Текст книги "«Бог, король и дамы!»"

Автор книги: Юлия Белова

Соавторы: Екатерина Александрова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 43 страниц)

Глава 27
Как граф де Коэтиви, сам того не желая, получает друга и родственника в одном лице

Голос распорядителя заставил графа де Коэтиви болезненно поморщиться. Рана, полученная накануне, саднила, а голова кружилась от потери крови. Бумаги, полученные в одном из переходов дворца, казалось, прожигали вамс насквозь. Шевалье даже украдкой оглянулся, не видит ли их кто-нибудь. Но никто из дворян, вероятно, не мог видеть сквозь подбитую ватой ткань.

Эта мысль слегка успокоила графа, и он сосредоточился на речи короля. Тот уже несколько минут что-то говорил послу Франции. Это были самые общие слова о мире, дружбе и общих интересах. «Обычная дипломатическая сказка», – вздохнул шевалье и начал украдкой изучать окружающих. На приеме присутствовал весь цвет испанского дворянства. Среди одежд преобладали черные и лишь особенности золотого шитья отличали одного гранда от другого. Граф скользнул взглядом по группе вельмож, стоящих, в отличие от остальных, с покрытыми головами, – среди самых знатных господ приятелей у графа не было. Однако и среди прочих, внимавших королевской речи, шевалье не заметил ни одного знакомого лица.

Шевалье опять вздохнул. Мрачное великолепие испанского двора угнетало французского дворянина, но граф давно понял, что великих мира сего мало волнует его душевное состояние.

Меж тем речь закончилась. Послу вручили, наконец, пакет, запечатанный королевской печатью. Его величество встал, давая понять, что аудиенция окончена. Часть придворных направилась вслед за королем. Французы облегченно выдохнули. Миссия была выполнена, и теперь они стремились только к одному – быстрее оказаться за стенами посольства. Но у самого выхода из залы к послу и его людям подошел молодой дворянин из королевской свиты. Учтиво поклонившись, он пригласил маркиза следовать за ним. Король изъявил желание сказать французскому посланнику еще несколько слов.

Маркиз посмотрел на графа. Оба прекрасно понимали, что означает эта неожиданная милость. Вряд ли король горит желанием побеседовать с представителями Франции. Скорее всего, через пару часов сообщат, что его величество, увы, передумал. Или перенес аудиенцию. Однако подвергнуть сомнению слова испанца посол не мог, и граф де Коэтиви остался в одиночестве и мог уповать лишь на милость Божью да на свою шпагу. Правда, последняя была парадной, а значит слишком короткой и легкой, но в узких переходах толку было бы мало даже от великолепного экземпляра, оставленного в посольстве.

Шевалье проверил, легко ли выходит из ножен кинжал, и двинулся к выходу. Он плохо ориентировался в дворцовых переходах и был обречен уходить той же дорогой, какой делегация шла на аудиенцию.

Коэтиви не ошибся в своих предположениях. Его ждали за первым же поворотом. Граф Алмейда учтиво приветствовал французского дипломата. Манеры испанца были безукоризненны, но стоял он так, что пройти дальше было невозможно. Шаги, раздавшиеся сзади, показали, что повернуть обратно также было затруднительно.

– Думаю, вам будет приятно оставить это у себя на память о вашем друге, – продолжал улыбаться Алмейда и протянул Коэтиви золотую цепь с медальоном. – Видите ли, мы поменялись, – граф указал на пустые ножны, – но мне не очень нравится узор.

Коэтиви ответил не сразу. Одного взгляда на цепь было достаточно, чтобы понять, что его союзник мертв, а значит, испанцам все известно.

– Не понимаю вас, сударь, – с ледяной вежливостью произнес шевалье, прислоняясь спиной к стене и берясь за рукоять даги.

– У вас не было возможности избавиться от бумаг, – задумчиво произнес идальго. Его люди подошли ближе.

– Еще раз прошу прощения, сударь, но вы ошиблись, я состою в свите посла Франции и у меня нет друзей в Испании, – надменно произнес Коэтиви в лицо испанцу. Он твердо вознамерился продать свою жизнь как можно дороже.

– В свите посла. Но не посол, – жестко парировал Алмейда. Он погасил улыбку и обнажил шпагу.

Коэтиви вновь поморщился. Испанцы были по обыкновению напыщенны и патетичны, его миссия как всегда – опасной и, похоже, на этот раз последней. По крайней мере в могиле его никто не заставит таскать каштаны из огня для очередных королей и принцев. Если, конечно, она – эта могила – будет. Хотя в существовании призраков граф тоже сомневался и абсолютно был уверен только в одном: какая бы ни была его загробная жизнь, он ни на миг не останется в мрачных переходах Вальядолидского замка. А пока, вознамерившись забрать с собой как можно больше врагов, граф де Коэтиви осмотрелся в поисках портьеры, пары табуретов или других предметов, полезных для человека в его положении. Ничего подходящего не было. Разве что воспользоваться факелом, чадящим на стене.

– Что за представление? – неожиданно услышал он слова, раздавшиеся за спиной Алмейды. В галерее появились еще трое мужчин. Один из них, в роскошном черном наряде, бесцеремонно оттолкнул кого-то из убийц и, подойдя к шевалье, положил руку ему на плечо. Казалось, он не обратил никакого внимания на сверкающие шпаги. На груди незнакомца сверкнула цепь с орденом Золотого руна.

– Шпаги в ножны, господа, вряд ли его величество одобрит дуэли в своем доме. Или я что-то пропустил, и здесь дается спектакль?

– Вы вмешиваетесь не в свое дело, принц, – сдержанно произнес граф Алмейда, делая, однако же, своим людям знак убрать оружие.

– Когда дело касается моих родственников, это всегда мое дело, – глядя в глаза испанцу, произнес неожиданный союзник.

Только сейчас Коэтиви понял, кто пришел к нему на помощь. Граф готов был помянуть нечистого или, наоборот, всех святых, но это был родственник его жены – граф де Лош. Коэтиви никогда не стремился поддерживать отношения с Лорренами. Общение с Лорренами по его опыту могло принести одно – участие в какой-нибудь авантюре. Причем там, где тот же Гиз ограничился бы потерей пряжки от плаща, а Лош лишился бы перьев на шляпе, он, граф де Коэтиви, отправился бы прямиком на эшафот. Нет, ни в каком новоявленном «кузене» граф де Коэтиви не нуждался. И общался с ним только на свадьбе. Так что немудрено было в дворцовом полумраке не узнать графа де Лош, разодетого и ведущего себя как павлин.

– Ваш родич причастен к похищению важных бумаг, принц, более того – сейчас они у него. Верните бумаги, и мы уйдем, – угрюмо произнес Алмейда, не меняя позиции.

С одной стороны, нападение в резиденции его величества на зятя короля Испании, находящегося в милости у монарха, было шагом более, чем опрометчивым. С другой стороны, Альба не простил бы ошибки.

Коэтиви также застыл, размышляя, как быть дальше. Прощаться с жизнью не хотелось. Отдать бумаги означало потерять честь. Вытащив переданный ему пакет, граф де Коэтиви с сомнением оглядел «кузена». Граф де Лош не производил впечатление человека, интересующегося политикой и тайными миссиями.

Жорж-Мишель неожиданно улыбнулся:

– Если вы передадите бумаги мне, клянусь честью передать их по назначению, – обратился он к графу де Коэтиви.

Алмейда ждал, что последует дальше. Шевалье Жорж-Мишель выдернул пакет из руки графа и, не обращая внимания на два протестующих возгласа, сломал печать. Углубился в чтение. Махнул рукой, требуя поднести ближе факел. Еще раз перечитал, расхохотался и сунул бумаги Алмейде.

– Ради всего святого, господа, «Араукана» [9]9
  Поэма испанского поэта Алонсо д'Эрсильи (1533–1596), воспевала войну с арауканами Чили. Первая часть поэмы вышла в свет в 1569 году.


[Закрыть], конечно, шедевр поэтического искусства, но не до такой степени, чтобы драться, рискуя жизнью, за каждый экземпляр.

Коэтиви привалился к стене, почувствовав, что еще миг – и он грохнется на пол. Алмейда растерянно крутил бумаги, силясь понять, в какую историю вляпался.

– Да, кажется, над вами здорово подшутили, господа. Вам следует освежить в памяти список своих врагов, – продолжил шевалье Жорж-Мишель, забирая список поэмы, на этот раз уже из рук испанца. Оба графа угрюмо молчали, понимая, что если бы не племянник короля один из них был бы мертв, в другой – на полпути в тюремную камеру.

– Кстати, – остановил Алмейду Жорж де Лош, – вы, кажется, имели честь обсуждать мои действия, граф. Думаю, мы сможем продолжить разговор в любое удобное для вас время и место. Вы сможете сказать об этом моему другу, маркизу.

– Я буду ждать этой встречи, принц. – Поклонившись, испанец удалился в сопровождении своих людей, оставив французов одних. За исход поединка он не опасался. В конце концов не для того же граф де Лош спасал его от эшафота, чтобы потом убить, так что поединок был скорее данью условностям, нежели реальным сражением.

– Вы… как… – граф де Коэтиви оторвался, наконец, от стены, но так и не смог задать вопрос. Вернее, вопросов было слишком много, чтобы задать их одновременно.

– Ну, – граф де Лош пожал плечами, – скажем, у меня есть хорошая привычка оказываться в нужное время в нужном месте. – Он благоразумно умолчал о том, что заметив странное поведение графа на приеме, вспомнил восторженную Луизу и ее рассуждения, как хорошо оказаться в роли Дианы де Пуатье. Сопоставив одно с другим, он решил не выпускать кузена из вида и появился как раз вовремя. «Вероятно, малышка окрутила посла, – размышлял Лош, подавая кузену руку и распоряжаясь насчет носилок, – решила показать коготки. Что ж придется держать с ней ухо востро. А заодно принять меры против чрезмерного возвышения графини».

– Видите ли, когда я предположил, что вы стали слишком влиятельной фигурой при дворе, я подумал, что у кого-нибудь может появиться желание вас устранить. Признаюсь, такой исход дела меня вполне бы устроил. Но представьте себе – я из кожи вон лезу, чтобы устроить вашу судьбу – вернуть состояние, отправить подальше от Лувра, который, как я знаю, вы не любите – а кто-то решает вашу участь, вообще меня не спросив. Меня, принца, родственника королей. При этом прекрасно зная и то, что я здесь, и мое участие в вашей судьбе.

Коэтиви скрипнул зубами. Шевалье Жорж-Мишель сделал вид, будто не заметил этого.

– Нет, мне собственно все равно, будет ли кузина вдовой или замужней дамой, – продолжил граф. – В ее положении – это почти одно и тоже. Но вы-то на что рассчитывали? Знаете, дипломатия вещь опасная – графов гораздо больше, чем интересов короны. И коль скоро граф начинает вести себя как принц, ему не следует обижаться на роль пешки. – О своих подозрениях касательно Луизы шевалье Жорж-Мишель промолчал, полагая, что нечего бросать слова на ветер, не имея прямых улик.

Граф с шумом выдохнул:

– Приходится, если принц ведет себя как граф!

– Браво… туше, я бы сказал – обрадовался Жорж-Мишель, – Но, знаете, это совсем другое. Если кузен Карл и дядя Макс на меня сердятся – это ничего не значит. Зато дядя Филипп и кузен Генрих осыпают милостями. Так и хочется с кем-нибудь поделиться. И я, пожалуй, готов был бы вам помочь, не будь вы столь упрямы. Боже, что за наказание! И почему вы так странно себя ведете?!

– Вы издеваетесь надо мной, шевалье. И причина известна, – почти с ненавистью отозвался граф, наглядно демонстрируя, что не так безразличен к болтовне за своей спиной, как хочет показать. Коэтиви испытывал огромное желание убить своего спасителя на месте, и едва сдерживал себя.

– Мне тоже пришлось несладко – воспитывать сына дофина, выдавая его за своего ребенка, – фыркнул граф де Лош.

На какое-то мгновение Коэтиви удивленно распахнул глаза, но гнев взял верх над изумлением:

– Но вас не тащили к алтарю силой, – возмутился Коэтиви. – И вообще – одно дело, когда вы кому-то наставляете рога, другое – если рогоносец ты сам.

– В каком смысле? – граф де Лош озадаченно хмыкнул. – Вы, Коэтиви, какой-то странный человек. Когда мне подкидывали ребенка, никто не поинтересовался, нравится ли мне это. Но на что нужны друзья, если они не могут оказать столь ничтожную услугу?

– Ничтожную? – граф де Коэтиви вновь удивленно воззрился на графа де Лош. За ничтожные услуги не дарят поместий, приносящих пятнадцать тысяч ливров чистого дохода.

– Ну да, – подтвердил Жорж-Мишель. – Вас же, кажется, не сделали ни герцогом, ни пэром. Хотя, знаете, когда четверо принцев предлагают свою дружбу – это тоже неплохо.

– Кто? – Коэтиви почувствовал, как в глазах потемнело. В общем-то состояние графа объяснялось потерей крови, а также мысленными усилиями по подсчету любовников жены.

– Только не надо сейчас падать в обморок, держите руку. – Граф де Лош не имел намерения тащить на себе бесчувственное тело. – Карл, Генрих, Франсуа и я. Хотя Карл не принц, а король. Но это не так важно. И нечего смотреть на меня как на чудовище. Карл – наш король, и долг подданных – угождать ему в его прихотях. Генрих любезничал с вашей женой, когда вы еще и знакомы с ней не были, я… Ну, скажем, ваша Луиза не в моем вкусе, а что касается Франсуа – вы что, Коэтиви, всерьез полагаете этого щенка мужчиной? Поверьте, я знаю Франсуа много лучше, чем вы – полное ничтожество во всех смыслах. Уверяю – самое большое, что грозит Луизе – умереть со скуки в те несколько ночей, когда ей придется напевать ему колыбельные. Ну, еще волосы расчесывать. И воротничок поправлять.

Во время перечисления всех благодеяний, которыми мадам де Коэтиви собиралась одарить младшего Валуа, граф де Коэтиви тщетно пытался вернуть себе равновесие – во всех смыслах. Потолок и пол так и норовили поменяться местами, мысли путались и дипломат с удивлением уловил в лице графа де Лош нечто, похожее на сочувствие. Граф де Коэтиви так и не понял, какие чувства испытывает к «кузену», да и слишком плохо себя чувствовал равно для дружбы и ненависти.

…Дуэль же с графом Алмейдой закончилась ранением последнего. Король был недоволен, но принц Релинген просил за графа, и дело закончилось лишь временным отлучением от двора. В результате шевалье Жорж-Мишель и благородный гранд расстались почти приятелями. Да и вряд ли могло быть иначе, ибо граф де Лош предпочитал не иметь живых врагов.

Глава 28
Почему шевалье Жорж-Мишель не нашел при дворе калеку-пажа

Человеку свойственно ошибаться, и хотя истина эта была известна еще древним, мало кто принимает ее на свой счет. Граф де Лош не был исключением. Вознамерившись во что бы то ни стало спасти «родственника», шевалье Жорж-Мишель возвел напраслину на его жену. Возможно, Луиза де Коэтиви и была бы счастлива, наткнись ее супруг на шпагу или сверни себе при падении шею, но по молодости лет еще не пыталась подыскать столь проворный клинок или столь горячего коня.

К счастью, ошибка шевалье касательно кузины не причинила никому вреда, чего нельзя было сказать о другом заблуждении графа. Его сиятельству частенько случалось заблуждаться, но никогда еще его заблуждения не имели столь печальных последствий как в случае с маленьким пажом. Граф ошибался и тогда, когда успокаивал жену, будто напуганные расправой над тремя мерзавцами, придворные не осмелятся даже взглянуть на калеку-пажа, и тогда, когда уверился, будто родные забрали мальчика домой.

Не только граф де Лош пребывал в заблуждении. Ошибался полковник де Сен-Жиль, полагавший, будто за тридцать лет, минувших с тем пор, как он покинул двор, при этом дворе ничего не изменилось. Ошибался Огюст де Бретей, даже не подумавший дать сыну рекомендательное письмо к графу де Лош. Ошибались придворные, не способные вообразить, что принцесса Релинген потеряет свой «выигрыш», и потому ни на миг не связавшие гнев ее высочества с судьбой Александра. Ошибался лакей, уверяя, будто калекам не место при короле.

Хотя в пажи его величества действительно не брали больных и просто некрасивых юных дворян, это не значило, что, оказавшись при дворе, мальчишки сохранят здоровье. Не имеющих покровителей бедняков при дворе поджидало множество несчастий. Старшие пажи, такие же нищие как и их малолетние товарищи, но гораздо более сильные, отнимали у малышей еду, жалованье и скромные родительские подарки, заставляли новичков прислуживать себе, ибо лакеев на всех пажей не хватало, потешались над младшими, как могли, словно желали отплатить за все то, что несколькими годами ранее пришлось претерпеть им самим. Мальчишек подстерегал голод, холод и сырость, грубость придворных и слуг. Сохранить при такой жизни здоровье было нелегко, так что зимой мальчишки умирали от простуды, а летом – от несварения. А ведь были еще влюбленные старухи и охочие до мальчиков шевалье, пьяные вертопрахи и королевские собаки, такие же истеричные, как их хозяин, и способные не на шутку покусать зазевавшихся мальчишек. Были карцеры и розги надзирателя за пажами, палки и кинжалы ревнивых мужей и жен. А еще был король, в припадке ярости способный отходить мальчишку хлыстом или даже отдать в руки палача, дабы тот наказал провинившегося.

За время придворной службы лишь королевские собаки относились к Александру с несвойственным им дружелюбием, прочие же обитатели Лувра заставили его сполна хлебнуть горя. Юный Бретей столкнулся с холодом, голодом, злыми шутками старших пажей, бесконечными приставаниями придворных и клеветой, познакомился с неистовым гневом короля и искусством палача, так что неделя, проведенная Александром в прихожей Лошей, показалась пажу раем. К величайшему горю Александра, непонятная суета, поднявшаяся в покоях благодетелей, и его собственная растерянность привели к тому, что добрая принцесса уехала из Блуасского замка без него, а Александр вернулся к прежней жизни.

Возможно, первые дни после бегства принцессы Александр не сознавал, что все вернулось на круги своя, так как король, немало раздосадованный исчезновением «невесты», вознамерился вернуться в Париж, а в дороге придворным было не до развлечений. Зато в Лувре соскучившиеся по привычным забавам господа так старательно принялись наверстывать упущенное, что в самый холодный вечер февраля отчаявшийся Александр бежал из королевского замка в надежде найти добрую принцессу.

Может показаться странным, что мальчишка решил отправиться в Лош, но Александр полагал, что больше идти ему некуда – его матушка умерла, батюшка удалился в монастырь, а господин де Сен-Жиль никогда его не любил, иначе не отослал бы ко двору. Юный паж знал, что Лош находится не так уж и далеко от Азе-ле-Ридо, и полагал, что коль скоро один раз доехал от Азе-ле-Ридо до Парижа, то, бесспорно, сможет дойти от Парижа до Лоша. О том, что путешествовать верхом в сопровождении господина де Сен-Жиль и двух дюжин хорошо вооруженных слуг вовсе не то, что в одиночку брести по дорогам, отчаявшийся Александр не думал. Как и о том, что убегать лучше летом, не забыв запастись деньгами и едой.

Февральский ветер швырял в глаза Александра колючую белую крупу, норовил забраться под короткий пажеский плащ и сорвать с головы берет. Тонкие подошвы башмаков не защищали от холода, пальцы стыли, но Александр упорно брел по набережной Сены. В какой-то миг ему показалось, будто холод отступил, будто рядом с ним идет какая-то дама, добрая и заботливая, словно родная матушка, и он уже не мог понять, кружится ли вокруг вьюга или длинная вуаль дамы.

Порыв ветра с силой толкнул Александра в спину, и он налетел на какого-то человека.

– Прошу прощения, сударь, – пролепетал беглый паж, – я нечаянно. Вы не подскажете, к каким воротам надо идти, чтобы выйти на дорогу к Лошу?

Крепкий высокий человек, одетый как горожанин, вгляделся в запорошенный снегом пажеский наряд Александра и проговорил, стараясь смягчить голос:

– Ваша милость, вам надо вернуться в Лувр. Парижские ворота уже закрыты, но завтра с утра вы сможете выполнить поручение короля. Только где же ваша лошадь? – «хотя здесь больше подошел бы мул», – мысленно добавил палач парижского суда, разглядывая мальчика. – До Лоша слишком далеко, чтобы идти пешком, да и погода нынче не располагает к пешим прогулкам, – заметил Кабош. – Возвращайтесь в замок, – повторил мэтр, «а завтра, дай Бог, его величество забудет о своей прихоти», – мысленно договорил палач. – Давайте, я провожу вас до Лувра.

– Нет! – отчаянно выдохнул Александр и в ужасе шарахнулся прочь. Споткнулся, неловко упал и остался лежать, ударившись головой. Палач расстроено склонился над пажом и, убедившись, что мальчишка лишился чувств, поднял беглеца на руки.

– Открывай, – хмуро приказал палач замерзшему у ворот Шатле стражнику и быстро прошел в узкую калитку. Настроение Кабоша было хуже некуда. Еще год назад он раздумывал бы о мальчишке не дольше, чем потребовалось бы времени, чтобы указать пажу на ближайшие ворота, но с тех пор как несколько месяцев назад ему приказали допросить такого же юнца, не мог отделаться от непонятного душевного смятения. Чувство было тем более удивительным, что прежде Кабош не испытывал ни малейших угрызений совести из-за своего ремесла – печальная участь изменников, убийц, фальшивомонетчиков и прочих негодяев не трогала палача. Если бы мальчишка оказался замешен в заговоре против короля или каком-нибудь ином преступлении, Кабош также смог бы избавиться от странного беспокойства, но невинная детская шалость вовсе не казалась палачу достаточным основанием для пытки. Именно память и чувство вины заставляли палача хлопотать над потерявшим сознание мальчишкой.

Если госпожа Кабош и удивилась поступку мужа, то не сказала об этом ни слова, ибо вид худенького перепуганного мальчика, такого непохожего на ее простоватых и крепких сыновей, привел добрую женщину в состояние умиления и заставил немедленно погрузиться в заботы – положить в постель нагретый кирпич и подогнуть одеяло, чтобы маленький паж мог согреться, собрать побольше подушек, чтобы ему было удобнее лежать, и сварить бульон. Кабош не мешал жене хлопотать вокруг мальчишки, полагая, что через пару-тройку дней, когда последствия неудачного падения пройдут сами собой, маленький паж сможет вернуться в Лувр к королю и обязанностям, но вопреки расчетам мэтра излечение мальчишки затянулось на несколько месяцев.

Палач может забыть лица допрашиваемых и даже их имена, но никогда не забудет нанесенных его ремеслом ран. Осматривая покалеченную руку Александра, Кабош благодарил Всевышнего, в своем милосердии даровавшего ему возможность искупить причиненное пажу зло. Те же инструменты, что несколько месяцев назад сделали юного шевалье калекой, теперь должны были послужить к излечению мальчишки, ибо палач, не долго думая, вторично сломал пажу руку и так тщательно сложил кости, что даже знаменитый мэтр Паре не смог бы найти в работе Кабоша хоть один изъян. Ни о каком путешествии со сломанной рукой не могло быть и речи, так что Кабош, все еще страдавший от угрызений совести, взялся следить за выздоровлением юного шевалье, а затем, когда кости срослись, и Александр смог избавиться от привязанных к руке дощечек, начал с редкой добросовестностью растирать и упражнять израненную руку мальчишки.

Александр не тяготился жизнью в Шатле – впервые за последние годы юный шевалье столкнулся с почтительностью окружающих. В Азе-ле-Ридо наставники Александра были столь строги, что неизменно требовали почтения к себе, а не к своему ученику. При дворе юный шевалье превратился сначала в слугу, а затем и в забаву скучавших придворных, и только в Шатле, да на улицах Парижа ощутил себя дворянином.

Правда, дворянин из Александра получался странный. Слоняясь вместе со старшим сыном Кабоша по столице, знакомясь со шлюхами, ворами, мошенниками и браво, Александр с головой окунулся в жизнь висельников Парижа. Как уверял Жером, все эти люди рано или поздно должны были попасть в руки его отца, но пока были самыми занимательными и веселыми людьми столицы. Шлюхи всегда были готовы порадовать белокурого красавчика печеньем или вафлями, называли «маленьким принцем» и явно выделяли среди прочих сорванцов Парижа. Воры восторгались его тонкими пальцами и деликатным сложением, ибо благодаря первому можно было легко вытащить из кармана платок, а благодаря второму – запихнуть мальчишку в самое маленькое оконце. Шулеры учили Александра передергивать в карты, восхищались памятью и сообразительностью пажа, и даже подарили талантливому ученику кости со свинцом, на которых всегда выпадало двенадцать. Браво также не оставили юного шевалье вниманием. Себастьен Мало научил Александра неслышно подбираться к любому врагу и бесшумно подниматься по любой, даже самой скрипучей лестнице. Жанно Кастет объяснил, что и обычная тарелка в умелых руках может стать грозным оружием. А сам великий Ле Нуази преподал беглому пажу несколько уроков метания ножей – для шпаги гнилозубый мэтр признал Александра пока слабоватым.