Текст книги "Сандро, не плачь! (СИ)"

Автор книги: Юлия Монакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Покрутившись возле доски объявлений и не обнаружив там свежего расписания (и ни одного знакомого, как назло, не встретил), разочарованный Белецкий уже собрался уходить несолоно хлебавши, как вдруг его окликнул незнакомый мужской голос:

– Молодой человек! Можно вас на минуточку?..

Он обернулся, чтобы взглянуть, кому понадобился.

Светловолосый мужчина лет тридцати сидел на подоконнике и рассматривал Белецкого без стеснения, в упор, с ног до головы.

– Это вы мне? – холодно уточнил парень. Ему не понравился этот оценивающий взгляд: словно незнакомец тут же, сию секунду, выставил ему оценку по десятибальной шкале. Впрочем, судя по итоговой довольной улыбке, оценил он Белецкого весьма высоко…

– Да, вам. Вы же актёр, верно?

– Я студент.

– Ну, это одно и то же… А курс какой?

– Первый… то есть, уже второй.

– Отлично, – блондин был явно доволен и увиденным, и услышанным. – Не хотите в рекламе сняться? Вас вся страна в лицо узнавать будет.

– Как Лёню Голубкова?* – пошутил Белецкий. Собеседник от души расхохотался.

– Нет-нет, никаких акций АО МММ! Всего лишь жвачка. Новый вкус, мята с лимоном… – и он назвал довольно известную компанию.

– И что? – Белецкий пока даже не воспринимал этот разговор всерьёз. Казалось, что его просто разыгрывают. – Мне придётся красиво жевать в кадре и надувать пузыри?

– Ну, не так примитивно… У нас сценарий есть. Мы вам дадим почитать, конечно… если вы согласитесь приехать на пробы. Меня, кстати, Игорь зовут. Я театральный агент, занимаюсь подбором актёров для серии этих роликов.

Он протянул Белецкому визитку. Тому ничего не оставалось, как тоже представиться:

– Александр.

– Позвоните в понедельник с утра, чтобы записаться на пробы. Имейте в виду, мы очень неплохо платим!

– Неплохо – это сколько?

– Двести пятьдесят тысяч рублей, – невозмутимо откликнулся Игорь. По тогдашнему курсу выходила сумма, равная примерно ста долларам – больше месячной зарплаты среднестатистического российского служащего… Белецкий недоверчиво присвистнул.

– Да уж, неплохо… Это за один ролик?

– За съёмочный день. Если вас утвердят на всю серию, выйдет примерно три-четыре дня работы.

– Хорошо, – он уже практически без колебаний взял визитку и сунул в карман. – Я вам позвоню.

– Советую не затягивать, – Игорь обезоруживающе улыбнулся. – Работка непыльная, а кандидатов на роль много…

– Но вы заинтересованы именно во мне? – поддел его Белецкий. Блефовал, конечно, но как оказалось – попал точно в яблочко. Мужчина чуть смутился, но быстро справился с замешательством и выдал ещё одну обаятельную улыбку из своего арсенала:

– Да, чёрт возьми, да! Александр, у вас очень яркая внешность. На экране будете смотреться просто потрясающе. В вас влюбится всё женское население страны!..

– Я позвоню, – повторил Белецкий и, чтобы продемонстрировать, что тоже не лыком шит, послал агенту не менее обаятельную улыбку из своего личного стратегического запаса.

___________________________

*Лёня Голубков – персонаж рекламной кампании акционерного общества МММ в 1992 – 1994 гг., сыгранный актёром театра и кино Владимиром Пермяковым. С ним связана как всенародная любовь, так и – впоследствии – лютая ненависть к МММ. После выхода рекламных роликов многие фразы оттуда стали крылатыми (”Я не халявщик, я – партнёр!”, “Куплю жене сапоги!” и так далее).

Вот так он и попал на съёмки. Утвердили его моментально, пробы оказались простой формальностью. Как и ожидалось, ему предложили не один ролик, а сразу целую серию. Партнёршей Белецкого выступала юная манекенщица из Дома моды, Снежана Меркулова – красивая, как фарфоровая куколка, и такая же пустоголовая. Белецкий подозревал, что эта прелестная особа попала на съёмки и вовсе без проб, ибо являлась любовницей спонсора рекламных роликов.

Снимали не в павильоне, а в естественных пейзажах и интерьерах: на улицах Москвы, в парках, кафе… Сюжеты не отличались каким-то глубоким смыслом и оригинальностью. В первом ролике молодые люди знакомились на Чистых прудах, и Белецкий угощал девушку жевательной резинкой; во втором они катались на аттракционах, продолжая всё так же дружно жевать; в третьем перекусывали в кафе (и, разумеется, для свежести дыхания после еды непременно закидывали себе в рот очередную мятно-лимонную пластинку жвачки); наконец, в четвёртом был показан их первый поцелуй.

Прежде Белецкому не доводилось целоваться с девушкой исключительно “по работе”, без каких-либо чувств. Он привык делать это хотя бы с минимальной симпатией к партнёрше. Однако оказалось, что ничего сложного в поцелуях на камеру нет – как говорится, пять минут позора, и ты звезда. Снежане, к слову, очень понравилось с ним целоваться, и тайком от своего “папика” она даже незаметно подсунула ему записочку с номером телефона. Разумеется, он не стал ей звонить. В его жизни и так было достаточно мексиканских страстей.

Много лет спустя он случайно наткнулся на интервью Снежаны какому-то низкопробному бульварногму изданию, где она смаковала подробности их совместной работы и намекала на то, что, помимо поцелуя, их связывало нечто большее. Белецкого это только позабавило. Смешно, но чаще всего именно проходные, ничего не значащие в его жизни женщины воображали, что играют в его судьбе какую-то важную роль… Те же, кто был ему по-настоящему дорог, отличались особой деликатностью и никогда не трясли в жёлтой прессе грязным бельём…

Никаких диалогов заучивать и произносить от актёров не требовалось: смонтированные ролики должны были демонстрироваться под бодренькую закадровую песню-слоган, что-то глупо-незамысловатое в духе “нежность дыхания, свежесть дыхания пусть вам поможет на первом свидании”. В общем, работка действительно оказалась непыльной, а в конце съёмок Белецкому вручили аккуратно запечатанный конверт с баснословной, невероятной по тем временам для обычного студента суммой в четыреста долларов.

А потом он проснулся знаменитым…

Точнее, это случилось не сразу.

Между окончанием съёмок и выходом первого ролика на телевизионный экран прошло несколько недель. Лето закончилось, в Щуке вовсю шли занятия. И вот тут-то молодого человека буквально огрело славой. Популярность обрушилась на него лавиной…

– Ой, это же тот самый парень из рекламы жвачки! – неслось ему навстречу и вслед, со всех сторон: в общественном транспорте, на улице, в магазине. Многие подходили и робко спрашивали разрешения его потрогать или взять автограф. Кто-то, завидев Белецкого, принимался громко напевать мелодию из рекламы – ту самую, про свежесть дыхания и первое свидание. Девушки забрасывали его своими телефонными номерами и просили угостить жевательной резинкой.

Его это смущало и удивляло до крайности. Он не мог до конца осознать и принять, что всё происходящее – серьёзно, что никто над ним не издевается и не подшучивает. Он – звезда? Да вы смеётесь, что ли? Даже неловко было, что за такую халтуру люди превозносили его до небес. Да, у него была выразительная внешность, обаяние, телегеничность… и всё-таки вот это фанатичное обожание – за какую-то дурацкую рекламу?!

Дома невозможно было находиться – телефон разрывался от звонков. Его безостановочно разыскивали агенты, чтобы пригласить для участия всё в новых и новых съёмках. Очевидно, Игорь оставил его номер в какой-то внутренней базе. Однако Белецкий твёрдо решил, что рекламы в его жизни больше не будет. Он мечтал о серьёзных, больших ролях в настоящем кино… В кино, впрочем, его тоже приглашали. Но в основном на роли каких-то придурков, да ещё и с непременными постельными сценами, которые стали очень популярны в девяностых – и поэтому он вежливо, но твёрдо отклонял подобные предложения.

Однокурсники отнеслись к его успеху по-разному. Кто-то искренне поздравлял и радовался, кто-то беззлобно посмеивался, пренебрежительными шуточками как бы принижая значимость произошедшего, кто-то откровенно завидовал… Самым неприятным было то, что с ним вдруг сразу захотели дружить те люди, с которыми он прежде и парой слов не перекинулся. Они стали подкатывать к нему с любезными улыбочками и льстивыми речами, и это было омерзительно.

Мастер же сухо заметил, что ничего не имеет против того, чтобы его студенты снимались во время учёбы. Но только, если это стоящие, талантливые проекты, а не коммерческая пустышка.

Зато Кетеван сияла и явно гордилась им… а это было самое главное. Она вообще как-то изменилась за лето, стала более нежной, более внимательной и отзывчивой. Иногда, когда она думала, что Белецкий её не видит, он украдкой ловил её взгляд на себе – непонятный, странноватый, изучающий… Она словно мысленно сравнивала его с кем-то – нетрудно догадаться, с кем. Порой ему казалось, что сравнение выходит в его пользу… но боялся даже помыслить об этом, чтобы не спугнуть неясное, смутное, намечающееся. Он больше не собирался давить на неё, делать первый шаг, чтобы снова всё, не дай Бог, не испортить.

Он просто терпеливо ждал.

Осенью девяносто четвёртого состоялась премьера фильма “Утомлённые солнцем”. В училище не смолкали разговоры о новом михалковском творении: засекреченное, не виденное ещё практически никем из студентов и даже преподавателей, оно уже заслужило славу шедевра как минимум десятилетия, если не целой эпохи. Во многом сыграло свою роль и то, что фильм получил Гран-при Каннского международного кинофестиваля.

Их Мастеру посчастливилось одним из первых посмотреть картину, и он посвятил её анализу и разбору целое занятие со своим курсом, после чего воодушевлённые студенты ещё больше загорелись увидеть фильм. Когда же, наконец, им это удалось – разговоры и споры не смолкали затем целый месяц.

Белецкий пришёл от увиденного в восторг. Он разгадал в фильме Михалкова мотивы, перекликающиеся с его обожаемым Чеховым: ведь режиссёр перенёс условную чеховскую усадьбу, перефразированный “Вишнёвый сад”, в тридцатые годы нашего столетия и безжалостно столкнул самое милое в русской традиции с самым ужасным. Кетеван же уловила в “Утомлённых солнцем” эпохальность, отсылающую к её любимому роману “Унесённые ветром”, и в то же время она была недовольна финалом, чисто по-женски жалея всех героев – и Митю, и Марусю, и Котова, и, конечно же, малышку Надю, оставшуюся без отца.

– Ты слишком узко оцениваешь сюжет, – кипятился Белецкий: как всегда, когда дело касалось искусства, они спорили до хрипоты. – При чём тут отец, мать, дети?.. Ведь дача комдива Котова – образ собирательный. Здесь представлена целая Россия в миниатюре! Бабушки, дедушки, тётушки, старые девы, венская мебель, фотографии на стенах, чёрный рояль и непременное "бельканто" в исполнении харизматичного главного героя… Это классика! А в эпицентре всего этого – прославленный большевик, ныне обречённый на заклание, и его антипод – энкаведешник из “бывших”, который это самое заклание и осуществляет…

– Нет, ну Меньшиков в этой роли неподражаем, – Анжеле, в отличие от её товарищей, было плевать на высокие материи – она предпочитала рассуждать о более приземлённом и понятном. – Такой красавец, правда? Просто душка.

– Я видел его в спектакле “N” в роли Нижинского, – вспомнил Белецкий. – То, что он творит на сцене… это что-то невероятное. После подобного невольно ощущаешь себя полным дерьмом и понимаешь, что никогда не сможешь сыграть так же… даже вполовину так.

– Глупости! – тут же вскинулась Кетеван. – Сандро, ты – артист не менее, а может быть, даже более талантливый, чем Меньшиков! – для пущей убедительности она крепко сжала его ладонь. – И я верю, что ты достигнешь таких же высот. И в театре, и в кино!

Слышать это было безумно приятно. Она так в него верила… как не верила, пожалуй, даже родная мать, которая до сих пор (не без влияния отчима) считала, что выбор сыном профессии – едва ли не самая главная ошибка в его жизни. Она-то мечтала, что он поступит в институт международных отношений!..

А по поводу рекламных съёмок, к слову, матушка испытывала весьма двойственные чувства. С одной стороны, было ужасно приятно, чего скрывать: её мальчик вдруг сделался известным, его узнают на улицах и просят автографы, как у какой-нибудь звезды! А с другой… ну это же реклама. Низкий жанр, практически непристойный, искренне полагала она. Спасибо хоть, не лекарство от диареи или презервативы рекламировал.

Что касается отчима, то тот, напротив, был премного доволен: Саня мужик, стал настоящие, большие деньги зарабатывать!.. Его не смутило бы, даже если пасынок снялся бы в рекламе туалетной бумаги. Главное – чтобы платили хорошо.

1995 год, Москва

Между тем, студенческая жизнь катилась своим чередом: бурно, местами нервно, бессонно и голодно, но в целом очень весело. Обитатели общежития постоянно выдумывали что-нибудь сногсшибательное: то устраивали пляжную вечеринку в купальных костюмах, притащив в кухню невесть у кого позаимствованный надувной бассейн; то организовывали на крыше званый бал в стиле девятнадцатого века; то бегали в новогоднюю ночь по этажам, одевшись в маскарадные костюмы, стучались во все комнаты подряд и чуть ли не силой заставляли всех присутствующих там читать стихи, после чего вручали каждому рассказчику приз в виде бумажной снежинки.

А в марте, когда в Америке прошла очередная церемония “Оскар” и фильм “Утомлённые солнцем” получил статуэтку как лучший иностранный, студенты Щуки на радостях устроили свою кинопремию – своеобразный ответ Голливуду. Разыскав где-то несколько красных ковровых дорожек, они устлали ими пол в холле, вырезали из картона призовые “статуэтки”, покрыли их золотистой краской и организовали церемонию награждения. Девчонки вырядились в лучшие платья, а парни вдели бутоны в петлицы своих пиджаков. Это был настоящий праздник! Феерия!..

Звездой вечера стало совместное выступление Белецкого и Кетеван – они мастерски спародировали культовый танец Джона Траволты и Умы Турман из “Криминального чтива”. Их шуточный номер впоследствии сделался гвоздём многих программ, не только любительских, но и официальных – на торжественных мероприятиях в училище эти двое отжигали так, что только искры летели. “Безумно красивая пара!” – говорили о них, и у Белецкого привычно сжималось сердце в сладко-горькой тоске. Красивая… но не пара.

Весна принесла с собой ещё одно событие, не слишком весёлое, хоть, впрочем, и не трагичное: Белецкий расстался с Лидочкой.

Это произошло не по его инициативе. Балерина завела себе официального жениха, кого-то из “спонсоров”, и, как подозревал Белецкий, отъявленного бандита. Разгул криминала в те годы был привычным явлением, каждый второй бизнесмен являлся выходцем из “братков”, и это давно никого не удивляло.

Лидочка пригласила Белецкого “попрощаться” к себе домой. Разумеется, прощание началось постелью и закончилось ею же.

– Как же я буду по тебе скучать… – вздохнула девушка, прижимаясь к нему всем телом, словно не желала отпускать. – Мне ни с кем и никогда не было так хорошо, как с тобой. Правда.

– Даже с женихом? – поддел её Белецкий. – Так, может, и не стоит замуж выходить?

– А что мне ещё остаётся делать? – Лидочка засмеялась. – Не тебя же дожидаться, тут без вариантов, ты ведь меня всё равно не любишь…

– Да ведь и ты меня – тоже, – заметил он. Она загадочно улыбнулась.

– А вот люблю! – и непонятно было, то ли прикалывается, то ли всерьёз… Он, разумеется, принял её слова за остроумную шутку.

– Но зачем тебе так срочно понадобился этот брак? – недоумевая, спросил Белецкий.

– Ты не поймёшь, – она махнула рукой. – Серёжа – гарантия моей будущей карьеры. У него есть деньги, есть связи… а главное, заинтересованность в том, чтобы сделать меня солисткой. Он очень любит балет, он меня именно в театре заметил и запомнил… Если я буду с ним – не пройдёт и года, как мне достанутся главные партии в лучших спектаклях. Ему это тоже выгодно – престижно иметь в жёнах приму Большого театра, это сразу повысит его статус. Да и мне при таком авторитетном и влиятельном муже едва ли кто-то рискнёт делать пакости… К тому же, есть ещё одна банальная причина: мне жутко надоело на всём экономить, хочется просто нормально пожить и не считать каждую копейку, – призналась Лидочка в порыве внезапного откровения. – Знаешь ли ты, сколько стоят хорошие американские пуанты?! А в месяц мне нужно как минимум две пары, потому что, как только они делаются мягкими, танцевать становится ужасно неудобно. В театре нам раньше выдавали по девять пар в год, а сейчас на это просто нет средств… Ты осуждаешь меня за корысть? – она искоса взглянула на Белецкого, который внимательно слушал её пламенную речь.

– Осуждать? Ну, что ты, – он улыбнулся и, наклонившись, быстро поцеловал её голое плечо. – Мне просто будет тебя очень не хватать.

– Мне тоже, – Лидочка впилась в его губы коротким острым поцелуем. – Но продолжать встречаться тайком – не вариант, Серёжа ни в коем случае не должен узнать о нас.

– Понимаю, – вздохнул Белецкий. – И, в любом случае, я желаю тебе только добра. Будь счастлива…

А летом, когда нервотрёпка, связанная со сдачей сессии, наконец осталась позади и Белецкий предвкушал, как весело они с Кетеван станут проводить время на каникулах, случилось непредвиденное.

Приехал Аслан.

2019 год, Москва

Он прибыл минут за десять до назначенного времени. Специально выехал с запасом, учитывая утренние пробки, хотя условленная заранее кофейня была совсем недалеко от дома. Однако, как выяснилось, Кетеван приехала ещё раньше – она уже ждала его, сидя за столиком в углу.

Белецкий увидел её первым и сразу же узнал. Остановился в дверях, пока она его не заметила, и издали немного понаблюдал за нею, давая себе время на то, чтобы усмирить взволнованное, растревоженное сердце. Он, не желая признаваться в этом даже себе самому, ужасно боялся этой встречи. Боялся того впечатления, что они произведут друг на друга. Боялся тем для разговора, которые они выберут…

На первый взгляд, Кетеван мало изменилась. Конечно, она уже не была двадцатилетней девчонкой – той, которую он видел в последний раз на вокзале в далёком девяносто седьмом году. И всё-таки, время было к ней благосклонно. Он попытался взглянуть на неё отстранённо, как на незнакомку. Какое впечатление она бы на него произвела, если бы он увидел её впервые, именно здесь и сейчас?

За столиком сидела, несомненно, очень красивая женщина. Стройная, элегантно и со вкусом одетая. Тёмные волосы были собраны в аккуратную гладкую причёску. А ведь он ещё помнил, как рассыпался прежде этот непокорный водопад по её плечам и спине, окутывая девушку, словно плащом… И запах её волос, любимый, обожаемый им аромат… казалось, он вновь чувствует его – даже издали. Хотя, конечно, это была всего лишь обонятельная иллюзия.

Кетеван сидела так, что ему был виден только её профиль, освещённый мягким утренним светом. Рассеянно глядя в окно, она в непроизвольном волнении то сжимала, то разжимала пальцы. Видимо, тоже нервничала перед встречей. А он всё никак не мог пересилить себя, чтобы перестать таращиться на неё исподтишка, подойти и, наконец, поздороваться. Всё медлил, оттягивая неизбежный момент встречи.

В этот ранний час в кофейне практически не было посетителей. Это играло Белецкому на руку – больше шансов остаться незамеченным, неузнанным, избежать назойливого внимания посторонних. И всё равно на всякий случай он надел тёмные очки и кепку с большим козырьком.

Тем временем Кетеван взглянула на свои наручные часы, чуть нахмурилась и посмотрела на дверь. Скользнув рассеянным взглядом по Белецкому, она хотела было отвернуться, но тут же округлила глаза, узнавая, и попыталась выдавить из себя неуверенную улыбку.

Торчать в дверях дальше и строить из себя истукана было глупо. Он подошёл к столику, снял очки и тоже нерешительно улыбнулся в ответ.

– Ну, привет…

Она подскочила ему навстречу и смущённо замерла, не зная, как себя вести дальше: поцеловать? обнять? пожать руку?..

Белецкий первым легко коснулся губами щеки Кетеван. Кожа её была шелковисто-прохладной и пахла приятно – чем-то свежим, нежным, чуть горьковатым, и всё-таки… это был не её, иной запах. Аромат незнакомки.

Он уселся напротив окна – так, чтобы оказаться спиной к залу. Зато теперь Кетеван могла хорошенько рассмотреть его лицо, освещённое солнечным светом. Белецкий впервые подумал о том, что и сам очень изменился за эти годы. Нет, конечно, ему грех жаловаться, он отлично выглядит для своих убийственных (страшно выговорить!) сорока трёх. Но он уже давно не тот мальчишка, не тот Сандро, с которым она распрощалась более двадцати лет тому назад.

– Ну что? Не узнаёшь? – спросил он с иронией. Кетеван только покачала головой, борясь то ли с шоком от увиденного, то ли с нахлынувшими эмоциями. А вот она изменилась, вблизи это сделалось более очевидным, и дело было вовсе не во внешности. В ней появилась какая-то надломленность вкупе с застенчивостью, даже робостью. Ни капли от дерзкой и самоуверенной девчонки с языком без костей, которой она была когда-то.

– Доброе утро, что будете заказывать? – прервав их уединение, возле столика материализовалась молоденькая и явно невыспавшаяся официанточка. Она как раз украдкой давила очередной зевок, когда увидела и узнала Белецкого. Сонливость вмиг слетела с её хорошенького, хоть и слегка помятого, юного личика.

– Мне любой чёрный кофе без сахара, главное – чтобы очень крепкий, – попросил он, даже не заглядывая в меню. Ему просто нужно было взбодриться, всё-таки бессонная ночь давала о себе знать – не только официантка умирала нынешним утром от недосыпа. А ему сегодня до позднего вечера придётся быть на ногах…

– Капучино, – пожелала Кетеван.

Откровенно любуясь Белецким, официантка с придыханием уточнила:

– Из еды ничего не желаете? Завтраки, салаты, десерты?..

Он пожал плечами и перевёл взгляд на Кетеван.

– Я не хочу, да и времени особо нет, скоро в театр. Может, ты голодная?

Она только покачала головой.

Официантка, отступив на пару шагов в сторону, вытащила телефон и попыталась незаметно сделать селфи на фоне знаменитого артиста. Он раскусил её уловку и предостерегающе поднял ладонь:

– Не надо, пожалуйста. Я этого не люблю.

– Извините… – смутилась глупышка, покраснев до корней волос, как свёкла. – Просто не смогла удержаться. А вы нам потом в книге отзывов распишетесь?..

– Как ты всё это выдерживаешь? – хмыкнув, поинтересовалась Кетеван, когда официанточка скрылась из вида. – Наверное, безумно тяжело, когда тебя постоянно узнают, пытаются сфотографировать, взять автограф… Или ты уже привык за столько лет?

– Привык, но это не значит, что подобное не выводит меня из себя. Стараюсь по возможности быть вежливым… правда, получается далеко не всегда, пару раз срывался, после чего журналисты с упоением обгладывали мои косточки под обличающими заголовками “Белецкий зазнался, его накрыла звёздная болезнь!” – улыбка у него вышла невесёлая.

– Ты действительно стал большой звездой, – произнесла она то ли в удивлении, то ли почти в страхе. Он негромко рассмеялся.

– Сам по себе и для близких людей я остался таким же, каким был всегда. Звездой меня называют посторонние. Я тут ни при чём…

Кетеван помолчала немного, собираясь с мыслями, а затем призналась:

– Я наблюдала за тобой со стороны все эти годы.

– Один – ноль в твою пользу, – уголок его рта дрогнул в едва уловимой усмешке. – Не могу похвастаться тем же. Я совершенно потерял тебя из виду.

"Да и не искал…" – добавил Белецкий мысленно. Она укоризненно улыбнулась, точно угадывая то, о чём он подумал.

– Но, если честно, мне так и не стало понятнее, чем и как ты живёшь. В интернете только сухие факты биографии или глупые сплетни. Интервью в последние годы ты вовсе не даёшь, да и раньше говорил с журналистами исключительно на профессиональные темы, никогда – о личном…

– А тебя интересует личное? – он искоса взглянул на Кетеван. – Так я могу рассказать. Дважды разведён, женат третьим браком. Двое внебрачных детей, один из которых живёт в Америке, и я никогда не видел его вживую…

– Да перестань ты! – она отмахнулась с досадой. – Этими “ценными сведениями” и так забит весь интернет. А ещё пишут, что ты хам, циник, бабник и социофоб… Но это же полная чушь! – Кетеван презрительно фыркнула. – Надо совсем не разбираться в людях, чтобы придумать о тебе такое.

– А почему ты решила, что они не разбираются? Может, как раз правы.

– Ерунда! – категорично отозвалась она. – Уж меня-то не обманешь. Я не знала в своей жизни более доброго, отзывчивого и порядочного человека, чем ты… Порою даже слишком, чересчур порядочного.

– “Ты так говоришь, как будто это что-то плохое”, – процитировал Белецкий популярный интернет-мем. Глаза его смеялись.

– А в наши дни это и есть плохо, – Кетеван не поддержала шутку. – Нельзя быть таким… чистым, с открытым сердцем, Сандро, тебя просто сожрут!

Он посерьёзнел.

– Да я давно уже никому не доверяюсь и не открываюсь, Кети. Правда. Только жена меня более-менее знает и принимает таким, какой я есть. Но дорого же ей обходится это моё доверие… я бываю порой совершенно невыносимым и занудным.

Тем временем официанточка принесла их заказ. Сгрузив на столик чашки, она украдкой ещё раз стрельнула кокетливым взглядом в Белецкого и, соблазнительно покачивая бёдрами, удалилась. Кажется, она успела подкрасить губы и подвести глаза.

– Жена… – повторила Кетеван задумчиво, продолжая прерванный разговор. – Она очень милая девочка, твоя Галя.

Он уже поднёс к губам чашку и поэтому чуть не поперхнулся своим кофе.

– В каком смысле? Вы что, знакомы?!

– Нет, конечно. Я подписана на её инстаграм, – невозмутимо пояснила Кетеван. Он покачал головой и закатил глаза:

– О, мир соцсетей… бессмысленный и беспощадный.

– Да-да, я в курсе, что ты в этом плане затворник и у тебя нет ни единого аккаунта ни в одной соцсети, – она улыбнулась. – Кремень! А ещё говорят, что жить в обществе и быть свободным от общества нельзя…

– Надеюсь, она не фотографирует меня в трусах, спящего, и не вываливает затем в сеть на радость подписчикам, – пошутил Белецкий.

– А ты что, не следишь за инстаграмом собственной жены? – поразилась Кетеван. Он пожал плечами.

– Да как-то не до этого… всё, что происходит у неё в жизни, я и так знаю. И мне гораздо интереснее поговорить с ней лицом к лицу, чем читать посты и смотреть видео.

– На самом деле, у неё там нет ничего криминального, – успокоила Кетеван. – Тебя-то, во всяком случае, точно. Много фотографий Крыма. Море, природа…

– В этом вся Галюша, – он улыбнулся с плохо скрываемой нежностью. – Она боготворит те места, где родилась и выросла. Ну, ладно, хватит о нас с ней… Ты-то как? Я про тебя ничего не знаю. Видишь, я даже не был в курсе, что вы с Анжелкой до сих пор общаетесь. Она мне про тебя ни разу не говорила.

– Это я её попросила, чтобы не говорила, – призналась Кетеван. – Не хотела тебя беспокоить понапрасну. Ну, знаешь… подумала, а вдруг тебе будет неприятно вспоминать обо мне.

Он поморщился, словно жевал лимонный ломтик.

– Неприятно?.. Это, знаешь ли, не совсем подходящий термин. Да, мне было непросто, особенно в первое время, когда ты только уехала. Но… не понимаю, почему Анжелка таила это от меня столько лет, когда всё давным-давно быльём поросло. Мне действительно было бы интересно узнать, просто по-дружески, как сложилась твоя жизнь, и как… как тётя Нателла? – внезапно спросил он. Почему-то в последний момент не рискнул полюбопытствовать о муже. Испугался?..

– Жива, здорова, сейчас на пенсии, – охотно откликнулась Кетеван. Похоже, она тоже была рада тому, что Белецкий не принялся выспрашивать её о семейном положении. – Очень часто вспоминает о тебе, представляешь. Она не говорит открыто, но, по-моему, её огорчило, что после моего отъезда ты оборвал с ней все контакты.

– Так получилось, – он почувствовал, что по-мальчишески краснеет. – Я очень уважал твою тётю, даже любил, но… просто не смог. Не смог общаться с ней, как раньше.

– Видимо, она это понимает, – кивнула Кетеван. – Во всяком случае, пытается понять.

А он всё равно продолжал смущаться, как идиот, вспоминая обстоятельства своей последней встречи с тётей Нателлой…

1997 год, Москва

Он пришёл к ней, пьяный вдребезги. Он никогда прежде так не напивался. Тётя Нателла испытала самый настоящий шок, когда, открыв поздно вечером дверь, обнаружила за ней милого и интеллигентного мальчика Сандро, который едва держался на подгибающихся ногах. Она с трудом успела подхватить его, тяжёлого, непослушно-неповоротливого, иначе он бревном растянулся бы прямо на пороге.

Тётя Нателла пыталась реанимировать парня, как могла. Затащила его в ванную и заставила сунуть голову под кран с холодной водой. Сварила ему крепчайший кофе. Это немного привело Белецкого в чувство, хоть, разумеется, и не отрезвило окончательно. Но, по крайней мере, он уже мог что-то говорить, а не просто бессвязно мычать…

Сам он помнил события того вечера смутно, урывками. Но и те крохи, что осели в памяти, вгоняли Белецкого в краску даже спустя годы.

Тётя Нателла сидела в кухне на табурете, а он рыдал, уткнувшись ей в колени. Рыдал взахлёб, как младенец, а она гладила его по мокрым волосам, успокаивая и баюкая.

– Что мне теперь делать? – спрашивал он, точно от её ответа зависело его будущее.

– Жить, – спокойно отвечала тётя Нателла.

– Как жить?! Я не смогу без неё…

– Мой милый мальчик, – серьёзно произнесла женщина, – поверь мне, человеческая жизнь намного больше одной-единственной любви. И если любовь неразделённая – это ещё не конец света. Даже когда любимый человек… умирает, – её голос не дрогнул, – это тоже не повод отчаиваться. Когда-нибудь ты это обязательно поймёшь. Сейчас у тебя просто ничтожно мало опыта…

Он поднял на неё заплаканные покрасневшие глаза.

– Я послезавтра женюсь, тётя Нателла…

– Мне кажется, ты совершаешь ошибку, – мягко сказала она. – Я понимаю, что у тебя, должно быть, есть на это свои причины, но… клин клином не вышибешь. Подумай хорошенько.

– Нет… – он в отчаянии замотал головой. – Уже всё решено, уже нет возврата… Я обещал, я просто не могу отступить, понимаете?..

Она ничегошеньки не понимала в этом бессвязном пьяном бреду, но успокаивающе кивала, продолжая гладить его по волосам.

– Ну, а раз дал слово – то держи его. Будь мужчиной до самого конца.

На следующий день он проснулся, когда тёти Нателлы уже не было дома. На столе его ждал завтрак, накрытый салфеткой, и записка:

“Доброе утро, Сандро. Я уехала на работу. Если не дождёшься меня – пожалуйста, брось ключи в почтовый ящик, когда будешь уходить”.

Какое там – “дождёшься”! Ему было нестерпимо стыдно оставаться здесь ещё хотя бы пять минут. Он не стал ни завтракать, ни принимать душ – только ополоснул лицо, чтобы как можно быстрее сбежать из этого гостеприимного дома (как оказалось – навсегда), боясь встретиться лицом к лицу с радушной хозяйкой и посмотреть ей в глаза.