Текст книги "История Филиппин"

Автор книги: Юлия Левтонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Задолго до начала нашей эры Филиппинский архипелаг был известен китайским мореплавателям и торговцам, о чем сообщают древние китайские хроники. О филиппино-китайских контактах в первые века нашей эры свидетельствуют археологические материалы. Однако до IX в. эти контакты не носили устойчивого, систематического характера. Начиная с IX в. количество предметов китайской материальной культуры, находимых в археологических раскопках на Филиппинах, резко увеличивается. С этого времени филиппино-китайские торговые отношения стали расти. Первоначально торговля находилась в руках арабов. В этот период китайские власти наложили запрет на посещение арабскими торговыми судами портов Центрального Китая. Арабские торговцы освоили новый морской путь к побережью Южного Китая, открытому для внешней торговли. Они двигались из Малакки мимо Северного Калимантана, вдоль берегов Филиппинского архипелага к Тайваню и оттуда к южнокитайским портам. На Филиппины арабские торговцы завозили китайские товары, а в Китай доставляли местные продукты – такие, как воск, древесную смолу, древесину, перламутр.

С начала X в. развивается прямая филиппино-китайская торговля. Во времена сунского Китая (X–XIII вв.) на Филиппинских островах появились первые группы китайских торговцев-иммигрантов, поселившихся в прибрежных районах Лусона. В конце XIII– начале XIV в. китайские колонии разместились уже не только на побережье, но и в более удаленных от моря районах Лусона.

Расцвет филиппино-китайских торговых связей приходится на XIII– первую половину XIV в., когда Китай занимал почти монопольные позиции во внешней торговле архипелага. Ценные сведения об этих связях дает сочинение китайского чиновника Чао Ю-куа «Описание варварских народов» (80-е годы XIII в.). Чао Ю-куа включил в свою книгу выдержки из описаний Филиппин в старых китайских хрониках, употребив одно из древнекитайских названий архипелага – «страна Ма-и». Сведения о торговле с Филиппинами собирались им непосредственно от торговцев, совершавших регулярные поездки на архипелаг. По их рассказам, деятельность китайских торговцев в «стране Ма-и» распространялась на Лусон, Миндоро, Палаван, Каламианские острова. Подробно перечисляются предметы китайского ввоза с Филиппин: воск, жемчуг, перламутровые раковины, древесная смола, ткани из волокна абаки, бетель, кокосовые орехи, тропические фрукты. На Филиппины китайцы привозили изделия из фарфора, стекла, керамику, бумагу, золотые украшения, оружие. Описана процедура торговли с жителями островов. К месту стоянки судов стекались жители окрестных поселений с товарами, предназначенными для торговли. Торговые сделки совершались путем простого товарообмена. Самые ценные товары доставались вождям племен и их семьям.

Обилие предметов китайской материальной культуры (фарфоровые и керамические изделия, земледельческие орудия, хозяйственная утварь, оружие, ювелирные украшения из нефрита, золота, бронзы), относящихся к XII–XIV вв. и обнаруженных археологами повсюду на территории архипелага, подтверждает существование обширных торговых связей между Филиппинами и Китаем. Особенно многочисленны и разнообразны находки китайского фарфора и керамики, принадлежащие к позднему периоду Сун и раннему Мин, т. е. к XII–XIV вв. Одну из самых крупных и интересных коллекций китайского фарфора и керамики собрала археологическая экспедиция Национального музея Филиппин (конец 60-х годов), которая вела раскопки в Маниле, в центре старого города, на территории, примыкающей к р. Пасиг. Установлено, что именно здесь помещался главный торговый район доиспанской Манилы. Во внутреннем дворике современной церкви св. Анны археологи открыли 70 филиппинских захоронений XIII–XIV вв. с богатейшим набором китайских фарфоровых и керамических изделий, помещенных туда в качестве погребального инвентаря.

С XIII в. местная расписная ритуальная керамика вытесняется китайской – лучше обработанной и богаче орнаментированной. Филиппинцы стали широко применять ее для захоронений в урнах. В основном для этих целей использовались крупные овальной формы сосуды, изготовленные из кремнистой глины, с изображениями драконов, привозившиеся из Южного Китая. Многочисленные образцы этих сосудов обнаружены в различных районах архипелага. Ввоз китайской керамики привел к почти полному прекращению производства местных орнаментированных керамических изделий. Сохранилось лишь производство простых по форме, почти лишенных орнамента гончарных изделий сугубо утилитарного назначения.

Во второй половине XIV в., с развитием торговых контактов между Филиппинами и соседними странами материковой Юго-Восточной Азии, позиции китайцев в филиппинской внешней торговле несколько ослабли. Соперниками Китая становятся средневековые феодальные государства Индокитая. О достаточно интенсивном характере торговли этих стран с Филиппинами в XIV–XV вв. говорят археологические данные. На Филиппинских островах найдено значительное количество тайской керамики (из областей Сукотай и Саванкхалок), гончарных изделий, привозимых с территории современных Кампучии и Вьетнама. Размещение археологических находок указывает на то, что тогда на Филиппинах существовало два основных торговых центра. Первый находился на севере архипелага – в Маниле и ее окрестностях, другой – в южных районах Минданао и на архипелаге Сулу.

Торговые связи Филиппин со странами материковой Юго-Восточной Азии в XV в. идут на убыль. В этот период на юге архипелага вместе с распространением ислама усилилось влияние Индонезии. Одновременно Китай возобновил широкую экспансию на Филиппины, сопровождая ее акциями военного характера. В 1405–1406, 1408–1410 и в 1417 гг. на архипелаг было отправлено несколько военных морских экспедиций из Китая. Суда заходили в Манильский залив, порт Лингаен на севере Лусона, на о-ва Миндоро и Сулу. Трудно судить, каковы были действительные цели этих экспедиций. Либо они носили характер пиратских набегов, либо, как утверждается в некоторых китайских источниках, минские императоры пытались установить политический контроль над отдельными районами архипелага. Если и. существовали подобные планы, то они не были реализованы.

Основой филиппино-китайских отношений оставались торговые контакты. Потесненные во второй половине XV в. на южных территориях Филиппин, где усилились позиции индонезийских торговцев, китайцы продолжали вести активную торговлю с населением Манилы и прибрежных районов Висайев.

Завоевание Филиппин Испанией (вторая половина XVI в.) привело к отрыву северных и центральных территорий архипелага (превращенных в испанскую колонию) от Юго-Восточной Азии, разрушило исторически сложившиеся связи с соседними странами, Китай оказался единственной азиатской страной, с которой и в колониальный период продолжали развиваться хозяйственно-культурные контакты. Китайское влияние оставило глубокий след в культуре, быте, языках и особенно в хозяйственной жизни народов Филиппин. У китайцев филиппинцы заимствовали более совершенные методы горнорудного дела, плавки и обработки металлов, обучились литью из свинца, производству пороха, усвоили многие навыки в области сельского хозяйства. Анализ китайских слов и терминов в тагальском и ряде других филиппинских языков показывает, что большинство из них связано именно с различными сферами хозяйственной деятельности.

Глава II
ФИЛИППИНЫ НАКАНУНЕ ИСПАНСКОГО ЗАВОЕВАНИЯ

Ко времени вторжения испанских колонизаторов Филиппины с точки зрения уровня социально-экономического развития населявших их народов представляли довольно пеструю картину. Среди племен, обитавших во внутренних изолированных областях, продолжал господствовать первобытнообщинный строй. Народности и племена равнинных приморских районов, составлявшие большинство населения архипелага, находились на разных стадиях его разложения. В отдельных центрах, где существовали наиболее благоприятные условия для роста производительных сил, – на Южном и Центральном Лусоне, о-вах Панае, Себу, архипелаге Сулу и Юго-Западном Минданао – возникли классовые общества.

ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО И ОБЩЕСТВЕННОГО СТРОЯ НА ЛУСОНЕ И ВИСАЙСКИХ ОСТРОВАХ

Сведения о различных сторонах жизни населявших эти районы народов содержатся в разного рода документах и литературе, оставленных испанскими колонизаторами (записки и отчеты монахов-миссионеров, донесения военачальников и колониальных чиновников, письма, мемуары и т. п.). Из-за отсутствия местных письменных памятников (сохранились лишь отдельные документы, относящиеся к XIII–XV вв.) испанские материалы служат главными источниками для изучения истории Филиппин накануне и в период их завоевания. Научная ценность этих источников не равнозначна. Все они отличаются вполне понятной, тенденциозностью, проникнуты колонизаторской психологией их авторов, большинство описаний изобилует грубыми ошибками исторического, географического, этнографического характера. Лишь немногие из них могут служить в качестве добротных источников.

Анализ источников показывает, что ко времени испанского, завоевания на Лусоне и Висайских островах, даже в тех передовых районах, где возникали классовые общества, не успели сложиться централизованные государственные образования. Основными территориально-политическими и социальными организациями были балангаи – соседские или семейные общины, которые возглавляли общинные вожди. Преобладали мелкие балангаи, объединявшие каждый от 30 до 100 семей. Лишь в отдельных развитых экономически центрах с высокой плотностью населения существовали более крупные общины с числом жителей до 1,5–2 тыс. (на территории Майнилы, о-вах Панай, Себу). В этих районах стали появляться объединения балангаев – федерации, которые не были, однако, прочными государственными образованиями и занимали территориально небольшие площади. У тагалов, висайя, илоков, некоторых других крупных народов, переживавших интенсивный процесс разложения родоплеменных отношений, общинные вожди превращались в феодальных правителей. Известны местные названия правителей балангаев (у тагалов – гат или лакан) и более распространенные, заимствованные из Индонезии, – раджа и дато.

Большинство испанских авторов единодушно указывают на отсутствие среди жителей Лусона и Висайских островов централизованной государственной власти. Анонимный автор обнаруженной в 1958 г. филиппинскими историками испанской рукописи конца XVI в. (так называемый Манильский манускрипт) писал следующее о политическом строе тагалов и висайя: «У висайя нет короля или какого-либо верховного правителя, которому они все подчинялись бы. Есть у них лишь вожди в каждой общине, которых они на своем языке называют дато… То же самое у тагалов – у них нет короля или лиц, осуществляющих верховное правление».

В отношениях между балангаями часто возникали военные конфликты. Поводами для них служили обыкновенно кровная месть и захват пленников во враждебных балангаях. Часто дато крупных балангаев подчиняли себе более слабых соседей. Повсеместно на островах была распространена практика заключения так называемых кровных договоров между вождями балангаев. Возникавшие объединения носили характер временных союзов, создававшихся в оборонительных или захватнических целях. В таких объединениях дато самого крупного и сильного балангая руководил военными операциями, но в то же время вожди мелких общин полностью сохраняли власть в своих балангаях. Очевидно, о такого рода союзе балангаев на о-ве Себу писал Пигафетта, хроникер экспедиции Магеллана, прибывшей на архипелаг в 1521 г. Одного из себуанских влиятельных дато Хумабона, с которым Магеллан заключил «кровный договор», обратив его в христианство, испанцы называли «королем Себу». Однако Пигафетта отмечал, что Хумабону подчинялась лишь часть местных вождей, большинство жебыли не только независимы, но и враждебны испанскому «союзнику». В период завоевания Филиппин (60—70-е годы XVI в.) были известны несколько сильных правителей балангаев, подчинивших себе слабых соседей и создавших сравнительно крупные федерации (раджа Солиман в Майниле, раджа Тупас на о-ве Себу, дато Сикатуна на о-ве Бохоль).

Что касается социальных отношений, то содержащиеся в испанских источниках сведения о наличии сравнительно четкой классовой дифференциации внутри балангаев могут быть отнесены лишь к некоторым крупным народам (тагалы, висайя, илоки). Основными социальными группами у тагалов были «благородные» (махарлика) во главе с правителями балангаев, «свободные» (тимагуа) и «зависимые» (алипинг). Подобная же социальная структура сложилась у висайя и илоков.

Слой «благородных» представлял собой феодализирующуюся родоплеменную верхушку, которая включала дато, их семьи и узкую прослойку общинной знати, связанной, как правило, родственными узами с правителями балангаев. Последние находились на самом верху складывающейся социальной иерархии. Их положение в обществе служило одним из показателей сравнительно далеко зашедшего процесса разложения родовых отношений у развитых народов архипелага. Влияние и власть дато в балангаях поддерживались не только системой патриархальных связей, продолжавших играть большую роль во внутриобщинных отношениях, но и различными формами принуждения и зависимости основной массы общинников. Во всех источниках указывается, что жители балангаев обязаны были беспрекословно подчиняться распоряжениям дато, малейшее неповиновение строго наказывалось.

Власть дато, как правило, была наследственной. В отдельных случаях эта традиция нарушалась, когда представители общинной знати получали верховный пост с помощью военной силы или богатства. Общинная знать, входившая вместе с дато в прослойку «благородных», была освобождена от налоговых и отработочных повинностей в пользу правителя балангая и пользовалась, как дато, трудом «зависимых». «Благородные» были советниками дато, сопровождали его в военных походах в качестве личной дружины (они имели собственное оружие и полное военное снаряжение). Из общей массы населения «благородные» выделялись как привилегированным социальным положением, так и богатством. Внешними признаками, отличавшими знать от рядовых членов общины, были пышные одежды, дорогие украшения, а у некоторых народов – обилие татуировки (последний обычай был особенно широко распространен среди знатных висайя, которых испанцы называли «пинтадос» – разрисованные).

Следующей за «благородными» социальной группой были «свободные» – полноправные, незакрепощенные члены общины. Эту прослойку составляли лица, свободные от рождения; либо «свободными» становились «зависимые», получившие освобождение за выкуп или в награду за определенные заслуги перед дато и знатью. «Свободные» обязаны были выполнять ряд повинностей в пользу дато: сопровождали его в военных походах, морских экспедициях, помогали на охоте и рыбной ловле. Во многих испанских источниках обе эти категории населения («благородные» и «свободные») объединены в одну группу, очевидно, из-за отсутствия существенных различий в их, положении. При описании общественного строя тагалов ряд испанских авторов выделяют дато и их семьи как высшую прослойку, затем «благородных» – махарлика, называя их свободными членами общины, и вообще опускают категорию «тимагуа». При характеристике висайя у некоторых авторов, напротив, выделена прослойка «тимагуа», которые сравниваются с испанскими идальго, поскольку они освобождены от уплаты налогов и несения повинностей в пользу дато, в то время как в других источниках подобным образом характеризуются «благородные» (малахалонг у висайя).

Разноречия в описаниях общественных отношений у филиппинцев в период испанского завоевания говорят об их пестроте и об отсутствии четких сословных барьеров между отдельными группами населения. Несомненно, однако, что ко времени появления на Филиппинах испанцев основная масса населения развитых районов находилась в зависимости от эксплуататорской верхушки. Испанцы, столкнувшиеся на архипелаге с большим разнообразием в положении местных низших социальных слоев, называли их обобщенно и неточно рабами[1]1
  Выводы о существовании на Филиппинах рабовладельческого строя, основанные на неточной интерпретации испанских терминов, встречаются в некоторых исторических исследованиях. В современном филиппиноведении (советском и зарубежном) в результате более глубокого и критического изучения испанских источников утвердилась точка зрения об отсутствии в доколониальных Филиппинах рабовладельческого общества.


[Закрыть]. Между тем оставленные испанскими авторами описания социальных отношений в балангаях вполне определенно свидетельствуют об отсутствии на островах рабовладельческого строя. Категории же населения, названные в источниках «рабами», в действительности представляли собой многочисленную прослойку крестьян-общинников, находившихся в личной зависимости у дато и «благородных».

В результате разложения первобытнообщинного строя в развитых районах страны складывались раннефеодальные отношения. Этот процесс сопровождался закрепощением феодализирующейся верхушкой свободных крестьян-общинников. Низшие социальные слои представляли собой разные категории зависимых крестьян. У тагалов, висайя, илоков, других крупных народов зависимые крестьяне-общинники были самым многочисленным и основным производящим слоем. Либо их положение было наследственным (их дети оставались в личной зависимости у того же дато или махарлика), либо в категорию «зависимых» попадали при определенных условиях свободные общинники.

Существование большого числа различных групп «зависимых» было связано с отсутствием непреодолимых сословных барьеров, возможностями сравнительно легкого перехода из категории «зависимых» в категорию «свободных». «Зависимые» могли получить освобождение за определенный выкуп, в результате выплаты долга, в качестве награды за какие-то услуги своему хозяину. Распространенным явлением были браки между «свободными» и «зависимыми». Дети от браков «свободных» и «зависимых» считались наполовину свободными, а их потомки соответственно на 1/4, 1/8, 1/16. Был и другой способ деления детей от браков «свободных» и «зависимых», при котором половина детей становилась «свободными», а другая – «зависимыми».

Среди множества категорий зависимого населения выделялись две основные группы, различавшиеся по характеру и степени зависимости. У тагалов это были алипинг-намамахай и алипинг-сагагилид, у висайя – соответственно тумаранпу и ауэй. Алипинг-намамахай принадлежали к высшей категории «зависимых» и образовывали основной слой тагальских крестьян. Они имели собственные дома, орудия труда, рабочий скот. Могли передавать принадлежавшую им собственность в наследство своим детям. Их нельзя было продавать или дарить лицам из других балангаев, в брак они вступали без разрешения господина. Основными формами эксплуатации этих крестьян были натуральный оброк (в виде определенной доли урожая) и различного рода барщинные повинности.

Степень личной зависимости алипинг-сагигилид – самого низшего социального слоя в доколониальном тагальском обществе – была значительно больше. Они не имели собственности, жили в доме господина, не могли вступить в брак без его согласия, их продавали, покупали, дарили. Алипинг-сагигилид прислуживали в домах дато и знати, обрабатывали их земли, получая от хозяина пищу, ночлег, иногда небольшую долю собранного урожая.

Различия, существовавшие между основными группами «зависимых», достаточно четко обрисованы в испанских источниках. Автор «Манильского манускрипта» выделяет у тагалов две группы «рабов»: «те, которые живут в собственных домах, и те, которые не имеют никакого имущества и живут в доме господина». Подробно характеризуется статус каждой из них. «Те рабы, что живут в собственных жилищах, отдают своему господину ежегодно в виде налога 100 гант неочищенного риса и часть собранных овощей, фруктов и т. д. Если они делают вино, то относят господину кувшин вина, если на охоте убивают оленя, отдают ему оленью ногу… Обязаны они также помогать в сооружении дома своего господина, который в это время их кормит, а по завершении постройки устраивает празднество… Мужчины женятся без согласия или разрешения господина. После смерти такого раба его дом и имущество переходят к детям, которые обязаны служить тому же господину». «Рабы» второй категории, живущие в доме хозяина, «обслуживают его день и ночь, за что получают пищу и ночлег. Хозяин может продать такого раба. Эти рабы не могут вступать в брак без разрешения господина, а обзаведясь семьей, остаются в его доме». Таким образом, в данном источнике речь идет, конечно, не о рабах, а о двух категориях зависимого населения, из которых только низшая может быть отнесена к разновидности патриархального, домашнего рабства.

В эту низшую прослойку «зависимых» попадали главным образом бедные общинники, не выплатившие долга, в результате чего они теряли имущество и сами превращались в собственность кредиторов. В источниках отмечается, что человек, попавший в долговое рабство, продолжал оставаться членом общины; хозяева обычно не продавали своих домашних слуг, и отношение к ним отличалось известной патриархальностью. В более тяжелых условиях оказывались военнопленные, которые также принадлежали к категории домашних рабов. Отношение к ним со стороны хозяев и остальных членов общины как к чужакам и представителям враждебного балангая было более суровым. Пленников использовали на самых тяжелых работах, должников же в основном в качестве прислуги. Испанские авторы, говоря о распространении «рабства» среди жителей архипелага, обычно отмечали особый его характер сравнительно с представлениями и практикой европейцев, указывая на отсутствие жестокости и грубости в обращении с «рабами», на патриархальность в отношениях между господином и принадлежавшими ему «зависимыми».

Несомненно, что сложившиеся к тому времени общественные отношения, в том числе и у наиболее развитых народов, сохраняли многие черты родового строя. Балангаи представляли собой устойчивые социальные организации, члены которых были спаяны системой патриархальных связей. Каким образом они сочетались с новыми социальными отношениями, складывавшимися внутри развивающегося классового общества, проследить трудно. Некоторое отражение этого процесса можно обнаружить в существовавших в то время правовых нормах, образцы которых содержатся в испанских источниках. Судя по этим сведениям, в филиппинском обществе того времени отношения внутри балангаев (речь идет о развитых народах) определялись как нормами обычного права («законы балангаев»» передававшиеся изустно из поколения в поколение), закреплявшими традиционные представления, обычаи, связи, так и писаными, составлявшимися правителями балангаев законами, основной целью которых было юридическое утверждение и защита власти и привилегированного положения феодализирующейся верхушки. Одним из источников, отразившим характер отношений внутри складывающегося классового общества, является кодекс Калантиао – единственный полностью сохранившийся местный письменный памятник, датируемый 1433 г.[2]2
  Предполагают, что он назван по имени дато Калантиао – правителя федерации балангаев на о-ве Панай, т. е. в одном из наиболее развитых центров архипелага.


[Закрыть]. Основной смысл уложений этого судебника – защита прав и собственности эксплуататорской верхушки. Нанесение материального и морального ущерба представителям знати (кража или порча собственности, принадлежащей господину, похищение женщин из дома дато или «благородного») приравнивалось к самым тяжелым уголовным преступлениям (таким, как убийство), которые карались с отменной жестокостью (избиение насмерть, сожжение и т. п.). За отказ от соблюдения установлений, записанных в кодексе, полагалась смертная казнь.

Судя по данным испанских источников, в большинстве районов архипелага преобладала общинная форма собственности на землю, когда земля (пахотная, лесные угодья, места для рыбной ловли) целиком принадлежала балангаю. Наличие незанятых земельных массивов, годных для обработки, при общей сравнительно небольшой плотности населения создавало условия, при которых земля не закреплялась за общинами и жители балангаев могли свободно занимать и осваивать новые территории. Могущество и богатство дато и знати определялись числом принадлежавших им «зависимых», обрабатывавших общинную землю, но обязанных отдавать часть урожая дато и «благородным». В то же время в отдельных наиболее развитых районах (на Лусоне и Висайских островах) возникла и частная форма собственности на землю, при которой пахотные земли были распределены между дато, «благородными» и свободными общинниками. Складывались формы феодальной эксплуатации. «Зависимые» получали в пользование от господина наделы земли на условиях уплаты оброка в виде определенной части урожая и несения отработочных повинностей.

В источниках приводятся сведения о том, что земля могла служить объектом купли-продажи, передаваться в дар, переходить по наследству. Описаны также случаи, когда в отдельных балангаях вся пахотная земля принадлежала дато. В таких балангаях «благородные» и «свободные» не были собственниками земли – они обладали правом наследственного владения земельными участками при условии выполнения определенных обязанностей в пользу дато (участие в военных походах, морских экспедициях, а иногда и ежегодное внесение налога натурой). Существовала и практика земельных пожалований, когда дато в качестве феодального владетеля наделял земельными угодьями своих родственников и дружинников (из «благородных»).

Основой экономики доколониальных Филиппин было сельское хозяйство. Было довольно развито ремесленное производство. Среди наиболее распространенных видов ремесел испанские источники называли плотничье дело, обработку дерева и металлов, плетение из бамбука и растительных волокон, изготовление ювелирных изделий. Повсеместно значительное развитие получили гончарное дело и ручное ткачество, которым занимались женщины-крестьянки. Ткани выделывались из абаки, волокон листьев ананасов, хлопковой и шелковой пряжи. Производством оружия славились тагалы и пампанганы, которые умели отливать из бронзы небольшие пушки типа европейских фальконетов. Почти в каждом балангае были мастера, сооружавшие из дерева лодки и баркасы. Автор «Манильского манускрипта» описывает три главных вида местных судов. Сравнительно небольшие маневренные лодки – балангаи и крупные баркасы – вирей, вмещавшие до 100 человек, использовались для военных целей. Для перевозки тяжелых грузов служили еще более крупные суда – бироко. Кроме того, изготовлялось множество разновидностей мелких лодок для плавания по рекам и вдоль морского побережья. Филиппинцы не знали каменного зодчества. Свайные жилые дома строились из дерева и бамбука, покрывались пальмовыми листьями и тростником, В испанских источниках есть упоминания о разработках железной руды и добыче золота. Так, в 1569 г. Легаспи, военачальник испанской экспедиции, захватившей архипелаг, писал в донесении королю о месторождениях золота, которое «добывают в реках, а в некоторых местах получают из рудников, где работают туземцы». Однако добыча его была незначительна, и в целом горнорудное дело не было развито.

Экономические связи между различными районами страны и отдельными балангаями были слабыми. Судя по описаниям испанцев, сравнительно развитой товарообмен между балангаями существовал в районах Лусона, населенных тагалами, пампанганами и илоками. Сохранившиеся фрагменты из тагальских судебников (XV–XVI вв.) содержат детально разработанные уложения, регламентирующие торговые сделки. Жители Лусона вели также морскую торговлю с населением центральных и южных территорий архипелага.

Центр внешней торговли (в северной части архипелага) сложился в районе современной Манилы задолго до вторжения испанцев. Ко времени испанского завоевания здесь находилась сильная федерация балангаев Майнила и Тондо с численностью населения до 2 тыс., управляемая феодальными правителями – раджами и дато. Это был единственный на архипелаге центр, который приобрел черты укрепленного городского поселении. Среди жителей Майнилы кроме земледельческого населения существовала торгово-ремесленная прослойка. Возникновение в этом районе торгового центра было связано прежде всего с развитием прямой филиппино-китайской торговли. Ко времени испанского завоевания Китай занимал первое место во внешнеторговых связях Майнилы. Велась также оживленная торговля со странами Юго-Восточной Азии и с Японией.

Что касается уровня культуры филиппинцев, в целом он был ниже, чем у народов соседних азиатских стран, что объяснялось замедленными темпами социально-экономического развития архипелага. Черты племенной культуры, сложившейся в различных районах страны, отличаясь местным своеобразием, имели общие малайские истоки и в той или иной степени испытали воздействие индо-яванской и китайской культуры (особенно у народов, населявших приморские территории и занимавшихся морской торговлей)[3]3
  Здесь речь идет о жителях Лусона и Висайских островов. Культура народов Юга Филиппин (о-в Минданао, архипелаг Сулу), которые к этому времени подверглись исламизации, развивалась под заметным влиянием арабско-индонезийской мусульманской культурной традиции (литература, музыка, народное прикладное искусство).


[Закрыть]. Крупные равнинные народы (тагалы, висайя) имели собственную систему письма (этот факт отмечен многими испанскими авторами, которые с некоторым удивлением писали о большом числе грамотных среди «дикарей-туземцев»), пользовались собственными алфавитами, созданными на основе южноиндийских. Образцов древней филиппинской письменности почти не сохранилось – часть из них погибла от времени (филиппинцы писали на трудносохраняемых материалах – древесной коре, пальмовых и банановых листьях и т. д.), часть была уничтожена испанскими миссионерами.

Среди равнинных народов и наиболее развитых горных племен были распространены разнообразные жанры фольклорного творчества. Фольклорное наследие тагалов – одного из самых развитых народов Филиппин – представлено стихотворными пословицами, загадками, песнями, театрализованными драматическими представлениями. Эти последние носили стихотворную форму, сопровождались пением и танцами. Наиболее распространенным их видом был карагатан – род поэтического состязания (на определенный сюжет), в котором участвовали мужчины и женщины. Жанр эпической поэзии получил развитие среди илоков, населявших северо-западные приморские районы Лусона, и ифугао, одного из наиболее крупных и развитых горных народов Лусона.

Непременным атрибутом всех обрядовых и культовых церемоний повсюду на архипелаге были музыка и танцы. Испанские авторы отмечали обилие и разнообразие местных музыкальных инструментов. Пигафетта писал, что жители Себу изготовляли многочисленные разновидности цимбал. Один из испанских хроникеров XVI в. сообщал, что на о-ве Самар все танцы сопровождались аккомпанементом на музыкальных инструментах, похожих на европейские гитары. Почти повсеместно на Лусоне и Висайских островах археологи находят древний и, по-видимому, один из самых популярных музыкальных инструментов – кудьяпи (струнный инструмент, напоминающий гитару), который сохранился теперь только у тагалов и стал в тагальской литературе поэтическим символом.

До прихода испанцев в северных и центральных районах Филиппин еще не сложилось единой религии. Религиозные воззрения их жителей в целом основывались на анимизме. У племен, находившихся на различных стадиях разложения первобытнообщинного строя, из чисто анимистических представлений возник политеизм – поклонение сонму божеств, хотя и сохранялась прежняя вера в многочисленных духов, которые заняли место, следующее за богами. Каждое божество наделялось определенными функциями, связанными с различными сферами человеческой жизни и деятельности (боги земледелия, дождя, урожая, войны, огня, любви, смерти и т. д.). Обожествлялись небесные светила, животные (крокодилы, акулы) и птицы. У развитых народов сложилась идея верховного божества, возвышающегося над остальными богами. У тагалов существовал культ верховного божества Батхала – творца земли и человека. Весь окружающий мир филиппинцы населяли множеством духов (у тагалов они называются анито, у висайя – дивата) – покровителей жилищ, домашнего очага, лесов, рек, морей, полей, пещер и т. д.