Текст книги "Лекарство от любви (СИ)"

Автор книги: Юрий Нестеренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

– Ладно, ладно. Уж и поворчать нельзя… Так что, мне придется отправляться в путь прямо сейчас? Ночью?

– Стражники постучат в вашу дверь через двадцать минут после того, как я уйду.

– Я предпочел бы сначала выспаться.

– Выспитесь в дороге, – Игнус вытащил из-под плаща довольно-таки тощий кошель; тот глухо звякнул об стол. – Здесь только медь, но на дорожные расходы вам хватит.

– Хмм… – Кай развязал тесемку, заглянул внутрь и саркастически изрек: – Благодарю за щедрость.

– Давать больше не имеет смысла. Все равно в тюрьме у вас все деньги конфискуют.

– Ну да, ну да. И чтобы у меня не было соблазна гульнуть напоследок.

Маг, не отвечая, снова слазил под плащ и на сей раз вынул простую солдатскую фляжку.

– Пейте.

– Это… субстанция? – Кай взял фляжку в руку, открутил пробку и внезапно почувствовал робость. Вроде бы он на все уже согласился, но то были лишь слова. А вот после того, как он выпьет это, обратной дороги уже не будет. Он поднес горлышко к носу и осторожно понюхал. Из фляги ничем не пахло. – Прямо… из горла? – нерешительно произнес он. – Или налить в кружку?

– Как вам будет угодно, – нетерпеливо ответил Игнус. – Но вы должны выпить всё.

Кай коснулся фляги губами и сделал первый глоток. Жидкость была практически безвкусной – лишь чуть-чуть горчила. Если только последнее не было игрой его воображения. Бенедикт решился и в несколько глотков осушил флягу. Перевернул ее над столом, демонстрируя магу, что она пуста.

Он прислушался к собственным ощущениям. Ничего.

– И как скоро теперь… я стану ангелом смерти для любой женщины?

– Шесть-восемь часов. Гораздо раньше, чем вы доберетесь до Изольды. Так что по пути будьте осторожны с трактирными служанками. Хотя вы, как я понимаю, не имеете привычки распускать руки.

– Уж это точно.

– Но для надежности можете носить перчатки. И всегда прикрывайте нос и рот, если вам доведется чихать или кашлять.

– Уж как-нибудь разберусь.

– Ладно, – маг поднялся. – Не выходите сразу после меня. Дождитесь, пока стражники постучат в дверь – все должно выглядеть естественно.

– Не хотелось бы оставлять себе лишь минуту форы.

– Можете прямо сейчас забаррикадировать дверь, это их задержит.

– Логично, – согласился Кай.

– Ну, прощайте и удачи, – маг надвинул капюшон поглубже и вышел, на сей раз самым обыкновенным способом – отодвинув засов.

Выбраться из столицы оказалось несложно. У Кая не было времени на сборы, но оно ему и не требовалось. Он привык жить так, чтобы покидать очередное жилище в считанные минуты, без всякого сожаления и прихватив с собой лишь тощую котомку. Привык еще в более спокойные времена, ибо случайные заработки, коими он перебивался, не располагали к обрастанию имуществом – а уж с тех пор, как его объявили в розыск, и подавно. Бывало, что он покидал дом, оставшись должным хозяину – если тот, купившись на его дворянскую шпагу (на которую Кай вообще-то не имел права), не брал плату вперед. Бенедикт не злоупотреблял этим, ибо все же считал делом чести платить по счетам – но если денег нет, их нет, и что уж тут поделаешь? Последний хозяин, впрочем, был не столь доверчив, и Каю пришлось покинуть мансарду, оплаченную на две недели вперед – но и тут ничего уже поделать было нельзя.

К тому времени, как к нему вновь постучали (он ждал этого звука и все-таки опять вздрогнул), он уже стоял на стуле перед приоткрытым окном; кровать и стол были придвинуты к двери, свеча погашена. Кай быстро выбрался на крутую крышу, аккуратно сполз на широкий карниз и побежал по нему – высоты, в отличие от стуков в дверь, он не боялся совершенно – в сторону соседнего дома, отделенного проходом шириной всего в четыре фута. С легкостью перепрыгнув через эту щель, он побежал дальше, по более покатым на этой улице крышам стоявших встык домов, перелезая через брандмауэры. Ему казалось, что топот его сапог по крышам должны слышать все стражники в городе, но он знал, что это иллюзия. Преодолев таким образом целый квартал, он спустился по водосточной трубе – способ не самый приятный, учитывая, как скрипели под его тяжестью металлические крепления и соскальзывали с них сапоги, но уже знакомый ему по прошлым побегам от преследователей. Оказавшись на тротуаре, он поспешил на ближайший постоялый двор, где всегда, даже и ночью, дежурили несколько извозчиков, готовых доставить клиента пусть и не до самого Хельбиргена, но, во всяком случае, до ближайшего городка или почтовой станции. Через городские ворота нанятая им бричка выехала без всяких проверок – в нормальных условиях въезд и выезд из столицы был беспрепятственным в любое время суток: Империя (во всяком случае, центральные ее районы) наслаждалась миром и порядком. Ворота закрывали лишь по тревоге, но Кай уложился в сорок минут, отведенные Игнусом, с хорошим запасом.

Десять часов спустя, успев кое-как отоспаться на плавно покачивающемся сиденье и сменить экипаж на первой станции, он ехал, глядя на проплывающие за окном солнечные пейзажи нежаркого позднего лета, и думал, что продешевил.

Он, всю свою сознательную жизнь боровшийся с правящим режимом, дождался, что этот режим сам пришел к нему на поклон, нуждаясь в нем, как в единственно возможном спасителе – и как он, блистательный, язвительный и бескомпромиссный Кай Бенедикт, этим воспользовался? Разве он потребовал от них отмены цензуры, отмены всех ограничений на развитие науки, упразднения списка запрещенных книг и законов «об охране общественной нравственности и спокойствия»? Потребовал самоуправления для провинций и их права на добровольный выход из состава Империи? Потребовал равенства прав для всех сословий? Потребовал, чтобы Светлые маги перестали всюду совать свой нос, возводя свои представления о морали в ранг закона, чтобы они, демоны их побери, вообще отказались от власти? Да, они могущественны, каждый из них стоит целой армии – но это еще не дает им права решать за миллионы людей, как тем жить и каких взглядов придерживаться. Генералы или, к примеру, министр финансов тоже командуют могущественными силами, однако не получают на этом основании всей полноты власти, оставаясь лишь государственными служащими, а не никому не подконтрольными хозяевами страны. Точно так же и маги могли бы получать жалование за свои услуги – и не более чем…

Но ночью он, столько раз агитировавший за все это в своих обличительных стихах, даже не подумал выдвигать все эти условия. Удовлетворился брошенной ему подачкой. Полная свобода творчества для него лично – и больше ни для кого. Разумеется, Игнус совсем не дал ему подумать. Все случилось так быстро и неожиданно…

Они бы все равно не согласились, устало думал Кай. «Разумеется, корону Империи вам никто не предлагает». Даже корону – на которую у него, конечно, нет ни малейших прав, но которая, на самом деле, не дала бы ему никакой реальной власти и никак не повлияла бы на существующую систему. Юридически Светлый Совет даже не является государственным органом, это всего лишь профессиональная организация, такая же, как гильдия столяров или кожевенников, разве что куда более малочисленная – но все прекрасно знают, кто на самом деле правит страной. Правит, ни за что при этом формально не отвечая (под всеми официальными решениями – подписи Императора и его министров) и не ограничивая себя никакими писаными законами, кроме своих собственных представлений о добре и зле, о благе государства и необходимых жертвах. Сколько людей, становившихся у них на пути, умерли от совершенно естественных причин или от несчастных случаев, в которых никого невозможно обвинить?

Они бы не посмели сделать это со мной, думал Кай. Я им нужен. Я – единственный, кто может остановить Изольду, против которой их магические штучки не работают, поскольку она – сама маг. Против которой не работают также и самые тренированные профессиональные убийцы, действующие немагическими методами… Но полно, разве я единственный в мире, кто неподвластен любви? Наверняка есть и другие, помимо меня и того философа, просто их пока еще не нашли. Нет, Светлый Совет не согласился бы ни на какие радикальные перемены. На исключение – да, на правило – нет.

Но ты даже не попробовал. Даже не заикнулся.

Теперь уже поздно. Он принял их условия и не может переиграть. Не может объявить, что у него появились новые требования. Договор с магами нельзя нарушить безнаказанно – во всяком случае, если ты сам не маг.

Двуколка въехала во двор очередной станции, представлявшей собой гибрид собственно станции, обеспечивающей проезжих сменными лошадьми, возницами и экипажами, и постоялого двора, где путники могли получить еду и ночлег. Последние услуги Кая не интересовали – столоваться в пути он предпочитал в маленьких деревенских харчевнях, где цены были ниже порою аж вдвое, а до ночи было еще далеко. Но, пока кучер ходил выяснять насчет лошадей, Кай тоже вышел размять ноги.

Во дворе было пыльно и суетно; только что прибыл большой дилижанс, направлявшийся в столицу. Конюхи выпрягали усталых лошадей, пассажиры выбирались из душного нутра громоздкой кареты и разбредались по двору; кто-то волок свои пожитки к бревенчатому зданию станции, навстречу им двое слуг тащили сундук за господином, желавшим, наоборот, занять место в экипаже, и шагал станционный работник с опечатанным мешком имперской почты. Никто из прибывших не походил на беженца; на лицах читалась лишь обычная дорожная скука и усталость. Впрочем, до Беллиандских гор оставалось еще шесть дней пути – хотя и в самом Хельбиргене, насколько Кай понял со слов Игнуса, никакой паники пока что не было. Имперской страже совместно с имперской пропагандой пока еще удается пресекать слухи… Однако – вызывает ли вообще Изольда панику у тех, кто пока не попал под ее власть? Готовы ли они бежать от нее без оглядки, или же – по крайней мере, мужчины – готовы, напротив, лететь, как мотыльки на огонь, даже понимая, что он сожжет их крылышки? «Изольда Прекрасная»… Сколько идиотов думают – и будут думать, когда слухи разойдутся шире – что именно они станут теми единственными, кого роковая красавица выделит среди всех прочих, безответно страдающих своих рабов?

Кай зашагал прочь, подальше от всех этих людей. Станционный двор не был обнесен оградой, однако справа его ограничивали длинные, с узкими горизонтальными оконцами под крышей дощатые сооружения конюшен и каретных сараев, а слева – неширокая речка, откуда доносился шум водопада; к ней-то Бенедикт и направился. Под мостом через речку была устроена деревянная плотина; перед нею образовался пруд. В пруду плавали большие карпы – красные, оранжевые и желтые; повар ежедневно вылавливал их сачком, дабы приготовить фирменное блюдо для гостей, а те, кому еще не пришла очередь усладить вкус путешественников, пока что могли услаждать их зрение. С другой стороны моста можно было полюбоваться водопадом: вырывавшиеся из специальных щелей в запруде потоки воды, казавшиеся твердыми изогнутыми листами блестящего серо-зеленого стекла, шумными каскадами обрушивались вниз, обращаясь в яростно кипящую пену.

Водопад высотой в семь ярдов Кая не впечатлил – ему доводилось видеть не в пример более живописные и грандиозные природные аналоги – так что он вновь перешел на ту сторону моста, где пруд, и некоторое время смотрел на разноцветных рыб, не подозревающих о своей скорой участи. Подумал даже, не посвятить ли стишок им, щеголяющим друг перед другом яркой чешуей, пока повар уже шагает к пруду с сачком – но решил, что напрашивающиеся аналогии слишком банальны и очевидны.

– Здравствуйте!

Кай обернулся на детский голос. Рядом с ним стояла девочка лет шести, в зеленом платьице, с надкусанной булкой в руке. Вероятно, ребенок кого-то из проезжающих, выскользнувший из-под опеки усталой матери.

– Здравствуй, – ответил Кай с легкой улыбкой. Детей он не любил, но и неприязни к ним не испытывал – если только те не канючили, не плакали и не визжали, чего он совершенно не выносил. Но вежливо здоровающаяся девочка определенно была воспитанной и поощрительной улыбки вполне заслуживала. Впрочем, не более; демонстрируя свое нежелание поддерживать разговор, Кай облокотился на перила и вновь принялся смотреть на пруд, где отражалось синее небо с редкими облаками и пока еще летнее солнце.

– Уж ты, какие рыбки! – воскликнула девочка, восхищенно глядя на карпов, и, отщипнув кусочек от булки, бросила им. Вода вскипела; сразу несколько разноцветных рыбин устремились к подачке. Преуспел большой ярко-красный карп, отпихнувший желтого Девочка засмеялась и стала кидать им еще. Кай скосил глаза, некоторое время наблюдая за сценой кормления (рыбы толкались и разевали круглые рты, вызывая опять-таки вполне прозрачные ассоциации), затем вновь перевел взгляд вдаль, на зеркало пруда, возвращаясь к своим мыслям.

– Элли! Элли, слезай оттуда! – услышал он женский голос со стороны двора.

Кай вновь скосил глаза направо. Течение сносило крошки под мост, к самой запруде, и туда же смещались рыбьи баталии; чтобы лучше видеть, девочка взобралась на нижнюю перекладину перил и перегнулась через ограждение. Дородная женщина в чепце и коричневом дорожном платье поспешно, насколько позволяла ее комплекция, шагала к ней от здания станции. Но сражающиеся за остатки булки рыбы были для Элли определенно интереснее далеких криков матери; она уже легла животом на перила и тянулась все дальше, силясь заглянуть под мост…

– Стой! – резко воскликнул Кай, понимая, что сейчас произойдет. Но его окрик возымел противоположное действие: девочка дернулась от неожиданности, и ее туфельки соскользнули с нижней перекладины. Кай выбросил руку, чтобы схватить ее – и тут же вспомнил. Он успел остановить свое движение в последний миг, когда его пальцы уже почти коснулись Элли – и отдернул руку с такой поспешностью, словно только что сунул ее в костер.

Девочка перекувырнулась через перила и с коротким вскриком рухнула в воду, сразу же исчезнув под мостом. Страшно закричала женщина в коричневом.

Кай смотрел на свои пальцы, словно на какой-то чужой, незнакомый и опасный предмет. «Может быть, ничего бы и не было, – думал он. – Я бы просто схватил ее за платье. Я бы не коснулся ее кожи. По крайней мере, у нее был шанс, а теперь… Но, может быть, ее еще успеют достать и откачать?» В последнее, впрочем, он и сам не верил. Если бы она просто упала в воду рядом с берегом – может быть, но не рядом с запрудой. Сила потока, устремляющегося сквозь узкие щели на свободу, утянет под воду даже лучшего пловца.

Толстуха подбежала, задыхаясь, перегнулась через перила; какое-то мгновение казалось, что она сама бросится вслед за дочкой. Затем резко развернулась к Каю багровым от прилива крови перекошенным лицом:

– Почему?! Почему ты ее не удержал?!

– Я… не успел, – ответил он.

– Врешь! – крикнула она. – Я видела, видела! А может, ты ее еще и подтолкнул! – она вскинула руки, словно собираясь не то обрушить на Кая град ударов, не то вцепиться ногтями в его лицо.

– Не прикасайтесь ко мне, – испуганно произнес Бенедикт, отступая и давя в себе рефлекторное желание схватить ее за запястья.

– А то что? Самого бы тебя туда сбросить! – она продолжала орать, наступая на него.

– Ваша дочь сейчас там, – холодно сказал Кай, совладав с собой, и показывал пальцем под мост. – Если вы будете кричать и махать кулаками, это ей не поможет.

Как ни странно, этот довод возымел действие. Женщина отвернулась от Кая и снова бросилась к перилам. От здания станции уже бежали другие люди – пассажиры и работники.

Что именно случилось, они поняли быстро. Толстуха, правда, продолжала кричать и обвинять во всем Кая. Несколько мужчин с мрачным видом обступили его, требуя объяснений; кто-то заговорил, что надо вызвать стражу и «разобраться, кто он такой». «Вот только этого не хватало!» – тоскливо подумал Бенедикт, а вслух спокойно сказал:

– Разве вы не видите, что эта женщина не в себе от горя? Я просто не видел, как девочка полезла через перила. Когда увидел – было уже слишком поздно. Зачем бы мне убивать чужого ребенка, которого я вижу впервые в жизни?

На его счастье, они удовлетворились этим логичным объяснением и занялись более насущной задачей – как вытащить девочку из-под воды. Что пытаться нырять возле плотины – самоубийство, они, как и Кай, поняли сразу. На воду спустили лодку, принесли из сарая на берегу весла и длинный багор…

Вытащить Элли удалось лишь через полчаса, после нескольких неудачных попыток. Когда она показалась над водой, толпа – к этому времени на берегу и на мосту собрались, кажется, все путешественники со станции – глухо ахнула, а мать девочки, все еще, очевидно, сохранявшая безумную надежду, лишилась чувств. Несколько рук подхватили ее и уложили на траву.

Элли вытянули из воды за голову; стальной крюк вошел в ее открытый рот и вышел через глаз. Это, разумеется, не имело никакого значения – девочка была давно мертва. Второй глаз был закрыт слипшимися волосами; изо рта и носа лилась розовая вода.

В борт лодки тыкались разноцветные карпы, выпрашивая подачку.

Дальнейшее путешествие Кая протекало, однако, без приключений. В первой же лавке по пути он купил тонкие белые перчатки, придавшие ему щегольской вид (хотя стоили они, как хороший обед), но теперь, когда они у него были, ситуаций, в которых они спасли бы кому-то жизнь, больше не возникало. Он по-прежнему ехал один, что было дороже, нежели в дилижансе, но безопаснее во всех смыслах – учитывая, что официально он все же оставался разыскиваемым преступником. Немногочисленные люди, с которыми ему приходилось иметь дело по пути – возницы, работники почтовых станций, хозяева деревенских харчевен – были почти сплошь мужчинами, да и к тем у него не было никакой надобности притрагиваться. Кай нигде не останавливался дольше чем на два-три часа – он задерживался бы и еще меньше, но, поскольку официально он путешествовал по частной, а не казенной надобности, иногда именно столько приходилось ждать лошадей; спал же он на ходу в экипаже, что, с одной стороны, позволяло бороться с дорожной скукой и экономить деньги (какие бы там золотые горы ни были обещаны ему в будущем), а с другой – Каю хотелось покончить с сосущей тревогой неопределенности как можно скорее.

Благодаря этой спешке уже к вечеру пятого дня он пересек границу Хельбиргена.

Здесь по-прежнему не было заметно ничего чрезвычайного – по крайней мере, если смотреть из окна экипажа; провинция жила обычной жизнью – шагали по улицам усталые после рабочего дня мастеровые, носились неугомонные мальчишки, с грохотом гоняя по булыжникам железный обруч, порою степенно, без спешки проезжала карета какой-нибудь важной персоны с задернутыми шторами, женщины развешивали на балконах и протянутых над узкими улочками веревках белье и поливали цветы в горшках, хлопали двери кабаков, впуская ранних любителей выпить, из витрин лавок соблазняли прохожих сыры и колбасы, кренделя и пышки, мужские и дамские наряды, сапоги и конская сбруя. Стражники – ну да, прохаживаются парами, как обычно. Никаких дополнительных солдат, никаких кордонов на улицах. Впрочем, от того, что грозит Империи со стороны совсем близких уже Беллиандских гор, никакие солдаты не помогут. Чем больше их выйдет против Изольды, тем больше пополнится армия ее рабов.

Вскоре Кай заметил и первые признаки этой угрозы. Надпись «Все, что тебе нужно – это любовь» углем на беленой стене дома в переулке. А вот еще одна, краской на мостовой прямо под ногами прохожих: «Изольда». Может быть, конечно, имеется в виду всего лишь девчонка из соседнего дома, по которой изнывает какой-нибудь юный недоумок… но судя по тому, как остановились, внимательно глядя на эту надпись, а потом куда-то заспешили – не иначе, докладывать начальству – двое стражников, им приказано относиться к подобным художествам со всех серьезностью. Что, интересно, они будут делать с надписью, подумал Кай. То, что на стене можно закрасить, но не будешь же красить брусчатку. Или будешь? Ведь не перекладывать же ее заново. Но прямоугольник краски на мостовой, пожалуй, скажет горожанам не меньше, чем сами замазанные буквы…

Еще одна недолгая остановка – ужин, смена возницы и лошадей. Еще одна ночь в пути под звездами. Вокруг ни огонька, нет даже луны, мощеную дорогу, струящуюся среди темных лугов и деревьев, освещают лишь тусклые масляные фонари крытой двуколки – но пассажиру одинокой повозки нечего бояться. Благословенный мир и порядок Империи, никакие разбойники не осмелятся напасть на путников на дороге, чьи камни заговорены Светлыми магами… Сворачивать с дороги на пыльные грунтовые проселки, правда, не рекомендуется. Но и необходимости в этом нет.

А потом было свежее, солнечное, пронзительно ясное утро – чуть прохладное, но обещавшее жаркий полдень, и сочно зеленели вокруг луга, и синело безупречной чистоты небо, и лишь впереди, над горизонтом, сияли в лучах юного солнца кучевые облака – но это были не облака, а заснеженные вершины Беллиандских гор. До этих снежных пиков, хорошо видимых в ясную погоду, на самом деле оставался не один десяток миль, но замок Изольды располагался, конечно, не там, среди безжизненных льдов, а гораздо ближе и ниже, где-то среди зелени уже недалеких склонов. А еще ближе, у подножия этих зеленых гор и холмов, лежал небольшой, почти игрушечный городок Кербельсбург, чьи красные черепичные крыши и медные шпили поднимались над щербатым гребнем городской стены – и в лучшие времена способной защитить разве что от мелкой шайки разбойных горцев, но не от серьезной армии, а за последние триста лет мира и торжества имперского закона и вовсе пришедшей в совершенный упадок. Хотя, самой собой, от Изольды опять-таки не спасли бы даже самые высокие стены. Достаточно ей просто приблизиться к любой крепости, и стражники сами откроют ворота.

Кай велел кучеру везти его в самую дешевую гостиницу. На поездку в гордом одиночестве он растратил почти все свои деньги – не только полученные от Игнуса, но и еще остававшиеся у него самого – и к тому же ему не хотелось осчастливливать своими деньгами человека, который на него донесет. Понятно, что донесут на него в любой из трех городских гостиниц – но пусть, по крайней мере, плата доносчику будет минимальной.

Хозяин крохотного отельчика на полдюжины номеров, втиснутого между двумя соседними домами – пухленький, лысенький, розовощекий, с лихо подкрученными усами – посмотрел на гостя долгим внимательным взглядом и осведомился с типичным для этих мест грассирующим акцентом:

– Осмелюсь спросить, сударь, вы к нам по делам или так, подышать горным воздухом?

– Не ваше дело, любезный, – грубо ответил Кай, поворачиваясь к нему в профиль. «Я это, я, не сомневайся!»

– Конечно-конечно, – торопливо согласился усатый. – Просто, видите ли, походы в горы сейчас запрещены, там дальше за городом кордоны. Я подумал, вы прибыли издалека и, может быть, не знаете…

«Вот не хватало еще, чтобы и он оказался тайным сподвижником Изольды, – подумал Кай, смущенный этой предупредительностью. – Или, чем демоны не шутят, даже моим поклонником. Который вместо того, чтобы бежать доносить на меня, вздумает заботиться о моей безопасности и водить стражу за нос…» Впрочем, он тут же понял, что следовать плану Игнуса в деталях вовсе не обязательно. Кто сказал, что попасть к Изольде можно только через тюрьму и побег? Если он отправится туда напрямую с проводником из города, так будет даже лучше…

– Вот как? Это неприятно, – сказал он вслух. – А с чего это вдруг? Какого Вольдемара им надо?

– Ну как… знаете же, что говорят… – ушел от прямого ответа хозяин, не глядя гостю в глаза.

– Неужели так прямо и перекрыли каждую горную тропинку? Не верю.

– Каждую или нет, нам то неведомо, – совсем смутился хозяин. – Мы люди законопослушные, нам сказано – нельзя, значит, нельзя… Но, правда, воздух у нас и здесь хороший, незачем в горы лезть, ноги ломать. И вид тоже. Я вам комнату на верхнем этаже дам, оттуда вид замечательный! Так что же, берете?

Кай расплатился за один день, получил здоровенный, словно от княжеской сокровищницы, ключ с прикрученным к нему проволокой деревянным кругляшом с цифрой 6, и поднялся по крутой скрипучей лестнице на самый верх. Не став любоваться «замечательным видом» из узкого окна, откуда можно было разглядеть кусочек горного склона (впрочем, постояльцам нижних этажей соседние дома и городская стена загораживали и это), Кай снял только шпагу, но не сапоги и завалился на кровать – ждать, когда за ним придут. Если бы он был азартен – и если бы ему было с кем спорить – он мог бы заключить пари, кто это будет – стражники или проводник.

Это оказались все-таки стражники.

В тюрьме Бенедикта, как положено, полностью обыскали, забрав все его вещи, но, вопреки его опасениям, не выдали взамен каких-нибудь лохмотья, а вернули после обыска всю его одежду, за исключением перчаток (на которые он, выходит, потратился все-таки зря). и пояса. Кая всегда забавляла эта уверенность тюремщиков, что пояса и шнурки следует изымать, дабы арестанту не пришла охота на них повеситься, хотя на скрученном рукаве рубашки это можно сделать с не меньшим успехом. Доселе, впрочем, он об этой уверенности был осведомлен лишь теоретически – хотя за ним охотились уже несколько лет, прежде ему сидеть в тюрьме не доводилось. Теперь, сидя на привинченных к стене нарах, крытых тощим, набитым прелой соломой тюфяком, он утешал себя прежней мыслью, что поэту всякий опыт может пойти на пользу – ну и главное, конечно, тем, что ему вряд ли придется задержаться здесь дольше чем на один день.

Одиночная камера в башне, куда его поместили, не была сырым и холодным казематом; она располагалась не в подвале, а довольно высоко над землей, хотя и не настолько высоко, чтобы в нее залетал свежий ветер с гор (ярдов двадцать, оценил Кай, выглянув в зарешеченное окно, выходившее на юг), и после полудня здесь было, напротив, жарко и душно. Кай с отвращением потел и обмахивался расстегнутой рубашкой.

Котомку у него также конфисковали вместе, конечно, со всеми рукописями, включая свежего «Одинокого волка», но это его не слишком огорчало. Его обличительные и юмористические вирши все равно ходят в списках по всей Империи – хотя, даже пропади они все до одного, он не счел бы это трагедией. А «Волка» он за минувшие дни заучил наизусть – как и те несколько десятков настоящих стихов, которые действительно ценил. Но вот дворянскую шпагу было в самом деле жаль. В свое время он выложил на нее четырнадцать золотых – по меркам соловья, тщетно пытающегося прокормиться собственными баснями, целое состояние. И ведь, главное, он заранее знал, что его арестуют – но что он мог с ней сделать? Продать – так деньги у арестованного конфискуют точно так же, как и оружие. Припрятать где-то в незнакомом городе? Попросить кучера остановиться на подъезде к Кербельсбургу и прикопать возле дороги?

«Скоро я буду либо баснословно богат, либо мертв, – напомнил себе Кай. – В обоих случаях эта шпага мне уже не понадобится». Да, но на время побега она все же могла бы пригодиться. Хотя, наверное, те, кто организуют его бегство, позаботятся и об оружии.

Вскоре после водворения в камеру ему принесли обед, но миска баланды, вареная луковица и большой, но совершенно неаппетитный кусок серого ноздреватого хлеба не вызвали у Кая никакого энтузиазма; он так и оставил их на привинченном к полу столике. Да уж, сидеть так пять лет… По сравнению со смертной казнью, каторгой или пожизненным заключением это кажется пустяком – но представить себе пять лет, день за днем, этой унылой комнатушки без возможности выйти, этой духоты (а зимой, видимо, холода), этой баланды, а главное – этой невыносимой скуки… Хотя, конечно, возможности складывать стихи в уме и заучивать их наизусть никакие тюремщики у него отобрать не могут – а как выживают в тюрьмах те, кто лишен и такого утешения?

Если бы меня поймали сразу, как объявили в розыск, то сейчас бы, наверное, уже выпустили, подумал он с усмешкой. И надавить на него им было бы уже нечем. Хотя, конечно, утратив кнут, они по-прежнему сохраняли в своем распоряжении пряник – который вообще-то был важнее… И все же – так ли старательно его искали все эти годы и так ли случайно сумели найти именно тогда, когда он им понадобился? Простой народ верит, что если маги по-настоящему зададутся целью найти кого-нибудь, то скрыться от них невозможно. Сам Кай всегда считал это не более чем распространяемой ими же пропагандой и высмеивал в своих стихах, приводя в качестве контраргумента, в том числе, собственную неуловимость. Но, может, его и не искали всерьез, а играли с ним, как кошка с мышью? «Лично я не считаю, что ваши стихи достойны тюрьмы», сказал ему Игнус. Ведь это, если вдуматься, едва ли не худшее оскорбление, полученное им за всю жизнь! Хотя, конечно, насколько Игнус был искренен? Возможно, Бенедикт был зачем-то нужен им именно в качестве гонимого, но не пойманного поэта. Возможно, его держали в этом качестве про запас. Нет, конечно, пять лет назад они еще не знали ни об Изольде, ни о его иммунитете к любви. Но, может быть, он был нужен им… скажем, для выпуска пара? Маги все-таки отнюдь не столь глупы, как напыщенный индюк Император. Мы, поэты и писатели, склонны переоценивать значение наших творений. Нам кажется, что наши слова сопоставимы по силе с магическими заклинаниями, что они – если только их услышит достаточное количество народу! – могут двигать горы и опрокидывать империи. А на самом деле обыватель, прочитавший запрещенный стих – или даже поделившийся им с приятелем – полностью удовлетворяет этим и свое недовольство против власти, и свою потребность в острых ощущениях. Он не будет делать ничего реального. Он уже поучаствовал в борьбе против тирании и горд своим вкладом по самые уши. Особенно когда в глубине души он понимает, что с одной стороны это запрещено, а с другой – ничего ему за это не будет. Вон, даже сам автор до сих пор на свободе бегает…

Лязгнул засов. Не иначе, надзиратель вернулся забрать миску.

– Что, поэт, еда наша не нравится?

Сказано это было без злобы или издевки, скорее добродушно. Кай повернул голову. В руках у надзирателя был большой румяный каравай с коричневой корочкой вдоль трещины сверху, хрустящей даже на вид; одновременно до ноздрей узника донесся обворожительный запах свежевыпеченного хлеба.

– Вот принес тебе кое-что получше, – продолжал надзиратель, мужик с простецким крестьянским лицом, одних примерно лет с самим Каем. Не тот, что приносил обед – значит, только что заступила новая смена. – Передачка тебе от поклонницы. Хорошо, наверно, быть поэтом, а? Не успел ты здесь объявиться, а уже от девушек отбоя нет.