Текст книги "Позывные дальних глубин"
Автор книги: Юрий Баранов
Жанр:
Морские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)
Но выбраться наружу оказалось не легче, чем всплыть. В ограждении рубки столько нагромоздилось битого льда, что штурман с минёром упарились, пока не откинули крышку верхнего рубочного люка.
Непрядов первым выбрался наверх. В ноздри шибануло морозной свежестью. Привычно почувствовался запах солоновато свежей рыбы и йодистых водорослей – в высоких широтах он казался более сильным и острым, будто исходил из только что вскрытой сельдяной бочки.
В ограждении рубки было сыро и ветрено. С обвеса на толстые стёкла выносных приборов тяжело шлёпались увесистые, сытые капли. Похоже, лодка слезливо жаловалась командиру на нестерпимую боль, которую ей причинила взломка льда.
Вскоре мостик был очищен от ледяных осколков, и Егор смог спокойно утвердиться на подножке, возвышаясь над рубкой. Кругом, куда ни глянь, простиралась белая всторошенная пустыня, по которой гуляла позёмка. Серое, плотно задраенное тучами небо едва источало свет уходившего дня. По расчётам штурмана выходило, что уже через час настанет сплошная темень. Нужно было торопиться с поисками. Но сколько ни всматривался Непрядов в бинокль, ничего не было видно, кроме звериными клыками щерившихся торосов.
Вахтенный офицер почти беспрерывно палил в небо осветительными ракетами. Однако не было похоже, чтобы кто-то их заметил. Вокруг, сколько хватало глаз, не было ни малейшего движения или шевеления, напоминавшего хоть что-то живое. А дальше, не более чем в полутора кабельтовых, начиналась белая мгла. Всё стушёвывалось и тонуло в её сплошной завесе. Более гибельного места, казалось, на всём земном шаре не сыскать. А в моряцком просторечье всё это называлось «пятачком подлянки», потому что в высоких широтах переставали действовать обыкновенные законы физики и начинали твориться всякие не слишком приятные чудеса. Гирокомпас как на зло отказывался давать верные показания и безбожно врал, поскольку вблизи Северного полюса его направляющая сила резко ослабевала. Что же касается магнитного компаса, то на него даже смотреть не хотелось. Его стрелка временами вращалась так, будто на неё находил порыв бешенства. Теперь спасал только электронно-вычислительный мозг корабля, показывавший достоверный путь в направлении «Полярной звезды». Однако «пятачок подлянки» был многолик и непредсказуем. Он мог заявить о себе внезапной подвижкой льда, то ли ураганной силы ветром. Да мало ли ещё чем, погибельным для корабля и его экипажа? Здесь не было доверия ни к каким прогнозам. Приходилось полагаться лишь на собственную интуицию, да на умение мгновенно среагировать на изменчивую обстановку. И во всей этой жути вот уже несколько суток находились попавшие в беду люди.
«Живы ли они? – мучительно думал Егор. – Где их теперь искать?»
Но вот из отверстия верхнего рубочного люка высунулась голова Хуторнова, покрытая большой, наподобие папахи, лохматой шапкой.
– Есть сигнал! – крикнул он с каким-то возбуждённым азартом и показал на рамку выдвижной антенны пеленгатора, которая развернулась в нужном направлении. – Теперь их запросто можно отыскать и по ручному прибору, с каким на радиолис охотятся.
– Так уж и запросто, – усомнился Непрядов, но всё же щедро посулил. – Эх, Пётр Иванович, медаль бы тебе на пузо повесил, если б ты ещё дистанцию дал. Не до самого же Северного Полюса переть по твоему «прибору на лис», да ещё в примерном направлении.
– Полагаю, источник сигнала где-то совсем рядом, – убеждённо отвечал Хуторнов, поправляя налезавшую ему на глаза шапку, которая была всё же явно не с его головы.
– А точнее?
– Ну, не более полумили, товарищ командир. Я вам ручаюсь.
– Так, ловлю на слове, Пётр Иванович, – поверил командир и распорядился, чтобы наверх в полном походном снаряжении поднялись бы Чуриков с Ганзей. Поисковую группу Непрядов решил возглавить лично, поскольку имел на этот счёт кое-какой опыт. Однажды ему приходилось уже разыскивать во льдах сброшенный на парашюте экспериментальный радиозонд. К тому же физически Егор был крепче едва ли не каждого из членов своего экипажа. Пойти вместе с ним порывались многие из офицеров, но Егор всё же предпочёл выбрать именно двух старшин, резонно рассудив, что парни они молодые, крепкие: если надо, то за семерых выдюжат. И потом, их присутствие на борту по штатному расписанию, да и в случае чего-нибудь непредвиденного, совсем необязательно. Экипаж и без них со всем бы справился наилучшим образом.
Собираясь покинуть борт, Непрядов ещё раз напомнил старпомам, как им поступать в том случае, если «не приведи Бог» начнётся подвижка льда. Однако ледовая обстановка оставалась пока стабильной, и это успокаивало.
Егор, конечно же, понимал, что командир не имел права покидать борт своего корабля. Да только случай был особым. Слишком велика была вероятность того, что посланные на поиск пропавших лётчиков люди сами могли оказаться в критической ситуации и погибнуть. Однако никто в экипаже, кроме Непрядова, не имел специальной подготовки по ориентированию и выживанию во льдах. Потому не мог и не хотел Егор необдуманно рисковать своими людьми. Не сомневался, что с ним они не пропадут: во всяком случае, шансов у них выжить вместе с ним будет намного больше.
Сойдя на лёд, Непрядов поджидал старшин, которые немного замешкались со своей амуницией. Первым начал высовываться долговязый Ганзя, державший на плече смотанный в бухту пеньковый страховочный конец. На шее у него, поверх меховой куртки, болталась на ремне коробка радиопеленгатора. Следом показался и невысокий ростом крепыш Чуриков, прижимавший к себе свёрнутые брезентовые носилки.
– Да куда ты прёшься с ними!? – отчего-то рассерженно крикнул на Чурикова механик Теренин, указывая на громоздкие носилки. – Давай сюда эту рухлядь!
Непрядов хотел было вступиться за старшину, мол, носилки всё же могут пригодиться. Но механик в это время уже тянул из рубочного люка лёгкие охотничьи нарты, непонятно как оказавшиеся в его «тайных» загашниках.
«Цены всё же нет моему механику, – удовлетворённо подумал Егор. – И где он только умудрился раздобыть эти санки? С ними теперь не то, что идти, а и бежать можно…»
Обвязавшись страховочным концом, на случай провала в какуюнибудь скрытую трещину, поисковая группа двинулась в путь. Впереди, задавая темп движения, ускоренно шагал по твёрдому насту сам командир. За ним поспешал Ганзя, дававший по пеленгатору направление. А Чуриков, волочивший за собой нарты, был замыкающим.
Какое-то время за спиной ещё слышались хлопки и треск взмывавших в небо ракет. Но вскоре всё стихло. Лишь хрустел под ногами снег, да путалась под ногами мелкая позёмка. Окружавшая со всех сторон белая мгла весьма заметно стала мрачнеть, насыщаясь спускавшейся с небес теменью. Выпиравшие повсюду ледяные торосы ещё более ощерились, будто клыки притаившихся поблизости белых медведей.
При ходьбе все трое понемногу согревались, и лютая стужа теперь не так донимала, как в начале движения. Непрядов даже снял маску с очками, рискуя обморозить лицо. Но в сгущавшихся сумерках так было легче наблюдать за рамкой пеленгатора, который он забрал у Ганзи. Шли уже около часа, но никакой оранжевой надувной лодки с навесом нигде не было видно.
Заметив, что матросы начали выдыхаться, Непрядов дал знак сделать короткий привал. При быстрой ходьбе недостаток кислорода ощущался здесь особенно остро. Отдыхали не больше трёх минут, пока дыхание опять не пришло в норму. А затем – снова в путь. Только рамка пеленгатора вскоре повела себя как-то странно, начав описывать круги.
«Это должно быть где-то здесь, совсем рядом…» – промелькнуло в голове у Непрядова, и он поднял руку, требуя повышенного внимания. Моряки остановились, а затем, разойдясь в разные стороны, начали шарить в ближних торосах.
«Хоть бы следы какие отыскать», – думал Егор, вглядываясь под ноги. Только ничего похожего на присутствие здесь людей будто и в помине не было. Кругом сплошной лёд, снег и полная, замораживавшая душу тишина.
Наконец, Ганзя замахал руками, призывая всех к себе.
– Вот она, товарищ командир, – указал старшина на торчавшую в снегу антенну. Встав на колени, Ганзя принялся меховыми рукавицами разгребать слежавшийся, неподатливый снег, и вскоре извлек из него небольшой цилиндрический контейнер. В руках у старшины он продолжал тонко пищать, будто пойманная зверюшка.
Егор пристально глядел вокруг, но по-прежнему не видел никакой оранжевой лодки. Окрест были одни лишь торосы, да наметённые позёмкой сугробы. Они все трое пробовали кричать, но в ответ – ни звука.
– А ну, ребята, давайте-ка пошарим по сугробам, – надумал командир. – Вдруг там что-то есть, – и принялся отвязывать прикреплённые к нартам лыжные палки, которыми удобнее было бы протыкать снежный наст.
Опять моряки разбрелись по сторонам. А тьма всё непрогляднее и гуще. Пришлось включить ручные фонари, чтобы лучше было видно.
Непрядову вскоре повезло. В одном месте потревоженный палкой снег осыпался, и Егор увидал кусок обнажившегося оранжевого полотна. Это и была та самая лодка, а вернее надувной резиновый плотик, который одновременно служил и палаткой.
Достав нож, Непрядов разрезал прорезиненную ткань и посветил в дыру фонариком. Под низким, провисавшим от снега пологом он увидал двух людей в меховых комбинезонах и унтах, которые лежали, тесно прижавшись друг к другу. На голос никто из них не отреагировал. И тогда Егор сам полез в палатку, посвечивая фонариком.
Один из пилотов подавал признаки жизни. Он даже слабо простонал, когда Непрядов потормошил его за плечо. А другой был мёртв, превратившись в ледяную мумию с неестественно белым, затвердевшим лицом.
Почти неделя прошла, как их самолет потерпел аварию, и можно было только догадываться, какие нечеловеческие испытания и муки выпали на долю этих ребят. У оставшегося в живых летчика было обросшее щетиной, старчески измождённое лицо. Полуприкрытые глаза казались остекленевшими, безучастными ко всему происходящему. Даже тени радости за собственное спасение в них не промелькнуло. Это был потусторонний взгляд из человеческого небытия. Пилот будто давно смирился с тем, что он, как и его товарищ, давно умер и лишь по чистой случайности продолжал ещё слабо дышать. Вполне вероятно, он никого уже не ждал и ни на что не надеялся, постепенно угасая и приобретая ледяное естество.
В обратный путь группа двинулась уже в сплошной темноте. Ветер усилился, началась настоящая метель. Луч фонарика выхватывал седые космы снега, ходившие вкривь и вкось. Они старались как бы обворожить, увлечь людей в дикой пляске. А порывы ветра подталкивали всё время куда-то в сторону, где могла оказаться глубокая трещина или неведомая полынья, в которых не мудрено сгинуть. Каждый шаг давался с превеликим трудом. Старшины тянули привязанного к нартам пока ещё живого лётчика. А Непрядов нёс на своих плечах обледенелый труп его товарища.
Обратный путь занял гораздо больше времени, чем сами поиски. Ноги увязали в снегу, от ветра и стужи всё тяжелее становилось дышать. Кровь стучала в висках тревожно и сильно, как это случалось почувствовать в минуты предельной напряжённости. Казалось, конца и края не будет этому движению «в никуда»…
Нестерпимо тяжело было командиру тащить на плечах затвердевший труп. Особенно стыли руки, от холода их не спасали даже тёплые овчинные рукавицы. А собственные пальцы в валенках Непрядов давно уже не чувствовал, словно они сами собой отвалились. Всё чаще Егор спотыкался, стараясь удержаться на ногах и не потерять равновесие. Все мысли, все движения были сосредоточены лишь на том, чтобы дойти, хоть на карачках дотащиться со своей страшной ношей до лодки, где в награду его ждали покой, тепло и стакан крепкого бодрящего чая. Думалось, вот сейчас напиться бы, согреть душу, а потом хоть до самого Кильдина пешком тащиться.
У Непрядова не было опасений заблудиться в этом снежном аду, пеленгатор чётко указывал направление на лодку, откуда исходил позывной сигнал. Вот уже сквозь бешеные порывы и завывания ветра стали доноситься звуки корабельной сирены. А вскоре тусклым размытым пятном обозначился свет бортового прожектора.
«Дошли», – с облегчением мелькнуло в мыслях, и ноги сами собой понесли его к заждавшейся лодке. Прибавили шагу и старшины, тянувшие нарты с лежавшим на них лётчиком. На борт они поднялись как раз вовремя. Началась подвижка льда, и атомоходу оставаться далее в небольшой полынье было уже небезопасно. Льдины всё сильнее шевелились и напирали на рубку.
Глубина была теперь единственным и самым надёжным спасением для атомохода. Хлебнув жабрами кингстонов утяжеляющей воды, она стала осторожно, чтобы не повредить корпус, проваливаться в бездну с дифферентом на корму. Давление возрастало, будто гигантский осьминог с чудовищной силой сжимал корабль, обвивая щупальцами по всему периметру прочного корпуса.
Но вот дрогнул гребной винт, постепенно набирая обороты. Лодка пришла в движение, которое убыстрялось до тех пор, пока скорость не достигла крейсерских параметров. Теперь уже приполюсный «пятачок подлянки» не был ей опасен. Его удалось перехитрить.
Сильно обмороженного, но всё ещё живого лётчика тотчас поместили в корабельный лазарет, где доктор Целиков принялся его обследовать. А погибшего пилота поместили до возвращения в базу в один из корабельных рефрижераторов. Обнаруженные документы свидетельствовали, что в живых остался штурман старший лейтенант Михаил Друган, тогда как погиб командир экипажа капитан Виктор Ямщиков.
О том, что лётчики найдены, удалось послать РДО перед самым погружением лодки. В ответ же был получен приказ полным ходом идти на перехват неопознанной атомной лодки, предположительно большого водоизмещения, которая по данным разведки направляется подо льдами в район Кольского полуострова. А обстановка была тревожной. В полярных морях разворачивались крупные силы шестого американского флота. И вот теперь угроза родным берегам исходила уже из подо льдов. Впрочем, было ещё достаточно времени, чтобы занять изначальный район для патрулирования. Непрядов утвердил новый расчётный курс и пошёл в лазарет, чтобы проведать обмороженного лётчика.
Егор нашёл его далеко не в лучшем состоянии. Старший лейтенант Друган пребывал в глубокой коме. Он лежал на койке в отдельном помещении лазарета, похожий на мумию египетского фараона. Всё тело его было сплошь забинтовано. Лишь по хриплому и прерывистому дыханию можно было понять, что лётчик ещё жив.
– Ну, как он? – с волнением спросил Непрядов.
– Да сами видите, в каком он ужасном состоянии, – тихо и озабоченно ответил Целиков. Знаком он дал понять, что лучше перебраться в соседнее помещение, чтобы не тревожить больного. Непрядов тотчас подчинился, на цыпочках последовав за доктором.
– Жить будет? – прямо спросил его о главном, что тревожило теперь весь экипаж.
– Я постараюсь, – уклончиво пообещал доктор. – Но придётся оперировать. Без этого никак нельзя.
– Ясное дело, – согласился Непрядов, устало опускаясь на табурет. – Теперь надо постараться сберечь его, – и добавил, исподлобья глянув на Целикова. – Во что бы то ни стало, Александр Сергеевич.
Доктор понимающе кивнул, хотя ясно было и то, что он всё же обыкновенный корабельный эскулапе, а не всесущий Господь Бог, который может сотворить чудо.
Видя, что командир не торопится, Целиков предложил ему кофе. Егор не отказался. Они расположились здесь же за столиком в процедурной, где у доктора было оборудовано нечто вроде уютного гостевого уголка.
– А сможете, Александр Сергеевич, оперировать в такой вот непростой подлёдной обстановке? – спросил Егор, отхлёбывая из чашки обжигающий кофе маленькими глоточками.
– В этом особой проблемы нет, хотя определённая опасность всё же существует, – сказал Целиков, настраиваясь на философский лад. – Опыт на сей счёт у морской медицины имеется предостаточный, – и пояснил.
– С тех пор, как некто Кудрин, корабельный доктор с фрегата «Александр Невский», первым в конце прошлого века сделал в море операцию под эфирным наркозом.
– Вот видите, в конце века, – как бы укорил Егор Целикова сразу за всех его корабельных собратьев по профессии. – А великий Пирогов, если не ошибаюсь, делал подобные операции в полевых условиях гораздо раньше, в самый разгар Крымской войны.
– Всё так, – согласился Целиков. – Но должен заметить, Егор Степанович, что над корабельными медиками той поры весьма долго довлело мнение известного военно-морского эскулапа Бахерахта, – Целиков поднял указующий перст, воздавая должное авторитету своего коллеги. – Так вот он утверждал, что «каждая болезнь гораздо опаснее на море бывает, нежели на берегу». Поэтому корабельные медики старались тогда особенно не рисковать. Больных мореходов, от греха подальше, просто свозили на берег при первой же возможности и уже там их оперировали.
– Тоже мне, гиппократы нептуновы, – подколол доктора Егор. – А потом что же, расхрабрились?
– Да жизнь заставила смелее быть, – Целиков утверждающе ткнул пальцем в стол. – Корабельные медики уже в море стали бороться за жизнь каждого моряка, оказавшегося в беде. Кстати, в Великую Отечественную войну почти девяносто шесть процентов больных и раненых моряков корабельного состава было возвращено в строй.
– Выходит, этот самый ваш Бахерахт был обыкновенным перестраховщиком?
– А вот и нет, – упрямствовал доктор. – В чём-то сей корабельный эскулап был всё-таки прав, поскольку всякая болезнь на море действительно опасна. Она во сто раз усиливается изнурительной качкой, да и всем ненормальным укладом нашей жизни, перестройкой её ритма. На состоянии организма в море вообще сказывается масса всякой всячины.
– Ладно, убедили, – примирительно согласился Непрядов. – Надеюсь, что вашего опыта, Александр Сергеевич, в данном случае будет достаточно.
– Я постараюсь, Егор Степанович, – снова пообещал доктор.
Командиру ничего не оставалось, как поверить на слово. И потом, ведь не было ещё случая, чтобы доктор хотя бы раз в чём-то подвёл свой экипаж. А что касается его осторожности, – такой уж он, верно, обстоятельный и разумный человек, не привыкший бросать слов на ветер.
По корабелке Непрядову доложили, что для него приготовлена корабельная сауна. После изнурительного вояжа на «пятачок подлянки» надо было хорошенько отогреться и попариться. Непрядов через приоткрытую дверь глянул ещё раз на Другана и отправился в бытовой отсек.
А сауна была сработана на подводном корабле по всем правилам настоящей финской бани. Правда, округлые каменюги были горкой навалены в жаровне скорее для красоты, чем для пользы дела. Но зато свежий пар можно было по собственному усмотрению доводить до любой температуры, которой душа желала. Имелся даже небольшой бассейн, который заполнялся донельзя холодной и просоленной забортной водой.
Егор долго сидел на самой верхней полке, привалившись спиной к обшивке из ольховых, гладко выструганных досок, совсем разнежившись и разомлев. Ему было хорошо и спокойно. Он всё же испытывал удовлетворение от того, что спас чью-то человеческую жизнь. И ещё оттого, что сам не заблудился и не сгинул вместе с двумя моряками на том самом распроклятом «пятачке подлянки». Вспомнилось, а ведь был момент, когда он уже начал сомневаться в том, что разыщет пропавший экипаж. Но всё обошлось. Подумалось, а будь иначе, он бы себе этого никогда не простил, до конца дней своих считал бы себя виноватым. Выходило, что опять ему повезло. И вот так бы всегда…
Тряхнув головой, Егор согнал с себя полусонную одурь и, выскочив из парилки, рухнул в ледяную воду. Тело разом ожгло, дыхание перехватило. Егор пробкой выскочил наверх, радостно дрожа всем своим существом, и вновь устремился в жар парилки.
Только снова поблаженствовать не пришлось. Появившийся в сауне посыльный доложил, что командира ждут в центральном.
Не без досады Непрядов спустился с полки, ополоснулся тёплой водой и начал поспешно обтираться сухой простынёй. «Неужели Хуторнов уже обнаружил ту самую «вражью» лодку?» – подумал Егор с ощущением появившегося дискомфорта и тревоги.
На самом же деле оказалось нечто похуже. Теренин сказал, что вышел из строя один из насосов энергетической установки, поскольку отчего-то забарахлил кингстон системы охлаждения. А это значило, что лодка уже не могла двигаться полным ходом. Скорость её резко упала.
– Что делать будем, Юрий Петрович? – недовольно спросил Непрядов, глядя на озабоченного механика.
– Выход один, – убеждённо отвечал Теренин. – Для доступа в отсек придётся расхолаживать реактор. Иначе к этому кингстону никак не подступиться.
– То есть, стопорить ход? – почти ужаснулся Егор.
– Выходит, что так, – механик развёл руками. – А иначе просто живьём зажариться можно.
Непрядов едва не выругался. Получалось, что лодка могла безнадёжно опоздать с прибытием в намеченный квадрат боевого патрулирования. А этого командир никак не мог допустить, поскольку в противном случае «неопознанная» лодка безо всяких помех, свободно выходила к берегам Кольского полуострова. Задача осложнялась ещё и тем, что ремонтироваться предстояло в подводном положении, так как поблизости не было даже самой маломальской полыньи или трещины.
– Значит, так, – распорядился командир. – Полного расхолаживания реактора ждать не будем. Времени на такую роскошь у нас просто нет. Как только температура упадёт до более-менее терпимой, будем приступать к работе. В отсек пойдут одни добровольцы.
– В таком случае работать придётся в несколько смен, – соглашаясь, выдвинул условие Теренин. – Меняться будем как можно чаще, чтобы избежать теплового удара. В первой смене пойду сам.
– Добро, – кивнул Непрядов. – Туда же и меня включайте.
В первой смене, из солидарности с командиром, напросились пойти также Чуриков с неразлучным Ганзей. Теренин не возражал, поскольку оба моряка были как раз хорошими ремонтниками.
Ждать пришлось несколько часов. Лодка тем временем выполнила манёвр приледнения. Подвсплыв, она осторожно упёрлась рубкой в лёд, придав себе, таким образом, более устойчивое положение и снизив давление забортной воды на корпус до минимума.
Впрочем, и это вынужденное бездействие пришлось кстати. У обмороженного штурмана Другана началась гангрена обеих ног, и поэтому Целиков решился на срочную операцию, чтобы спасти лётчику жизнь. А для этого, естественно, лодка должна была пребывать в спокойном состоянии, исключающем всякие толчки и тряску.
Непрядов места себе не находил, мучительно поглядывая на бортовой хронометр, который с издевательским бесстрастием отщёлкивал впустую тратившиеся минуты и секунды. Команда, тем временем, успела пообедать. Но Егор даже не подумал о еде. Выпил только пару чашек крепкого кофе, который ему сварил вестовой Шастун. Правда, кое-какой запас времени всё же имелся. Теперь всё зависело от того, как скоро они приступят к работе и устранят поломку в клапане кингстона.
Командир сидел, откинувшись на спинку кресла, и делал вид, что беззаботно дремлет. В центральном была тишина, прерываемая редкими докладами с боевых постов. Порой где-то вверху слышался лёгкий скрежет и шипение. Это означало, что течение пыталось развернуть лодку, и она верхом рубки тёрлась о лёд.
– Вахтенный офицер, – попросил Егор, не открывая глаз. – Доложите обстановку.
– Лодка в дрейфе, – поведал вахтенный, что командиру, впрочем, и самому было известно. – Глубина под килем полторы тысячи метров, температура забортной воды – минус два градуса. Радиационный фон в норме.
«Это хорошо, что в норме, – подумал Егор. – Значит, рентгена не нахватаем».
– Пожалуй, можно начинать, Егор Степанович, – почему-то интимно склонясь к уху Егора, сказал Теренин и, на всякий случай, подстраховался. – Только лучше бы ещё с полчасика подождать, для верности.
– Никаких «только»! – Непрядов резко вскочил с кресла. – Приступаем немедленно.
Командир, как и все ремонтники, облачился в светло-серый теплозащитный костюм и встал крайним в общий строй. Теренин же сделал вид, что не замечает этой командирской причуды – представляться со всеми равным. Поскольку лодку Непрядов знал не хуже самого механика и вполне мог бы проинструктировать на этот счёт кого угодно. Однако порядок на лодке – прежде всего. И поэтому Теренин жёстким и требовательным голосом напомнил каждому стоявшему в строю о его личных обязанностях по демонтажу кингстона. Работать предстояло в тесном трюме, при адской жаре и при повышенном давлении. Требовалось «наддуть» отсек сжатым воздухом, чтобы внутрь прочного корпуса не поступала бы забортная вода. Ведь при полной разборке кингстона в корпусе практически образовывалась обыкновенная круглая дыра диаметром в три десятка сантиметров.
Стоя в шеренге и внимая строгим напутствиям механика, Егор всё же не мог не заметить, какие откровенно презрительные взгляды бросали Чуриков и Ганзя в сторону Шастуна. Вестовой, похоже, совсем не рвался в числе первых пойти в реакторный отсек. Впрочем, этого от него и не требовалось. Однако Непрядов припомнил, что так же скромно держался вестовой в тот момент, когда кому-то надо было отправиться на поиски лётчиков. Шастун всё время норовил находиться как бы в тени, ни на что не напрашиваясь, хотя и не отказываясь ни от какой работы, какую ему поручали. Подумалось, такая уж осторожная натура у парня, такую почти невозможно переделать…
Ремонтная группа гуськом, друг за другом, отправилась в кормовые помещения лодки. Сняв пломбу, Теренин разгерметизировал энергетический отсек. Ремонтники начали входить в стерильно чистую, сиявшую белизной зону. Под ногами ребристые паёлы. По бортам никелированные кожуха и трубопроводы с раздражающе «ядовитой» ярко-красной маркировкой.
Перед тем, как спуститься в трюм, Теренин снова наглухо задраил входную дверь с вмонтированным в неё окошком из кварцевого стекла и махнул рукой, чтобы поднимали давление. Прильнувшая с обратной стороны к окошку голова инженера-ядерщика Стеблева понимающе кивнула.
Тотчас со свистом и шипением в отсеке шибануло сжатым воздухом. Уши стало закладывать.
Первым в трюм полез механик, громко сопя под маской носом и бряцая сумкой с гаечными ключами. За ним по ступенькам отвесного трапа начал спускаться и Непрядов. «А температурка-то здесь и впрямь как в преисподней – похлеще будет, чем в корабельной сауне, – думал Егор, поспевая за Терениным, проворно двигавшемся в узких щелях между механизмами и трубопроводами. – Если бы не кислородные аппараты, то дышать, верно, было бы нечем». Думалось ещё и о том, что Целиков, вполне вероятно, уже приступил к операции и ему, конечно же, приходилось нелегко, а всего хуже – самому штурману, жизнь которого, по словам доктора, висела на волоске.
«А ты возьми, да выживи, старлей!» – не то попросил, не то подзадорил Егор, будто находившийся в глубокой коме лётчик мог его слышать.
Наконец, добрались до неисправного кингстона. Включили фонари, чтобы разогнать по углам трюмный мрак и осветить привод кингстона со всех сторон, как больного в операционной палате.
Разложили инструмент, разобрали ключи. Вот со скрипом поддалась первая гайка, пошла вкруговую туго и нехотя, как бы назло испытывая терпение людей. Непрядов толкал рукоятку огромного гаечного ключа, помогая механику. Оба натужно кряхтели, стараясь побыстрее освободить первый фланец. Всего минут через десять адской работы жара показалась такой невыносимой, что впору было потерять сознание. Не спасал даже защитный термостойкий комбинезон. Почувствовав этот губительный предел, механик подал рукой энергичный знак и начал всех ремонтников поочередно подталкивать к выходу. Им на смену уже готовилась другая группа добровольно желавших изжариться в этом пекле. Возглавлял её Кузьма Обрезков.
Выйти из энергетического отсека было так же не просто, как и зайти в него. Чтобы не снимать здесь при пересменке давление, соседний отсек пришлось так же держать под напором сжатого воздуха, превратив таким образом всё отсечное пространство в своего рода шлюзовую камеру для пропуска людей. Сжатый воздух туда, по мере необходимости, нагнетался или стравливался. Поэтому пришлось там ещё какое-то время попотеть, прежде чем Егор вместе с другими ремонтниками выбрался на обычный, регенерируемый отсечный воздух. Казалось, все надышаться им не могли – таким прохладным и свежим казался он после жаркой кислородной дыхалки в реакторном отсеке.
Отдыхали в спортзале, развалившись на матах. Механик решил, что все они снова полезут в трюм, как только кингстон будет полностью демонтирован. Тогда уже потребуется его личный квалифицированный осмотр и устранение самого повреждения.
– Как там дела в операционной? – спросил Непрядов Колбенева первым делом, не успев ещё как следует отдышаться и напиться воды.
– Хреново, – сказал Вадим, который здесь готовил для ремонтников снаряжение. – Целиков считает, что этому старлею придётся ампутировать ступни обеих ног, – и с уверенностью обнадежил. – Правда, обмороженные руки док всё же обещал спасти.
На полном, обрамлённом рыжеватой бородой лице Вадима отражалось такое неподдельное сострадание, будто он сам вместо того лётчика испытывал нестерпимую боль. Мучился Колбенев ещё и по другой причине. Набравшись решимости, он осторожно, совсем не навязчиво предложил:
– Я бы тоже пошёл вместе с вами… Добро? А то как-то совсем не хорошо получается: вы всё время рискуете, а я вот отсиживаюсь за вашими спинами.
– Тебя ещё не хватало, – недовольно пробурчал Егор. – Да и что ты там будешь делать? Изображать фигуру «мыслителя» на табурете?
– Мог бы там на подхвате, – со слабой надеждой на успех всё же настаивал Колбенев. – Скажем, ключи подать или ещё чего.
– Вот именно, «ещё чего», – передразнил Егор. – Например, кандейку, чтобы пописать. Ты со своими могутными телесами в первой же шхере застрянешь, а потом тебя оттуда и лебёдкой не вытянешь, – и строго напомнил. – А ведь сто раз умолял, чтобы за своим весом следил. Помнишь, какой ты стройный былинкой был, когда мы месяц в море голодали?
Но Колбенев на это лишь со вздохом махнул рукой.
– Это от природы у меня такие габариты, – пожаловался он. – Я ведь и бегал по утрам, и прыгал по вечерам. Диету терпел как святой отшельник в пустыне. Да только всё это зря. Потому и выходит как у того китайца в анекдоте: всё равно «осень кусать хосисса…»
– Тогда и не ной, отче ты наш из пустыни. К бессмертному подвигу в трюме ты не готов.
– Ладно, геройствуйте там с Кузьмичом без меня, – сдался Вадим. – Я помогу вам горячие раны зализывать.
От незлобивой пикировки с дружком Непрядову немного даже полегчало на душе. Подумалось, а ведь есть всё же у Вадимыча дар Божий как-то незаметно успокаивать, отвлекать от тяжелых мыслей…