Текст книги "Лекарство от любви (СИ)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Еще один тест, подумал Кай с усмешкой. Что ж – лежа в грязи под телегой, самое время поразгадывать Изольдовы головоломки.

К тому времени, как прозвучала команда «Отбой!», он знал ответ.

– Дети, Госпожа, – растерянно докладывал пожилой вислоусый капитан. – Мальчишки где-то от девяти до одиннадцати лет. В шлемах, в кольчугах, все, как полагается. Когда я зарубил первого, мне показалось, что против нас воюют карлики. Или, может, ну, гномы какие-нибудь. Вдруг легенды о Малом Народце все-таки не врут, и маги сумели их призвать. Но это просто дети…

Да, мысленно кивнул Кай. Это был именно тот вывод, к которому он пришел. Никаких гномов, конечно, не существует, как и каких-либо иных разумных нечеловеческих существ, неподвластных магии Изольды. И Светлый Совет использовал тот единственный ресурс, который у него еще оставался. Дети, слишком маленькие, чтобы влюбиться. Конечно, у них не хватило бы сил ни натянуть лук, ни орудовать мечом. А вот крутить ворот легкого арбалета десятилетний ребенок уже способен.

– Наши враги не останавливаются ни перед чем, – печально констатировала Изольда. – Что выглядит особенно показательно на фоне официальных догматов Светлой морали. Сколько их было?

– Мои люди насчитали сорок, Госпожа. Обследование развалин еще продолжается, но вряд ли…

Ну да, подумал Кай, численность пехотного взвода. Или школьного класса… Больше и не имело смысла. Ведь эти мальчишки должны были сидеть в засаде несколько дней, дожидаясь, пока подтянется Армия Любви, и с ними нельзя было оставить ни одного взрослого офицера. Чудо, что удалось сохранить дисциплину хотя бы при такой численности. Будь их больше, они бы разбежались, передрались друг с другом, все, что угодно. А задача их была вовсе не в том, чтобы дать бой двухтысячной армии. Им нужно было поразить одну-единственную цель. И вероятность, что из сорока юных арбалетчиков – наверняка лучших среди всех, кто проходил ускоренную тренировку в последние недели – это удастся хотя бы одному, была чрезвычайно велика. Если только…

– Кто-нибудь выжил? – спросила Изольда.

– Мы следовали вашему приказу, Госпожа. Никто из них не пытался сдаться, они стреляли в нас, уже когда мы ворвались в город и взяли их в клещи…

Да, подумал Кай, из детей получаются самые непреклонные фанатики – достаточно лишь должным образом накачать их пропагандой.

– Я не просила вас оправдываться, капитан. Я задала вам вопрос.

– Шестеро тяжелораненых. Скорее всего, не выживут. Если только… – он просительно посмотрел на Изольду. Однако она сказала не то, что он надеялся услышать:

– Распорядитесь прекратить их мучения.

– Да, Госпожа, – печально ответил капитан.

Кай знал, что ее целительские способности далеки от всемогущества. Это тоже не ее врожденная магия. Вылечить легкую рану или простуду – да, но спасти умирающего Изольда, скорее всего, не могла. К тому же эти дети, даже исцеленные, все равно остались бы ее врагами, которых некуда девать в этой мертвой местности и с которыми некому возиться – а если на кого и тратить силы, то в первую очередь на своих. О чем Изольда тут же напомнила:

– Наши потери?

– Четверо убитых, семь раненых, из них три тяжелых.

– Хорошо. Я посмотрю, насколько им можно помочь. Нашли какие-нибудь запасы еды?

– Не очень много, им бы хватило еще дня на два-три, а нам – ну, сами понимаете.

– А транспортные средства? Лошади, мулы, ослы?

– Нет, ничего такого. И ничего с колесами.

«Им было бы не так-то просто удрать отсюда», – подумал Кай.

Расспросить Изольду без свидетелей он смог лишь вечером, будучи приглашенным в ее палатку. «Война войной, а ужин по расписанию». Помимо неизменной жесткой конины последних дней, на ужин в этот раз были поданы и трофейные сладости. Сладости составляли чуть ли не половину всего провианта арбалетчиков – дети есть дети.

– Ты ведь знала обо всем заранее, – произнес Кай без предисловий.

– Да. На сей раз мой агент сумел предупредить меня. Я допускала, что это может быть вброшенная дезинформация, но, как видишь…

– Почему мы просто не обошли этот город стороной?

– Это большой крюк. На севере болота, а к югу до сих пор горят торфяники. Место для засады было выбрано идеально, мы обязательно должны были тут пройти. И если бы мы этого все же не сделали, это подставило бы моего агента.

– Да, свой маг в Светлом Совете, конечно, ценнее, чем жизни сорока детей, не говоря уж о четырех наших солдатах.

– Вот уж не думала, что ты опустишься до типичной моральной демагогии Светлых, – презрительно фыркнула Изольда.

– А кто тебе сказал, что это упрек? – удивился Кай. – Я просто констатирую.

– Кстати, шестерых. Но это все равно хороший счет.

– Что?

– Двое раненых умерли. Остальные завтра смогут продолжать путь на своих ногах.

– Значит, одного тяжелого ты все-таки поставила на ноги.

– Да. Перелив в него силы двух других.

– Хмм… Ну да, конечно. Это тоже было оправдано. Но все-таки, почему, зная о засаде, ты повела нас в ловушку, никого не предупредив? Даже меня…

– Во-первых, я уже сказала – я не была уверена, что это правда, и не хотела никого заставлять дергаться раньше времени. В том числе и тебя.

– Ну знаешь ли, я бы все-таки предпочел знать заранее!

– Не сомневаюсь. Но ждать, когда по тебе начнут стрелять, не подавая виду – это довольно непросто. И даже если бы я сказала только тебе, по твоему поведению и другие могли бы заподозрить, что что-то неладно. А все должно было быть естественно…

– Почему? Только чтобы не выдать – птицам, я так понимаю? – твоего агента?

– Еще и потому, что у многих людей имеются рефлекторные предубеждения против убийства детей. Даже когда эти дети стреляют в них из арбалетов. Если бы мои солдаты заранее знали, кто им противостоит… они бы, конечно, все равно справились с задачей, но наши потери в итоге были бы выше, а не ниже.

– Но, я так понимаю, стрелы в нас летели все-таки не очень естественно? Иначе это было бы чистое самоубийство.

– Небольшое заклинание, разумеется, – улыбнулась Изольда. – По сути, локальная разновидность все той же погодной магии. Воздушный поток, отклоняющий стрелы. Работает неидеально, вблизи от тяжелого арбалетного болта не спасет, но того расстояния, на котором мы были от стен, в общем, хватает. Защитить так всю армию было бы слишком утомительно, я прикрыла только нашу повозку – но, поскольку абсолютное большинство стрел летело в нее, а точнее, в меня, этого было вполне достаточно. Тех, в кого все-таки попали, в общем-то, зацепило случайно – ну и, конечно, кое-кому эти детки все же успели всадить стрелу в упор во время штурма, хотя в клещи их взяли вполне грамотно, учения не прошли даром.

– То есть я мог и не лежать час под телегой в грязи?

– Надежнее было все-таки лежать. Как я уже сказала, это заклинание не дает полной гарантии. Вот если уметь проходить сквозь стены, тогда да – то же самое заклинание позволяет стрелам и мечам проходить сквозь тебя без всякого вреда. Но я не умею.

– Игнус умеет.

– Да, он недаром возглавляет Совет. Он действительно самый сильный маг в Империи и, соответственно, в мире.

– Сама ты, однако, в грязь прыгать не стала! – вернулся Кай к более приземленным материям.

– На то я и Госпожа, не так ли? – усмехнулась Изольда. – Госпожа не может позволить себе лежать в грязи, даже в золотых доспехах. Все шестеро за бортом повозки бы не укрылись, а для одной меня там место было.

– И все же, может быть, как-то можно было обезвредить этих мальчишек, не убивая их?

– И что с ними потом делать? – пожала плечами Изольда. – Им внушили, что я – воплощение зла, которое нужно уничтожить любой ценой. Думаешь, мое великодушие перевернуло бы их взгляды? Нет чувства более искусственного, чем благодарность, и великодушие врага вызывает не благодарность, а ненависть. Помилованный чувствует себя униженным. Его не сочли достойным смерти, как воина, с ним обошлись, как с нашкодившим котенком… Ну или, как вариант – не ненависть, а презрение, презрение к слабости мягкотелого врага, которого не грех ударить в спину, раз уж он так глуп, чтобы ее подставить… А нам, как ты сам можешь видеть, сейчас не до возни с пленными. У Армии Любви вообще не может быть пленных, у нее могут быть только добровольно присоединяющиеся ликующие сторонники…

– Значит, теперь имперская пропаганда ославит тебя еще и как детоубийцу.

– Да, – спокойно ответила Изольда, откусывая от пирожного, – это тоже входило в их план. В лучшем случае удастся убить меня, в худшем – объявить, что я убиваю детей. И знаешь что? Я уверена, что даже если бы мы отпустили этих мальчишек и велели им уходить с нашей территории, им бы не позволили вернуться живыми. Коль скоро не выгорел лучший вариант, так уж хотя бы утешительный худший должен сработать, не так ли? А уж кто именно расстрелял бы их где-то на границе мертвых земель – поди доказывай… Так что хорошего выхода для них все равно не существовало. А мне, в общем-то, все равно, что вещает обо мне имперская пропаганда – меня будут любить в любом случае. А с некоторых пор, полагаю, чем больше меня демонизируют, тем больше у меня сторонников.

Два дня спустя в качестве подтверждения ее слов Армию Любви встретил обоз с провиантом. Его сопровождали восемь возниц и полторы дюжины имперских кавалеристов – естественно, дезертиры. Командовавший ими капрал с грубым, кирпичного цвета лицом объявил, что они прорвали кордоны (по его словам, это было несложно, ибо имперская гвардия, уже который день подряд только и делающая, что отступающая, не видя противника, и воюющая с собственным народом, разваливается на ходу) и прибыли, чтобы служить Изольде – прибыли не с пустыми руками, зная, что путь Армии Любви через выжженные земли был тяжел. Изольда спокойно поблагодарила своих новых подданных и потребовала коня; капрал тут же уступил ей своего. Легко взлетев в седло, она поехала вдоль тяжело груженых телег, содержимого которых теперь уже должно было с лихвой хватить до самой столицы. Однако взгляд ее скользил не только по мешкам, коробам и бочонкам. На какой-то миг он задерживался на лицах каждого из новых поклонников (млевших и от такого мимолетного внимания) – и вдруг, что-то почувствовав, Изольда натянула удила, разворачиваясь к телегам обоза правым профилем.

Статный красавец-кавалерист, сидевший в седле напротив нее с другой стороны телеги, вздрогнул.

Изольда расплылась в улыбке.

– Я знаю, кто ты, – сказала она, – и я знаю, зачем ты…

Договорить она не успела. Лицо красавца исказилось, и он со всей силы саданул шпорами бока своего жеребца, посылая того в головокружительный прыжок прямо через груженую повозку. Еще до того, как передние копыта коня расплескали жидкую грязь, кавалерист выбросил правую руку вперед, пытаясь схватить отшатнувшуюся Изольду…

Две тяжелые арбалетные стрелы одновременно пробили его кирасу, третья вошла прямо в глаз. Брызнула кровь, но ни одна ее капля не попала на Изольду. Мертвец повалился в грязь к копытам ее коня.

– Дур-рак, – пробормотала Изольда с отвращением и сожалением одновременно.

На телеге хрипел возница со стрелой в горле, ставший жертвой промаха еще одного стрелка. Десятки арбалетов и луков уже были нацелены на остальных обозников. Те растерянно и испуганно озирались, некоторые подняли руки.

– Не стрелять! – крикнула Изольда. – Он тут был… один такой.

Подошел обеспокоенный Кай, посмотрел на труп на земле.

– Как видишь, не все из нас достаточно умны, – печально сообщила ему Изольда. – Надо же, столько времени ждать еще хоть одного…

– Он не прошел тест, – напомнил Кай. – Он был бы плохим советником.

– Разумеется. Смазливое личико и мозги солдафона. Воображаю, как бесились девки, тщетно пытаясь добиться его внимания.

– Возможно, он и уделял им таковое, чтобы не выделяться среди сослуживцев, – заметил Кай. – То, что нам это не нужно, не значит, что мы этого не можем.

– Тогда он дважды дурак.

Окружающие так и не поняли, что произошло. В их глазах наглец просто поплатился за излишнюю пылкость (и совершенно, по их мнению, справедливо).

Еда, разумеется, оказалась отравленной. Но не вся, а лишь примерно пятая часть. Расчет строился на том, что скорее всего первые пробы окажутся безвредными, что внушит доверие к остальному содержимому – очередь до которого все равно дойдет раньше, чем армия достигнет столицы. Но здесь организаторы операции перестарались – им не следовало посылать убийцу и отраву в одном и том же обозе.

Все прочие члены обозной команды действительно не знали, что кавалерист, подбивший их изменить присяге, сам действовал как раз в соответствии с таковой, и что легкость, с которой они угнали обоз через кордоны, не была случайной. Всех их разыграли втемную, все они теперь искренне любили Изольду и мечтали загладить свою вину (Госпожа не объяснила им, кем был их товарищ, но сказала про яд).

Сортировать имперские «гостинцы» на годные и негодные не стали – пришлось бы просеивать буквально каждую крупинку и зернышко, к тому же существовал риск нарваться на какую-нибудь новую отраву, неизвестную Арсениусу (уж Кай-то хорошо знал, что такие яды существуют). Все вывалили в грязь – исключая фураж для лошадей. Да, теперь у них, по крайней мере, снова были лошади (хотя и не слишком много) вместе с кормом для них, и Изольда могла продолжать путь верхом (Кай от этой привилегии отказался, заявив, что в повозке чувствует себя куда комфортнее), и солдатам теперь уже гораздо реже приходилось толкать телеги вручную. Более того – хотя прежние конные разведчики, посланные искать корм для лошадей на предельное расстояние, так и не вернулись, очевидно, не справившись со своей миссией, теперь Армия Любви обрела новых.

Да и вообще двигаться вперед стало легче. Практически все, что могло гореть на много миль вокруг, уже догорело, воздух не обрел пряной осенней свежести, но, по крайней мере, очистился, и хотя окружающий пейзаж по-прежнему являл собой печальную и мертвую пустыню, солнце не по-осеннему весело светило с почти безоблачного неба. А на следующий день их нагнал большой конный отряд из тыла, привезший на спинах лошадей первую партию продовольствия, доставленную через наконец наведенную через Обберн переправу. Солдаты, и прежде в присутствии Изольды не терявшие бодрости духа, теперь повеселели куда сильнее, чувствуя себя героями-победителями, мужественно преодолевшими все трудности во славу своей Госпожи и даже выигравшими настоящий бой (с кем именно, не столь уж важно, тем паче что стрелы там летели вполне настоящие). Даже вчерашние крестьяне, все участие которых в этом единственном бою свелось к тому, чтобы сперва застыть столбом, потом броситься наутек, а потом, отбежав на безопасное расстояние, ждать, чем все кончится, теперь ощущали себя доблестными ветеранами и уже заранее смотрели свысока на всех «не нюхавших войны» штатских, коим они будут снисходительно рассказывать о своих подвигах (как и планировала с самого начала желавшая «выстраивания неформальной иерархии» Изольда) До столицы, если смотреть по карте, оставалось уже немного – но дороги все равно оставались сплошным месивом грязи, и на практике путь должен был занять еще не один день.

Больше никто не пытался оказывать им сопротивление. Лесные края – теперь уже бывшие – остались позади, в густонаселенной столичной области практически все леса были вырублены уже давно; не было и обширных пастбищ и лугов, практически вся земля здесь была распахана и возделана. Соответственно, осенью, когда яровые уже убраны, а озимые не взошли, гореть за пределами населенных пунктов было нечему, и местность выглядела не так инфернально, как та, по которой они двигались еще недавно, хотя и не сказать, чтобы весело – обычные бурые осенние поля с торчащими кое-где кустиками и редкими деревцами, уже лишившимися листвы, раскисшая дорога, лужи, по утрам подергивающиеся ледком, хрустевшим под копытами и колесами. Но все особенно многочисленные в этом краю города, городки и деревеньки лежали в руинах точно так же, как и на всем протяжении пути к востоку от Обберна. Нигде не было ни единой живой души – в этой ровной, как стол, безлесой местности беглецам негде было даже спрятаться от карателей – а вот мертвецы попадались все чаще. Брошенные без погребения трупы, расклеванные воронами и объеденные голодными, оставшимися без хозяев собаками, гнили и среди развалин, и в полях, и прямо посреди дороги, растоптанные в кашу прошедшей по ним толпой. Здесь были и беженцы, не выдержавшие тягот пути (в основном старики и дети), и солдаты – лоялисты и дезертиры, сцеплявшиеся друг с другом, и ополченцы из местных жителей, пытавшиеся уже не просто бежать и прятаться от «эвакуаторов», а защищать свои дома и селения с оружием в руках. Чем ближе к столице, тем масштабнее были следы организованного вооруженного сопротивления; в некоторых баталиях принимали участие тысячи человек – больше, чем вся нынешняя Армия Любви, в которую они хотели влиться (или, скорее, даже и не хотели, а просто рассчитывали продолжать мирную и спокойную жизнь «под Изольдой», не особо задумываясь, каково это – быть обреченным всю жизнь пылко любить одну женщину без надежды на взаимность; во всяком случае, такая перспектива определенно казалась им лучше, нежели лишиться домов и нажитого поколениями имущества и шагать в подгоняемой толпе на восток, чтобы где-то там сдохнуть от голода и холода в переполненном лагере). Тем не менее, их отчаянное сопротивление было обречено, ибо им противостояли не только мечи и стрелы регулярной армии. Изольда говорила, что до сих пор улавливает на местах боев остаточные эманации магических ударов. Все прочие чувствовали лишь иные «эманации», исходившие от сотен и тысяч гниющих под открытым небом трупов, и старались побыстрее проходить такие места, прижимая к носу какую-нибудь тряпку или дыша через рот.

Место очередного привала вызвало у Кая смутное неприятное чувство – хотя нельзя сказать, что и предыдущие их стоянки наполняли его оптимизмом; но теперь, присмотревшись к окружающему пейзажу, он понял, что прежде здесь располагалась та самая станция, где он не спас девочку Элли. Ныне это место трудно было узнать. От построек остались одни головешки. Мост был разрушен, как и запруда; пруд вытек, оставив лишь россыпи влипшего в жирный осклизлый ил мусора, годами скапливавшегося на дне. Карпы, соответственно, тоже исчезли. От живописного водоема и водопада остался лишь мутный ручей, текущий по дну грязной ложбины. Внизу валялась опрокинутая карета без одного колеса; вода вливалась в одну ее дверцу и вытекала через другую.

– Ты не хотела доскакать галопом до столицы за пять дней, – сказал Кай Изольде, стоя на краю бывшей речки и глядя на мусор и грязь внизу. – Ты хотела дать Светлым время показать, на что они способны. Ты довольна?

– Да, – спокойно ответила она. – Разрушенные дома мы отстроим заново. А разрушенную репутацию Светлых не восстановит уже ничто. Теперь уже даже ярым их сторонникам будет трудновато ответить на вопрос, чем они, собственно, лучше Темных и чем вообще от таковых отличаются? Только тем, что накладывают больше запретов?

– Вроде того, – усмехнулся Кай. – Если не вдаваться в магические тонкости, в которых я не разбираюсь, то идеологию Темных я бы охарактеризовал так: «Стремись к чему хочешь, делай что хочешь, но будь готов заплатить цену и отвечать за последствия. Нет ни добра, ни зла – хорошо то, что способствует достижению цели, плохо то, что препятствует. Общество – лишь средство достижения целей личности». А идеология Светлых – «Не смей не то что делать, но даже желать того, что противоречит нашей морали, постулирующей, что добро и зло абсолютны, а общество важнее и выше личности».

– Ну да, – кивнула Изольда, – и магические различия, о которых ты упомянул, в общем-то из этого и вытекают. Темных тоже не стоит идеализировать, ради удержания личной власти они бы тоже не погнушались уничтожить полстраны… но они, по крайней мере, не прикрывали бы это демагогией об общественном благе.

– А ты? – усмехнулся Кай. – Ты желаешь воцариться над миром ради личной власти или общественного блага?

– Ни то, ни другое. Первое – средство, второе – побочный эффект. А цель – жить в разумно устроенном мире, где ничья глупость не будет осложнять мою жизнь. Я не сказала – где глупости не будет вовсе, это, допустим, невозможно, но где она будет служить, а не господствовать. К сожалению, я не знаю иного способа оказаться в таком мире, кроме как построив его самостоятельно, и иного способа построить его, кроме как получив над ним абсолютную власть. Каковая все равно обеспечивается самой моей природой, хочу я этого или нет.

– Хочешь, – холодно констатировал Кай.

– Ты знаешь, как я пыталась от этого отказаться, – она нарушила их неписанный этикет и резко повернулась к нему правым профилем. – Но теперь… теперь да, хочу.

Через два дня они подошли к столице.

Они уже знали, что увидят, ибо весь последний день пути наблюдали черный дым над горизонтом. Величайший город Империи, который придворные поэты традиционно именовали «вечным» и «несокрушимым», горел уже несколько дней, но он был так велик, что огонь все еще находил себе пищу. На протяжении веков – даже еще до Объединения, а уж тем более после – сюда съезжались лучшие архитекторы, скульпторы, художники, чтобы украсить город сообразно своим талантам; столичные музеи хранили самые обширные коллекции произведений искусства, а также древностей и редкостей, со всего мира, включая дикие заморские земли и континент, утопленный в финальной битве с Вольдемаром, а Императорская библиотека и Императорский архив считались самым полным собранием книг, рукописей и документов, прослеживающих историю чуть ли не с момента появления письменности. Помимо государственных хранилищ, и многие частные дома и дворцы, где проживали богатейшие люди Империи, могли похвастать роскошью убранства и изобилием художественных и книжных коллекций. Столица славилась своими парками, где росли деревья и кусты, собранные опять-таки со всех концов света; столичный зверинец также не имел себе равных. Свой вклад в богатство и славу столицы вносили и многочисленные искусные ремесленники – ткачи и портные, стеклодувы и краснодеревщики, ювелиры и печатники…

Что-то из всего этого – особенно, очевидно, хранившееся в государственных учреждениях – наверняка успели и сумели эвакуировать, несмотря на весь хаос, создаваемый многотысячными толпами беженцев и паникой местного населения, прожившего (как и поколения их предков) всю жизнь в твердой уверенности, что столица – самое стабильное и безопасное место в мире. Остальное же… остальное теперь оседало на окружающую город равнину пепельным снегом, идущим из черных дымовых облаков. Впрочем, эти медленно шевелящиеся клубы черного дыма, подсвеченные снизу красно-оранжевым, тоже смотрелись по-своему красиво и величественно…

Изольда не стала любоваться зрелищем. Она вызвала дождь.

Понадобился более чем трехчасовой ливень, чтобы окончательно загасить пожары и остудить раскаленные камни. Когда постепенно развеялся сизый туман, образованный паром вперемешку с частичками сажи и пепла, и бурлящие ручьи смыли бОльшую часть копоти с мостовых, в город, соблюдая все меры предосторожности, вошли разведчики. Затем – основная армия.

Практической необходимости в этом не было, а риск ловушек – причем еще более хитрых и многочисленных, чем прежде – был очевиден. И все же Изольда не удержалась. В отличие от Кая, прожившего в столице не один год, она никогда прежде не была здесь (как и абсолютное большинство ее воинства) и должна была вступить в Вечный город хотя бы даже и после его смерти. Впрочем, в отличие от ранее пройденных ими городов, разрушенных практически до основания, в столице сохранилось довольно много каменных зданий, особенно в центральном районе. Сила огня была такой, что даже каменные своды трескались и обваливались от жара (а тем, что пережили несколько дней в огне, «помог» обрушившийся на них холодный ливень), но стены гордых дворцов, выстроенных не то что на века – на тысячелетия, по большей части выстояли. Золотые купола и шпили расплавились, и бронзовые статуи тоже, но мраморные – в разводах копоти, порою лишившиеся части конечностей – все еще стояли.

Как ни удивительно, но в огненном аду сумели уцелеть и некоторые люди. Они спаслись, спрятавшись сперва от «эвакуаторов» (действовавших, впрочем, уже далеко без прежней тщательности – на прочесывание и выявление уклонистов в забитом испуганными и злыми толпами городе не было ни сил, ни времени), а затем от пожаров в катакомбах глубоко под городом. Группу из двух дюжин выживших (восемнадцать мужчин и шесть женщин самого разного возраста, происхождения и комплекции), только что выбравшихся на поверхность, обнаружили разведчики возле императорского дворца. По иронии судьбы они, несколько дней успешно укрывавшиеся от неистовства огня, чуть не погибли от положившей ему конец воды, хлынувшей в подземные коммуникации. Двое детей все же захлебнулись из-за маленького роста, но остальным все-таки удалось выбраться из заливаемых дождевыми потоками туннелей. Они стояли, мокрые и грязные, и, щурясь от дневного света, от которого успели отвыкнуть, смотрели, едва веря своим глазам, во что превратился город, который они еще совсем недавно видели во всем его блеске и величии. Одна из женщин плакала, это была мать утонувшего мальчика (родителей второго захлебнувшегося среди выживших не было, он потерял их в суматохе эвакуации); другая, беременная, пыталась ее утешить, но та лишь зыркала на нее злобно сквозь слезы – «твой-то ребенок будет жить!» Вскоре все они предстали перед Изольдой.

– Кай! – позвала она. – Иди сюда, я хочу тебя кое с кем познакомить.

«Неужели и ее магический агент здесь? – подумал Кай, подъезжая и вежливо спешиваясь (в городе он все же сел в седло, ибо завалы мусора и обломков на улицах мешали проехать повозкам). – Светлый Совет, должно быть, был в ужасной панике, если позволил улизнуть одному из своих…»

Рядом с Изольдой, также спешившейся, стоял низенький, чуть выше ее плеча, полноватый старичок в мокром и рваном, но некогда определенно дорогом камзоле. У него была большая голова на очень короткой шее и длинный нос, уставленный вперед, словно обвиняющий палец. Слегка вдавленная макушка была совершенно лысой, но над ушами пышно топорщились седые вихры, не пострадавшие от воды. Несмотря на жалкое состояние своего костюма, вид старичок имел чрезвычайно чопорный и гордый и, будучи на голову ниже Кая, казалось, умудрялся смотреть на него сверху вниз. Больше всего он напоминал пингвина, которого Кай когда-то видел в столичном зверинце (уцелела ли теперь в Империи хоть одна из этих редких птиц?)

– Кай, это Антониус Цверг. Мастер Цверг, это Кай Бенедикт, поэт и мой советник.

Старичок, не теряя достоинства, слегка наклонил голову. Повязка на лице Бенедикта его, похоже, ничуть не удивила – вероятно, он счел ее мерой против дыма и копоти, или даже вообще не заинтересовался этим вопросом. Кай коротко поклонился в ответ, несколько задетый тем, что Изольда назвала лишь его род занятий. Типа, поэта Бенедикта можно и не знать, но вот кто такой Цверг, обязан знать каждый! Эта фамилия действительно была Каю знакома, но, кажется, никакого отношения к магии она не имела…

Цверг тем временем, сочтя, как видно, формальную церемонию представления исчерпанной, продолжил прерванный диалог с Изольдой:

– Это не было слишком сложно. Уж кто-кто, а я катакомбы под дворцом знаю, как свои пять пальцев…

И тут Кай вспомнил.

– Так вы тот самый Антониус Цверг, архитектор нового корпуса Императорского дворца?

Как раз у подножия цвергова детища они и стояли в этот момент. Широкая мраморная лестница, заваленная недогоревшими головешками, вела вверх к пустому стрельчатому проему, где прежде высилась двустворчатая дверь красного дерева, украшенная девятью рядами объемной резьбы на исторические темы. В те времена для прохода служила лишь центральная часть лестницы, а по левой и правой сторонам каскадами струилась вода, по ночам подсвечиваемая огнями изнутри. Сейчас со ступеней тоже капала вода – дождевая, все еще грязная от сажи.

– Корпуса дворца, – с достоинством кивнул Цверг, – нового здания Императоской библиотеки, Пантеона Светлых Добродетелей, Башни Мудрых, Мемориала Объединения, обсерватории Императорского университета, особняка купцов Зюсскраутов, ратуши в Тирпельсхольме, отделений банкирского дома Айзенбахов в Домсбурге и Шармборо, оперного театра в Кальтерио, стадиона в Гуке, особняка Люменто…

– И замка Фламмештайн, – с улыбкой закончила Изольда.

– Вот как? – удивился Кай. – Мне, хм, говорили, что он возведен и стоит благодаря магии, – то, что Цверг не был членом Светлого Совета, Бенедикт знал совершенно точно.

– Еще чего не хватало, – отрезал архитектор. – Строить с помощью магии может каждый дурак, если его, конечно, угораздило родиться с соответствующими способностями… проблема только в том, что такое строение не переживет своего создателя. Но только истинный мастер сумеет спроектировать здание, которое простоит века, опираясь исключительно на законы физики – но выглядя при этом так, словно его архитектор вовсе не должен был о них задумываться! Магию можно использовать разве что во вспомогательных целях – чтобы ускорить сам процесс строительства, который иначе мог бы затянуться на десятилетия… но не для того, чтобы заставить здание стоять!

– Мне говорили, – повторил Кай, – что даже одна спиральная колонна Фламмештайна не устоит под собственной тяжестью.

– Одна, разумеется, не устоит, – покровительственно кивнул Цверг. – Но все вместе, опираясь друг на друга, они образуют исключительно прочную и к тому же сейсмостойкую несущую конструкцию.

Кай выразительно посмотрел на Изольду. Та спокойно улыбнулась в ответ. «На тот момент это была разумная предосторожность, не так ли?»

– Скажу не хвастаясь, – продолжал меж тем Цверг, не замечая этого обмена взглядами, – это было самое остроумное архитектурное решение за последние сто лет… а возможно, и за больший срок. Не этот дурацкий дворец, за который меня столько славили профаны, – Цверг пренебрежительно махнул рукой на каменную громаду у себя за спиной, даже и сейчас, с пустыми черными провалами вместо дверей и витражных окон, в разводах копоти, сохранявшую величественность. – Император – напыщенный осел. Я предлагал ему по-настоящему достойный проект с висячими садами, по которым струилась бы искусственная река с водопадами, и яйцеобразным прозрачным куполом, вознесенным над городом… конечно, это потребовало бы и серьезной перестройки старого дворца для обеспечения гармоничного перехода от одного стиля к другому, но, можно подумать, в императорской казне мало золота… однако он потребовал строить «в строгой классической манере». Что ж, я сделал для него то, что он хотел… максимум, что можно было выжать из стиля, устаревшего еще триста лет назад… но моя вершина, мой истинный шедевр – это, конечно, Фламмештайн. Увы, его видело гораздо меньше народу, чем дворец и прочие сооружения в столице; к тому же, как я понимаю, до сих пор мое авторство не афишировалось из политических соображений. Впрочем, меня вдохновляла самая прекрасная заказчица в мире, и ее одобрение значит для меня куда больше славословий целых толп невежд, не имеющих понятия о вкусе… – старичок с обожанием посмотрел на Изольду, и выражение его лица столь стремительно сменилось с надменного на заискивающее, что Кай еле сдержался, чтобы не скривиться от отвращения.