Текст книги "Склонен к побегу"

Автор книги: Юрий Ветохин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц)

Глава 12. Возникновение идеи побега на плоту

В начале 1965 года мой начальник Иван Васильевич Гурьев предложил мне:

– Юрий Александрович, давайте поедем вместе отдыхать на следующее лето! Мы остановимся где-нибудь в лесу, в палатке. Будем ловить рыбу в реке и собирать грибы. Хорошо? Поедем?

– Благодарю за приглашение, Иван Васильевич, но для моего здоровья необходимо южное солнце, – ответил я. – Видите, из моих десен идет кровь, стоит мне пососать их немного? Это – цинга. Я не вижу в Ленинграде ни фруктов, ни солнца. Я должен на отпуск поехать на юг!

Конечно, я собирался на юг не ради южного солнца, но я не мог сказать об этом прямо и я все еще не оправился от неудачи в Батуми и не нашел никакой альтернативной идеи. Но я был уверен, что идея придет. Каждый день я молился Богу, прося Его надоумить меня. А тем временем я работал, отдыхал и пристально присматривался и прислушивался ко всему окружающему, чтобы не упустить ту подсказку, ту аналогию, которая могла стать базисом для моего нового проекта. Я тщательно собирал всю информацию, которая была полезной для решения моих проблем. Однако, я знал, что в любом варианте, какой бы я не придумал, плавание должно было занимать центральное место. Постепенно у меня в голове стала вырисовываться идея применения при побеге какого-нибудь движителя, который помогал бы мне плыть и ускорял бы это плавание. Эта идея, первоначально возникшая, как средство для преодоления сильного встречного течения в районе Батуми, потом унифицировалась. Вполне естественно, что следующим шагом в моих размышлениях было изъятие табу, наложенного мною прежде на проект пересечения всего Черного моря, с Крыма или с Кавказа. Прежде, когда я полагался исключительно на силу своих рук и ног и на выносливость моего организма, расстояние в 250 км. от мыса Форос в Крыму до Турции было для меня непреодолимо. Тем более непреодолимым было расстояние в 300–350 км., отделяющее Коктебель или Сочи от Турции. Теперь же, когда я искал технические средства, которые помогут мне плыть, эти проекты уже могли рассматриваться как осуществимые.

Что же это за технические средства?

Как всегда, в случае любых затруднений, я пошел в читальные залы для научной работы Публичной библиотеки. Несколько вечеров я рылся в каталогах, отыскивая литературу типа «Одиночные плавания в море (океане)», но такой литературы не оказалось. В СССР нет и не может быть «одиночек»! у нас всюду – «коллектив»! Я искал литературу о катерах и яхтах, о плавании под парусом. Такой литературы тоже на удивление мало и она такая «худосочная», такая не содержательная, что я не смог из нее почерпнуть ничего полезного. Тогда я стал искать литературу по морскому макетированию, и опять напрасно.

Все наметки идей образовались еще раньше. Ничего нового библиотека мне не дала. Одну из идей дал новый документальный фильм Ж.И. Кусто. Я имею в виду подводные аппараты, похожие на торпеды, держась за которые, пловцы из группы Ж.И. Кусто быстро передвигались под водой. Другую идею я получил от Тура Хейердала: плот «Кон-Тики». Третья идея от Аллена Бомбара: надувная лодка под парусом. В своих размышлениях я все время исходил из того, что я – хороший пловец и свободно держусь на воде. Я хотел непременно это свойство использовать, чтобы получить выигрыш в весе и в мощности будущего устройства. Превратить в корпус лодки свое тело, а добавить только движитель. Об этом я все время думал, хотя два года назад чемпион по морскому макетированию и сказал мне авторитетно, что в Советском Союзе не существует достаточно мощных малогабаритных источников энергии.

«А что, если попробовать сходить в НИАИ, с которым я был связан по работе, когда работал на торпедном заводе?» Я позвонил знакомому начальнику лаборатории, спросил не могу ли с ним где-нибудь встретиться после работы. Но вместо этого он вдруг неожиданно предложил мне придти в Институт.

Когда я пришел в проходную, пропуск мне уже был заказан. Я подал свой паспорт и, завершив формальности, прошел давно знакомой мне дорогой. Начальник радушно принял меня в кабинете, объяснил, что нужных мне малогабаритных аккумуляторов большой емкости они не выпускают, а потом спросил по какой именно теме торпедных разработок я этими аккумуляторами интересуюсь?

Какой ужас изобразился на лице начальника, когда он узнал, что я больше не работаю на торпедном заводе!

– А я вам пропуск заказал?.. Почему же вы не сказали?

Я ответил, что он меня не спрашивал об этом и постарался скорее распрощаться с ним, пока он не наделал каких-нибудь глупостей с целью собственной реабилитации и перестраховки.

Убедившись еще раз в невозможности материализации идеи превращения тела в лодку, я стал думать о каком-нибудь постороннем сооружении, способном перенести меня на себе. Советская ширпотребовская надувная лодка в 1965 году казалась мне очень громоздкой, легко обнаруживаемой и неспособной нести парусное вооружение. Поэтому я стал думать о плоте. Если создать плот на базе надувного матраца с жестким каркасом, к которому можно прикрепить мачту, то такой плот, думалось мне, – мог бы перенести меня через Черное море, в период летних штилей и слабых ветров. Приняв эту идею в принципе, я стал конструировать мой мини-плот. Для облегчения всей конструкции я решил использовать бамбук. Бамбук я достал в Кавголово, на станции проката лыж. Заведующий станцией на мою просьбу продать палки, ответил стандартно:

– Вот там, на горе, магазин. В магазине – водка. Принесешь бутылку – выберешь сколько угодно палок.

Я принес водку и выбрал дюжину самых толстых и прочных палок.

Затем понадобились металлические трубочные угольники и металлические степсы для мачт, спаянные с двумя трубочными отростками. Все они должны были быть антикоррозийные, а потому – из цветного металла. Значит: уже коньяк, а водкой не отделаешься. Коньяк я отнес на ГОМЗ и получил оттуда изготовленные по моим чертежам изделия. Много времени и труда понадобилось на пропитку, лакировку, обработку и одевание трубок и наконечников на сборные бамбуковые палки. Выбор материала и шитье паруса и специального чехла, тоже отняли не меньше месяца. Когда все было готово и я провел успешные испытания моего плота на озере Отрадное, уже стояло лето 1965 года.

Но мой начальник Иван Васильевич больше не находился в своем Бюро. Вместо проведения отпуска в лесу, в палатке, он попал в палату госпиталя. У него оказался рак. Агония продолжалась несколько месяцев. После похорон Ивана Васильевича дело быстро пошло к моему увольнению. Теперь уже никто за меня не заступался и было естественно, что антисоветчика, отказавшегося от своего партбилета, да еще по слухам, пытавшегося бежать в Турцию, увольняли из советского учреждения. Перед лицом безработицы, с «волчьим билетом» в кармане, мой мозг стал работать более интенсивно и более продуктивно. Получив урок в Батуми, я стал придавать большее значение ветрам и течениям при поисках оптимального места старта. Но чтобы учитывать течение и ветер, надо точно знать их в каждой точке Черного моря. Это можно узнать только из Лоции. А Лоция – в Публичной библиотеке. Не видя иного выхода, я решил играть в открытую. «Пусть КГБ узнает, что я брал Лоцию! Ведь, этого недостаточно, чтобы арестовать меня!» – подумал я.

Придя в читальные залы для научной работы, я поднялся по винтовой лестнице в безоконное помещение, напоминающее чердак. Это было помещение для чтения литературы с грифом «для служебного пользования». Дежурная, напоминающая охранницу, зарегистрировала меня, отобрала паспорт и читательский билет, и спросила, что я хочу?

– Лоцию Черного моря.

– Для работы?

– Да.

– А где вы работаете?

– Я – конструктор детских настольных игр. Лоция нужна мне для модернизации моей игры «Юный штурман». (Я мог сказать так, ибо недавно участвовал в общероссийском конкурсе на лучшую детскую игру и взял приз).

– Так вы – автор игры «Юный штурман»? – воскликнула женщина. – Я знаю эту игру. Я купила ее в магазине для моего сына.

Через несколько минут я получил из ее рук лоцию.

«Хотя мне ее сегодня и дали, но завтра могут уже не дать, особенно если об этом станет известно КГБ, – думал я. – Поэтому, за сегодняшний день я должен сделать все необходимое).

Я просидел в библиотеке пол дня. За это время я выписал на отдельную бумагу все, что только нашел о течениях и господствующих ветрах Черного моря.

Потом, дома, я нарисовал карту Черного моря и в соответствии со своими выписками из Лоции, наметил на этой карте черными стрелками и надписями направления и скорости течений, а красными стрелками указал господствующие ветры в июле и августе месяцах. Другие месяцы меня не интересовали, так как в Черном море достаточно теплая вода и достаточно теплый воздух бывают только в эти два месяца.

Случилось так, что в это время „Голос Америки“, который я слушал по приемнику, сообщил номер телефона Американского посольства в Москве. На всякий случай я решил записать его, и не найдя под рукой другую бумагу, записал прямо на карте ветров и течений Черного моря.

Нарисовав карту ветров и течений Черного моря, на основании лоции Черного моря, я мог ей в определенной степени доверять. Поэтому анализ, который я сделал на основании этой карты, можно было считать квалифицированным анализом.

Как видно из карты, течения в Черном море представляют собой две замкнутых окружности: в западной и в восточной частях моря, и одну полуокружность. Эта полуокружность омывает собой Одессу и побережье Румынии. Направление всех течений – против часовой стрелки. Минимальная скорость течений составляет около 0,5 узла в средней части Черного моря и около 1 узла в западной и восточной его частях.

Карта дает однозначную рекомендацию при выборе района побега. Для того чтобы воспользоваться попутным течением, необходимо место старта выбирать либо в Крыму, в районе Керчи-Феодосии-Коктебеля, либо в районе, примыкающем к реке Дунай, либо опять-таки в Крыму, в районе Фороса.

В первом случае, среднее расстояние до Турции составит 350 километров и преодолеть это расстояние будет помогать восточная ветвь течения, идущая с севера на юг, со средней скоростью 0,5 узла. Иными словами, это течение донесет даже неуправляемую лодку до турецких берегов, за 15 дней.

Во втором случае, среднее расстояние до Турции в два раза больше. Но и течение там тоже в два раза быстрее.

В третьем случае, расчет делается на юго-западную ветвь течения, ответвляющуюся на Констанцу.

Ветры во всех трех случаях имеют переменный характер и зависят от времени суток и от месяца. Наиболее предпочтителен месяц июль. С точки зрения скрытности старта, я мало знал о районе Фороса, ничего не знал об устье Дуная и считал маловероятным соблюсти скрытность в районе Керчи-Феодосии-Коктебеля.

В конце концов я выбрал мыс Форос, как основное место старта, а устье Дуная – как резервное. Я убрал карту ветров и течений Черного моря в свой письменный стол, под замок.

Однажды Ира пришла ко мне, села за письменный стол и, балуясь, попыталась открыть его ящик. Но ящик не открывался.

– От кого ты закрываешь свой ящик? – спросила она, смеясь. – От себя самого?

– От тебя, моя маленькая Мышка! – ответил я. – Там, в столе, находится духовная пища. Для тебя, нежной и неопытной Мышки она может оказаться отравой.

– Ты очень странный, – задумчиво сказала Ира. Потом она подошла ко мне, посмотрела на меня внимательно и добавила:

– Но ты мне все равно нравишься!

В другой раз Ира заговорила о своих родственниках в Грузии.

– Мой дед, Джалал, который живет в Кутаиси, однажды сказал мне, что у них есть люди, которые за большие деньги проводят желающих в Турцию, через горы Кавказа, по тайным тропам.

– Ну? – спросил я, стараясь не выдать своей заинтересованности.

– Я бы не пошла этой тропой, – продолжала Ира. – Я бы ни за что не бросила маму, папу, сестренку. Я бы не смогла без них жить. Не понимаю тех, кто бежит из России, оставляя своих родных!

Хотя это было сказано между прочим, это выражало ее убеждения.

Меня уволили как раз летом. Я запаковал свой плот в разобранном виде и был готов ехать на берег Черного моря, чтобы выбрать там подходящее место для побега и затем бежать. Но я не мог уехать, оставив в душе Иры плохие о себе воспоминания. Мне хотелось сделать так, чтобы она вспоминала наше расставание с хорошим чувством. И я решил сделать ей прощальный подарок: поездку в Крым. Она еще никогда не бывала в Крыму и давно мечтала побывать там. Теперь это было возможно, так как у нее в университете были каникулы, да и родители ее вовремя уехали погостить в Грузию. Ира жила теперь со своей теткой. Я тщательно пересчитал свои деньги и решил, что на ее недельную поездку денег у меня хватит.

– Хочешь на неделю слетать со мной в Крым? – спросил я Иру. – Обратно я посажу тебя на самолет, а полетишь одна?

– Конечно, хочу, – обрадовалась Ира. – И обстоятельства благоприятные: тете я могу сказать даже правду – она меня никогда не выдаст! Только хватит ли у тебя денег?

– Я рассчитал, хватит, – ответил я – Недаром я весь год работал на 3-х работах.

В назначенный день Ира пришла ко мне с чемоданчиком и 10 рублями, которые тетя дала ей на всякий случай.

– Тетя обещала мне сообщить в Крым, если родители вернутся из Грузии раньше намеченного срока, – сказала мне Ира.

– Ты и мужа будущего будешь также обманывать, как сейчас обманываешь свою маму? – спросил я Иру с улыбкой.

– Тебя я еще ни разу не обманула, – ответила она серьезно. Я чувствовал, что это была правда.

– А за что ты так верна мне? – спросил я. – Ведь я почти в два раза старше тебя. Молодые парни на улице засматриваются на тебя!

– Потому, что ты мне нравишься. Ты совсем не похож на других. А с большинством этих парней мне просто не о чем разговаривать.

– Ты мне тоже очень нравишься, Ира. И удивительное дело! Я не могу найти у тебя никаких недостатков! Ты состоишь из одних только достоинств!

– Так за чем же дело? – засмеялась Ира.

– Если бы я мог сказать тебе, в чем дело!

– Я не собираюсь допытываться у тебя, если ты не хочешь сказать. Только один вопрос: дело в другой женщине или еще в чем-то?

– Я могу тебя заверить: другой женщины нет. Задолго до знакомства с тобой у меня была другая женщина, Кира. Она круто поставила вопрос о женитьбе и поэтому я порвал с ней. Живет она не в Ленинграде.

– Ну, если другой женщины нет, тогда все в порядке!

– А почему у тебя так много вещей? Палки какие-то? – вдруг спросила Ира.

– Это – рыболовные принадлежности, – придумал я объяснение.

* * *

Прилетев в Крым, мы сняли комнату в Мисхоре, который находится недалеко от Фороса, ориентировочного места моего старта и стали отдыхать, как курортники. Нам обоим было очень хорошо там и Ира смеясь называла эти дни „медовой неделей“. Мы купались в море, загорали, делали прогулки в горы и обедали в ресторанах. Иногда мне в голову приходили несбыточные мечты: взять Иру с собой, на Запад. Но кроме того, что она плавала не очень хорошо, были и другие препятствия: это ее нежелание оставить родителей, и еще более важное – сомнение в том, мог ли я рисковать ее жизнью и свободой, когда надежды на успех побега были невелики?

Однажды, мы с Ирой поехали в соседнюю Алупку посмотреть знаменитый Воронцовский дворец.

Никогда я не видел ничего величественнее! Даже после 50-тилетнего хозяйничанья коммунистов, этот дворец еще не потерял своей прелести. Построенный, как средневековый замок, дворец внешне копировал очертания окрестных гор и великолепно вписывался в окружающий пейзаж. К морю вела широкая лестница со львами, а вокруг дворца был посажен роскошный субтропический парк, в котором по приказу Сталина, отдыхавшего когда-то там, были вырублены все вековые кипарисы. Так же, как кипарисам, не повезло и картинам, бывшим в зале дворца: они были украдены Фурцевой, о чем с негодованием нам рассказал экскурсовод. Ну, Фурцева – министр культуры при Хрущеве, ей – и карты в руки!

Теперь внутренности дворца перестроены, перегорожены и для обозрения открыты лишь несколько комнат. Заборами захамлены и подступы к дворцу и парк.

Редактируя эти строки уже за границей, когда я повидал разные страны, я могу обобщить весь свой опыт и выразить мнение о том, что курорты Крыма могли бы стать самыми лучшими в мире курортами. Нигде в мире нет сочетания таких красивых дворцов и парков, великолепного климата, уникальных по своему вкусу фруктов и теплого, почти не соленого моря, лишенного акул, как в Крыму. Ко всему этому надо добавить только сервис и тогда от туристов не будет отбоя. И еще я подумал о том, что русская монархия создала великолепную культу-РУ.

Ира внимательно слушала объяснения гида и когда он заговорил о крымских татарах, подозвала меня. Гид рассказывал о выселении татар из Крыма по указу Президиума Верховного Совета СССР. Этот указ был издан в конце войны, после изгнания немцев с Крымского полуострова, и базировался на том факте, что все татарское население в период оккупации полуострова сотрудничало с немцами. „Только один татарин не сотрудничал с немцами и поэтому только его семье было разрешено остаться жить в Крыму“, – сказал нам гид и повел нас смотреть дом этого человека (сам этот особенный человек уже давно жил в Москве). Я смотрел на дом, на бронзовый бюст владельца дома, установленный около, и вспоминал слова одного офицера, которого я встретил в 1952 году на военной службе. Этот офицер принимал личное участие в переселении татар и он рассказал мне подробности: „Все крымские татары в тот день были поставлены на колени, – вспоминал офицер, – в строю им зачитали указ Президиума Верховного Совета СССР об их переселении в отдаленные районы страны за совершенную ими измену родине. Затем всех их, в основном женщин и детей, без всякого багажа погрузили на товарный поезд и увезли в Узбекистан и другие районы“.

Выражать сочувствие татарам тогда было нельзя, но мне казалось, что офицер все же сочувствовал им.

Неделя пронеслась незаметно. В последний день я купил Ире на дорогу самых лучших фруктов, каких мог найти, и повез ее в аэропорт.

– Ирочка, ты лучше никому не рассказывай об этом путешествии, – предупредил я ее с задней мыслью о КГБ.

– Хорошо, если ты так хочешь.

Мы простились у самого самолета и Ира сказала:

– Благодарю тебя за все! Позвони мне, как только вернешься в Ленинград.

Я думал, что больше не увижу ее совсем. Но я ответил:

– Конечно, позвоню, Ирочка.

Она скрылась в самолете, а я обратил все свои мысли на ожидавшие меня проблемы.

Сперва я отправился на катере в Форос. То, что я там увидел, развеяло все мои надежды. Еще задолго до Фороса берега Крыма опустели и обезлюдели, а вместо домов и людей появилось множество пограничных вышек. О том, чтобы жить в Форосе и выжидать благоприятную погоду, нечего было и думать.

На другой день я поехал исследовать устье Дуная, которое при домашнем анализе я принял за запасное место старта. По пути из Одессы в Измаил теплоход, на котором я шел, швартовался к причалам в портах Вилково и Килия и прошел по международной водной артерии – по Дунаю. Я увидел пограничные столбы и напряженное, затаившееся безлюдье на советском берегу Дуная» и непринужденных румынских пограничников, удящих рыбу, – на другом берегу. Никаких условий для побега здесь не было. Итак, я просто посмотрел на великую европейскую реку и вернулся обратно. Так прошло лето и я ничего не нашел. Пришлось возвращаться в Ленинград и везти обратно свой плот.

Много дней я потратил на поиски работы. Всюду повторялось одно и то же: сперва, ознакомившись с моей трудовой книжкой, где были перечислены мои инженерные должности, а также со свидетельствами на техусо-вершенствования и рацпредложения, меня уверяли, что им нужен «именно такой специалист». Мне давали для заполнения анкету и просили придти через несколько дней для окончательного оформления на работу. Через несколько дней я получал сухой отказ.

Наконец, после многих напрасных скитаний по всяким заводам и вычислительным центрам, я случайно увидел наклеенную на заборе записку о том, что в Институт хлебопекарной промышленности требуется математик-программист. Этот институт оказался почти артелью, без собственного компьютера и с самыми низкими в городе окладами, зато при поступлении на работу не требовалось заполнять анкету. Оклад старшего научного сотрудника, кем я сделался там, был почти равен окладу уборщицы – 100 рублей в месяц. Для поисков работы по совместительству, я взял телефонную книгу и выписал телефоны главных экономистов сугубо не секретных предприятий, которые только и были включены в эту книгу. Я позвонил им всем и, представившись специалистом по экономической кибернетике, спросил, нет ли у них проблем, которые я мог бы помочь им решить. Швейное Объединение «клюнуло» и я проработал у них около года. Потом Иоаннович пригласил меня преподавать вместе с ним на курсах повышения квалификации инженеров. Когда я, наконец, немного устроился с деньгами, то можно было вновь продолжать думать о главном. Однако, я так уставал на всех этих работах, что голова по вечерам совершенно не варила. Я позвонил Ире и мы снова стали встречаться. И вот в этот период произошло одно событие, имевшее для меня далеко идущие последствия. В начале февраля 1966 года я услышал по радио объявление, которое сообщало об имеющихся билетах на круиз, который должен был состояться в марте месяце. Круиз назывался «Путешествие из зимы в лето». «Уже через три дня после начала путешествия туристы будут загорать и купаться в бассейнах с морской водой», – сказал диктор и та идея, которую я еще недавно считал неосуществимой, вновь воскресла во мне и полностью овладела мной. Я вспомнил роман Джека Лондона «Мартин Идеи», пошел в библиотеку и, взяв книгу, отыскал нужное место.

«…Мартин полез в иллюминатор ногами вперед. Плечи его застряли было, и ему пришлось протискиваться, плотно прижав одну руку к телу. Внезапный толчок парохода помог ему. Он выскользнул и повис на руках. В тот миг, когда ноги его коснулись воды, он разжал руки. Белая, теплая вода подхватила его».