Текст книги "Багряная летопись"

Автор книги: Юрий Андреев

Соавторы: Григорий Воронов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

7 июня 1919 года
Деревни Чишма – Красный Яр – Лавочное

В этот же день седьмого июня, знаменательный для Наташи таким количеством событии и потрясений, Гриша Далматов находился совсем недалеко от нее – в составе войск, которые готовились к взятию Уфы. В тот самый утренний час, когда Безбородько сообщил Наташе об их переезде в штабной поезд, Далматов в сопровождении Фролова и Тихова возвращался из Чишмы, куда они отвозили приказ дивизионному интенданту, в Красный Яр, где должна была начаться переправа.

Далматов молчаливо ехал впереди на верном Ратмире, не отвечая, на шутки друзей, не вступая в разговоры. «Сердце сердцу весть подает!» – видимо, эта поговорка сложилась недаром: он неотступно думал о Наташе, и смутно и тревожно было у него на душе. Неожиданно раздался резкий звук автомобильного клаксона. Лошади нервно шарахнулись к обочине. Мимо всадников, вздымая клубы пыли, промчался автомобиль.

«Фрунзе! Командующий!» Далматов увидел профиль человека на переднем сидении.

– Хлопцы, за мной! – Он хлестнул коня и помчался вслед за машиной, которая, легко уходя от добровольного эскорта, оставляла за собой высокое седое облако.

Вдруг неподалеку от «фиата» гулко разорвался снаряд, взметнув кверху придорожный куст. Еще взрыв, еще один!

– Ух, гады! Поняли: раз машина, значит, начальство! – прокричал Володька. – Снарядов не жалеют!

Гул мотора вдруг смолк, облако пыли перестало двигаться, обстрел прекратился.

– Неужто попали? – испуганно спросил Володька.

– Полный аллюр! – И они помчались вперед. Вот и машина – стоит цела и невредима поперек дороги, среди оседающей пыли, завязив передние колеса в канаве.

Четыре человека пытаются ее вытащить.

– А ну, ребята, помогайте-ка! – обрадовался Фрунзе.

Забыв даже поздороваться с командующим, разведчики мигом соскочили с коней и бросились к машине. Прошло минут десять напряженных усилий. «Раз-два, взяли!» «Еще – взяли!» «Ничего не взяли…»

– Что ж, будем добираться иначе. Придется, товарищи бойцы, отдать нам двух лошадей.

– Тихов, Фролов, остаетесь здесь, я еду с командующим! – приказал Григорий.

Фрунзе и Сиротинский быстро вскочили на поданных коней. Далматов подъехал к ним и заметил, что Фрунзе внимательно смотрит на него.

– Из Питера?

– Так точно, товарищ командующий! – радостно воскликнул Григорий, восхищаясь его памятью.

– Студент?

– Так точно!

Окружающие, кроме Фролова, который стоял широко улыбаясь, с удивлением смотрели на Григория: откуда Фрунзе мог знать его?

– Здравствуйте, дорогой мой. – Фрунзе дружески протянул ему руку. – Хорошо помню, как вы тогда в «Мариинке» положили доброе начало. Молодец! Возмужали, повзрослели. Ну, а сейчас едем быстрее, не то я опоздаю на собрание комсостава. – И, обращаясь к шоферу, добавил: – Я пришлю десяток кавалеристов от Чапаева. Они помогут. А пока – отдыхайте.

Они помчались. Фрунзе был сосредоточен. Григорий жадно вглядывался в него, впитывая глазами буквально все: и его посадку, и спокойный прямой взор, и взбугрившуюся от сильных мышц гимнастерку на плечах.

Проскакав несколько верст, командующий перевел лошадь на шаг. Сиротинский и Далматов поравнялись с ним.

– Как воюете?

– Да по-разному получается. А в общем-то нам повезло: в очень хорошую дивизию попали.

– В партию вступили?

– Пока нет, товарищ командующий, – замялся Григории. – Не совсем еще готов я… Многое не так получается, как надо…

– Вот как? А скажите, за плечами у вас карабин. Стрелять вас из него заранее научили или на практике постигаете это искусство? Не хромает военная подготовка?

– Нас и в Петрограде обучали в тире, и в Бузулуке много тренировали.

– А каковы результаты у вас лично?

– Я, товарищ командующий, с малых лет охотник. Птицу в лёт бью.

– Вот как? Это прекрасно. Я тоже очень люблю охоту. Значит, в хорошую дивизию попали?

– Да, трусов здесь нет. В любое наступление идут смело. Вот только комбриг семьдесят четвертой Авилов, бывший генерал, подвел нас.

– Да, – задумчиво произнес Фрунзе. – Очень подвел, а могло быть и совсем плохо… Постоите, постойте, а кто вам сказал, что он бывший генерал?

– А я его в Петрограде видел. Девушка знакомая мне рассказывала, что он бывший генерал и к белым хочет перебежать. А потом я доставлял приказ лично комбригу семьдесят четвертой и узнал его. Доложил Фурманову, да оказалось поздно. Успел уже генерал сбежать.

– Вот как, следовательно, было, – с интересом протянул Фрунзе. – До чего же причудливо иной раз получается в жизни… Да, упустили! Теперь, наверно, у Ханжина корпусом командует.

Несколько минут ехали молча. Душевные колебания терзали Григория: никогда в жизни не лгал, а тут, получается, продолжает скрывать факт, может быть очень важный для командования.

– Простите, товарищ командующий, – буркнул он, преодолев себя, – но Авилов корпусом не командует.

– Откуда такие сведения? – искренне удивился командующий.

– Мы его на днях пристрелили…

– Ну и ну! – Фрунзе даже приостановил коня. – Час от часу занятней. Интересный у нас с вами разговор получается! Ну-ка, подробней!

Сбивчиво и неловко Далматов рассказал эпизод, связанный с захватом пароходов.

– Значит, вы и в этом деле отличились? Здорово у вас выходит. А кому доложили?

– Никому! – выдавил из себя Григории. – Побоялся, что живым не доставил.

– Но ведь он стрелял в вас?

– Да. Вот рубец на ухе.

– Так неужели вы думаете, что Чапаев не понял бы закономерности вашего поступка? Нехорошо! За то, что рассказали мне правду, спасибо. А впредь ничего от командира не скрывайте. Лучше плохая правда, чем хорошая ложь! Запомните?

– Да. Да, товарищ командующий! Я потому сейчас и в партию заколебался – уж очень часто не так у меня получается, как надо. Не готов еще.

– После войны куда намереваетесь?

– Еще не знаю. Не думал как-то об этом.

– Поступайте на курсы красных командиров, а потом – в военную академию. Военное дело – сложная и многообразная наука. Ее одной практикой не постичь. Надо знать историю военного искусства, знать его теоретические основы. Грамотные кадры нам будут еще нужны, и, думаю, не раз. Грамотные и политически сознательные. Капиталисты постоянно будут навязывать нам столкновения и войны… Это что, Красный Яр?

– Так точно.

Командарм пришпорил копя, и они крупной рысью поскакали к селу. Григорий остался у коновязи штаба, а Фрунзе и Сиротинский быстро прошли внутрь.

После совещания Фрунзе сообщил Чапаеву о своем намерении провести вместе с ним командирскую разведку и лично участвовать в руководстве форсированием реки – это было как раз тогда, когда Безбородько дал согласие на массированный террористический акт.

Одним из прямых последствий решения Фрунзе выехать на разведку было снаряжение множества передовых дозоров, направленных по разным маршрутам. Григорий с Володей отправились парным дозором по дороге к излучине реки Белой и далее к деревне Лавочное.

– Не зевать, глядеть в оба – орлами-зайцами, или как там складно у Фролова получалось, – напутствовал их Гулин. – За вами следом едут на рекогносцировку командующий и начдив. Ясно? Дозоров много, а ваш – наиглавнейший!

Вечер был серый, туманный, а когда молодые бойцы въехали в лесок, стало совсем темно. Григорий достал шашку и прижал ее к правому плечу. Шепнул:

– Володька, вынь-ка наголо!

– Заяц белый, где ты бегал, – веселым шепотом ответил Фролов. – Не робей, всегда успею.

«Надо бы приказать построже… А ну его к чертям, еще подумает, что зазнаюсь…»

Дорога круто свернула вправо, и вдруг из потемок с двух сторон на них стремительно выскочило около дюжины белоказаков. Как железными клещами, до боли сдавило правую ногу Далматова, кто-то повис на морде у коня. Но раньше, чем разведчик успел что-то понять или решить, начала работать его рука: взмах вправо, влево, вперед. Раздались дикие крики, стоны. Ратмир – боевой конь – взвился на дыбы, ударив кого-то передними ногами, развернулся и поскакал назад. Вдогонку донеслась злобная брань казаков и громкий крик Володи, резанувший по самому сердцу. «К Володьке?.. Назад, к своим?.. Предупредить!»

Неистовым галопом проскакав в потемках с версту, задыхаясь от горя и бешенства, Далматов налетел на следующий дозор из четырех человек во главе с Еремеичем. Григорий едва сдержал коня.

– Где Володька? Что случилось?

Григорий: разевал рот и ничего не мог ответить. Машинально он начал засовывать шашку в ножны и почувствовал, что она вся в крови.

– Засада. Володьку схватили. Я отбился, – наконец выдохнул он, сдерживая нервно гарцующего Ратмира.

– Володьку! – охнул Еремеич. – Где?

Послышался топот множества копыт. Подъехали Фрунзе и Чапаев в сопровождении эскадрона.

– Далматов? Что случилось? – тревожно спросил Чапаев.

– Товарищ командующий, разрешите доложить? – Григорий, тяжело дыша, взял под козырек.

– А, старый знакомый, – приветливо сказал Фрунзе. – Докладывайте, товарищ Далматов.

– Впереди засада. Напарника моего схватили. Я отбился.

– Далеко?

– Не более версты.

– Молодец, задачу дозора выполнил. Товарищ Чапаев, прикажите отрезать противнику путь к реке. Лучше бы обойтись без стрельбы. Но главное, любой ценой не выпустить вражеских разведчиков с нашим бойцом на тот берег. Если они уйдут, все может рухнуть!..

Чапаев, который отлично знал местность, сразу разделил эскадрон на три группы: одна должна была выйти на реку с севера, другая – с юга, от деревни Лавочное, а третья, во главе с Гулиным, – преследовать врага по пятам. Понеслись карьером, лошадей не жалели.

Казаков настигли недалеко от реки и бросились на них с трех сторон. Началась ожесточенная рубка.

– Вон он, жив! – закричал Еремеич.

Плотный, богатырской стати офицер, к седлу которого был приторочен скрученный Фролов, не принимая боя, мчался на могучем коне к реке. Еремеич, а за ним Григорий, разгадав маневр, бросились наперерез.

– Стой, стой, гад! – прохрипел Еремеич.

Они уже были в трех шагах от него, и Григорий увидел совсем рядом выпученные глаза задыхающегося своего друга.

– Володька! – завопил он.

Казак мгновенно обернулся и выстрелил из нагана в Еремеича – тот взмахнул руками и неловко рухнул на землю, зацепившись одной ногой за стремя. Его конь заржал и закружился на месте. Григорий, не рассуждая, выстрелил в шею огромного коня противника, тот упал на колени, и офицер перелетел через его голову. Тотчас четыре чапаевца, спешившись, бросились на него и стали вязать. Григорий кинулся к Володе, вытащил из его разодранного рта тряпку и быстро разрезал путы.

Кровавая схватка была уже окончена, бойцы повели трофейных коней, перевязывали раненых. Не дожидаясь, пока Володя встанет, Григорий упал на колени рядом с Еремеичем, схватил его за плечи и закричал:

– Еремеич, Еремеич, что с тобой?

Старый воин с трудом приоткрыл глаза:

– Схватили… его?

– Схватили, схватили! И Володьку освободили!

– Позови… Володьку…

Фролов опустился рядом с ним:

– Еремеич, я здесь, сейчас тебя перевяжем, вылечим!

– Не надо… перевязывать… Насмерть он меня… Убил… Дело военное… Тебя спасли… Скажи… Федору… Федьку… отца своего… извести… Дружили мы… Дружили… Сынок…

– Сделаю, все сделаю, Еремеич. Да ты не думай, поправишься! – глотая слезы, кивал Фролов.

– Я на тебя… с Гришкой… надеюсь… Помираю…

– Это я, я во всем виноват! – зарыдал Володька.

– Война виновата, – едва слышно ответил Еремеич. – Володя… за сынка мне… – Судорога перекосила его лицо, он силился сказать что-то еще, тело вздрогнуло и вытянулось.

Его конь подошел, ткнулся мордой в подбородок своего хозяина, повел ноздрями и заржал протяжно и жалобно.

Подъехал Гулин, спешился, сдернул фуражку:

– Эх, Еремеич, старый ты наш орел… Вот где нашел ты свой конец! – Он закрыл глаза боевому товарищу, поцеловал его в лоб. Встал с колен, отряхнул песок, сказал вполголоса:

– Григорий, Володьку пошли с телом Еремеича в Красный Яр, пусть позаботятся о гробе. А сам возьми под опеку этого пса. – Он пнул лежащего в ногах у бойцов связанного офицера. Тот дернулся, с ненавистью поглядел на него. – Смотри-ка, с «Георгиями» в разведку ходит.

Какое-то необъяснимое чувство заставило шагнуть Григория к пленному и тихо спросить его:

– Охрименко? Ты?

Сотник с ужасом обернулся всем туловищем к неизвестному ему – он мог голову дать наотрез! – высокому парню-красноармейцу.

– Он, – со всей определенностью сказал Далматов. – Он! Товарищи, это он звезды вырезал!

– Погоди. – Гулин положил свою руку на рукоять его шашки. – Если ты или кто другой эту шкуру хоть пальцем тронет – лично застрелю! Вы все меня знаете: сказал – сделаю! Понятно, Далматов? Вези его к Фрунзе.

– Вставай! – коротко приказал Григорий.

Охрименко исподлобья глянул на него, с надеждой посмотрел на Гулина и начал тяжело подниматься на ноги.

– Мы его всенародно судить будем, на людях, – сказал Гулин. – И казнить его будем на людях. А перед смертью он все нам расскажет, и жизнь его нам сейчас нужнее нужного.

Бойцы угрюмо отводили глаза.

– Так чтоб живого доставить!

– Пошли! – так же коротко приказал Далматов, вынимая наган из кобуры…

Стемнело, над рекой поднялся туман, и берег ожил: по всем дорогам к воде подвозили и тащили на руках плоты, лодки, боеприпасы. Связисты тянули провода, подтаскивали катушки кабеля. Из блиндажа недалеко от мыска вышли Фрунзе, Чапаев, Сиротинский.

– Ну что ж, Василий Иванович, операция вами продумана отлично, бойцы подготовлены. Пора и начинать.

– Есть начинать! – Чапаев козырнул, вскочил на коня, огрел его нагайкой и исчез в темноте, сопровождаемый неотлучным Исаевым.

Повсюду из кустов на воду вытаскивали плоты и лодки. На них устанавливали пулеметы, умело, без шума рассаживались и сразу же отталкивались от берега.

Из блиндажа выскочил дивизионный телефонист:

– Товарищ командующий, срочное сообщение от товарища Новицкого!

– Что еще? – Фрунзе зашел в блиндаж и при ярком свете керосиновой лампы прочел: «Только что получена телеграмма предреввоенсовета Троцкого требованием приостановить наступление реке Белая, перейти обороне. Две дивизии требует срочно переправить Южный фронт. Жду вашего решения. Новицкий».

– Пока я командующий Южной группой, к обороне я не перейду! Понятно? – яростно сказал Фрунзе.

– Понятно, – растерянно ответил телефонист.

Фрунзе глянул на него и сдержался. «Да он что, Троцкий, и впрямь работает адвокатом у Колчака, что ли?»

– Передавай, – сказал он. – «Чишма. Самара. Новицкому. Наступление продолжается. Форсирование реки Белой началось. Директиву предреввоенсовета прошу опротестовать у Ленина. Фрунзе». А сейчас срочно соедини меня с начальником артиллерии Троицким… Владимир Петрович? Фрунзе у аппарата. Сколько орудий сосредоточили для обеспечения переправ?.. Сорок восемь стволов. А напротив моста?.. Четыре батареи… Теперь слушайте мой приказ…

Это был тот самый час, когда Ханжин, нервничая, открыл совещание в своем штабе и Наташа начала детально переводить его распоряжения иностранным военным советникам.

Фрунзе вышел к реке. Лодки, плоты, два пароходика суетились на реке, перевозя бойцов на тот берег. На место отправленных подходили новые ротные колонны: 217-й и 220-й полки переправлялись на плацдарм, захваченный разведчиками.

– Товарищ командующий! Не хотите казачьего офицера допросить, который сегодня засаду устраивал?

– Очень интересно! Где он?..

Допрос, встречи с командирами, руководящими переправой, телефонный разговор с полевым штабом в Чишме, уточнение задач артиллерии – и вот взгляд на часы и пауза, перерыв: стоя на берегу, Фрунзе заслушался долгожданной отрадной музыкой – заговорили десятки артиллерийских стволов сразу.

– А далеко, пожалуй, слышно этот грохот, а, Василий Иванович?

– Почитай, до самого Омска достигнет, – живо откликнулся Чапаев, – не даст сегодня Колчаку сон досмотреть.

8 июня 1919 года
Река Белая, 17 километров севернее Уфы

Утром восьмого июня Фрунзе узнал, что 220-й Иваново-Вознесенский полк, израсходовав боеприпасы и будучи контратакован двумя белогвардейскими полками, начал отступать к реке, оголяя фланг 217-го Пугачевского полка. Передав через помначштаба дивизии приказ Чапаеву немедленно наладить снабжение 220-го полка патронами, он решительно отправился к переправе. Гулин и еще десять бойцов по приказу помначштаба были прикомандированы к нему для личной охраны.

Перебравшись через Белую, Фрунзе поднялся на высокий откос. Стремительным наметом туда же прискакал Кутяков. Он спрыгнул около Фрунзе раньше, чем успел остановиться его быстроногий конь, и сердито закричал:

– Товарищ командующий! Зачем вы переправились сюда? Здесь очень опасно! Белые сейчас сильно контратакуют, гонят нас к реке. Но мы их остановим, как только прибудут наши другие полки.

– А на войне везде опасно. – Фрунзе спокойно положил руку на плечо приплясывающему от возбуждения комбригу. – Место командира там, где решается судьба операции или боя. Куда отступает Иваново-Вознесенский полк?

– От Старых Турбаслов к Новым. Беляки воспользовались их отходом, зашли в тыл пугачевцам и заняли село Александровку. Пугачевский полк оказался полуокружен и прижат к реке.

– Так, немедленно организуйте контратаку в помощь пугачевцам силами того батальона двести девятнадцатого полка, который уже переправился через реку. Перебросьте к ним еще батальон из района демонстраций двести девятнадцатого. Действуйте! А двести двадцатым я займусь сам. – Он вскочил на свою лошадь и тронулся вперед.

Кутяков подбежал к Гулину:

– Бери еще моих разведчиков из двести восемнадцатого и гляди: от командующего не отставать ни на шаг! Он спешится – и вы за ним. Он в огонь – вы закрывайте. За его жизнь полный ответ будет с тебя, понял?! – И он ускакал, а группа сопровождения помчалась за Фрунзе к деревне Новые Турбаслы.

И вот впереди открылась картина – сотни красноармейцев отходят к реке, а чуть дальше за ними движутся густые белогвардейские цепи.

Фрунзе и Сиротинский спешились, группа Гулина – тоже. Тесно окружив командующего, они примкнули штыки к винтовкам, взятым у раненых на берегу. Фрунзе поднял с земли брошенную кем-то трехлинейку.

Волна бегущих бойцов начала накатываться на плотно стоящую группу.

– Ивановцы, стой! – властно закричал Фрунзе. – Отступать-то некуда! Позади река. Вперед, ивановцы, за мной! Ура-а-а!

Ближайшие бойцы остановились, всмотрелись – Фрунзе! Арсений! – и тотчас, как ток, мгновенно передалось по рядам:

– Фрунзе с нами! Фрунзе с нами!

Казалось, этот возглас заключал в себе магическую силу: бойцы останавливались, поворачивались и тут же, яростно уставя вперед штыки, бросались навстречу врагу. Сокрушительная лавина, нарастая, ринулась на белых. Не ожидая такого поворота, противник замедлил движение и открыл неорганизованный, беспорядочный огонь.

Все ближе и ближе цепи белогвардейцев, ощетинившиеся штыками. Громовое всеобщее «ура!» ивановцев тучей надвигалось на них и вот – поглотило. Сошлись вплотную две силы, закрутился смертельный калейдоскоп! Прямо против Далматова оказывается офицер с занесенной шашкой: лицо его искажено, зубы оскалены. Холод смерти уже дохнул в лицо молодому красноармейцу, но руки знают свое дело: винтовка вверх – удар отбит, выпад штыком вперед – и, скорчившись, офицер падает. Рядом Гулин успевает могучими руками заколоть солдата, бегущего на Далматова, затем в упор стреляет в другого, отталкивая Фрунзе назад за себя. Со стоном падает вперед раненный в грудь Владимир Тронин – начальник политотдела Туркестанской армии. Не целясь, Далматов стреляет в огромного озверевшего солдата, замахнувшегося прикладом на Фролова, этот выстрел сливается с выстрелом Фрунзе, колчаковец роняет винтовку и грузно оседает. Варится, клокочет страшная каша!.. Стреляет молчаливый, сосредоточенный Фролов и спасает от верной смерти Далматова. Сжав челюсти, безмолвно работает штыком хладнокровный, внимательный Сиротинский, стараясь держаться вплотную к командующему.

Кругом непрерывно хлопают выстрелы, раздаются тупые удары, хрипло звучит злобная ругань, слышны возгласы, стоны, надрывные команды. Как можно руководить в этом диком, первобытном по жестокости бою? Все решает порыв, умение владеть штыком, присутствие духа.

Белые дрогнули, начали подаваться, и в это время в бой вступили два батальона 218-го полка имени Степана Разина, которые сумел подвести Кутяков. Подминая колчаковцев, со всесокрушающим «ура!» они бросились вперед.

– Ткачи! За мной! – вырвался вперед комполка Горбачев, и бойцы с новой силой устремились на врага.

– Ребятки, спокойней, спокойней, – вполголоса командует Гулин разведчикам, и те зажимают в живое кольцо запыхавшегося, раскрасневшегося Фрунзе. Командующий пытается оттереть то одного, то другого бойца – не тут-то было! Однако переполненный азартом боя, Фрунзе понял, что критический момент миновал, что сражение перемещается вперед и теперь уже ивановцы и разинцы преследуют врага.

– Бегут, – негромко сказал он, отирая пот и отдавая винтовку Сиротинскому.

С грохотом, прыгая на кочках, промчалась повозка с патронами, чуть не врезалась в цепь. Фрунзе смотрит, как жадно бойцы расхватывают боеприпасы и стремглав пускаются догонять своих.

– Быстрее, быстрее, – командует Фрунзе. – Повозку занимайте под раненых. Где Тронин? – Отойдя назад, он склонился над начальником политотдела. – Владимир Аркадьевич, держитесь, не падайте духом! – Он расстегнул гимнастерку Тронина. – Рана от сердца далеко. Ну-ка, товарищи, поддержите его, помогите перевязать…

– Атаку… отбили? – прошептал Тронин.

– Отбили, Владимир Аркадьевич, отбили. Бегут беляки, – ответил Фрунзе, сноровисто бинтуя его.

– Приподнимите… меня… Поглядеть…

Командующий с адъютантом бережно подняли повыше его плечи и голову.

Мимо пронеслись двуколки с патронами и пулеметными лентами, посланные Чапаевым с того берега.

– Раненых, раненых укладывайте! – И повозки вскоре начали возвращаться назад, медленно, чтобы не тряхнуло, пробираясь к переправе.

– Молодцы, конные разведчики! – сказал Фрунзе, присаживаясь на ящик из-под патронов. – Увидел вас сегодня в штыковом бою, хорошо дрались! Умело и сердито.

В это время со стороны реки раздался гулкий, мощный взрыв, за ним другой, третий… Что такое? И вдруг все увидели аэропланы: они шли на бреющем полете к переправе у Красного Яра. Бомбы отваливались от них чёрными крупинками.

– Ханжин пустил в дело авиацию! – воскликнул Сиротинский.

– А мы никаких контрмер не предусмотрели! Не привыкли принимать в расчет авиацию. Да и бензина у нас почти нет! Эх!..

Со стороны реки продолжали доноситься взрывы.

– Товарищ Сиротинский! Берите-ка этих молодцов и скачите к реке. Организуйте там группы стрелков человек по двадцать-тридцать. Пусть бьют по самолетам залпами. Троицкому от моего имени прикажите выделить трехдюймовую батарею для стрельбы шрапнелью по аэропланам. Быстрее! Я сейчас тоже приеду.

Сиротинский козырнул, вскочил на коня, но вдруг спохватился:

– Товарищ командующий, забирать от вас охрану не имею права. Возьму с собой только Гулина. Хватит! Организуем. – И он строго посмотрел на бойцов: дескать, смотреть в оба!

– Согласен, – сказал Фрунзе. – Сергей Аркадьевич, быстрее сообщите по телефону Чапаеву, чтобы переправы не прекращал и организовал бы по аэропланам залповый огонь с берега, а также с плотов и пароходов.

Фрунзе вскочил на лошадь и с группой сопровождающих бойцов тоже поехал к переправе. Вдруг лицо его напряглось, и он неожиданно обратился к Далматову:

– Если не ошибаюсь, вы вчера говорили мне, когда мы ехали к Красному Яру, что с детства увлекаетесь охотой?

– Так точно, – снова пораженный памятью командующего, несколько растерянно подтвердил Гриша.

– Стало быть, принципы стрельбы по летящей цели понимаете? Что мушку надо выносить вперед в зависимости от скорости полета цели знаете? Так? Ну, вот что: скачите побыстрее к реке, соберите бойцов и организуйте охоту за аэропланами. Стреляйте залпами и с упреждением!

– Есть!..

На берегу Далматов увидал комбрига Кутякова. Размахивая маузером, не обращая внимания на пулеметные очереди с самолетов, он пытался собрать бойцов, разбежавшихся по кустам. Лексикон его был предельно далек от изысканности:

– Дурачье, мать вашу!.. Аэропланы-то деревянные, они пуль боятся. Бить по ним надо залпами! Живо сюда!.. Далматов, ты? А ну, принимай команду над этими бойцами, а я – на переправу!

Соскочив с коня, Далматов заорал, надрывая голосовые связки:

– Слушай мою команду! С колена! – Человек сорок стало на колено и защелкало затворами. – Прицел постоянный, мушку выносить на полфигуры аэроплана вперед! Огонь!

Грянул залп.

– Огонь!

Еще залп. Аэроплан клюнул носом, но выправился.

– Огонь! Огонь!

Аэроплан задымил, развернулся и, оставляя за собой черный шлейф, полетел в сторону Уфы.

– Ура! Так ему! Наелся нашей каши! – В воздух полетели фуражки.

– Отставить! Зарядить винтовки!

Бойцы были убеждены, что это они подбили аэроплан. Но Григорий видел, как поодаль стреляли по воздушному хищнику и красноармейцы, сколоченные в группы Кутяковым и Гулиным, как с берега длинными очередями били два «максима». Кто сбил, невозможно было определить, но надо было поддержать уверенность в своих силах.

– Молодцы, ребята! – завопил Гриша. – Срубили ворона! Приготовиться!..

Появились еще два тарахтящих в вышине аэроплана. Вокруг них начали рваться шрапнельные облачка.

– Прицел двести, мушку выносить на фигуру вперед! Огонь!

Аэропланы, беспорядочно сбросив бомбы на лес, отвернули в сторону и полетели прочь.

К берегу подъехал Фрунзе. Он спешился и, отойдя на несколько шагов от лошади, стал наблюдать, как идет переправа. На реке снова все пришло в движение: засновали плоты и лодки, отчалил пароходик. Неожиданно из-за деревьев на бреющем полете вырвался аэроплан, от земли его отделяло не более двадцати-тридцати метров. Отчетливо виден был летчик в темной куртке, кожаном шлеме и огромных очках. Он правил прямо на Фрунзе.

– Огонь! – отчаянно завопил Григорий. Раздался беспорядочный залп. Но в ту же секунду из самолета одна за другой выпали две черные бомбы. Грянули оглушительные взрывы. Все заволокло дымом. Далматов успел только заметить, как Фрунзе схватился за голову и медленно сел, а потом лег на землю. С отчаянным ржанием повалилась и сразу же замолчала его лошадь. Рухнул убитый наповал коновод Абдулла.

Сиротинский, который в этот момент мчался на коне к командующему, ворвался в расходящийся дым и, соскочив, упал на колени рядом с Фрунзе.

– Михаил Васильевич, вы ранены? – услыхал Григорий его отчаянный, срывающийся голос.

Фрунзе открыл глаза, отнял руки от головы и дважды глубоко вздохнул:

– Нет. Пронесло. Только контузило. Плохо слышу. Сейчас пройдет.

Дорого, чрезмерно дорого могла обойтись эта неучтенная возможность противника: за минуту перед тем, как контузило Фрунзе, на другом берегу был ранен в голову и Чапаев…

Он примчался из Красного Яра к реке в момент наибольшей паники, вызванной аэропланами. Среди разрывов бомб и пулеметных очередей потерявшие голову бойцы, бросая оружие, прыгали с плотов и лодок, пытаясь спастись вплавь. Над водой неслись душераздирающие крики о помощи. Пароходы развернулись и ушли под защиту крутого лесистого берега, река быстро опустела. Стрелки, ожидавшие переправы, рассеялись в кустарниках и мелколесье.

– Паччему в блиндаже? – закричал рассвирепевший Чапаев на дежурного. – Паччему прекратилась переправа? Аэропланов испугались? Расстреляю на месте, сукины дети! Что стоишь, как святой? Передавай мой приказ: пароходам возобновить переправы, лодкам и плотам вернуться для перевозки бойцов. Марш!

К Чапаеву подскакал на взмыленном коне командир 219-го полка Сокол.

– У тебя во втором батальоне бабы, что ли? – напустился на него Чапаев. – Аэропланов струсили? Выдели роту, пускай замаскируются и бьют по аэроплану залпами. И переправляйся, переправляйся. А третий батальон приближай к Уфе с этого берега.

– Есть!

– Давай, Сокол, давай: мешкать некогда!

Над рекой снова показались самолеты. Но что это? С того берега раздались залпы – один за другим.

– Петька, гляди, аэроплан-то споткнулся! Нет, выровнял. Ах подлец! Задымил. Тикает! – в диком восторге завопил Чапаев. – Ай да Иван, ай да Кутяков! Вот так распорядился!

В это время рота из полка Сокола тоже открыла огонь залпами. Белые летчики не выдержали и стали отворачивать. Лишь одни продолжал крутиться над переправой, поливая все вокруг свинцовым дождем. Пехота Сокола вела по нему огонь, но он с назойливым гудением вновь и вновь возвращался к переправе. Чапаев, сидя на коне, наблюдал эту диковинную картину боя пехоты с воздушным противником. Вдруг фонтанчики пыли от пулеметной очереди взметнулись совсем рядом с ним. Чапаев шатнулся в седле и схватился за голову. Струйка крови потекла у него по щеке. Петька бросился к начдиву и бережно помог ему спешиться. А самолет полетел через реку, прямо к группе Фрунзе, которая была видна с высоты.

– Ах подлец! Брызнул и в меня угодил, – спокойно сказал Чапаев, садясь на землю.

– Врача! Врача к Василь Ивановичу! – гаркнул Петька.

Ранение чудом оказалось легким: пуля была на излете и застряла в черепе. Врач крепко ухватился за торчащий кусочек свинца, вытянул пулю, сделал перевязку и строго велел Чапаеву лежать.

– Да ты что, тетерев-етерев, в такой момент лежать? Не видишь, что делается, что ли?

Начдив с кряхтением встал, опираясь на Петькину руку, постоял, пока не перестала кружиться голова, закрученная бинтами, подошел к коню, взобрался на него без всякой лихости и шагом поехал к переправе.

Петька глянул туда-сюда, подбежал к блиндажу, закричал связисту:

– Ты, стукалка-пукалка, живо сообщи командующему, что Чапаев ранен в голову. Понял? – и помчался за начдивом к переправе…

– Ранен в голову? – переспросил Фрунзе. Он сидел на траве. – Товарищ Сиротинский, – он говорил медленно, с паузами, – срочно разыщите Кутякова. Мой ему приказ: тотчас принять на себя обязанности начальника дивизии и командовать вместо Чапаева. Чапаеву передать мою просьбу: сегодня лежать, выполнять все предписания врача. Я проверю лично. Кутякову сообщить: как выйдет на речку Шугуровку от Старых Турбаслов до Степанова, пусть остановится, даст людям отдых, подтянет боеприпасы и артиллерию. Руководить переправой пока буду я сам. Выполняйте!..

А переправа снова шла полным ходом. Пыхтели пароходики, плыли лодки. На двух больших плотах и на пароходах переправлялись орудия Хлебникова. Тарахтели моторами на спуске три бронеавтомобиля. К вечеру переправа была завершена полностью. Лучшие войска красных накопились за Белой, готовясь к решающему броску на Уфу…

Стемнело. В большом сенном сарае расположился на отдых командный состав 73-й бригады. В стороне паслись стреноженные кони, чуть поодаль патрулировали спаренные дозоры.