва ли, – признал Кай. – Причем не только в вопросах жизни и смерти Империи. И в этом-то и проблема. Триста лет застоя – они ведь не только потому, что маги, мягко говоря, не поощряют научно-технический прогресс. На него попросту нет спроса. Зачем развивать науку, если маги хранят от неурожаев, эпидемий и стихийных бедствий? Да, не все болезни побеждены, и люди все равно умирают, но ведь это в свой черед, а как же иначе, надо принимать законы мироздания, смерть – это часть жизни, Вольдемар вон хотел добиться бессмертия, принося кровавые жертвы, а мы же не хотим уподобиться Вольдемару? Если бы люди стали жить дольше, получилось бы перенаселение, а чтобы не было перенаселения, надо меньше рожать, то есть отказаться от священных чувств любви к жене и детям – что вы, что вы, это же немыслимо! Мудрые Светлые все продумали за нас, дав каждому возможность быть счастливым на своем месте и не зариться на чужое, никто не голодает и не замерзает, нет ни нищих, ни бездомных, даже дороги безопасны – до тех пор, пока следуешь по пути, предначертанному тебе магами! Три века мира и процветания, от добра добра не ищут! – Кай все больше раздражался в процессе своего монолога. – Зачем совершенствовать ремесла, если ремесленник и так зарабатывает столько, сколько ему нужно на жизнь? Допустим, кузнец изобретет вдвое более прочный сплав – стало быть, выкованные им инструменты будут изнашиваться вдвое медленней, и чисто его заказов вдвое сократится. Ну и зачем ему такой прогресс? Или, наоборот, он придумает какое-то приспособление, которое позволит ему за то же время и теми же усилиями ковать вдвое больше плугов. Но кому он их продаст? Ведь число землепашцев от этого вдвое не вырастет. А если вырастет, то они истощат почву, да еще и столкнутся при этом с той же проблемой сбыта! Значит, единственный способ – снизить цену и переманить к себе тем самым клиентов другого кузнеца. Но ведь тогда другой кузнец разорится! Его жена и дети останутся без куска хлеба! Это же аморально! Все эти примеры вдалбливают с детства, их изучают в школе, программа которой утверждена опять-таки понятно кем… Даже в военной области у нас нет никакого прогресса. За триста лет изобрели разве что легкую шпагу, да и то лишь потому, что военным надоело постоянно таскать тяжелые мечи – но это, так сказать, послабление для мирной жизни, как и неполные доспехи, а боевой устав все равно предписывает все те же мечи и рыцарские латы, что и в эпоху Объединения. Ну правильно, нам ведь уже три века как не с кем воевать. Не с кем воевать и не с кем конкурировать. Даже торговать не с кем, кроме как самим с собой. Весь цивилизованный мир объединен под скипетром нашего Императора и мудрым надзором Светлого Совета. Цивилизованный, да. Маги даже не позволяют колонизировать заморские земли. Официально, разумеется – чтобы не тревожить тамошнюю дикую жизнь, прекрасную в своей естественности и первозданности. Но на самом деле, конечно же, потому, что им совсем не нужно появление сообществ людей, вырвавшихся из-под их опеки. Тем более – людей предприимчивых и дерзких, которые как раз и захотели бы туда ехать… У нас ведь даже само слово «дерзкий», которое вообще-то должно звучать гордо, приобрело оттенок безусловного осуждения! Детям с малолетства внушают, что за дерзость они понесут наказание…

– Держу пари, в твоем случае наказания не работали, – прервала Изольда его монолог.

– И мне задавали трепку, но выправить не могли, – процитировал сам себя Кай. – Так что я хотел сказать? А! Маги. Если бы вся эта система была основана лишь на теоретических измышлениях, она бы давно рухнула. Жизнь сломала бы мертвую схему Равновесия Во Имя Процветания. Ибо это равновесие неустойчиво, в нем отсутствуют механизмы саморегуляции, возвращающие систему в исходное состояние. Но беда в том, что маги достаточно могущественны, чтобы обеспечивать ее работоспособность. Чтобы подменить собой эти механизмы. Чтобы давить в зародыше любые потрясения, которые могли бы пустить систему вразнос. И вот только с тобой у них случился сбой. Клин вышибают клином, да. Светлых магов – светлым магом. Ведь формально, по их классификации, магия любви должна быть отнесена к светлым. Хотя сейчас они скорее обглодают себе руки до локтей, чем признаются, что угодили в ловушку собственной морали.

– Я покончу с Равновесием, – пообещала Изольда. – При мне у каждого будет стимул стремиться к большему и лучшему, а не довольствоваться тем же, что его отец, дед и прадед.

– И этим стимулом, конечно, будет любовь к тебе, – откликнулся Кай без энтузиазма. – А высшей наградой для самых успешных – поцелуй в щечку?

– Я не собираюсь никого целовать, – поморщилась Изольда. – Хотя, пожалуй, могу позволять особо отличившимся целовать мне руку. Не надо говорить мне, как это жалко и недостойно мыслящего существа, – поспешно произнесла она, косясь на брезгливое лицо Кая. – Я чувствую то же, что и ты. Но для них это будет работать. А важны не наши с тобой чувства, а практический результат, не так ли? К тому же не забывай, что я не собираюсь объезжать всю Империю, и обширные области так и останутся не охваченными страстью ко мне. Поэтому старые добрые деньги я упразднять отнюдь не намерена. Вот мы и посмотрим, какой стимул окажется сильнее – деньги или любовь…

– Любовь к деньгам, – попытался сострить Кай, но сам понял, что вышло неубедительно. В прежнем мире, возможно, так и было – но не в том, который собирается построить Изольда. Где любовь к ней будет самой настоящей, искренней и верной…

– Результат – это еще не все, – сказал он уже серьезно. – Мотив тоже важен. Мне не нравится мир, где ученый делает открытия не из интереса к науке, а из желания произвести впечатление на женщину.

– Это лучше, чем мир, где открытия не делаются вообще, не так ли?

– До тех пор, пока эта самая женщина благоволит науке. Но стоит ей – или ее преемнице – поменять свое отношение… И потом, эффективность труда такого ученого все равно ниже. Он будет слишком часто отвлекаться на мысли, к науке отношения не имеющие. Может, наконец, и просто подделать результаты, коли главное для него – вовсе не истина…

– Могу лишь повторить – мир не таков, каким его хотим видеть ты или я, а таков, каков он есть. Чем сожалеть об отсутствии идеального решения, лучше радуйся наличию неидеального.

Кай промолчал, глядя между ушами своего коня на бегущую навстречу дорогу.

На следующее утро Армия Любви понесла первые потери. Это были четверо разведчиков, позарившиеся на трофеи Марленштадта: двое – на дорогое вино, какого не пробовали никогда в жизни, двое – на золото. Они были обречены со вчерашнего дня и знали это, но никому ничего не сказали, не желая выставлять напоказ свой позор. Они нарушили дисциплину, взяли без разрешения то, что им не принадлежало, рассудив, что несколько глотков или монет ни на что не повлияют и никому не повредят… Изольда использовала этот случай для короткой речи перед войском, в которой напомнила, что строгие приказы и безукоризненное следование им – это не ее каприз, а жесткая необходимость. Затем армия двинулась дальше.

Теперь им попадались только пустые селения и городки. Они не встретили больше ни одного живого человека ни в провинции Хельбирген, ни после того, как пересекли ее границу, но разница, однако, была, и заметная. Населенные пункты Хельбиргена были покинуты, по всей видимости, одновременно с Марленштадтом, причем к востоку от него уже не было таких демонстративных признаков панической эвакуации – очевидно, жителей угоняли прочь по заранее подготовленному плану, вывозили больных и ценности, из деревень уводили скот. Оставляемое при этом не разрушали, не было и новых отравленных «гостинцев». Видимо, расчет делался на то, что сработает ловушка Марленштадта, и вскоре люди смогут вернуться в свои дома – а пока их надо убрать подальше от магии Изольды. Если же ловушка не сработает – как оно и вышло – то повторять ее в других селениях, очевидно, не было уже никакого смысла…

И все же имперцы, несомненно, надеялись – да что там, были практически уверены – что в Марленштадте у них получится. Это было наглядно видно по состоянию поселений за пределами Хельбиргена. Они были эвакуированы значительно позже, видимо, буквально за день до подхода Армии Любви – и вот там как раз исход был паническим. К нему не готовились заранее, а если и готовились, то для проформы, не веря, что эти города и села придется покидать на практике. Бегство началось лишь после того, как стало ясно, что с марленштадтской ловушкой не вышло.

Интересно, подумал Кай, почему они не использовали тот яд, что тек теперь в его жилах. Ведь это новейшая разработка – одна из очень немногих за последние триста лет – о которой Арсениус, по всей видимости, не имел понятия… Хотя – теперь они могли полагать, что он узнал о тайне яда от Бенедикта. Кроме того, это яд мгновенного действия, и слишком велика была вероятность, что кто-то умрет прежде, чем к отраве притронется сама Изольда. Правда, ни одному мужчине яд бы не повредил, но кто мог поручиться, что у Изольды нет дегустатора-женщины, тем более теперь?

Так или иначе, имперские власти слишком переоценили свой коварный план и теперь пожинали плоды своей самоуверенности. Кай находил забавным, что рубеж между районами спланированного отступления и хаотического бегства в точности совпал с границей между провинциями. Само собой, каждой из них управлял свой губернатор, но неужели имперцы думали, что и магия Изольды действует в соответствии с административными границами? Что жителей Хельбиргена надо уводить всех поголовно, а их соседи, живущие на полмили дальше, столь же поголовно в безопасности? Неужели имперские власти не догадались хотя бы напрямую подчинить все операции центральному командованию – кто бы там ни играл сейчас роль такового, военные или маги – а не спускать приказы по привычной бюрократической лестнице, на которой ни один чиновник не захочет – да и не сможет! – брать на себя ответственность за пределами собственной ступеньки? Они слишком привыкли к одним и тем же схемам, не меняющимся уже триста лет, и не способны отступить от них даже под угрозой гибели всей системы…

Или все-таки не стоит списывать их со счетов раньше времени?

В первом же селении за пределами Хельбиргена победоносную армию встретила жуткая картина. Прямо на улицах стояли лужи крови, кое-где покрытые коростой из слипшегося пуха и перьев. В воздухе чувствовался тяжелый дух и во множестве гудели осенние мухи. В тишине мертвого села, зиявшего высаженными дверями и выбитыми окнами, этот единственный звук казался особенно зловещим, а чавканье кровавой грязи под копытами вызывало тошноту; нескольких впечатлительных молодых солдатиков и в самом деле вывернуло наизнанку. Но жертвами учиненной здесь бойни оказались не люди – во всяком случае, в этот раз. Людей, по всей видимости, все же угнали прочь живыми. Но забили весь скот, и домашнюю птицу тоже. Туши, изрубленные мечами и кавалерийскими палашами, валялись и в хлевах, и прямо на улицах. Запасы муки и зерно только что убранного урожая вытряхнули из распоротых мешков и смешали с навозом, корнеплоды, сыры и колбасы вывалили в выгребные ямы, фрукты и овощи растоптали в месиво конскими копытами. Пожалуй, хотя бы часть этого продовольствия бегущие могли бы увезти с собой, но они даже не попытались это сделать. Они получили приказ «ничего не оставлять врагу» и торопились исполнить его самым простым способом. Они слишком привыкли к тому, что Империя не знает голода, и не хотели тратить лишнее время, загружая провизию на подводы (да и подогнали ли вовремя подводы в достаточном количестве?) Но голода не было, пока сохранялось Равновесие и никто не уничтожал продукты. А что начнется теперь, когда вчерашние крестьяне, производившие еду строго по определенным Светлыми нормам – без нехватки, но и без излишков, ненужных там, где не бывает «черных дней» и неурожайных лет – превратятся в толпы беженцев, движущиеся на восток и стремительно растущие по пути?

Самой Армии Любви голод не грозил, несмотря на быстро тающие запасы провизии в обозе – она имела самый надежный тыл в истории. Но необходимость дожидаться подвоза провизии из тыла, несомненно, должна была вскоре замедлить продвижение. Изольду это не то чтобы смущало, но она понадеялась, что приказ об эвакуации и уничтожении всех припасов касается только населенных пунктов, расположенных вдоль дороги, ведущей на столицу. Однако быстро выяснилось, что Империя драпает от надвигающейся угрозы максимально широким фронтом. Летучим отрядам разведчиков за сутки не удалось нащупать его границы ни слева, ни справа. Повсюду, куда они могли доскакать за это время, их встречали лишь мертвые села и города, сожженные амбары, залитые известью и нечистотами погреба, гниющие трупы животных… а кое-где уже и людей, зарубленных или вздернутых на ближайшем суку или собственных воротах в назидание строптивцам, не желавшим покидать свои служившие многим поколениям дома.

На следующий день после того, как разведчики возвратились с этими известиями, Армия Любви впервые наткнулась на разрушенный мост. Мост был каменный, добротный, сделанный на века, как и все в Империи, и разрушить его за пару дней без помощи магии было непростой задачей. Тем не менее, с ней, судя по всему, справились обычные каменотесы; конечно, снести весь мост им было не по силам, но они обрушили центральный пролет. Впрочем, их титанический труд пропал впустую: армия без особых проблем переправилась через брод двумя милями выше по течению.

В тот же день похолодало и зарядили дожди. Что не выглядело необычным для осени, но и Изольда, и Кай сомневались в их естественной природе. Точнее, как полагала Изольда, лучше разбиравшаяся в таких вещах, нудный осенний дождь, начавшийся почти сразу после того, как арьергард перебрался через реку, вполне мог быть и естественным природным отголоском магических ливней где-то на севере, там, где брали начало все крупные реки в этой части континента. Во всяком случая, это было бы резонной тактикой со стороны Светлых: с одной стороны, маг, занимающийся погодным колдовством далеко на севере, находился в большей безопасности, чем в прифронтовой зоне, с другой – мог причинить и больший урон. Сами по себе дожди не могли особенно замедлить продвижение Армии Любви, которую прекрасная мощеная имперская дорога избавляла от перспективы завязнуть в грязи; конечно, такая погода не повышала боевого духа, но с мотивацией у войска, в буквальном смысле влюбленного в свою командующую, тоже все было в порядке. Для того же, чтобы устроить по-настоящему опасное бедствие типа урагана, смерча, града с куриное яйцо или грозы, прицельно разящей бойцов молниями, вражескому магу пришлось бы подобраться к Изольде на опасно близкое для него расстояние. Однако сильные ливни на безопасном севере могли аукнуться не только затяжными дождями южнее, но и, главное, наводнениями на реках, способными если не снести еще стоящие прочные каменные мосты, то уж во всяком случае сделать невозможной переправу вброд. Само собой, от подобных наводнений серьезно пострадали бы прибрежные селения и города – и не только уже выселенные, но и находившиеся выше и ниже по течению – но это Светлых теперь уже вряд ли волновало.

Действительно, на следующее утро вынырнувшие из туманной сырости разведчики доложили, что впереди очередной разрушенный мост (причем от этого осталась лишь пара быков, торчавших из воды на середине реки), и на сей раз брод отыскать не удалось. Инженерным подразделениям Изольды пришлось, наконец, приступить к делу, и продвижение армии впервые было остановлено на целый день. Дождь продолжал лить на протяжении всего этого дня, и вода в реке постепенно прибывала, словно соревнуясь с инженерами и отряженными им в помощь солдатами, тянувшими переправу из досок и бревен (на которые разбирали дома ближайшего села, все равно уже, разумеется, покинутого). Изольда могла бы удерживать небо свободным от туч непосредственно у них над головами, но не видела смысла тратить на это силы, поскольку это не спасло бы от воды, несомой с севера. Она лишь прекратила дождь на короткое время, чтобы, взяв троих гребцов, сплавать на лодке к быкам, вокруг которых на реке, в обычное время спокойной, уже наливались желваками мутные буруны. Возвратившись, она сообщила Каю, что этот мост уже явно обрушен не без помощи мощного заклинания. Выходит, кто-то из магов – возможно, что и не один – все же рискнул наведаться в прифронтовую зону. Хотя теперь противник, скорее всего, лучше представлял себе радиус поражения Изольды и знал, когда нужно уносить ноги.

В тот же день Армия Любви пополнилась первыми перебежчиками. Первые из них были, впрочем, не перебежчиками в точном смысле – хотя имперские власти, несомненно, назвали бы их именно так; это были всего лишь мирные жители, которым удалось-таки спрятаться от принудительной эвакуации. После того, как имперские солдаты ушли, они не могли вернуться в свои дома – отчасти из страха, что имперцы еще нагрянут с контрольным рейдом, отчасти потому, что в их городах и селах не осталось съестных припасов, а то и домов с уцелевшими окнами и дверями – и скрывались по лесам или бродили по опустошенным землям в поисках еды. Некоторые рылись в огородах выселенных деревень в поисках уцелевших съедобных кореньев или собирали грибы и ягоды, другие рыбачили или даже охотились с луком и стрелами на дичь; кому-то удавалось поймать разбежавшихся во время торопливого избиения домашних животных. Теперь, когда Армия Любви целый день стояла на одном месте, эти люди (уже, конечно же, накрытые влиянием Изольды) стягивались к ней с разных сторон, словно влекомые магнитом. Кай удовлетворенно отметил про себя, что они не столь уж безнадежны, раз, во-первых, нашли в себе смелость не подчиниться приказу даже с риском для жизни, а во-вторых, не только сумели спрятаться от солдат, но и не растерялись потом, вырванные из привычного многим поколениям уклада. Окончательно погрязнуть в несвойственном Каю оптимизме мешали два факта: во-первых, таких людей были все-таки считанные единицы (из многих тысяч безропотно подчинившихся эвакуации), а во-вторых и в-главных, они сделали это не ради идеалов свободы и разума, а для того, чтобы стать рабами любви. Впрочем, кое-кто из них, очевидно, остался не ради Изольды, а просто из чувства протеста и злости по отношению к тем, кто выгонял их из родных домов и уничтожал все плоды их нелегкого крестьянского труда…

Но вечером, когда шаткие плавучие мостки из бревен и досок дотянулись, наконец, до другого берега, переправившиеся первыми разведчики столкнулись с настоящими перебежчиками – солдатами, дезертировавшими из имперской армии. Те прибыли не поодиночке и не разрозненной толпой, а организованным конным отрядом численностью в две дюжины (до полноценного взвода не хватало третьей) под командованием совсем юного корнета и старого капрала. Как корнет вскоре рассказал Изольде (краснея и слегка заикаясь от волнения), он был направлен со своим взводом обеспечивать эвакуацию одной из деревень к северу от дороги; это была его первая «боевая» миссия, от которой он, впрочем, никаких боевых действий не ожидал, полагая, что его задача – всего лишь помочь местным жителям. Однако жители категорически не желали бросать свои дома и имущество, а также мириться с уничтожением провианта и скота. В солдат полетели камни и комья земли, кто-то бросился на кавалеристов с вилами и ранил одну из лошадей. Тогда ротмистр, командовавший всей операцией, приказал рубить бунтовщиков без пощады и жечь дома – причем под бунтовщиками при этом понимались все селяне от мала до велика. Возмущенный жестокостью этого приказа, корнет отказался его выполнять. Тогда ротмистр велел солдатам арестовать изменника; возникла стычка, в которой часть взвода корнета, включая старого капрала (выходца из такой же деревни), встала на сторону своего командира, но силы были неравны, неполным двум дюжинам противостояло втрое больше солдат, и предотвратить экзекуцию крестьян не было никакой возможности. Корнет, пожалуй, и сложил бы голову в неравной схватке, но капрал, оценив расклад и наплевав на субординацию, велел ему и его людям скакать на запад. Схватка вышла короткой и не особенно кровавой, бунтовщики потеряли троих, но к ним примкнули еще трое из других взводов; часть крестьян успела разбежаться, пока солдаты выясняли отношения друг с другом, и ротмистр велел прекратить преследование перебежчиков и вернуться к главной задачи – уничтожению деревни. С тех пор – прошло неполных два дня – мятежный отряд ехал навстречу Изольде по опустошенной стране. Точнее говоря, сперва они выехали к реке выше по течению – мосты там тоже были разрушены – а затем повернули к югу. Пару раз они замечали вдали других людей, также оставшихся вопреки приказам, но те, завидя солдат, убегали и прятались, не слушая призывов «мы – свои!» – в чем их, конечно, трудно было упрекнуть.

Арьергард Армии Любви переправлялся уже в темноте, под непрекращающимся дождем. Ждать до утра было опасно – продолжающая прибывать вода могла снести хлипкие плавучие мостки. Переправа прошла, в общем, успешно. В воду свалились двое солдат и одна навьюченная лошадь. Одного солдата успели вытащить, второй утонул, увлеченный на дно тяжестью кирасы (очевидно ненужной в этом походе, но если армия не только не встречает противника, но и совершает марш не в полном вооружении, разве она будет чувствовать себя армией?)

На следующий день движущееся под дождем войско столкнулось с новым сюрпризом – настолько неожиданным, что Изольда рассмеялась, услышав доклад головного дозора. Хотя на самом деле смеяться было не над чем.

Дорога впереди исчезла. Прекрасная мощеная имперская дорога обрывалась в сотне ярдов впереди, превращаясь в заполненную жидкой грязью канаву. Все ее камни – и обычные, и зачарованные, хранившие путников от опасности – были выкорчеваны и, очевидно, увезены на телегах. Сколько миль дороги было разобрано таким образом? Десятки? Может, сотни? Сколько телег и работников понадобилось, чтобы сделать это за считанные дни?

При всем при этом остановить Армию Любви, даже в условиях непрекращающегося дождя, такая мера, конечно, не могла. Замедлить ее продвижение – да, но не более чем.

Впрочем, замедлить действительно получилось. Искать другую дорогу смысла не было – судя по карте, вокруг лежали лишь грунтовые проселки, пребывавшие в такую погоду в таком же состоянии. Теперь войско тащилось в грязи, налипавшей тяжелыми комьями на сапоги и копыта лошадей; колеса обозных телег периодически вязли в ней чуть ли не по ступицы, и солдаты, навалившись, выталкивали их вручную. От людей, перемазанных грязью, со слипшимися в капающие сосульки волосами и бородами, валил пар. Изольда, все такая же холодно-прекрасная в своих золоченых доспехах (особенно, конечно, для тех, кто не видел, как на самом деле выглядит половина ее лица), спокойно заметила по этому поводу, что физические нагрузки пойдут солдатам на пользу, помогая им уберечься от простуды.

– Почему ты не прекратишь этот дождь? – не выдержал Кай, которому – хотя он, конечно, тоже ехал верхом, облаченный в плащ с капюшоном, а не ковылял в грязи – льющаяся с неба холодная вода успела преизрядно остовольдемарить.

– Пустая трата сил, – покачала головой Изольда. – Уровень грунтовых вод все равно поднялся. Эту грязь питает множество ручьев, текущих отовсюду. Слабое осеннее солнце непосредственно над нами эту дорогу не высушит. Даже если я добавлю тепла… на небольшой территории на короткое время. Это они просчитали. Возможно, даже специально закладывались на то, что я истощу свои силы в борьбе с погодой.

– Что будет, если ты полностью выложишься? Твоя магия перестанет действовать?

– Основная – нет, я ведь уже объясняла тебе. Только другие сферы… то, что мне пришлось изучать дополнительно.

– А как скоро полностью выложатся они?

– Их больше, не забывай. Они могут колдовать по очереди. И главное, среди них есть те, для кого именно погодная магия является врожденной. В этом они всегда будут сильнее меня.

– Но ведь это им не поможет? – спросил Кай, и в его голосе прозвучало беспокойство.

– Нет, разумеется, – фыркнула Изольда.

Практика пока что как будто не очень согласовывалась с ее словами. До конца дня им пришлось дважды форсировать реки – точнее говоря, мелкие речушки, где обычно воды было не выше чем по колено. Теперь они разлились, но пока еще оставались преодолимы вброд. Солдатам, однако, приходилось переходить их по грудь в ледяной воде, борясь с уже вполне ощутимым течением. Изольда и ее старшие офицеры (к коим были приравнены и Кай с Арсениусом) переправились на лодке. Кай понимал, почему Изольда не тратит времени на строительство полноценной переправы – теперь она уже не склонна была давать противнику фору, иронически наблюдая, что он еще придумает, теперь она действительно спешила. Впереди их ждал Обберн – сама большая в этой части континента река, ширина которой и в ясную летнюю погоду превышала милю. Впрочем, эта ширина практически не менялась и в другие времена года – серьезных наводнений на Обберне не случалось уже триста лет, благодаря понятно кому. За это время на прежних заливных лугах выросло множество деревень и даже несколько крупных городов. Но теперь все изменилось…

Физические нагрузки помогли не всем – на следующее утро в армии обнаружилось почти полсотни простуженных. Точнее, чихавших, кашлявших и сморкавшихся в грязь было больше, но у четырех дюжин человек поднялся сильный жар. Изольда велела доставить их к ней и исцелила всех.

– Завтра у тебя сляжет половина армии, лишь бы удостоиться чести наложения твоих рук, – иронизировал Кай.

– Мои люди предупреждены, что за симуляцию полагается такое же наказание, как и за дезертирство, – невозмутимо ответила Изольда. В уставе имперской армии, откуда эта норма была позаимствована, она выглядела вполне логично, но в Армии Любви, разумеется, дезертирство было последним, что могло прийти в голову ее солдатам.

Войско продолжало двигаться вперед, меся ногами, копытами и колесами жидкую грязь, под бесконечным нудным дождем. Даже лицо Изольды – точнее, ее левый профиль – выглядело неестественно бледным, и она то и дело устало прикрывала глаза – но в седле держалась по-прежнему прямо, чему, конечно, способствовали ее жесткие доспехи. Кай понял, что исцеление сразу четырех дюжин человек было для нее утомительным. Не ее специализация, да.

По крайней мере они были избавлены от необходимости жить в такую погоду в палатках. Вдоль теперь уже бывшей имперской дороги хватало поселений, достаточно крупных, чтобы вместить двухтысячную армию (и ныне, разумеется, совершенно пустых). Хотя имперцы и старались при отступлении привести их в негодность, обычно дело ограничивалось разбитыми окнами и дверями; лишь кое-где успевали повредить и крышу. Несколько деревень, правда, были полностью сожжены – вероятно, там жители оказали сопротивление «эвакуаторам» – но в основном дома стояли практически целые. Причем вряд ли дело было в дожде, мешавшем устроить пожары – ведь и в городах, оставленных еще до начала непогоды, наблюдалась та же картина. Вероятно, имперские власти все еще надеялись на победу (очень глупо со стороны тех, кто пока может лишь беспомощно пятиться, думал Кай) и возвращение беженцев домой.