Текст книги "Сандро, не плачь! (СИ)"
Автор книги: Юлия Монакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
– С чего ты взяла? Мы с ней вообще о другом говорили…
– Вы-то, может, и о другом. Но как она на меня смотрела, пока была в доме…
Белецкий замер, поражённый неприятной догадкой.
– Она тебе сказала что-то?
Кетеван успокаивающе улыбнулась.
– Ну, что ты, Сандро… Твоя мама для этого слишком хорошо воспитана. Но в её взгляде читалось явственное предупреждение, что если я приближусь к тебе чуть больше, чем позволяют приличия – мне не сдобровать.
Она гордо поджала губы, стараясь скрыть от Белецкого то, как её уязвило подобное отношение, и отвернулась к окну, делая вид, что рассматривает видневшийся в отдалении лес. Он же, прекрасно всё замечая и понимая, буквально готов был заплакать от обиды за неё и злости на собственную мать. Желая успокоить Кетеван, он подошёл к ней сзади, обнял за худенькие плечи и уткнулся подбородком в её макушку. Однако она отвергла его жалость.
– Да расслабься ты. Меня это не слишком задевает. Честно. Даже наоборот… что-то вроде тренировки.
– В каком смысле? – недоуменно спросил он.
– Ну, мать Аслана, когда мы с ней всё-таки познакомимся, наверняка тоже не придёт от меня в восторг… я заранее предвкушаю её отношение, – Кетеван выскользнула из его объятий и уселась на кровать, закинув одну ногу на другую. – Аслан говорил, что мама у него очень властная и… консервативная. Из семьи с традиционными взглядами. А тут я! Не мусульманка, не скромница, не покорная и не тихая – будущая жена её сына…
– Слушай, не хочу тебя пугать, но… консервативная мусульманская семья – это не шуточки, – стараясь не заводиться от этой, по-прежнему ненавистной ему, темы, начал он. – Я, конечно, понимаю, что тебе сейчас море кажется по колено и рай с милым в шалаше. Но, поверь, разность культур и воспитания… всё это аукнется тебе ещё не раз, даже если вы поженитесь со своим Асланом.
– Даже если? – с нажимом, насмешливо переспросила она. Ответить Белецкий не успел – их позвали снизу.
– Эй, влюблённые! – бесцеремонно заорал Жорка. – Хватит миловаться, ещё успеете. Идёмте чай пить, пока шашлык не поспел!
Белецкий первым выскочил из комнаты и сбежал по лестнице, пытаясь унять всё возрастающее раздражение. И когда же он, наконец, научится контролировать себя и не так бурно реагировать на любое упоминание имени Аслана?.. В конце конов, Кетеван для себя всё уже давным-давно решила. Он не в силах повлиять на её решение.
Впрочем, на свежем воздухе его дурной настрой как рукой сняло. Белецкий уселся рядом с однокурсниками на скамейку и с благодарностью принял из рук Анжелы кружку с крепким травяным чаем.
Вслед за ним неторопливо спустилась и Кетеван. Она остановилась неподалёку с самым независимым видом и получила свою кружку чая от подруги.
– Хорошо-то как! – вдыхая запах готовящегося на углях мяса, произнесла Анжела. – В такую погоду ещё здорово на лыжах кататься. Ох, как же я люблю лыжи…
– Так вперёд, – отозвался Жорка со смешком. – Вон, в сарае три пары лыж валяется, я видел… Выбирай на свой вкус!
– Сейчас всё же не советую, – мягко вмешался Белецкий. – Я и сам люблю на лыжах погонять, но через полчаса уже темнеть начнёт.
Климова, похоже, всерьёз расстроилась из-за этого обстоятельства.
– В этой вашей Москве я даже зимы толком не ощутила, – девушка капризно надула губы. – Что есть она, что нет – не почувствовала… Вот уже и второе марта. Скоро всё таять начнёт…
Между тем Жорка снял с огня шампуры, ухватив их по несколько штук в каждую руку, отчего стало казаться, будто он держит два огромных букета гладиолусов.
– Отворяйте мне двери, холопы! – басом пропел он, подражая оперным певцам. Парни распахнули дверь веранды, и Жорка с шашлыками торжественно вплыл в дом.
Празднование начиналось…
Воздух внутри уже совершенно прогрелся от раскалённой печки, и всем тут же стало жарко в свитерах. В доме было уютно и хорошо, а накрытый стол радовал глаз и заставлял урчать желудок вечно голодных студентов.
Все торопливо расселись и с радостными возгласами принялись за еду. Ну, и за выпивку, конечно, тоже. Её привезли с собой не настолько много, чтобы нажраться в хлам до поросячьего визга, но и не просто для “понюхать”.
Все тосты сегодня произносились исключительно за Белецкого, как за виновника торжества: прославляли его восемнадцатилетие, желали здоровья, пили за прекрасное настоящее и многообещающее счастливое предстоящее, за успехи в будущей карьере и, конечно же, за любовь…
Кетеван, уже начисто забывшая сцену в мансарде, смотрела на него, как ни в чём не бывало, подставляла свой бокал, чтобы “чокнуться”, улыбалась и тоже произносила какие-то искренние сердечные пожелания… А Белецкий всё никак не мог забыть тот разговор наверху. Имя Аслана крепко засело у него в голове, как заноза, и он понимал, что, помимо банальной ревности, сюда впервые примешивается ещё и серьёзное беспокойство за Кетеван. Ему – невольно, неосознанно – хотелось защитить её, уберечь от неизбежного разочарования. Чего она там себе навоображала, глупышка маленькая…
Ему же самому с каждым днём этот брак казался всё более и более сомнительной идеей. Не придумала ли дурёха того, чего нет, вознесясь на крыльях своей мнимой любви? Не придётся ли вскоре больно шмякнуться о суровую реальность? А может, её просто притягивает аура недоступности, невозможности счастья… Кто знает, как всё повернулось бы, если бы у них с Асланом сразу всё сложилось. Вдруг она охладела бы к нему уже через пару месяцев… Хотя, положа руку на сердце – был ли уверен сам Белецкий, что любил бы свою Кети с прежним пылом, ответь она на его чувства согласием?..
– Сандро, – попросила Кетеван с раскрасневшимися щеками и возбуждённо блестевшими глазами, – а почитай стихи! Мне так нравится, как ты это делаешь…
– О-о-о, – многозначительно схохмил Жорка, – какие у вас затейливые сексуальные игры, друзья. Вас возбуждают ритмы… поэзии?
– Заткнись, Иванов, и не завидуй, – со смехом перебила его Анжела. – Никто у нас на курсе читает так, как Сашка. А ты и вовсе завываешь, как кришнаит, когда декламируешь.
– Ну так что? – умильно взглянула на него Кетеван. – Прочтёшь нам что-нибудь? Что-нибудь такое… ух, нежное, откровенное, чтобы за душу взяло!
Разве он мог ей хоть в чём-то отказать?.. Прав, тысячу раз прав был Жорка. Спасибо хоть, не по карнизу пройтись попросила.
Мгновение спустя он уже читал Александра Кушнера. Это стихотворение первым пришло ему в голову и, пожалуй, было чуть более личным, чем он желал бы демонстрировать окружающим. Но было поздно. Его уже закрутила воронка чужой любовной лирики, так удивительно и странно переплетающаяся с его собственными переживаниями…
– Быть нелюбимым! Боже мой!
Какое счастье быть несчастным!
Идти под дождиком домой
С лицом потерянным и красным.
Какая мука, благодать -
Сидеть с закушенной губою,
Раз десять на день умирать
И говорить с самим собою.
Какая жизнь – сходить с ума!
Как тень, по комнате шататься!
Какое счастье – ждать письма
По месяцам – и не дождаться…
Это было практически публичное признание. Читая стихотворные строки, он смотрел Кетеван прямо в лицо, словно наказывая её за невинную просьбу: такого откровения ты ждала? этой нежности хотела?.. ну, так получай!
Кетеван плотно сжала губы, наблюдая за ним со смешанным чувством восхищения, растерянности и страха: куда-то его ещё занесёт?.. А его физически выматывало это стихотворение, он чувствовал, что, выворачивая душу, теряет силы. Последние слова он договаривал уже совсем тихо, почти шёпотом, по-прежнему не отрывая взгляда от Кетеван.
– Что с горем делать мне моим?
Спи. С головой в ночи укройся.
Когда б я не был счастлив им,
Я б разлюбил тебя. Не бойся!
Он закончил читать, и на некоторое время над столом повисла одуряющая тишина. Никто не знал, как правильно реагировать на эту внезапную исповедь, этакую поэтическую истерику: даже дураку было понятно, что у Белецкого здесь больше личного.
Все искоса поглядывали на Кетеван, ожидая, прежде всего, её реакции на происходящее. А она вдруг без единого слова встала, гибко потянулась за гитарой, прислонённой к стене (кто-то из ребят захватил инструмент с собой), снова уселась на место, устроила гитару у себя на коленях и заиграла. А потом – запела своим удивительным, чуть хрипловатым, чувственным голосом знаменитый романс “Не обещайте деве юной…”* Это был её ответ Белецкому, а заодно и попытка разрядить обстановку.
– …И как ни сладок мир подлунный,
Лежит тревога на челе -
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле.
…Течёт шампанское рекою,
И взор туманится слегка.
И всё как будто под рукою,
И всё как будто на века.
Крест деревянный иль чугунный
Назначен нам в грядущей мгле -
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле.
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле…
Белецкий сидел оглушённый, опустошённый, подавленный и обессиленный, словно из него разом выкачали все жизненные соки, и не отрывал взгляда от Кетеван. В висках стучало, как отбойным молотком: “Люблю… люблю… люблю…"
Умница Анжела догадалась, как вернуть вечеру былую лёгкость и непринуждённость: предложила всем попить чайку. Быстренько убрав грязную посуду, она попросила Жорку принести с улицы самовар. На столе оставалась лишь последняя бутылка вина да коробка шоколадных конфет.
Между тем, уже совсем стемнело. В комнатах горел электрический свет, а на веранде, где был накрыт стол, зажгли две старинные керосиновые лампы. Стало совсем уютно и как-то умиротворённо: казалось, что каждая встревоженная душа и любое мятущееся сердце неизменно должны успокоиться при этом мягком свете. Все постепенно снова расслабились и принялись беззаботно болтать, Жорка отобрал у Кетеван гитару и сам забренчал что-то лёгкое, весёленькое, задорное…
И только Белецкого ещё долго колотило от эмоций. Он и не представлял раньше, даже не догадывался, как невыносимо больно бывает, если вкладываешь в исполнение своё… Не подозревал он и о том, что подобное умение свойственно лишь по-настоящему талантливым людям. Поэтому они и сгорают так рано. Так ярко. Так… отчаянно и безнадёжно.
___________________________
*Песня кавалергарда из кинофильма «Звезда пленительного счастья» (музыка Исаака Шварца, слова Булата Окуджавы).
Весна пролетела быстро – никто и оглянуться не успел. И вот уже на носу вторая сессия, и снова бесконечные зачёты, экзамены, прослушивания и просмотры… Впрочем, это касалось не только первокурсников и не только актёров. Всё училище – и младшие, и старшие курсы – трясло в этот период не по-детски, студенты жили на валерьянке и чёрном кофе.
Обитатели Большого Николопесковского переулка уже не удивлялись, если их внезапно атаковали учащиеся Щуки. То к беззаботному собачнику, выгуливающему своего мопса, подбегал студент режиссёрского факультета и слёзно умолял одолжить псину ненадолго – для съёмок короткометражки… То в ближайшее кафе гурьбой вваливалась молодёжь и упрашивала бармена предоставить им пару стульев “вот для такого малю-у-усенького эпизода!” То носились по дворам и расспрашивали сидящих на лавке бабулек, не завалялось ли у них старого драпового пальто, непременно с каракулевым воротником?..
Сдавая хореографию, парни метались по общаге в поисках лосин.
– Ара, я мужчина, армянин, мне двадцать пять лет! – злился третьекурсник Тигран Аштоян. – О чём ты меня вообще спрашиваешь? Какие, в жопу, лосины?! – он захлопывал дверь, но через несколько секунд возвращался, смущённо протягивал требуемое и негромко добавлял:
– Вот, возьми… Только не говори никому, что они у меня были. Позора не оберёшься!
После экзаменов друзья-однокурсники разъезжались на каникулы по своим родным городам и весям. И Жорка, и Анжела… Кетеван, дождавшись окончания сезона в Большом театре, отправлялась вместе с тётей Нателлой в Тбилиси.
Белецкий понятия не имел, как будет жить без неё целых два месяца, он пока просто боялся думать об этом. Оставшееся до расставания время они с Кетеван постоянно проводили вдвоём, как попугайчики-неразлучники – гуляли по летней Москве, ездили на пляж, купались, ели мороженое и клубнику… и разговаривали, разговаривали, разговаривали, словно старались наболтаться впрок, с запасом.
– Почему бы тебе не вернуться вместе с тётей? – осторожно спрашивал он, намекая на то, что в августе стартует новый театральный сезон и тётя Нателла должна будет возвратиться в столицу раньше племянницы. – Чего тебе торчать там ещё целый месяц без неё, одной…
– “Там” – это у себя дома! – смеясь, напоминала Кетеван. – И не одна я буду, а со своей семьёй. С родителями, бабушкой, другими близкими людьми… Я их два года не видела, глупый!
Одно его утешало – в Тбилиси хотя бы не было Аслана…
И даже Лидочка, милая славная Лидочка, собиралась его покинуть – в июле она должна была улететь с труппой на гастроли в Лондон, а затем в Рим и Париж. Глаза её сияли воодушевлением и предвкушением, когда она поделилась этой потрясающей новостью с Белецким.
– Сначала хотели взять Соломатину, она протеже одного из наших хореографов, так что это неудивительно… – оживлённо рассказала ему балерина. – Но худрук заявил, что полечу именно я, потому что двигаюсь лучше и на сцене выгоднее смотрюсь! У меня будет сольная партия в "Лебедином озере", ты представляешь?.. Выход в испанском танце – в чёрно-красном платье, с веером… До сих пор не могу в это поверить! Ох, Соломатина меня теперь, наверное, убить готова, но я же не специально у неё этот кусок изо рта вырвала…
Он был искренне рад за неё и пропустил мимо ушей фразу о том, что отвергнутая соперница готова Лидочку “убить”. Как оказалось, зря…
Через несколько дней, когда Белецкий позвонил Лидочке уточнить дату отъезда, он услышал в трубке, что девушка взахлёб рыдает – так, что не может выговорить ни слова. Чтобы не тратить время на ненужные расспросы, он тут же сорвался и поехал к ней домой. Ему долго никто не открывал, хотя он прекрасно знал, что хозяйка дома: в окнах её квартиры горел свет, он видел его с улицы. Наконец, дверь распахнулась, и Лидочка предстала перед ним во всей красе: с зарёванным лицом, распухшим носом, красными глазами и… с костылём, на который опиралась.
– Я ногу… сло… сломала! – проревела она отчаянно, заикаясь и дрожа всем телом. – Я не еду… на гас… гас… троли… – и её сотряс новый приступ рыданий.
Он, ни о чём не спрашивая, аккуратно подхватил её на руки, стараясь не потревожить больную ногу, отнёс в комнату, усадил к себе на колени и долго-долго успокаивал, утешал и гладил по волосам, как ребёнка, пока она не затихла и не смогла более-менее связно рассказать о произошедшем. Оказалось, у Лидочки сломана плюсневая кость стопы. Это означало, что в гипсе проходить придётся как минимум месяц.
– Кто-то подрезал мне ленточку на пуантах, – всё ещё изредка всхлипывая, поделилась девушка. – Я и не сразу заметила, её так аккуратно завязали… Оступилась прямо на стыке у рампы, возле оркестровой ямы… хорошо хоть, вниз не загремела. Это было самое начало спектакля. Зал битком, представляешь… все сидят, смотрят… что мне оставалось делать?.. Решила потерпеть…
– Потерпеть? – не веря своим ушам, переспросил Белецкий. – Ты танцевала со сломанной ногой?!
– У меня очень высокий болевой порог. Для балерин все эти травмы, вывихи и переломы – дело обычное… Со мной и раньше бывало такое, я около года назад ломала ключицу… сначала, конечно, больно, а потом просто чувствуешь тепло – и всё. Только и успела шепнуть за кулисы, чтобы врача вызвали. Мне вкололи обезболивающее, я кое-как дотанцевала первый акт до конца, а потом уже выпустили другую девочку на замену…
– Ты говоришь, ленточку подрезали, – он с тревогой взглянул на неё. – Это серьёзно? У вас такое бывает? Я думал, что все эти легенды о лезвиях в пуантах и прочих балетных кознях – не более, чем страшилки.
– У нас всякое бывает, – вздохнула Лидочка. – Особенно если на кону – роль, а также поездка за границу…
– Я так понимаю, ты догадываешься, кто это сделал?
Она улыбнулась его наивности.
– Ну конечно. Соломатина, кто же ещё… она уже мою роль репетирует и костюм ушивает. Да только доказательств у меня всё равно нет…
Он прижал её голову к своей груди.
– Ничего… будут у тебя в жизни ещё заграничные гастроли, не переживай.
– Спасибо тебе, – выдохнула она. – Спасибо, что приехал. Я тут чуть с ума не сошла за эти два дня одна. Всё плакала и плакала…
Лидочка переехала в Москву несколько лет назад из далёкого уральского городка, и некому было поддержать её в столице.
– Наверное, даже поесть забывала? – он расстроенно покачал головой. – Ну ничего, теперь я здесь… и я за тебя возьмусь, так и знай. Отказы не принимаются!
Только поздним вечером он, спохватившись, вспомнил, что зван сегодня на прощальный ужин к семейству Нижарадзе… Тётя Нателла собирала небольшое застолье в честь своего отъезда в Грузию: пара сослуживиц из Большого, а также друзья Кетеван – Анжела и Белецкий. Это совершенно вылетело у него из головы!.. Кети его убьёт, точно убьёт.
– Могу я воспользоваться твоим телефоном? – спросил он у Лидочки. Та кивнула:
– Конечно. Если тебе надо уйти по своим делам, ты не стесняйся… мне уже лучше, правда. Я вполне могу справиться сама, ты не обязан со мною нянчиться.
– Ну, нет уж, – отрезал он. – Одну я тебя точно не оставлю. По крайней мере, в первое время…
Заслышав в трубке голос Белецкого, Кетеван обрадовалась и рассердилась одновременно.
– Сандро! Ну, куда же ты провалился?! Все уже собрались давно, а тебя всё нет и нет, я не могу дозвониться, у вас дома никто к телефону не подходит…
– Кети, – он смущённо кашлянул, – тут такое дело… в общем, я не приду. Не могу. Извинись, пожалуйста, перед тётей… и сама прости меня.
– Что случилось? – испугалась она. – У тебя какие-то проблемы?
– У меня нет. Просто близкий мне человек попал в беду. Я сейчас должен быть рядом.
Кетеван помолчала, осмысливая информацию, а затем проницательно уточнила:
– Близкий человек… он или она?
– А это имеет какое-то значение?
– Значит, "она", – догадалась Кетеван. – Понятно…
– Да что тебе "понятно"? – внезапно разозлился он. – Я действительно просто не могу сейчас быть у вас, постарайся это принять.
– Я всё понимаю, Сандро, – подчёркнуто спокойно произнесла она. – Ты не переживай. Я не обижаюсь, и тётя тоже не обидится. Просто… досадно немного, мы же потом с тобой так долго не увидимся!
Это было – словно ножом по сердцу. Но он не мог, никак не мог сейчас бросить Лидочку!..
– Прости меня, – повторил он тихо. – Я буду очень скучать.
– Пока, – суховато ответила она и повесила трубку.
– Ты звонил своей девушке? – понятливо спросила Лидочка, увидев его расстроенное лицо, когда он вернулся в комнату. Не то, чтобы она специально подслушивала, но всё равно обрывки разговора невольно доносились до её ушей.
– У меня нет девушки, – ответил он без всякого выражения и опустился на диван рядом с Лидочкой.
Она протянула руку и осторожно провела по его тёмным волосам.
– Мне жаль, – тихо сказала она, – что из-за меня тебе пришлось нарушить свои планы.
Он перехватил её руку, прижал ладошкой к своим губам, поцеловал и успокаивающе улыбнулся.
– Мои планы на ближайшее время – только ты.
Белецкий провёл у Лидочки весь июль. Можно сказать, переехал к ней с вещами.
Он практически перестал появляться дома, а в редкие набеги на родную квартиру отбивался, как мог, от назойливых расспросов матери – у кого он живёт, "у той самой грузинки или у кого-то ещё?"
– Остань от парня, – миролюбиво посоветовал отчим. – Какая тебе разница? У бабы – и ладно. В его возрасте это нормально.
Белецкого буквально передёрнуло от "бабы", но он предпочёл не акцентировать на этом внимание. Сил и желания на разборки с отчимом не было, да и времени – тоже. Он просто в очередной раз поразился про себя: как вышло, что его интеллигентная, воспитанная и образованная мать, снобка и чистоплюйка, выбрала себе в спутники жизни такого мужлана?..
Он достал из шкафа спортивную сумку и принялся кидать туда вещи первой необходимости.
– Похудел-то как! – запричитала мать, не обращая внимания на увещевания супруга. – Глаза ввалились… Она тебя что, совсем не кормит, эта твоя… – и многозначительно замешкалась, подыскивая подходящее определение.
– Ну так, наверное, они все калории сжигают… активными физическими упражнениями, – плосковато схохмил отчим, и Белецкий закусил нижнюю губу, чтобы не сорваться. Лицо матери побледнело от ненависти к коварной пройдохе, которая завладела телом и мыслями её сына.
– И ты так спокойно об этом говоришь?! – упрекнула она мужа.
– Хуже было бы, если бы он вообще не интересовался противоположным полом. Главное – чтобы в подоле не принёс! – отозвался тот и захохотал, по-детски радуясь собственной несмешной шуточке. – Саня, я надеюсь, вы исправно предохраняетесь? Учить тебя не надо?..
Мама прижала пальцы к вискам, демонстрируя, что ей дурно. Белецкому уже порядком поднадоела вся эта трагикомедия, фарс под названием "матушка пытается наставить блудного сына на путь истинный". Он застегнул молнию на сумке и почти бегом выскочил за дверь, наспех попрощавшись.
У Лидочки ему было хорошо и спокойно, несмотря на то, что он взвалил на себя все заботы по хозяйству и уходу за больной. Но, во всяком случае, никто не выедал ему мозг…
Белецкий бегал в магазин за продуктами, готовил простую еду, по совету врача покупал в аптеке кальций и витамин D, помогал травмированной девушке перемещаться по квартире, буквально на руках носил её в ванную и даже в туалет, хотя она уверяла, что справляется сама и вполне резво скачет на одной ноге. Лидочка была бесконечно благодарна ему за заботу и внимание. Его же восхищала сила её духа. Даже с гипсом она продолжала заниматься, делала ежедневную растяжку, чтобы не терять форму, выполняла упражнения и танцевальные па здоровой ногой.
– Ты мой маленький стойкий оловянный солдатик, – шутил Белецкий.
– Такая же одноногая? – отшучивалась балерина в ответ. – А вообще, рано радуется Соломатина! Явлюсь в августе к открытию сезона целая и невредимая и буду порхать, буквально летать над сценой!
– Ни капли в тебе не сомневаюсь, – искренне говорил он. Его заразила и убедила её уверенность в собственных силах. Она с жаром приводила примеры из жизни, когда знакомые балерины восстанавливались после очень тяжёлых травм.
– Самое страшное для танцора – это разрыв ахиллова сухожилия, – объясняла Лидочка. – А мой перелом – тьфу, даже и разговаривать не о чем. Всё срастётся!
Правда, иногда в её глазах мелькал скрытый страх – она сомневалась, доверят ли ей после такой травмы сольные партии. Как ни крути, а уникальный шанс сверкнуть в “Лебедином озере” был упущен, и в ближайшее время ей вряд ли снова представится подобная возможность. Но Лидочка всё равно была настроена самым решительным образом.
Вечерами, когда жара немного спадала, они спускались во двор (вернее, он спускал её на руках) и, если было настроение, направлялись в сторону ближайшего сквера. Лидочка старательно ковыляла на своём костыле, а он следил, чтобы она не слишком напрягалась, и по необходимости поддерживал, уменьшая ей нагрузку.
Они садились на лавочке у пруда, чтобы покормить уток остатками утренней булки и заодно надышаться кислородом перед сном.
– Мы как парочка заправских пенсионеров, – смеялась Лидочка. – Этакие старые пердуны… Милый, ты не видел мою искусственную ногу?
– Нет, дорогая, – шамкая, отвечал Белецкий, – а куда ты положила мою вставную челюсть?
– Ах, она была в стакане с водой, я, наверное, запивала своё лекарство от склероза и нечаянно проглотила!..
А ночами у них был жаркий секс – вовсе не “пенсионерский”, пусть и не такой сумасшедший, как раньше, просто он боялся нечаянно причинить ей боль.
И всё было так хорошо, так мирно, чинно и благородно, что он почти убедил себя в том, что избавился от своей роковой зависимости по имени Кети. Он практически не думал о ней – так ему казалось. Ему просто больше некогда было забивать себе голову романтическими бреднями…
Однажды вечером, когда они вдвоём с Лидочкой сидели в сквере и она оживлённо рассказывала ему какую-то очередную театральную сплетню, Белецкий вдруг нечаянно наткнулся взглядом на фигурку девушки в конце аллеи. Дыхание перехватило, а сердце, моментально узнав, хоть и не веря этому узнаванию, забилось с бешеной частотой.
Девушка шагала по дорожке в сторону выхода. Лица её Белецкий не видел, но… разве он мог не признать эту стройную спину, идеальную линию плеч, рассыпавшиеся небрежной копной длинные тёмные волосы?..
– Кети… – выговорил он внезапно севшим голосом. А затем закричал уже в полную силу:
– Кети! – и, вскочив со скамейки, бросился бежать, чтобы догнать Кетеван, точно боялся, что она может вот-вот исчезнуть, раствориться в воздухе, как вечерний мираж. Он забыл в это мгновение обо всём, даже о Лидочке, которая осталась сидеть на месте и ошарашенно глядеть ему вслед.
Кетеван была уже почти на выходе из сквера, когда он, наконец, настиг её и схватил за руку. Испуганно взвизгнув, девушка обернулась.
Это была не Кети…
– Вы что себе позволяете? – возмутилась незнакомка, гневно уставившись на Белецкого. – Чего вы руки распускаете? Что вам вообще от меня надо?..
Он стоял перед ней – с прерывистым взволнованным дыханием и взлохмаченными волосами, сбитый с толку, растерянный и… страшно разочарованный своей ошибкой.
– Извините, – выдохнул он наконец. – Я вас просто… кое с кем перепутал.
Недоверчиво хмыкнув, девушка отвернулась и зацокала каблучками по направлению к выходу, не удостоив его больше даже взглядом. А Белецкий ещё долго стоял, бестолково таращась ей в спину и пытаясь прийти в себя.
К счастью, мудрая Лидочка не стала задавать ему никаких вопросов, когда он вернулся к ней. Она поняла по его лицу, что лучше не стоит этого делать.
– Прости меня… – пробормотал он в раскаянии, только сейчас сообразив, что бросил девушку на произвол судьбы и просто удрал. Что бы она делала без него одна? Сумела бы добраться до дома самостоятельно?
– Всё нормально, – Лидочка ободряюще похлопала его по руке, давая понять, что ничуть не обижается. – Пойдём домой, да?.. Становится холодно.
Среди ночи он проснулся от того, что Лидочка осторожно трясёт его за плечо. Растерянно моргая и ещё не окончательно сориентировавшись, где и с кем находится, он уставился на встревоженную девушку в свете ночника.
– Ты опять зовёшь эту свою Кети, – пояснила она.
– Кети?.. – он смутился, поскольку совершенно не помнил, что видел во сне.
– Ну да. Я потому и запомнила, имя редкое… Иностранка?
– Извини, что разбудил, – уклоняясь от ответа, сказал Белецкий. Но на этот раз отделаться от расспросов Лидочки было не так-то легко. Женщина всегда остаётся женщиной… любопытство может проснуться в ней в самый неподходящий момент.
– Да ничего страшного. Кети – это ведь та самая, которая тебе "не девушка"? После телефонного разговора с которой ты ходил, как в воду опущенный? Которая привиделась тебе в сквере и ты рванул догонять её, моментально слетев с катушек?..
– Господи, сколько вопросов… Честно, не знаю, почему это имя у меня вырвалось, – снова уходя от прямого ответа, отозвался Белецкий. – Я совершенно о ней не думал.
Лидочка хихикнула.
– А чего ты оправдываешься? Даже если бы думал… Мне до этой Кети, по большому счёту, нет никакого дела. Единственное, что могу сказать… Ничего не знаю о том, красивая ли она. А вот в том, что полная дура – ни капли не сомневаюсь!
– Почему это? – опешил он.
– Да потому что только полная дура могла не ответить на твои чувства. Я же вижу, как ты маешься… Значит, это не взаимно.
– Проницательная ты моя, – усмехнулся он, снова устраиваясь на подушке и прикрывая глаза.
– Не бойся. Я не стану лезть в душу и расспрашивать, – рука Лидочки легла на его грудь, игриво пробежалась сверху вниз. – Ого!.. А кое-кто тут у нас, оказывается, в полной боевой готовности?
– А потому что кое-кто тут у нас ручонки шаловливые распускает… – притворно ворчливым тоном откликнулся Белецкий.
– "Велика беда, не спорю… но могу помочь я горю"*, – проворковала она. Он выразительно изогнул одну бровь:
– "На меня скорей садись, только знай себе – держись?"
– Ну не-е-ет… – она томно потянулась, как кошка. – Уж лучше вы к нам! – и оба захохотали, а через мгновение нетерпеливо потянулись друг к другу.
___________________________
*Здесь и далее – строки из сказки Петра Ершова «Конёк-горбунок».
Когда до окончания каникул оставалась всего неделя, Белецкого угораздило сняться в телевизионной рекламе. Это был его первый опыт работы перед камерой. Получилось всё весьма спонтанно и неожиданно.
Август выдался на удивление длинным, бестолково-нудным, тягучим. Занять себя было совершенно нечем, на дачу с матерью и отчимом Белецкий не поехал, друзья-однокурсники ещё не вернулись, а у Лидочки начался новый театральный сезон. Хоть девушке и рекомендовали пока воздержаться от активных нагрузок и тренировок, она решила не пропускать репетиции.
Белецкий бесцельно слонялся по непривычно опустевшей летней Москве, пыльной и душной. Подумывал было о том, чтобы заглянуть в гости к тёте Нателле – по всему выходило, что она вот-вот должна была приехать из Грузии. Заодно можно было расспросить её о Кетеван, как она там. За всё это время девушка прислала ему из Тбилиси одну открытку, где коротко упоминала о том, что отдыхает в кругу семьи просто прекрасно, объедается любимыми блюдами, а ещё в городе стоит страшная жара. Ни слова о том, что она скучает или хочет поскорее его увидеть…
Несколько раз ноги сами привычно приводили Белецкого в знакомый уютный дворик, и, сидя на скамейке, он подолгу таращился на окна квартиры Кетеван. В конце июля он увидел, что по вечерам там стал загораться свет, и сообразил, что тётя Нателла, наконец, вернулась.
И всё-таки он так и не решился войти в подъезд, подняться по лестнице и постучать в знакомую дверь. Это было бы просто… неудобно. К чему отвлекать женщину от домашних дел? К тому же, у неё с открытием нового театрального сезона наверняка куча забот. Не до незваных гостей…
Очень часто он добредал во время своих прогулок до училища. Если в июне студенты сдавали сессию, а в июле проходили вступительные экзамены у абитуриентов, то август в Щуке был периодом тотального затишья. Этакое сонное царство.
Однажды, когда до первого сентября оставалось всего ничего, Белецкий решил зайти проверить, не вывесили ли новое расписание занятий. Он оказался не единственным любопытным: по коридорам Щуки вовсю сновали такие же любознательные студенты. Он вдруг почувствовал, как соскучился по самой атмосфере училища, по лекциям и практическим занятиям, этюдам и репетициям, по педагогам, по их Мастеру… И по ребятам-однокурсникам, конечно, тоже. По Жорке, даже по Анжеле!
