Текст книги "Алиса в Стране Советов"

Автор книги: Юрий Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Глава V

Искатели сигарет высунулись на арочное кольцо и как бы ступили в кирпичную пасть остывающей печки. Пасть обдала их пряным запахом пирога с корицей, шафраном, бадьяном и ванилином. Тонкий аромат рома они не усвоили, поскольку сами были пропитаны изнутри.

– Батуми! – оценил печку Чанов, принюхавшись.

– Анчурия, – уточнил Иван, вглядываясь в смутные очертания часового, устроившегося калачиком на нижней ступеньке забежной лестницы. Уложив в головах автомат, доброволец-синерубашечник расшнуровался и облегчённо спал, насвистывая себе колыбельную носом. Возле ног его была сложена кучка камней и на ней, шнурками играя, ползал пальмовый краб, жёсткий и маленький, как морская кокарда.

Тишина. Темнота. Идиллия. Но только взялся бесшумный квартет с крыльца сползать, как над крышей, в кроне фруктового дерева заверещала несусветная птица, обиженная, наверно, метким камнем припасливого милисьяно, утомлённого митингами и не желавшего слушать трели пернатых.

Часовой встрепенулся, протёр глаза и загоношил:

– А донде? А донде?!

– На кудыкину гору, леший тебя побери! – не сдержался Иван. Но тотчас нашёлся – сунул всклоченному спросонок мулату три доллара, после чего заговорил со стражником на островном языке.

Часовой оказался на диво понятливым и услужливо взялся довести квартет до такси. Наладить господ офицеров на неотложное удовольствие для него было не в долг, а в радость. И словоохотливо, сверкая во тьме перламутровыми глазами, он в пользу заждавшихся пояснил, что песо в стремительном беге революции естественно похудело вчетверо. Так что в ночном Pajaritos [15]15
  Птички (исп.) – район, подобный английскому Сохо, только немного проще (прим. автора).


[Закрыть]– душевно рекомендую, сеньоры! – мучача за турникетом, цветная ли белая, обойдётся всего в пятьдесят центов в разовом пользовании, и доплаты за скорость не требуется, ну, разве что четверть доллара на кокосовые орехи… Иван мысленно разделил сто подкожных долларов на пятьдесят центов и ужаснулся. Ему стало искренне боязно за пусть железное, намотанное гарнизонными турниками и воздержанием, но всё же человеческое здоровье товарищей.

«Если шнапс не отнимет деньгу, арифметика их погубит», – затревожился он уже в такси, и теперешняя затея стала его тяготить, коробить.

Отступать было поздно. Канареечное такси резво протискивалось в переулках красного квартала, людного, залитого огнями опознавательных фонарей. Ночной район жил открыто, распахнуто. Люди входили и выходили из заведений будто пассажиры из утреннего метро, правда, не вскачь, не ощупывая себя – тут ли пуговицы, цел ли бумажник – но бойко, споро и без оглядки на патрульных солдатиков, крайне радых, что им, образцовым стражникам, достался такой удобный пост.

Квартет напряжённо молчал, затруднённый выбором самолучшего фонаря. Нахальные зазывалы, казавшие им проворными жестами куда как понятное и последним артикулом выставлявшие большой палец вверх, обещая «Отлично, с присыпочкой!», – всё это как-то смущало и озлобляло маленько. Уж больно всё просто: руку протяни и возьми. И Чанов не стерпел, молвил охрипло:

– У нас интереснее. А тут вроде жены получается, только за деньги.

– Молчи, коли Бог убил, – сказал Кузин. – Твою и за деньги не согласишься.

– Не об том речь, – задумчиво внёс Чанов. – Я к тому, что их и поить, наверно, вусмерть не нужно, или как?

– Никак, – сказал Иван раздражённо. – Хватит болтать. Пошли!

Квартет повылезал из машины, и кучно, держась за Ивана, ввалился в двери безымянного заведения. Смотровой предбанник лётчиков огорошил. Ещё в дороге они настроились на хорошо контрастное и всячески отгоняли мысль, что неопытность заведёт их в ткацко-прядильное общежитие, где командует испитая бандерша с традиционным фингалом, оживляющим наблюдательный глаз. Боялись и хорохорились купно. Но то, что им открылось, перевалило за край мечты. Цветастые, чуток продавленные кушетки предбанника предложили им таких девочек, что с любой было бы просто в завидки по Земно-райску пройтись, нарочно не оборачиваясь и не глядя, как в обнимку с геранью обомлелые штатские с подоконников валятся. Никакая учительша пения, ни даже затейница – клубная егоза-одиночка из «Тракториста» тут в подмётки не шли. Ухоженность, знойность, лёгкость. Нет, не попрыгулистость с переходом от сумеречности к вертлявости, а именно элегантность без давёжа и фортепианной интриги, что де, вот, у ребятёнка за стенкой слух музыкально чуток и отгородка тонка… Воспитанность, одним словом, несмотря на молодость лет, мордашку, фигуру. И оробевший круче всех Славушкин не нашёл лучшего, как обронить:

– Мы не туда попали…

– Туда, туда! – заспешил напрямки к негритяночке Чанов и как-то опасливо, будто студент на бу-бочку под табличкой «врач-венеролог», надавил ей неловким пальцем на грудь. Нервно, с отдёргом: – Вот это хочу… Этого никогда в жизни!

Мадагаскарочка ободрительно показала Чанову зубки и, флиртуя на ходу бедрами, как это делают, когда на голове кувшин, повела гостя в кассу.

Прозревший Славушкин ухватил было пышную скандинавочку, какой для прелести и аппетита украшают плавленые привозные сыры, но Кузин его отстранил: – Тебе это не подойдёт, Боря! – и увёл молочную фрау за турникет. Необидчивый Славушкин бодро переметнулся, вернее был перехвачен натуральной креолочкой, и Иван остался один в окружении дюжины претенденток, одна лучше другой. Привередничать было ни к чему. Иван смущённо и торопливо отдал предпочтение рыженькому бесёнку со вздёрнутым носиком и последовал за товарищами.

Про курс один к четырём он, естественно, позабыл.

Минут через десять-пятнадцать, не больше, он вернулся в предбанник и к величайшему удивлению обнаружил там боевых товарищей. Немые в здешних широтах лётчики молча отмахивались от красоток, а Чанов нехорошо бранился, и в брани этой углом выступало: «Деньги назад!».

– Ну, наконец-то! – встретил Ивана заждавшийся Кузин. – Объясни ты нашему дураку, что тут не Большой театр.

– Но я же пролетел! Я мимо сада! – искренне кипятился Чанов. – Её вообще в темноте не видать. Жуть какая-то! Всё настроение падает.

– Прекратите ваш картофельный бунт, Чанов, – строго сказал Иван. – Мало ли что с непривычки бывает.

– Да, но она же меня импотентом еще назвала, – не унимался никак оружейник. – Пусть дадут мне второй заход. Я докажу!

– Вот ведь мудила из Нижнего Тагила, – вспылил Кузин. – Кому?! На чёрное у тебя, как на рояль, аллергия. Понял? Не твои это санки, чудак! – и к Ивану: – Мы тут с товарищами посовещались, надо сматываться. Как-то не очень здесь. Раз – и готово! У нас в парикмахерской, право, дольше стригут.

Отсутствие средневалдайских прелюдий, проворность девочек и краткость самой процедуры лётчиков действительно удручали. И погасить разочарование решили новым походом в место пусть подороже, но где «всё как у людей». Понять дословно, что это значит, таксист отказался и принялся за варианты:

– Сеньоры, наша страна располагает огромными возможностями, – сообщил он не без гордости. – Пахаритос всегда были и есть достоянием миллионов. Но сейчас, когда Куба сделалась территорией, свободной от ненавистной Америки, к услугам трудящихся – все просторы. С получки вы можете фертом зайти в казино «Гавана-Ривьера», где вас с мучачей обслужат четыре официанта. Персональных, сеньоры. Правда, кураж обойдется вам в сорок песо, а сеньора – под тридцать. Но какая! К тому же вы сможете отыграться в рулетку: кто там впервые – непременно везёт.

– Что? Что он тебе говорит?! – нервно затребовал Чанов.

– Ничего интересного! – мягко отвел Чанова от рулетки Иван. А таксист как-то победоносно выпрямился и продолжал:

– И всё же главное удовольствие – это «Гавана-Хилтон»… О, как же нас там душили кошелькастые гринго! Впрочем, вам не понять этой проблемы слаборазвитых стран, когда лучшее достаётся туристам. Такая обида смывается только восстанием! Кровью! Зато теперь, когда «Хилтон» стал нашей «Гаваной Либре» – и это наше завоевание, сеньоры! – любая хористка тамошнего балета пойдёт с кем угодно за пятьдесят. Дороговато, скажете. Но по ходу программы она по сцене летает, и за столиком ваши затраты будут скромны. Наконец, если в кармане негусто, вы можете отдуплиться де гратис [16]16
  Бесплатно.


[Закрыть]. Вам лично, сеньор, я гарантирую полный успех в «Бриндис-клабе». Это такая каменная лепёшка для танцев, а вокруг винным поясом стойка бара, где независимые сеньориты и кабальерос просто ищут партнёра скоротать ночку. За так. Достаточно иметь приятные характер и внешность.

Иван покосился на Чанова и «Бриндис-клаб» отклонил.

– Но если вы особо умелы, взыскательны или просто подрастеряли силы, вам прямой путь в «69». Только туда, сеньоры! Две контрастных мучачи – мулатка и белоснежка – так сплетутся перед вами, амигос, так искусно изобразят греческую любовь, что вы забудете про усталость, неприятности на работе, и отделаете, как молодой петушок, обеих. Но… тоже кусается – сорок!

– Да что он тебе, «Былое и думы», что ли, читает? – не вытерпел Кузин. – Пора причаливать к берегу хоть какому. А, Иван?

– Скажите, Кузин, вы от любви не устали? – усмехнулся Иван.

– Ещё чего! Я как огурец нецелованный, – сказал Кузин заносчиво.

– Ну, так вас тогда разговор не касается, – постановил Иван и спросил таксиста: – Нет ли у вас чего-нибудь среднего между «Бриндис» и «Шестьдесят девять?» Мои товарищи не избалованны.

– Среднего у нас сколько угодно, – даже обиделся как-то таксист. – Поедем на Малекон, там в любом ночном клубе – пятнадцать. С уводом в отель, правда, и за стойкой надо пропить пятёрочку – хозяину тоже нужен доход. Разводить тары-бары там только под рюмочку принято.

– О! Самое оно, – сделал выбор Иван. – Поговорить мы любим.

Таксист вырулил на Малекон и высадил пассажиров у дверей «Холидей клаба».

Полумрачное нутро клуба на треть занимала высокая стойка, радужно освещённая сквозь цветные стёкла потайным светом. На потолке летучей мышью крутился бесшумный пропеллер, как бы нарочно пристроенный, чтобы обстановку для лётчиков уроднить.

– Давно бы так, – претенциозно сказал Чанов, к стойке подсаживаясь, и подмигнул зачем-то бармену, мордастому и надменному, каких в президиум выбирают открытым голосованием. Но внешность оказалась обманной, напускной.

– Рог favor, senior! – откликнулся тот готовым голосом, каким в прения просятся не от чистого сердца. – Que quere usted? [17]17
  К вашим услугам, что вы желаете?


[Закрыть]

Чанов приоткрыл рот, свесил язык и развёл бессильно руками.

– El mudo [18]18
  Он – немой.


[Закрыть], – объяснил Чанова в тоне «не обессудьте» Иван.

– Ты зачем меня так? – взъелся Чанов. – Да что вы меня все в Тагил посылаете!?

– О Господи, ну просто вы там нужнее, Чанов! – отбросил попрёк Иван. – Ты назад лучше оглянись, займись делом.

Позади стойки располагались столики, где с неназойливым, но достаточно томным видом попивали какую-то смесь со льдом ухоженные, наряжённые девицы, дымившие длинными сигаретами.

– Ну, прямо как в Харькове, в гостинице «Интурист», – восхитился Славушкин, и тут же сник, переключился на шёпот: – Но это же разориловка, братцы! И… гарантированный «букет» от бабушки…

– Господа, мне надоел ваш персимфанс! – резко остановил Иван. – Что за манеры? Чанов подмигивает бармену, как гомик; Славушкин желает «букет», но за бесценок. Достойно ли вы представляете родину за рубежом?

– Позор! – поддержал Кузин. – Домой их надо взашей. Пусть шворят Мёрзлого, пока он тёплый.

– Ещё чего! У меня тик нервный, – соврал Чанов. – Мне надо выпить красненького, чтоб не моргать.

– Во-во, снять напряжение и со свежими силами хоть под танк, – подхватил Славушкин. – От красненького на смелость тянет, я в «Русских людях» читал.

Красотки за столиками прислушивались, постреливали в спорщиков глазёнками, щебетали о чём-то по-своему, и в щебетании этом проскальзывало «русое, совьетикос».

– Ну вот, даже эти нас признали, – покривился Кузин. – Шума на рупь, а дел на копейку. Тьфу! – и поманил к себе пальцем девушку в розовом платье, цыганистую, с белой розой в чёрном начёсе пышных волос.

Цыганочка грациозно вскарабкалась на вертящийся табурет, интеллигентно представилась: «Сой Мария», – и с некоторым напряжением в голосе осведомилась:

– Ruso?

– Чеко, – отмёл подозрения Кузин. – Чехословако. – И к Ивану: – Переведи ей, что всё будет путём.

– И моей скажи то же самое… И моей намекни, мол, у чехов не заржавеет, – попросили наперебой Чанов и Славушкин, успевшие обзавестись подругами – Анной и Сильвией.

Иван с поправкой на диалект перевёл.

– Ou, cocheteros! Tierra – aire! [19]19
  Ракетчики! Земля – воздух!


[Закрыть]– живо отозвалась Сильвия, обнаружившая не только своё знакомство с чехами, но и преступное знание, какого сорта предметы на остров тайно завезены, установлены.

Иван помрачнел. Дело было нешуточным. Опасаясь после десанта в Кочинос второго нашествия, Команданте решился, видимо, сделать остров пороховой – а ну, подойди! – бочкой.

– Ты чего загрустил? – подтолкнул его локтём Кузин.

– Да так, «на Муромской дороге стояли три сосны» почему-то вспомнилось, – уклонился Иван и пригласил к стойке пикантную, всё как-то таившуюся в тени ногастую «манекенщицу» строптивого вида. Та подчинённо, с видимой неохотой подсела, распушила удлинёнными коготками волосы и, уставившись на Ивана влажными, будто маслины, глазами, сердито и как-то знающе, что ли, осведомилась:

– Tu official… comunista? [20]20
  Ты офицер… коммунист?


[Закрыть]

– Ну посмотри, партийцам и тут скидка, – расхохотался догадливый Кузин, чуть виски себе на колени не опрокинув. А девушки, они-то, кстати, к зелью не прикасались, посасывали соломинками здешнее Буратино с крошевом льда, подругу резво окоротили:

– Acaba у a, Marta!.. Los dolares nunca seran par-tidos. [21]21
  Кончай, Марта!.. Доллары никогда не будут партийными.


[Закрыть]

– Yo tampoco! [22]22
  Я так же.


[Закрыть]– достоверным голосом подтвердил свою аполитичность Иван, отказываясь от вздорных льгот, придуманных Кузиным.

Разборчивая Марта подуспокоилась, но не до конца. Недоверчивая искра в блескучих глазах сохранилась, что придавало ей дополнительный интерес, задорило испытать «недотрогу».

Такса, «пятнадцать за ночь», предсказанная таксистом, не замедлила подтвердиться, а плата в долларах разожгла в девочках особую нежность. К восторженному смятению бармена, гости потребовали четыре бутылки с собой, и удвоенная компания переместилась в соседний отель, где к изумлению Чанова никто не потребовал с них ни документов, ни денежного залога на случай пропажи щёток и пепельниц. Девочки почирикали о чём-то с портье и растащили кавалеров по номерам, где ни стола, ни стула – главенствовала четырёхместная, от стенки до стенки, кровать.

Должно признаться, такой умелой партнерши, как Марта, у побывавшего в переделках Ивана ещё не было. Но не прошло и часа, как их виртуозная страсть была погашена назойливыми звонками из номеров. Лётчикам, надо же, захотелось с подружками полюбезничать, поговорить за жизнь. Они устали объясняться на пальцах.

Настырное пожелание товарищей вместе собраться вновь навело попритихшую было Марту на мысль о принадлежности-таки Ивана к партии заговорщиков, и настрой её начал падать. Отказать же друзьям Иван просто не мог. Чанов, как выяснилось по телефону, уже успел одарить свою ненаглядную Анну пятаком с небезызвестными серпом-молотом, и не было никакой уверенности, что он не вставит себе куда не нужно сигару и не взревёт, руки враспласт, самолётом, чтобы до конца себя прояснить. И хочешь – не хочешь, Иван поддался на уговоры объединиться, подразжиться – приспичит же на ночь! – харчами, потому как Анна и Сильвия, видите ли, когда ам-ам им показываешь, понимают всё совершенно не так.

Иван услал Марту за провиантом. И правильно сделал. Друзья ввалились к нему пьянёхонькими и, что поразительно, успели поднакачать девушек – по доллару за глоток, как выяснилось – и привели их как есть нагишом. Да и сами себя они лишней одеждой не утрудили. Чанов так просто сенатором римским в одной простыне явился и, сватом собственным выставив перед Иваном в рост свою голую пассию, на полном серьёзе забормотал:

– Будь другом, растолкуй Аннушке, как я насчёт рояля вопрос заострил…

– Ты что, сдурел?! – захлопал Иван глазами.

– А что такого? У неё имя хорошее, нашенское, и вообще, – пояснил свои хлопоты Чанов.

– Ну да, и заработок приличный, хороший, – продолжил под общий гогот Иван.

– На мои проживем! – восстал заносчиво Чанов. – Ты, главное, про рояль…

– А может, лучше про солидол с автолом? – взялся отвлечь оружейника хитрый Иван.

Однако ни намек на приземлённость Чановского ремесла, ни хиханьки Аннушки, и краем не понимавшей о чём речь, оружейника не остудили.

– Специалисты везде нужны, – сказал он, демонстративно выставив из простыни замшелую ногу. – Мать будет на переезд согласна.

Кузин надломленно пал на постель. У него аж глаза на лоб выскочили:

– Та-ак… так вон ты куда!? И мать, значит, сюда же…

– Оп… твою мать… твою мать! – засмеялись с каким-то обострённым пониманием девочки и пальчиками разоблачительно и не без удовольствия в конспираторов стали тыкать: «Русос! Русос! Касачок-морячок!».

– Да? – сказал сконфуженно Кузин. – А вот мы сейчас меняться будем!

– Нет, не будем, свою не отдам! – как-то вразрез подал голос Славушкин. И только тут компаньоны заметили, что простодушный увалень давно не смеётся, а слишком приглядывается, примеривается в манере закройщика к Сильвии.

– И этот туда же! – огорчённо вздыбился Кузин. – Боря, ты что, не добрал?

– Не в этом дело, – забубнил Славушкин. – Я родинку на ней раньше не углядел. А с нею Сильвия вдвое интереснее будет. Хорошая девушка. Молчаливая… По всей стати с десятилеткой. А терпеливые они, хозяйственные.

– Да вы с ума посходили! – взорвался Иван, относя слова к Славушкину и Чанову. – Ведь это у нас «б» готова выскочить за любого. А тут другие, простите, творческие возможности. Спросите Аннушку, Чанов, согласна ли она для вас бельё на речке стирать? Готова ли топать в подшитых валенках на колонку и картошку напару окучивать?

– Да к я же подрасчитал…

– О, да! – перебил Иван. – Вы точно подрасчитали перевезти сюда маменьку, чтобы Аннушке ничего зимнего не покупать. Но как посмотрит на твоё скупердяйство Лексютин? Возможно, мамаша и стерпит жару – скажется навык к бане по-чёрному. Однако одобрит ли выбор жаркой страны и невесты наш генерал?

– Ещё как! – гаркнул Кузин. – Даст такого поджопника, что очнёшься в Гороховце инструктором по пешкодралу. Там не жарко.

Осевший Чанов молча сглотнул слюну. А медлительный, слишком начитанный Славушкин в романтизме застрял:

– А как же дружба народов? – пропетушил он взволнованно.

– Что-что? – по-стариковски приложил к уху ладонь Иван.

– Интер… интернационализм, – неуверенно выдавил из себя Боря.

– Это вы у пограничников лучше спросите, – сказал Иван. – А впрочем, чтоб на заставу вас не гонять, дружба народов, Славушкин, это когда в Шереметьево за канатом стоят и флажками приезжим машут.

– Или вот ещё когда снарядные ящики делят после братских учений, – внёс дополнение Кузин. – Тут мы не жмёмся, назад тяжело тащить.

– То просто частность, – сказал Иван. – А в общем и целом засидевшимся женихам рекомендую запомнить: за громкими «дружба!» и «мир!» стоят неслышно КГБ и ОВИР. Желательны вам такие капканы, Славушкин, а? Как-то вы поскучнели, дружок, или мне просто кажется?

– Не в этом дело, – замельтешил Славушкин. – На КГБ я, может, и положил бы при случае. Однако вот присмотрелся внимательно и того… В общем и целом Сильвия не так уж убедительна. От родинок, говорят, рак бывает. Я в «Неделе» читал. А так бы я всех послал и облокотился.

– Орёл! – похвалил Борю Кузин. – С руки на лис спускать можно.

– Несомненно, – утвердил Иван, – прямо вслепую, в чепчике. Ну, а вы, Чанов, чем нас порадуете, что скажете?

– Я-то? – замешкал Чанов. – Я-то… во-первых, выпить надо. А во-вторых, расскажи ты лучше Анчутке моей насчет автола и солидола…

– С удовольствием! – согласился Иван, даже не зная, что там с автолом и солидолом было. – Девушки любят глупости, пора их повеселить.

Обещанных глупостей не получилось. Дверь распахнулась, и на пороге вырос фирменный мальчик с пальчик, не ведающий стыда. Ничуть не пялясь на голизну, нисколько не любопытствуя, он деловито обернулся к приведшей его Марте – дескать, сюда, что ли? – и выставил на кровать поднос, крытый салфеткой с броским вензелем «Гавана-Ривьера». Получив деньги, он сухо откланялся и, не оглядываясь, утопал по своим неотложным ночным делам.

Оробевшие не пойми с чего лётчики проводили мальчика почтительным безмолвием.

– Учитесь, Чанов! – надломил паузу в учительском тоне Иван. – Вы бы наверняка поднос уронили, состроили вид, мол, шнурки развязались, чтобы всё разглазеть, а может и пальцем потрогать.

Пришибленный Чанов смолчал, а Славушкин глаза закатил и брякнул:

– Европа!

– А у нас что, хуже? – скандально очнулся Чанов. – Меня вон тоже в женскую баню водили, пока до пупа не вырос.

– Оно и видно, – окоротил Кузин. – Сказалось по всем статьям.

Под салфеткой «Гавана-Ривьера» оказались слоёные, тёплые сандвичи с ветчиной, сыром и, что до слёз умилительно, с языками солёненького огурчика, порезанного по-здешнему не поперёк, а вдоль.

Огурчик, естественно, поманил вернуться к оставленному в номерах. Похватав сандвичи и подруг, лётчики разбежались по «хатам». Время сбора было назначено через час, поскольку за окнами стало светать, а вернуться в казарму до третьего петуха – святое дело для офицера.

Иван понимал, что всё несколько через пень колоду вышло. Топорно, будто они на выходной из голодной деревни вырвались, заспешили побезобразничать – гуляй, скопом, чтоб городские не тронули! И всё же, переступив неловкость, Марту спросил:

– Que tal? Que te malesta? [23]23
  Ну ты как? Ты чем-то обеспокоена?


[Закрыть]

Марта чадрой спустила волосы на лицо и дерзко запричитала:

– Maldichos lancheros!.. Me todavia falta doscien-tos dolares para huir a Miami. Muchisimos rusos ya se desembarcan… Quen les llamaba? Nos van poner debajo de una manta de cien metros у de gratis, de gratis!.. No tengo ningun deseo manejar un tractor. Tampoco quero infilar me al koljos. Si, sefior! Tampoco me gusta su peli-grosa promesa: «Mariana todo sera de gratis!» [24]24
  Проклятые лодочники! Мне всё ещё не хватает двухсот долларов, чтоб убежать в Майами. А русские толпой высаживаются с кораблей… Кто их звал? Нас всех положат под стометровое одеяло и бесплатно, бесплатно!.. У меня нет никакого желания садиться на трактор. Я не хочу в колхоз. Да, сеньор! Мне не нравится их угрозное обещание: «Завтра всё будет бесплатно!».


[Закрыть].

Иван оказался в раздвоенности. Разумеется, он Марте мог вполне втолковать, что когда наступает коллективизация, то не то что на стометровое, и на короткое одеяло средств не хватает, как и недостаёт потрёпанных сил на попутные удовольствия. Перспективу очутиться вместо постели на тракторе Ивану было потрудней отмести. Резон «За рычаги сажают достойнейших» мог Марту унизить. Зато угрозное обещание «Завтра всё будет бесплатно!» – ему не стоило никакого труда разбить, сославшись на опыт отечества. Но в том и загвоздка, что называть своё подданство Ивану категорически запрещалось. Секретность опять шла во вред великой стране, и обладателю тайны не оставалось ничего другого, как молча почёсывать голову в ожидании третьих петухов.

Чесаться, искать маскировочно блох Иван не привык и потому пошёл на иное.

«Как знать, придётся ли ещё раз? – подтолкнул он себя. – Когда рядом ютятся «земля-воздух» и «Куба» значит, как назло, «бочка», поневоле себя ощущаешь между небом и бренной землей». И навалился на Марту.

Сполна насытившись, он поколебался немного и отчинил Марте остатки долларов, подумав зачем-то: «Я, будто кандальный узник, передаю напильник товарищу…».

Марта смятенно скомкала денежки и прожурчала:

– Tu quieres algo mas? Estoy lista a todo. [25]25
  Хочешь сверх того что-нибудь? Я готова на всё.


[Закрыть]

– Otra vez. En Miami [26]26
  В другой раз. В Майами.


[Закрыть], – отшутился Иван и попросил Марту вызвать такси к отелю.

На выходе Ивана ждали покинутые товарищи. Девочки уже упрыгали отдыхать. С моря тянуло прохладой. Зеленоватые волны тихо ластились к Мале-кону. На берегу стоял одинокий негр с удочкой, а чуть поодаль в расхруст потягивался, сыто играл хвостом усталый Мурзик, кольцами пепельный, будто сорвался с трубы.

Был тот утренний час котов, когда по крышам с подругой набегавшись, даже рыбы не хочется, Меланхолия. И предчувствие камня, каким тебя за подвиги угостят. И опасение это «зачем-то» людям передается. Не всем, конечно, а подневольным, кого дома каверзно ждут.

В мучительном предощущении друзья погрузились в такси и поехали в «Колли» молча. Всех тяготило: не спохватились ли, не застукали? И хорошо неуёмный Чанов ступор подразрядил – достал бумажку с каракулями, пошевелил губами и как-то победоносно выпалил:

– Сой каброн! Сой миердаперро!.. Ну как, Иван? Хорошо я по-здешнему трекаю?

– Исключительно замечательно, – рассмеялся Иван.

– А зачем скалишься? – заподозрил Чанов. – Я что, не так сказал?

– Ты сказал: я – козёл, я – говно собачье, – перевёл Иван.

– Да брось! – смутился задетый общим хохотом Чанов. – А я ещё жени… Вот сука, нет чтобы хорошему научить!

– Хорошее к тебе не пристанет, – слезясь, вымолвил Кузин. – Ну, молодец, Чанов, повеселил! Дай слова списать, чтоб не забылось.

С подначками обсуждая чановское «приданое» и бегство Славушкина из-под венца, подъехали к особняку, где подмигнули услужливому часовому и, прикрыв рты, на цыпочках вползли в разгромленную, прокисшую от сигар гостиную.

Недавний вещун не зря в душах скрёбся. «Верный ленинец» уже не спал, не дремал. Переместился из ванной, смахнул со стола лишнее и восседал напряжённой струной, положив сжатые кулаки на крышку. И сразу аромат тропиков испарился, и повеяло чем-то до боли родным, разве что портрета над головой допытчика не хватало и переходящего углового знамени «Победителю» там чего-нибудь.

– Ну-ну, рассказывайте, где были, что поделывали? – скрипучим голосом проговорил Мёрзлый и, чтобы по морде сразу не схлопотать, умно добавил: – Мне это вовсе не интересно, а вот другим… Так где же?

– В кустах… в кустиках, дорогой Пётр Пахомович; – пропел, будто тенор-альтино, Иван. – Разве из личного опыта вам это не известно?

Мёрзлого так и подбросило. Со зла обнаглев, он подскочил к приключенцам и стал к ним хищно и с отвращением принюхиваться, будто постылая жёнушка, которой духи никогда не дарят.

– Это цветы на кустах здесь такие терпкие, – в момент раскусил приставалу Кузин. – Ну чтоб запах этого самого, подскажи, Чанов, напрочь отбить…

– Миердыперды! – подсказал памятливый Чанов и, неуместно покосившись на Мёрзлого, по-простоте добавил: – Да и «каброны», когда им за тридцать, тоже не «Красный мак» с похмелюги…

– Так-так, вот мы уже и слов нахватались, – зацепился Мёрзлый. – Есть чем порадовать генерала. Только вот где? От кого набрались? – спросит командование. И хорошо, если только слов… Девицы-то тут с червоточиной, все с гнильцой, можно сказать.

– Зачем же сразу пугать? – не удержался Славушкин.

– Я не пугаю, – хихикнул Мёрзлый. – Предупреждаю. Хотя и поздно.

– Лечиться никогда не поздно, – знающе брякнул Чанов. – Нет, это я так, чисто теоретически, чтобы Славушкин свой мандраж унял.

Разговор принимал явно невыгодную для ходоков окраску. И, взяв допытчика слегка за грудки, Иван сказал ласково и внушительно:

– Меньше пить надо, Пётр Пахомович!.. Тогда и домыслов лишних не будет, и не захочется беспокоить командование… алкаш!

– Позвольте!! Но вы же меня насильно! Под страхом «тёмной», – встревоженно запыхтел Мёрзлый.

Иван ничего не ответил. Он знал: ничто так не пугает согражданина, как нечто недоговорённое. И со словами: «Спать, спать, утро вечера мудренее!» – развёл друзей по спальным комнатам, в одной из которых метался, мучился в сновидениях оставленный на бобах Толякин.

– А… а сигарет принесли? – спросил он сквозь дрёму.

– Закрыто на учёт, – сказал Иван и пал снопом на кровать.