Текст книги "Город на берегу неба (СИ)"

Автор книги: Юлия Монакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

44

В больничной палате среди всего этого медицинского антуража Лейла смотрелась нелепо и странно, как яркий экзотический павлин, внезапно очутившийся на льдине в окружении чопорных пингвинов. И всё-таки именно благодаря столь разительному контрасту Оля поняла, как сильно ей, оказывается, не хватало своей боевой подруги…

Догадавшись предоставить им возможность спокойно поболтать и, быть может, даже немного посплетничать, Рус оговорился тем, что ему нужно решить ещё пару бумажных вопросов, и вышел, оставляя “девочек” наедине.

– Ну и напугала же ты меня, дорогая! – Лейла чмокнула её в одну щёку, затем в другую. – Я чуть с ума не сошла, когда не смогла дозвониться сначала до тебя, а потом и до твоего русского красавчика… Хорошо, что он позже сам мне перезвонил и сообщил, что вы попали в аварию и ты перенесла операцию, – её глаза озабоченно округлились. – Как ты?

– Самое страшное уже позади, – с улыбкой отмахнулась счастливая Оля. – Честно говоря, я не собираюсь здесь задерживаться ни одной лишней минуты… как только почувствую себя более-менее нормально, сразу же потребую, чтобы меня выписали. А если откажутся делать это в самое ближайшее время – вообще сбегу…

– “Сбегу”! – Лейла возвела очи к потолку. – Ничему-то тебя жизнь не учит, вечная беглянка. Куда ты опять собралась бежать? От кого?!

– Я себя чувствую прекрасно, правда, – Оля пожала плечами. – Не вижу смысла торчать здесь и дальше. Чудо, что на меня ещё никто не стукнул в иммиграционную полицию… Ты же знаешь новые правила: это раньше все нелегалы имели право на бесплатного адвоката и на рассмотрение своего дела в суде. Теперь нас всех могут вышвырнуть из страны без суда и следствия в течение нескольких дней!

– Дорогая моя, – Лейла покачала головой, – ты так давно играешь с огнём, что уже просто не замечаешь, как обжигает его пламя… не дай бог зазеваешься, вспыхнешь и сгоришь.

– Э-э-э… спасибо тебе, Лейла, подняла настроение просто на сто баллов, ты настоящий друг, – усмехнулась Оля.

– Не обижайся, детка! У меня же вся душа за тебя изболелась… Ну разве это дело для молодой красивой девушки – вести тот образ жизни, который ведёшь ты уже почти год? Тебе нужно учиться, получить хорошее образование, подумать о том, чтобы устроить свою судьбу по-человечески, а ты живёшь как воришка…

– Не начинай, а? – Оля устало вздохнула. – Можно подумать, у меня есть выбор.

– Выбор есть всегда! – Лейла лукаво взглянула на неё. – И, по-моему… именно сейчас в твоей жизни появился человек, который готов взять на себя ответственность за твоё благополучие – и душой, и телом.

Оля покраснела.

– Если это про Руса, то ты заблуждаешься. Он скоро улетает домой, в Россию.

– Да ты видела, как он смотрит на тебя? – возмутилась Лейла. – Он же сожрать тебя готов! Налюбоваться на тебя не может, дурочка!

– Тем не менее, он не предлагал мне выходить за него замуж и вообще… даже ни разу не сказал, что любит, – Оля пожала плечами, умело пряча боль и растерянность в голосе. – Я была всего лишь приятным развлечением для него во время этой поездки, но она закончилась. Рус, возможно, даже будет вспоминать меня некоторое время после возвращения… Но… ни о каких серьёзных отношениях между нами и речи быть не может.

– А ты спрашивала его об этом?

– О чём? – Оля начала злиться. – “Рус, не хочешь ли ты, случайно, жениться на мне?!” Если он рассмеётся мне в лицо, я… я этого просто не переживу.

– А если бы он сам предложил – ты бы согласилась?

– “Если бы” – это не разговор, – отрезала Оля. – В России его ждут друзья, семья, работа… У него там… совсем другой круг общения и интересов, куда я просто не вписываюсь. Сейчас он увлечён, не спорю, но он… очень быстро утешится. И давай прекратим, прошу тебя. Мне и так нелегко даётся этот разговор.

– Влюбилась, девочка? – Лейла понимающе вздохнула.

Оля сердито отвернулась к окну.

– Влюбилась, – резюмировала Лейла с непритворным сочувствием.

– Допустим. Но если ты посмеешь хотя бы заикнуться ему об этом…

– Разве я когда-нибудь лезла в чужую личную жизнь?

– Да ты постоянно это делаешь!

– Я ведь и обидеться могу, птичка моя, – Лейла печально моргнула. – Не стану я ему ничего говорить, не бойся. Но… если ты профукаешь этого парня, честное слово… это будет самый идиотский поступок в твоей жизни.

– Мало их, что ли, было в моей жизни – идиотских? – Оля криво улыбнулась. – Ну, пусть будет ещё один.

У Лейлы тоже были новости: сегодняшним утром на ферме в Монтане скончался её отец. Одна из старших сестёр каким-то непостижимым образом нашла её через соцсети и написала. Возможно, нашла не только что, а уже давно – и наблюдала за жизнью Лейлы исподтишка, просто до этого не было повода выходить из тени.

– Ну… я знаю твоё отношение к отцу, – осторожно сказала Оля, – поэтому, наверное, выражать соболезнования будет не слишком уместно?

– Соболезнования? – Лейла пренебрежительно искривила губы. – Да я принимаю поздравления и намереваюсь вечером открыть шампанское!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Вероятно, твоя семья хочет, чтобы ты приехала на похороны?

– Представляю, какой восторг испытают тамошние кумушки, если я заявлюсь, – Лейла улыбнулась. – Во всей своей красе, так сказать!

– Но ведь родные всё-таки связались с тобой. Значит, они не вычеркнули тебя окончательно из сердца. Значит, для них ты всё ещё родственница.

– Если даже они и любят меня до сих пор… где-то в глубине души… то скорее уж как Лестера, а не как Лейлу, – покачала головой та.

– Дай им шанс узнать тебя именно как Лейлу, – предложила Оля. – А что, если они всё это время скучали и тосковали по тебе?

– Хрена с два! Ох, прости, дорогая. Ты не представляешь тамошних ограниченных типов, их образ мышления… Они уверены, что люди нетрадиционной ориентации – тупо результат неправильного воспитания. Мой папашка, клянусь, считал, что просто был недостаточно жёстким, когда пытался вырастить из меня “настоящего парня”, надо было больше и чаще меня пороть… А мне это поперёк горла, понимаешь? – лицо Лейлы перекосило. – Все эти узколобые непоколебимые убеждения…

– А вдруг отец оставил тебе какое-то наследство?

Лейла от души расхохоталась.

– Наследство? Мне?! Да он скорее указал в завещании, чтобы я не смела приближаться к его могиле ближе, чем на расстояние пушечного выстрела… Нет уж, мне не нужны его наследство, его деньги, его имя… вообще ничего не нужно. Я вполне самодостаточная личность и не нуждаюсь в душещипательных сценах всепрощения и раскаяния. Рыдать в коленки матушки у изголовья отцовского гроба я уж точно не стану.

– И всё-таки я считаю, что тебе нужно поехать, – Оля упрямо тряхнула головой. – Именно потому, что ты самодостаточная личность и не нуждаешься ни в чьём одобрении. Ты должна появиться у себя дома с высоко поднятой головой… и заткнуть рты всем вашим “кумушкам”. Больше никто не вправе причинить тебе вред, насмехаться и издеваться.

– Кто бы говорил, – Лейла иронично покачала головой. – Что мешает тебе, моя птичка, вот так же с высоко поднятой головой вернуться в Россию и показать своему говнюку-отчиму, что он не имеет больше никакого влияния на твою жизнь?

Оля почувствовала, как по спине ледяной волной пробежали мурашки. Её передёрнуло.

– Я… боюсь… – выговорила она еле слышно, борясь к подступающей к горлу тошнотой.

– Но ведь это совершенно иррациональный страх, – Лейла прижала голову Оли к своему плечу, погладила по волосам. – У отчима нет на тебя никаких прав, ты – не его собственность! Вполне можешь начать новую жизнь – но уже по своим правилам! Можно вообще уехать в другой город!

– Это… не так просто, – выговорила Оля с заминкой. – Мне нужно там чем-то заниматься, на что-то жить… ты же помнишь, что у меня нет даже законченного среднего образования? На работу меня никто не возьмёт.

– Кем-то – да возьмут, – покачала головой Лейла. – Хотя бы курьером. Дорогая, если ты отказываешься принимать помощь от своего русского мачо, я сама готова помочь тебе финансово… чтобы ты смогла продержаться на плаву хотя бы первые несколько месяцев, прежде чем встанешь на ноги.

– Ты собираешься мне помогать? – Оля отшатнулась. – Опомнись, Лейла! У тебя-то откуда лишние деньги? Ты же копишь на операцию!

– На операцию… – эхом откликнулась та. – Кому она нужна, эта моя операция? Так… всего лишь давняя несбывшаяся мечта, которую уже смешно – да и поздно – осуществлять.

– Почему поздно-то? – Оля покачала головой. – Ты ещё не старая.

– Думаешь, кто-то клюнет на сорокалетнюю тётку не первой свежести?

– Между прочим, в России говорят, что в сорок лет жизнь только начинается.

– Решено, – Лейла грустно усмехнулась, – меняю пол и переезжаю в Россию. Глядишь, и встречу там свою судьбу…

– Ты заслуживаешь счастья, – Оля обняла её.

– Ты тоже, детка. Заслуживаешь как никто другой. И твой красавчик из России мог бы…

– Пожалуйста, – перебила Оля, – не надо об этом. Я привыкла в этой жизни рассчитывать только на себя и ни на кого не надеяться. И вообще… ты обещала, что в случае чего прикроешь меня по всем фронтам, даже если я захочу слинять из этой больницы.

– Не было такого! – возмущённо вскинулась Лейла. – Я категорически против твоего побега! Ты ещё слишком слабенькая.

– Чушь, я чувствую себя абсолютно здоровой. Ты ведь не сдашь меня?

– Я…

– Не сдашь, – Оля погладила её по руке. – И ничего не расскажешь Русу! Вот это ты мне точно обещала. Обещала же?

– Обещала, – буркнула Лейла, крайне недовольная этим обстоятельством.

– Вот и молчи. Ни слова ему! И… никому другому.

45

Рус

Сиэтл, наше время

Илья бесцеремонно сдёрнул с Руса одеяло и заявил командным тоном:

– Пора вставать! Валяться в постели до одиннадцати часов утра – это просто неприлично.

– Какое “неприлично”, я уснул пару часов назад, – простонал Рус. – Голова раскалывается…

– Конечно, раскалывается, – спокойно подтвердил Илья. – Ты пил крепкий алкоголь практически всю ночь, а алкогольные напитки содержат этанол, который приводит к обезвоживанию организма. Сейчас твои ткани и органы пытаются восполнить запасы жидкости и отбирают её у мозга…

– Илюха, заткнись!.. – взревел Рус.

– …который на семьдесят процентов состоит из воды. В результате твой мозг уменьшается в размерах…

– Заткнись, заткнись!!!

– …а оболочки, которые соединяют его с черепом, натягиваются. Это и приводит к головной боли.

– Лучше принеси воды, умник, – прохрипел Рус, морщась от яркого света и отрывая, наконец, взлохмаченную голову от подушки. Да, так давно он не напивался, кажется, с самого студенчества…

– Минеральная вода на тумбочке возле кровати, – невозмутимо сообщил Илья. – Там же ты найдёшь таблетку нурофена. Завтрак на столе в кухне.

При мысли о завтраке Руса замутило. Он жадно схватил бутылку с водой, осушил её в несколько торопливых глотков, не забыв принять обезболивающее, и намеревался было опять рухнуть в постель, но Илья не позволил ему этого сделать.

– Пора вставать, – внушительно повторил он, безжалостно вытаскивая подушку из-под головы Руса. – Ты же человек, а не морально разложившаяся скотина.

– Фу, Илюха, – пробормотал Рус, пытаясь заговорить ему зубы и прикорнуть под шумок, – в Америке ты стал просто отвратительно ругаться. Раньше я за тобой такого не замечал…

– Люди меняются, – справедливо возразил тот. – Я вот тоже не замечал за тобой раньше стремления напиваться до невменяемого состояния. Честно говоря, таким ты мне совсем не нравишься.

– Я и сам себе таким не нравлюсь, – оставив попытки снова заснуть, Рус уселся на постели, грустно подтянув голые колени к подбородку. – И Оле я тоже не нравлюсь…

– Только не начинай всё сызнова, пожалуйста, – попросил Илья. – За вчерашний вечер и ночь ты пятнадцать раз сказал мне, что Оля тебя не любит, и я, стараясь быть вежливым, пятнадцать раз тебе искренне посочувствовал.

– Чурбан бездушный, – посетовал Рус себе под нос, – лучшему другу можно было посочувствовать и шестнадцать, и двадцать… и даже сто раз! До бесконечности!

– Но это же не поможет твоему горю, разве нет? – Илья испытывающе взглянул на Руса. – Так какой смысл в этом напрасном и непродуктивном времяпровождении? Всё плохо, обнимемся и будем плакать?

– Да уж от тебя дождёшься и объятий, и слёз… – проворчал Рус, всё-таки выбираясь из постели. – Я в душ. Что там у тебя на завтрак?

– Каша с сухофруктами и сладкая булочка. Сейчас тебе необходимо повысить уровень сахара в крови.

– Боженька, за какие грехи ты покарал меня таким занудным другом? – возведя глаза к потолку, пожаловался Рус. – Каша на завтрак… господи, я с детского сада не ел кашу на завтрак.

– Ты и в детском саду её не ел, – напомнил Илья. – Всегда отдавал мне свою порцию, потому что не понимал, как полезны и необходимы каши для растущего детского организма…

Так они перекидывались шуточками (впрочем, Илья как обычно не считывал иронии и во всех своих репликах был предельно серьёзен и искренен), и Русу даже на секундочку обманчиво показалось, что внутри – в груди – больше так сильно не болит и не жжёт, как накануне.

Однако оказалось, что это лишь временное затишье…

Едва он очутился в ванной комнате и влючил душ, как тяжело и удушающе навалились воспоминания: они с Олей в очередном придорожном мотеле – вдвоём под струями воды, обнажённые, шальные, её влажные волосы облепили плечи и грудь, а он безостановочно целует её, целует, сходя с ума от ладной стройной фигурки в его руках, скользя ладонями по её коже и взбивая гель для душа в ароматную мягкую пену…

Он согнулся пополам от невозможности сделать вдох и чуть не взвыл. Чёрт побери… чёрт побери, как долго это будет с ним продолжаться?!

– Успокойся, рохля, – сказал он сам себе с ненавистью. – Ей нет дела до того, как ты убиваешься. Она сделала свой выбор. Ты ей не нужен, хватит скулить и страдать, подбери сопли!

И со злостью врубил ледяную воду на полную мощь.

Оля сбежала. Улизнула прямо у него из-под носа, ловко усыпив бдительность не только самого Руса, но и всего больничного персонала.

Едва ей разрешили вставать, чтобы самостоятельно передвигаться по отделению, как она вызвала такси и была такова! Рус как раз находился у себя в гостинице – отлучился ненадолго, чтобы принять душ, побриться и сменить одежду.

– Ты не спеши, – убеждала его Оля, – отдохни хорошенько, приведи себя в порядок… Уж пару часов я как-нибудь смогу обойтись без твоего присмотра, не волнуйся!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍А когда он вернулся, её уже и след простыл.

Рус никогда ещё не чувствовал себя так неловко… да какое там неловко – так стрёмно! – перед врачами и медсёстрами. А ещё перед Брэндоном – особенно перед Брэндоном! Он так много сделал для Оли с того самого момента, как её привезли сюда на скорой, так искренне переживал за неё, так хлопотал о её здоровье…

– Вы же понимаете, что пациентка слишком рано и несвоевременно покинула больницу, – растерянно произнёс Олин врач. – Если с ней что-нибудь случится… это будет исключительно на её совести. Её поступок – полностью её ответственность, а мы сделали всё, что могли! – и это прозвучало как “мы умываем руки”.

Рус понимал, что именно на это – на свою единоличную полную ответственность – дурёха и рассчитывала…

Единственной попыткой объясниться с Олиной стороны стала адресованная Русу короткая сумбурная записка о том, что ей опасно долго оставаться в больнице, но она чувствует себя совершенно прекрасно и с ней всё будет в полном порядке.

“Спасибо тебе за ужасный секс, было по-настоящему кошмарно”, – приписала Оля в самом конце, и это было как пощёчина. Уж лучше бы и вовсе не вспоминала, честное слово, а то будто горсть соли сыпанула прямо на открытую рану…

Её номер, вбитый в память телефона Руса, предсказуемо не отвечал – эта чертовка наверняка планировала сменить сим-карту в самое ближайшее время. Рус кинулся было звонить Лейле, но та оказалась не в курсе событий (ну, во всяком случае, очень убедительно это утверждала), поскольку в данный момент находилась в Монтане, на ферме у родни.

Он попросил Лейлу сразу же сообщить, когда Оля с ней свяжется, но в глубине души не был уверен, что она это сделает. Сжигать за собой мосты девчонка умела мастерски…

Без всякой надежды на успех он поехал по её старому адресу в район Кастро, но и там его ждало разочарование: соседки Оли по квартире рассказали, что она объявилась ночью, покидала какие-то свои вещи в сумку и, заявив, что съезжает, тут же умчалась.

Ну что за сумасбродство? Что за безрассудство? Что за свинство, в конце концов?! Неужели Рус был для неё настолько никем, что она не пожелала даже попрощаться с ним по-человечески?!

– Вероятно, если бы Оля начала прощаться, ты сообразил бы, что она замыслила побег, и непременно вздумал бы ей помешать, – справедливо заметил Илья, выслушав эту дикую историю. – Она просто не хотела раскрывать тебе свои планы, чтобы ты ей их не испортил.

В Сиэтл Рус приехал на следующие сутки – взбешённый, растерянный, шокированный, сбитый с толку… И теперь друг был вынужден выслушивать его не совсем трезвые излияния, да ещё и утешать – а утешитель из Илюхи всегда был так себе.

И хотя в его словах был резон (ну конечно, Оля не хотела, чтобы ей помешали!), всё равно Русу было обидно, что его обвели вокруг пальца как последнего идиота.

Ремня бы ей хорошего… и наручники. Пристегнуть к больничной койке и держать так до тех пор, пока окончательно не поправится.

Рус был страшно зол на Олю, практически ненавидел её за эту сумасбродную и безответственную выходку… и любил, с ума сходил, как сильно любил её сейчас, может быть, даже сильнее, чем раньше, как его физически ломало от невозможности быть с ней рядом, как он волновался из-за того, что с ней теперь, с кем она в данный момент и где.

46

Оля

Сан-Франциско, наше время

Никогда ещё она так часто и много не плакала, никогда не чувствовала себя настолько потерянной и запутавшейся, как сейчас.

К счастью, Лейла укатила в Монтану к родственникам, так что Оле как минимум не приходилось скрывать от неё зарёванное распухшее лицо, подавлять ночные вхлипывания в подушку и стесняться покрасневших глаз и носа – можно было рыдать сколько душе угодно, хоть до всемирного потопа… чем Оля и занималась вот уже почти неделю.

Рус по её расчётам должен был уже вернуться в Москву, и осознание этой информации оглушало, опустошало и выбивало почву из-под ног. Она не думала, что без него ей будет так плохо. С тех пор, как этот парень возник в её размеренной и устоявшейся жизни, всё в ней пошло наперекосяк…

А может быть, Оля просто сама себя обманывала. Ничегошеньки у неё не было – тем более размеренного и устоявшегося, она всегда ходила над пропастью, но была словно в каком-то полусне. И тут появился он… красивый и благородный, точно принц из сказки, Оля и не знала, что такие парни существуют на самом деле. После первого любовного разочарования с Брэндоном Оля думала, что никогда уже не сможет влюбиться так же искренне и страстно. Но Рус… перед ним просто невозможно было устоять.

Она боялась. Боялась того, что их отношения зайдут слишком далеко – и одновременно того, что они не зайдут. С первого дня их знакомства Оля не знала, чего ей хочется больше – чтобы Рус поцеловал её или чтобы он никогда этого не делал. Чтобы он полюбил её – полюбил по-настоящему! – или наоборот, чтобы не вздумал слишком-то увлекаться… Оля совершенно запуталась в себе и своих чувствах. Она надеялась, что, убежав от Руса, потихоньку вернёт свою жизнь в привычную колею и всё пойдёт по-прежнему, но… как оно могло идти по-прежнему, если в сердце образовалась огромная дыра, которую отныне невозможно было ничем и никем заполнить?!

Иногда она даже начинала робко думать о том, что возвращение в Россию – ну, в общем-то… не такая уж бредовая идея. И в самом деле, почему нет? Вот только как она будет искать там Руса, она же практически ничего о нём не знает… А ещё… стоило лишь на секундочку вообразить себе змеиный взгляд отчима – и её ледяными пальцами хватал за горло знакомый липкий страх, не позволяя дышать. Заслуживал ли Рус таких проблем и таких комплексов, которые роились в её голове, точно дикие пчёлы?!

Может быть, ей всё же стоило признаться ему в любви. Открыть свои карты… и неважно, что ждало бы её в ответ, пусть даже насмешки или холодное равнодушие – а скорее всего, именно так оно и было бы. Оле казалось, что она не заслуживает того, чтобы её любили. Да нет, тут же говорила она себе, Рус ни за что не стал бы над ней смеяться, и равнодушным к ней он тоже не был, пусть не любил – но и до безразличия там было ой-ой-ой как далеко, ну не могла она ошибаться на этот счёт… Или могла?! Но фразу “я не люблю тебя” от Руса она бы просто не вынесла. Её бы это добило.

Хорошо, что Лейла пустила её пожить к себе. Оле необходимо было побыть в одиночестве, чтобы разложить мысли по полочкам. И в то же время… это одиночество внезапно придавило её так, что иногда хотелось выть и скулить в голос.

Даже город, обожаемый Сан-Франциско, всегда бывший ей другом и союзником, внезапно перестал действовать как успокоительное. Оля заставляла себя гулять по любимым прежде местам, приходила на берег океана на рассвете и вглядывалась в густой туман, ощущая себя то ли на земле, то ли на небе среди облаков… но утешения ей это не приносило. Она вспоминала, как они с Русом обнимались рано утром на пляже после того, как благополучно удрали от облавы в баре… как ели суп с моллюсками на пирсе… Рус был везде – в воспоминаниях, снах и мечтах, и она не знала, как от него избавиться, на что отвлечься.

Работы не было. Лейла сказала, что их бар скорее всего лишат лицензии и закроют. Конечно, она не бросила бы Олю в беде и рано или поздно обязательно помогла бы ей подыскать новое место, но… без соответствующих документов вряд ли можно было рассчитывать на завидную должность. Впрочем, в Олином ли положении следовало выбирать и прицениваться? Устроиться на первое попавшееся место: хоть гулять с собачками, хоть мыть полы и туалеты на заправках, она была на всё готова. Ну, кроме проституции и наркотиков, конечно.

В один из вечеров Олино отчаяние дошло до того, что она отправилась в караоке-бар и напелась там до хрипоты, снова и снова выбирая песню R.E.M. “Everybody Hurts”.

If you feel like you're alone, no, no, no, you are not alone.

If you're on your own in this life, the days and nights are long,

When you think you've had too much of this life to hang on.

Well, everybody hurts sometimes,

Everybody cries. And everybody hurts sometimes.

And everybody hurts sometimes. So, hold on, hold on…*

Что удивительно, ей даже стало немного легче.

– Крошка, у тебя отличный голос! – заявил какой-то парень после того, как Оля вернулась к барной стойке и залпом выпила заказанный ранее коктейль.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Отвали, – коротко отозвалась она.

– Вообще-то я знаменитый продюсер, знаешь? Я мог бы заняться твоей карьерой… если ты будешь со мной чуть поласковей и понежней, – парень даже не пытался быть хотя бы мало-мальски убедительным, и Оля лишь скорчила гримасу. Любые попытки (а особенно такие примитивные) флиртовать с ней, заигрывать, говорить комплименты вызывали только досаду и тошноту.

Она расплатилась за выпивку и, подхватив сумочку, собралась покинуть бар. Наверное, пора было вылезать из хандры, вытаскивать себя за уши, за волосы… и продолжать жить. А что ей ещё оставалось?

Выпила она немного, но почему-то, добравшись до дома, долго не могла отыскать в сумке ключ, а затем – вставить его в замочную скважину. Руки слегка подрагивали, а затылок неприятно холодило, словно кто-то буравил её тяжёлым взглядом за спиной. Оля даже несколько раз обернулась по дороге, чтобы убедиться, что ей просто показалось.

Но вот, наконец, дверь открылась. Оля поспешно включила свет, чтобы квартира не казалась такой тёмной, незнакомой и пугающе-зловещей, но не успела она сделать и шага в помещение, как рот ей зажала чья-то жёсткая ладонь, а вкрадчивый и до отвращения знакомый голос прошептал прямо в ухо, обдавая жарким дыханием:

– Ну здравствуй, дорогая.

___________________________

* Песня 1992 года. Перевод приведённых выше строк:

“Если чувствуешь, что совсем один – нет, нет, нет, ты не одинок.

Если ты сам по себе в этой жизни, дни и ночи тянутся так долго,

Если думаешь, что сыт по горло и не хочешь продолжать жить дальше…

Что ж, всем иногда бывает больно

И все плачут.

Поэтому держись, держись…”