Текст книги "Сандро, не плачь! (СИ)"

Автор книги: Юлия Монакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

ЧАСТЬ 2

Запомни… а лучше выучи, как пароль:

грусть имеет предел, и любая боль

преодолима, лишь оттолкнись от дна.

Счастье случается, вера в него нужна!

И не старайся зря подобрать ключи

к сердцу тому, что рядом с твоим молчит.

Сильные плачут, слабые только врут.

Помни, на каждый пряник всегда есть кнут.

Вместо "тянуть резину" – руби с плеча,

о близких и нужных людях умей молчать.

Друг может выстрелить в спину, а враг спасти,

если ты сделал выбор – тебе нести.

Время не лечит, если не хочешь сам,

даже у Бога оставлен любовью шрам.

Знай, что у каждого страха есть стоп-рычаг!

Мысли – твоя тюрьма, но и твой очаг.

Пустое даётся легче, но суть одна:

за важные в жизни вещи горька цена.

Не верь в бесконечность завтра, живи "сейчас",

да будет любая правда тебе в запас!

Ответы ищи в тишине, оставляя шум…

…и это последнее, что для тебя пишу…

Ира Долинная

2019 год, Москва

Определившийся номер был ему незнаком, однако, услышав в трубке хрипловатый и низкий женский голос, он даже не удивился. Словно знал это заранее.

– Здравствуй, Сандро, – волнуясь, произнесла собеседница. – Это Кетеван.

– Здравствуй, Кети, – откликнулся он после секундной заминки. – Я узнал.

– А, ну да, конечно, – она засмеялась коротким отрывистым смехом. – Наверное, больше никто из твоего круга общения не называет тебя "Сандро"…

– Не поэтому. Просто узнал. Голос у тебя не изменился.

– Приятно слышать, – ответила она. Повисла неловкая пауза.

– Как ты меня нашла? – поинтересовался наконец Белецкий. Она снова издала странный нервный смешок.

– Шутишь?! Да тебя каждая собака знает. Ты же у нас теперь… звезда.

– Я не в этом смысле. Кто дал тебе номер моего телефона?

– А что, это засекреченная информация? – Кетеван пыталась отшучиваться, но он понимал, что она тоже страшно волнуется. Как и он сам… Стараясь владеть своим голосом, он, тем не менее, так стиснул пальцами спинку дивана, что та аж заскрипела.

– И всё-таки? – с нажимом произнёс он.

– О, как всё серьёзно. Ты так оберегаешь своё личное пространство? Я тебя даже боюсь… Анжела, конечно, предупреждала, что ты стал довольно замкнутым и закрытым в последние годы, но чтобы настолько…

Всё ясно… Анжелка, его бывшая жена.

Белецкий прерывисто вздохнул.

– Я не знал, что вы с ней общаетесь. Ты давно в Москве?

– А с чего ты взял, что я в Москве?

– Номер московский определился.

– Ах да, точно… – она хихикнула, дивясь собственной глупости. – Со вчерашнего вечера.

Он молчал. Теперь Кетеван должна была объяснить, чем вызван её звонок, чего она, в конце концов, от него хочет. Но она как-то растерялась, замешкалась… Это было невыносимо.

– Зачем ты мне звонишь? – спросил он прямо.

– Зачем? – её обескуражил этот вопрос. – Я надеялась… я думала… ты что, не рад меня слышать?

– Рад? – он хмыкнул. – Кети, это немного не то слово. Я… просто в шоке. Потому и хочу узнать, зачем понадобился тебе двадцать лет спустя.

– Ты не допускаешь мысли о том, что я могла просто соскучиться? Вдруг меня внезапно накрыла ностальгия по годам учёбы, по Щуке… по нашей дружбе и по тебе.

– Ага. Внезапно накрыла, – ровным голосом повторил он. Она психанула:

– Чёрт, я так не могу!!! Не могу по телефону… У меня полное ощущение, что я разговариваю с чужаком. С незнакомцем, а не с тем Сандро, которого я знала…

"Ты не знаешь меня, теперешнего, – подумал Белецкий. – Совсем не знаешь, Кети".

– Это нормально, – сказал он вслух. – Мы оба изменились, слишком много времени прошло.

– Прости, я, наверное, действительно свалилась тебе, как снег на голову… – пробормотала Кетеван. Ему показалось, что она с трудом сдерживает слёзы.

– Подожди, – перебил он торопливо, уже сдаваясь, уже понимая, что не сможет ей отказать. – Если тебе легче лицом к лицу… если ты хочешь увидеться – хорошо, давай увидимся. Но учти, у меня очень плотный график. Сегодня я освобожусь только около одиннадцати вечера.

– Я знаю, – она шмыгнула носом, – у тебя спектакль…

– Можем увидеться до моей утренней репетиции, выпить кофе где-нибудь недалеко от театра… Скажем, часов в девять. Тебе удобно?

– Удобно! – она ухватилась за это предложение, как утопающий за соломинку. – Сандро, мне всё удобно! Только скажи, куда нужно подъехать…

Условившись о месте встречи, Белецкий отключил телефон и некоторое время сидел, уставившись в одну точку невидящим взглядом. Казалось, что не произошло ничего страшного: мир не перевернулся, всё осталось на своих местах, просто бывшая однокурсница и по совместительству первая любовь позвонила ему с просьбой о встрече… Это ведь ни к чему его не обязывает. Не обязывает, верно?.. Но смутное ощущение неправильности происходящего уже зародилось в нём и теперь разливалось по венам тревожно-ядовитым предчувствием.

1994 год, Москва

Их холодная война продолжалась до самого конца зимы.

В январе ещё куда ни шло – сначала сдавали сессию, затем начались каникулы… А вот февраль принёс с собой возобновление занятий, и волей-неволей Белецкому и Кетеван пришлось сталкиваться в коридорах и аудиториях Щуки.

Всё это время они не разговаривали. Ни разу не перекинулись ни словечком, даже в компании однокурсников избегали смотреть друг на друга, пусть даже мимолётно. Это подчёркнутое игнорирование выглядело столь демонстративным, что не осталось незамеченным ни для кого, включая преподавательский состав.

– Белецкий! Нижарадзе! – сердился Мастер. – Может, оставите свои личные разборки за стенами училища? Здесь надо работать, друзья мои. Работать до кровавого пота, а не устраивать показательные истерики…

Слышать это было унизительно и неприятно, но Белецкий ничего не мог с собой поделать. Он не хотел даже глядеть в сторону Кетеван. Чтобы… чтобы не сорваться.

Он отчаянно тосковал по ней. По их общению, прогулкам, беседам на уютной кухне в компании милой тётушки, по совместным визитам в общагу, по их спорам и даже ссорам… Вот только так всерьёз они ещё никогда не ругались.

Иногда ему казалось, что он ненавидит её. Ненавидит за эту необъяснимую власть над ним, за дерзкую красоту и вызывающее поведение, за все те душевные (да и физические тоже!) муки, которые ему пришлось вынести по её милости. Но… стоило вновь услышать неподалёку её заливистый смех, неподражаемый хрипловатый тембр голоса, уловить аромат её волос, подсмотреть украдкой за трепетанием её ресниц… и он понимал в отчаянии, что по-прежнему обречённо, безнадёжно, безумно любит её.

Да любит ли?.. Ему было трудно судить, тем более, верный товарищ Жорка убеждал его, что это не любовь, а простое увлечение, которое скоро пройдёт. Но, в таком случае, Белецкий вовсе не желал влюбляться, никогда в жизни! Хватит с него и этого простого увлечения…

Он продолжал встречаться с Лидочкой, которая по-прежнему от него ничего не требовала, не выясняла отношений, неизменно пребывала в хорошем настроении и отлично удовлетворяла его в постели. Но чем заполнить образовавшуюся пустоту в сердце – эту огромную рваную дыру… он не знал.

Как-то в воскресенье после ночи, проведённой у Лидочки, он поехал проводить её до работы, всё равно домой возвращаться не хотелось, а занятий в Щуке сегодня не было. Вообще-то, с некоторых пор Белецкий подсознательно избегал околачиваться вблизи Большого театра и – тем более – заходить внутрь, опасаясь нечаянной, упаси Боже, встречи с тётей Нателлой. Ему было неловко и почему-то стыдно перед ней. Но в этот раз он понадеялся, что ничего страшного не произойдёт. Не может же тётушка постоянно торчать в дверях театра, ей работать нужно.

Поцеловав Лидочку на прощание у служебного подъезда, он развернулся и зашагал было прочь, в сторону Красной площади – захотелось немного прогуляться. И вдруг знакомый негромкий голос, окликнувший его по имени, заставил сердце застучать, как у вора, пойманного с поличным.

– Сандро!..

Разумеется, по закону подлости, это была не тётя, а сама Кетеван. И принесла же её нелёгкая сюда именно в этот день и этот час!

Он стиснул зубы и обернулся. Кетеван стояла в нескольких шагах от него и растерянно теребила в руках ремешок своей сумочки. Похоже, она и сама была не рада тому, что поддалась порыву и позвала Белецкого. Однако сейчас он не мог сделать вид, что её не существует, как в училище. Пришлось поздороваться.

– Привет…

Она робко приблизилась, неуверенно заглядывая ему в лицо снизу вверх.

– Ты… что здесь делаешь?

– Да так, – он неопределённо пожал плечами, – знакомую провожал.

Судя по смущённо отведённому взгляду Кетеван, она успела увидеть и “знакомую”, и их прощальный поцелуй, однако благоразумно воздержалась от комментариев.

– А ты к тёте пришла? – нужно же было хоть что-то спросить у неё ради приличия, хотя ответ был очевиден. Кетеван кивнула.

– Она утром забыла дома свои очки. Позвонила мне уже с работы, попросила привезти, плохо видит без них…

– Ну… – он тоже отвёл глаза. – Тогда иди. Нехорошо заставлять её ждать.

– Да, конечно, – она как-то подавленно кивнула и сделала растерянный шаг в сторону подъезда, а затем вдруг снова оглянулась на него – с отчаянием и тоской.

– А ты… уйдёшь сейчас, да? Ты куда-то торопишься?

Нужно было сказать: да, тороплюсь, у меня куча важных дел утром выходного дня, не смей меня задерживать. Это было бы правильно… Но вместо этого он нерешительно выдохнул:

– Вообще-то, нет… просто собирался погулять.

– Может, подождёшь меня пять минут и мы… – она сглотнула, – погуляем вместе?

Он молчал, не зная, что на это ответить. Какая-то часть его натуры кричала: да, да, я буду ждать тебя, сколько потребуется! А какая-то уговаривала вежливо отказаться и откланяться. Впрочем, можно даже не очень вежливо: например, съязвить – в чём дело, неужели ей некого больше попросить поработать "мужским голосом" в роли Фархада?.. Да иди ты к чёрту со своим Асланом и со своей неземной любовью, думал он, катись из моей жизни… Только, пожалуйста, не отворачивайся от меня, не отводи взгляда, позволь мне ещё хотя бы минутку постоять рядом с тобой!..

Прочитав все эти сомнения и колебания на его лице, Кетеван сникла.

– Ладно… – отозвалась она тусклым голосом. – Я всё поняла. Не смею больше задерживать.

И вот тут Белецкий не выдержал. Сделал шаг и резко притянул её к себе.

– Я скучаю по тебе, Кети, – прошептал он, зарываясь лицом в её волосы и окончательно признавая тем самым собственное поражение. Она в ответ прижалась к нему – с благодарностью и признательностью, по-детски крепко обхватила руками – “не отдам никому!” – и заплакала. Горько-сладко, освобождённо, взахлёб.

– Я тоже скучаю… Идиот ненормальный, псих, дурак несчастный!!! – она замолотила кулачками по его груди. – Ненавижу… сволочь, гад, я чуть с ума без тебя не сошла!

– Кто ещё из нас ребёнок, а? – поддразнил он, чувствуя ком в горле. Все эти ругательства казались ему сладкой музыкой. – Разнюнилась, как маленькая…

– Тётя постоянно о тебе спрашивает, – хлюпнула носом Кетеван. – Я ей всё время вру, что ты занят… или что болеешь… По-моему, она догадывается, что у нас что-то произошло, но я… не могу ей ничего рассказать, просто не могу! Может, зайдёшь сейчас со мной… только поздороваться? Чтобы она успокоилась.

– А ничего и не произошло, – он мягкими, бережными движениями вытирал слёзы с её лица. – Мы с тобой друзья и навсегда останемся добрыми друзьями. Ведь так?

– Самыми лучшими? – уточнила она, всхлипнув напоследок.

– Самыми лучшими, самыми близкими друзьями, – подтвердил он. – И я обещаю тебе, что отныне никогда не стану посягать на что-то большее. Не буду давить на тебя и требовать невозможного…

– Спасибо, – она уткнулась ему в грудь, но он ещё не закончил:

– Никогда… если только ты меня сама об этом не попросишь.

Тётя Нателла и в самом деле страшно обрадовалась появлению Белецкого вместе с племянницей. Она от всей души расцеловала парня в щёки, впрочем, сама тут же смутилась своего порыва и извинилась.

– Я думала, вы поссорились с Кети, просто эта безмозглая девчонка не хочет мне рассказывать… – призналась она, по-матерински обнимая его за плечи. – Тебя ужасно не хватало, Сандро, ну разве можно пропадать так надолго! – и тут же крикнула куда-то в сторону:

– Нино, поставь чайку, дорогая! Ко мне дети пришли.

Белецкий и сам чувствовал, что дико соскучился по этой невероятной, удивительной, прекрасной женщине. По её теплу, неизменному задору и чувству юмора, по её захватывающим театральным байкам, которые он так любил…

Костюмерно-пошивочный цех располагался под самой крышей Большого театра, “под конями”, как шутила тётя Нателла. Из окон открывался потрясающий вид на столицу – пожалуй, один из лучших московских видов, искренне считал Белецкий. Сидя за швейными машинками, мастера могли безостановочно любоваться, как взмывает вверх колесница с четвёркой лошадей, ведомая прекрасным обнажённым Аполлоном.

В театре работало три тысячи человек, из них триста, включая тётю Нателлу, относились к художественно-костюмерной части. Это была пёстрая, разношёрстная толпа, которая целыми днями напролёт чертила или рисовала, кроила, строчила, вырезала, клеила, красила и вышивала – и всё ради того, чтобы вечером зрители увидели очередной яркий и красочный спектакль. В команде трудились мужские и женские костюмеры, художники-модельеры, специалисты по росписи тканей, обувщики и мастера головных уборов…

Тётя Нателла искренне любила свою работу, горела и жила ею.

– Театр становится домом – и это не ради красного словца, так и есть на самом деле, – воодушевлённо рассказывала она Белецкому, пока они пили чай с вафлями в “кухонном” уголке. – Тут и время течёт по-другому, его просто не замечаешь… Опомнишься, спохватишься – а уже вечер. Помню, при приёме на работу начальник цеха сказал мне: “Даже если вы умираете, спектакль должен состояться”. Я накрепко усвоила этот урок…

– Год назад у Антониды из “Жизни за царя” сломалась молния на русском платье, – вспомнила Кетеван, посмеиваясь. – Дело было под выходной, мастерские закрылись, так что ты думаешь?.. Тётя притащила наряд домой! До четырёх утра самолично выпарывала старую молнию и вшивала новую…

Работа здесь и впрямь кипела без остановки. Женщины утюжили и отпаривали костюмы, а затем развешивали их на плечики. У каждой солистки был свой персональный костюмер, который был в полном ответе за выход артистки на сцену.

– Мы не только костюмеры, но ещё и психологи, – тихонько поделилась тётя Нателла. – Доподлинно знаем все привычки наших “звёзд”: кто-то облачается в костюм сразу, как приходит в театр, и так репетирует, а кто-то предпочитает переодеваться за пятнадцать минут до выхода на сцену… Кто-то неизменно вежлив и общителен, а кто-то даже на приветствие не всегда отвечает. Мы не обижаемся, стараемся оградить их от ненужных переживаний и создать хорошее настроение. Они должны выходить на сцену в добром расположении духа. Не забываем хвалить, хвалить и ещё раз хвалить… Пока идёт представление, внимательно слушаем трансляцию – вдруг певица веер забыла или ещё что, а им возвращаться нельзя, примета такая… Вот и несёмся со всех ног за кулисы – на помощь! А иногда весь спектакль торчим за кулисами – бывает, что солисты переодеваются за вечер по нескольку раз… Так мы этот процесс переодевания заранее с секундомером репетируем, честное слово.

– Деи,* ты совсем заболтала несчастного Сандро, – вмешалась Кетеван, которой уже наскучил тётин рассказ – всё это она слышала миллион раз. – Может, отпустишь его на свободу? Мы хотели немного погулять…

– Да, конечно, – виновато спохватилась тётя Нателла. – Я и в самом деле страшная болтушка, а мне ведь ещё и работать надо…

Когда Белецкий с Кетеван, подталкивая друг друга локтями и хихикая, весело переговариваясь о чём-то своём и заговорщически улыбаясь, покинули костюмерный цех, приятельница Нина, проводив их понимающим взглядом, обернулась к тёте Нателле.

– Красивая пара, – заметила она. – И как они подходят друг другу… Ну просто идеально!

– Да, – с едва заметной заминкой отозвалась женщина. – Очень подходят.

___________________________

*Деи – сокр. от “деида”, тётя по материнской линии (груз.)

День рождения Белецкого решено было отметить на даче дружной компанией: помимо, собственно, именинника, ещё Кетеван, Жорка, Анжела и пара однокурсников. Планировали закупиться продуктами и выехать сразу же после окончания занятий в Щуке, поскольку день рождения выпадал на среду, и никто не позволил бы им завтра прогулять учёбу. Таким образом, в их распоряжении оставались вечер и ночь. Утром в четверг собирались на электричке вернуться обратно в Москву.

– Сынок, а давай, я вам помогу? – внезапно предложила мама в начале недели. – Составь мне список того, что надо купить, я во вторник съезжу на дачу, заночую там и заодно всё подготовлю к вашему появлению. Может, нужно торт испечь?.. Или что-то ещё приготовить?..

Такие благородные душевные порывы вообще-то совершенно не были свойственны его матери, поэтому Белецкий несказанно удивился.

– Спасибо, – настороженно отозвался он, – но мы и сами справимся. Да и какая от тебя помощь? Калитку и дорожки от снега расчистить? Печку растопить? Огонь в мангале развести да шашлык пожарить? На это у нас мужских рук предостаточно…

– Да ведь и для женских рук дела найдутся. Стол накрыть, салатик нарезать, да мало ли…

– С женскими руками тоже проблем не будет, – сухо ответил он, не желая развивать эту тему. Судя по тому, как многозначительно мать закусила нижнюю губу, это и являлось основной причиной её рвения – банальное любопытство. Белецкий так до сих пор и не познакомил её со своей загадочной девушкой. Из него нельзя было и слова вытянуть даже клещами. Мать ничего не знала о подруге сына – ни как её зовут, ни как она выглядит, ни из какой семьи происходит. Белецкому же почему-то совершенно не хотелось, чтобы матушка знала о Кетеван хоть что-нибудь.

– Спасибо за предложение, мама, – повторил он твёрдо, – но мы обойдёмся без подмоги. Не маленькие.

Однако, плохо же он знал собственную мать…

Когда оживлённой гомонящей компанией они вывалились из пригородной электрички, свернули со станции на заснеженную просёлочную дорогу и весело зашагали к дачным участкам, Белецкий издали заметил, что из трубы их дома валит дым. Кто-то был на даче и топил там печь… и этим “кем-то”, конечно же, была матушка. Настроение вмиг испортилось. Всё-таки приехала… неужели в человеке напрочь отсутствует чувство такта и собственной уместности?!

Их отношения с матерью были далеки от идеальных – так сложилось с самого раннего детства. Белецкий в глубине души так и не смог простить родителям того, что они развелись и тут же, словно не было сил ждать, обзавелись новыми спутниками жизни. Поначалу отец ещё поддерживал видимость заботы и участия в судьбе сына: забирал его к себе на выходные, водил в цирк и зоопарк, невзирая на явно прохладное отношение к этому со стороны молодой жены. Но вскоре ему предложили отличную должность и квартиру во Владивостоке – и отец, не раздумывая, махнул туда вместе с женой и старушкой-матерью.

Поначалу каждый год он исправно высылал сыну деньги на билеты. Летние каникулы во Владивостоке стали одними из самых счастливых детских воспоминаний Белецкого. Он до сих пор помнил запахи морской соли, дождя и ветра; как наяву, видел густые туманы и слышал крики чаек на пляже Шамора, прославленном впоследствии группой "Мумий тролль"… А ещё – негромкое пение бабушки, занятой рукодельем, и божественный вкус её стряпни…

Отчим посматривал на эти поездки косо – ему не нравилось, что мальчишка болтается целое лето без его присмотра. Ему всё казалось, что Сашу непременно разбалуют, что он предоставлен там самому себе и пользуется излишней свободой, а это недопустимо в его возрасте.

Ну, а затем во Владивостоке у мальчика родилась сестра, и пыл отца как-то быстро поугас: отныне не было никаких билетов на самолёт, только вежливые приглашения приехать – исключительно на словах. Но Белецкий с несвойственной для его возраста мудростью понимал, что ему точно будут не рады, если он нагрянет на целое лето в семью, увеличившуюся на одного младенца.

Что касается матери, то та полностью выпустила из своих рук бразды управления сыном, уступив их отчиму. Тот не церемонился в методах воспитания: искренне считал, что детей нужно пороть, чтобы научить их уму-разуму.

Собственная ненужность и неприкаянность с детства сидели в Белецком острой занозой, и он так и не смог окончательно избавиться от этой боли всю свою жизнь. Тем противнее и удивительнее казалось то, что сейчас, когда ему уже исполнилось восемнадцать, мать вдруг решила поиграть в заботливую и любящую родительницу, которая искренне интересуется сердечными делами своего сына, не имея на этого абсолютно никакого права…

– Ого, Саня, это ваша дача? – присвистнул Жорка, легко закидывая за плечо большую спортивную сумку, в которой позвякивали бутылки, и обводя восхищённым взором просторный двухэтажный дом с верандой. – Да ты у нас, оказывается, буржуй недорезанный…

Конечно, в глазах большинства своих однокурсников Белецкий и впрямь был этаким мажором: благополучный мальчик из обеспеченной семьи, никогда не задумывающийся о том, где бы раздобыть пожрать и как прожить на мизерную стипедию. И они – вечно голодные, нищие обитатели общаги… В их кругу дни рождения отмечались куда скромнее, и уж точно не на даче: накрывали “общак” на кухне или в комнате, каждый из гостей приносил что-нибудь съедобное на праздничный стол – и это было лучшим подарком. Имениннику оставалось купить только алкоголь, а закуску обеспечивали ребята. Даже если в качестве подарка кто-нибудь приносил заправку для борща – он не выглядел при этом дураком. Всё съедалось моментально.

Белецкий не успел ничего ответить в своё оправдание: на крыльце появилась хозяйка дачных владений собственной персоной, одетая в яркий передник, и преувеличенно жизнерадостно заулыбалась гостям. “Ещё бы с хлебом-солью вышла и поклонилась в пояс”, – подумал он в сильнейшем раздражении.

– Проходите, проходите, ребята! – захлопотала мать, делая приглашающие жесты. – Не стесняйтесь… Да вы не волнуйтесь, как говорится – “я мировая мама, я сейчас всё приготовлю и уйду”!

Кислые физиономии, появившиеся было кое у кого из парней при виде родительницы Белецкого, моментально исчезли. Все заметно расслабились и обрадовались.

– А мы и не волнуемся, – весело заверила Анжела. – Давайте, поможем вам тут всё приготовить…

Глаза матери заметались с одной девушки на другую – с Анжелы на Кетеван и обратно. Итак, кто же? Которая из них? Этот беззвучный вопрос явственно читался по её лицу, но Белецкий не спешил приходить ей на помощь. Не собирался он ничего объяснять… Она всё равно не поняла бы. Климова не обратила внимания на эту пантомиму, а вот Кетеван явно напряглась под испытывающим взглядом матери Сандро, съёжилась и опустила глаза.

– Сашенька, – обратилась к нему мама, – ты сходи в сарай, пожалуйста, заготовь побольше щепок для растопки. Я все остатки использовала… К ночи дом может совсем остыть, вам тут неуютно будет. Мальчики, мангал во дворе, слева от крыльца. Если хотите покурить – только не в доме, хорошо? А девочки мне сейчас помогут на стол накрыть, ведь правда? – оживлённо тараторила она, забалтывая неловкость. – Я с собой из города привезла посуду, скатерть и салфетки… Заодно и посекретничаем о своём, о девичьем… и вообще познакомимся поближе.

Наконец, родительница собралась их покинуть, чем вызвала у молодёжи тайный вздох облегчения.

– Проводишь меня до калитки? – попросила она сына. Белецкий покорно двинулся за ней следом. Он понадеялся на то, что хотя бы в день его рождения мать воздержится от советов и бестактных комментариев, но, к сожалению, ошибся.

– А что, – осторожно спросила она, когда они вдвоём шли по узкой тропинке, протоптанной в снегу, – у вас на целом курсе не нашлось девочек… поприличнее?

– Я не знаю, что ты вкладываешь в понятие “приличная девочка”, – язвительно парировал он, мгновенно закипая, – но мне нет никакого дела до целого курса. Я дружу именно с этими девушками. Меня они обе вполне устраивают.

– Дружишь… ну-ну, – она недоверчиво покосилась на сына. – И всё-таки… всё-таки, я думала, что вкус у тебя лучше.

– Господи, – он поднял глаза к небу, – а что тебе не так?

– Ну, допустим, эта Анжела… – осторожно подбирая слова, начала мать. – Она же… просто невыносимо провинциальна! Это видно за версту! Человек совершенно не нашего круга. Охотница за московской пропиской! Как она разговаривет… как вульгарно одевается… как ведёт себя, в конце концов! А эта, как её…

– Кетеван, – подсказал он раздражённо, стараясь, чтобы голос не дрогнул на звуках любимого имени. – С ней-то что не в порядке? Девушка из хорошей и интеллигентной семьи. В московской прописке не нуждается, у неё в столице есть родня.

– Да ты что, сам не понимаешь? – взвилась мать. – Она же… ярко выраженное “лицо кавказской национальности”. Она чёрная! Кто она? Грузинка, армянка?..

– Ну, хватит, – он не намеревался больше выслушивать эти мерзости. – Ты уже и так наговорила много лишнего, не заставляй меня совсем плохо о тебе думать.

– Да я же… – она задохнулась от обиды, – я же всё ради тебя! Поверь, Сашенька, я забочусь о твоём же благе, о твоём счастье!..

– Спасибо за заботу, мамуля. День рождения ты мне испортила, теперь хотя бы потрудись замолчать и не болтать гадости о моих лучших друзьях.

– Значит, всё-таки эта… Кетеван, – губы матери искривились в брезгливой гримасе. – Это по ней ты с ума сходишь, из-за неё не ночуешь дома…

– Ошибаешься, – горько усмехнулся он. – И вообще, если дело только в этом, то можешь расслабиться: мы с Кети не пара и никогда не будем ею.

– Ты можешь мне это пообещать? – с надеждой в голосе и одновременно с настолько нищенски-умоляющим выражением лица переспросила мать, что он почувствовал себя совсем паскудно.

– Она никогда не согласится выйти за меня замуж, – отозвался он с непередаваемым сожалением в голосе. Мать ахнула, в ужасе зацепившись за самое последнее слово:

– “Замуж”?.. Хочешь сделать ей предложение? Да ты что, сынок! Тебе же рано… какая свадьба, вы сами ещё дети!..

Его уже окончательно вымотал этот бестолковый разговор. Он устало распахнул перед матерью калитку и кивнул:

– Вот я и говорю – ни о какой свадьбе не может быть и речи. Успокойся, в конце концов, и топай на станцию, а то электричку пропустишь.

Если бы кто-нибудь сказал ему тогда, что меньше чем через три года он станет мужем Анжелы Климовой – он рассмеялся бы ему в лицо…

Пока он ходил провожать маму, ребята совсем освоились без него. Жорка по-хозяйски установил мангал, развёл в нём огонь и под одобрительными взглядами однокурсников принялся нанизывать маринованное мясо на шампуры. Кетеван с Анжелой хлопотали неподалёку, возле самовара. Ожидая, пока он закипит, девушки дурачились и с громким смехом кидались друг в друга снежками. Парни сидели на скамейке возле крыльца и, с удовольствием вытянув ноги, дружно пускали в небо сигаретный дым. Было ещё довольно светло.

– У тебя и правда мировая мать, Санёк, – заметил Жорка с уважением. – Дом прогрела к нашему приезду, на стол накрыла… а теперь ещё и безропотно самоликвидировалась, чтобы не мешать нам веселиться. Всем бы таких понимающих предков!

– Она у меня мягко стелет, да жёстко спать, – негромко пробормотал Белецкий, и, чтобы сменить тему, обратился к Анжеле с Кетеван:

– Девчонки, вы можете отнести свои вещи наверх, в мансарду! Только осторожно, лестница очень крутая, постарайтесь шею себе не свернуть. Там всего одна комната, считайте, что она ваша. Постельное бельё в шкафу. Вас там никто не побеспокоит…

– А может, мы наоборот хотим, чтобы побеспокоили? – кокетливо спросила Анжела. Жорка, стоя у мангала, сердито погрозил ей издали кулаком:

– Дошутишься ты у меня, Климова…

Она в ответ показала ему язык, не воспринимая эту угрозу всерьёз.

Белецкий знал, что у Анжелы с Жоркой уже "всё было" – приятель поделился по секрету. Это случилось на зимних каникулах, и, откровенно говоря, однокурсник, добившись желаемого, быстро охладел к девушке. Он и заигрывал-то с ней до сих пор и флиртовал больше на публику, по-актёрски позёрствуя, а на деле их недороман стремительно катился к завершению.

– Если бы Кети дала тебе разочек – пойми, дурень, твою любовь до гроба тоже сняло бы как рукой! – втолковывал Жорка Белецкому, злясь на друга и одновременно жалея его. – Вот на хрена было с ней мириться? Потерпел бы ещё пару недель – и она сама бы к тебе прибежала, готовенькая, и в постель бы прыгнула с большим удовольствием, и была бы согласна абсолютно на всё! Баб же равнодушие заводит больше всех ухаживаний и рыцарских поступков! Надо было просто подольше её помариновать. А теперь ты опять в роли трепетного пажа на бесправных условиях…

Иванов по-прежнему в глубине души недолюбливал Нижарадзе и потому периодически подкалывал её, упорно называя их с Белецким пару "влюблёнными голубками" и прочими эпитетами, чтобы ещё раз полюбоваться, как она злится. Он не подозревал о существовании Аслана и потому был уверен, что Кетеван просто набивает себе цену, "кобенится".

– Да она сука, Санёк, стерва бездушная! – горячо убеждал он Белецкого, хотя того коробили подобные разговоры. – Она над тобой просто издевается! А если потребует пройтись по карнизу пятого этажа – ты пойдёшь? Наверняка, пойдёшь… лишь бы заслужить её одобрение и улыбку. Тьфу, мужик ты или кто?!

Откровенно говоря, Жорка был неправ. Просто он многого не знал, поскольку даже в разговорах по душам Белецкий не хотел вдаваться во все нюансы своих отношений с Кетеван. А отношения действительно изменились. Да, он был по-прежнему влюблён, но девушка больше не подливала масла в огонь, даже шутя. Отныне никаких провокаций, будоражащих касаний, невинного флирта и двусмысленных намёков. Исключительно тёплое, исключительно душевное, исключительно дружеское общение. Он принимал это с благодарностью, потому что так ему и в самом деле было легче. Видеть её, разговаривать с ней, пользоваться её безграничным доверием – этого было вполне достаточно. Для секса есть Лидочка. Котлеты отдельно, мухи отдельно.

Самовар всё никак не закипал. Кетеван, заскучав, изъявила желание осмотреть мансарду. Белецкий пошёл проводить девушку наверх и заодно показать, что там и как обустроено.

Едва они остались наедине, Кетеван обернулась к нему и проговорила со странным выражением лица:

– У тебя очень красивая мама.

– Ну да, она неплохо сохранилась для своего возраста, – пошутил Белецкий, а Кетеван не спросила, нет, скорее – констатировала:

– Я ей не понравилась.

От растерянности он призвал на помощь весь свой артистический дар и натурально изобразил искреннее удивление: