Текст книги "Сандро, не плачь! (СИ)"

Автор книги: Юлия Монакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

ЧАСТЬ 3

Теперь наоборот. Мне сорок,

А клёну и берёзе – шестьдесят.

И я сквозь ветви так же пялю взгляд,

Как одурманенный ребёнок,

Туда, где нет домов до горизонта,

Где поезда и лес – граница фронта,

И небо нераздельное над ним.

Туда – мечты, гудки, салютов море,

И понимание, что будет много горя,

Но это где-то впереди, чёрт с ним.

Теперь со мной оно, и Он со мною.

Несчитаны ошибки за спиною.

Что, Господи, с собой я натворил?..

Квартира номер семьдесят шестая —

Как год рожденья. Осень золотая,

И первый снег на листья повалил…

Даниил Страхов

1995 год, Москва

Первым человеком, которого Белецкий встретил в начале учебного года, оказалась та самая блондинка с косичками, на чьём прослушивании ему довелось поприсутствовать в июле.

– Ой! – воскликнула девушка, когда они едва не столкнулись в дверях Щукинского училища. Белецкий вежливо посторонился, давая ей возможность пройти первой, но блондинка уже вперила в него любопытный взгляд огромных серых глаз.

– Ой, – повторила она, на этот раз обрадованно, – здравствуйте!.. А вы меня не узнаёте?

Он шутливо продекламировал:

– “Ужель та самая Татьяна, которой он наедине, в начале нашего романа, в глухой, далёкой стороне, в благом пылу нравоученья читал когда-то наставленья, та, от которой он хранит письмо?..”*

– С ума сойти, – ахнула девушка, – вы что, всю поэму наизусть помните?! Хотя чему я удивляюсь, это как раз ожидаемо…

– Почему это? – заинтересовался он. Она смущённо улыбнулась, поправляя выбившуюся из причёски белокурую прядь.

– Мы с мамой приходили на вечер чтецов в учебный театр. Я тогда только готовилась к поступлению, часто бывала здесь… и вас хорошо запомнила. Вы так здорово стихи читаете!

– Спасибо, – ему была приятна похвала, приятна и эта милая девчушка. – А вы, стало быть, поступили всё-таки? Можно вас поздравить?

– Да, – она радостно кивнула. – Так волнуюсь, всю ночь сегодня заснуть не могла. Всё-таки, первый учебный день!

– Ну тогда бегите, чтобы не опоздать, – он ободряюще улыбнулся ей. – И желаю вам удачи, Татьяна Ларина!

Она засмеялась.

– Вообще-то, меня Аня зовут. Аня Журина.

– Очень приятно. Саша… Белецкий.

– Спасибо вам, Саша. Ну… наверное… то есть, я хотела сказать… может, ещё увидимся? – неловко пробормотала она, трогательно краснея.

– Ну конечно же, когда-нибудь наверняка увидимся, – он сделал вид, что не понял прозрачного намёка. – Мы ведь здесь оба учимся.

Аня с трудом скрыла разочарование. Белецкий, разумеется, догадался, что она ждала от него немного иного ответа. Но… господи, что он мог ей предложить? Куда ему сейчас, с его-то полной неразберихой в личной жизни, ещё и эту крошку-Анечку?! Пусть даже она мила и свежа, как майская роза…

___________________________

*Строки из поэмы А.С.Пушкина “Евгений Онегин”

Однако Аня оказалась неожиданно целеустремлённой и настойчивой особой. Уже через несколько дней, заприметив Белецкого в буфете, она подсела к нему за стол и, как обычно трогательно смущаясь, попросила помочь разобраться с этюдом*, который у неё никак не получался.

– Что за этюд? Беспредметка? – поинтересовался он.

– Ага… нам дали домашнее задание на тему “Люди в метро”, мне достался этюд “Билетик потеряла”. А что тут можно показать? И, главное, как? – она растерянно захлопала ресницами.

– Ну, смотри… – он и сам не заметил, как перешёл с ней на “ты”. – Твой образ тут уже даже в самом названии заложен. Не просто "билет", а “билетик”… Следовательно, ты – этакая инфантильная, суетливая, немного смешная дамочка. Представь, как подходишь к турникету, увешанная многочисленными пакетами… нет, их у тебя на самом деле нет, но тебе надо будет их сыграть!.. Подходишь – и начинаешь торопливо рыться в воображаемой сумке, бестолково щёлкать замком, открывать и закрывать его, в раздражении отбрасывать ненужные бумажки и фантики, которые попадаются тебе под руку… Потом, волнуясь, охлопываешь себя по карманам, на всякий случай в сотый раз заглядываешь в кошелёк, периодически роняешь то один, то другой из своих бесчисленных пакетов… А ещё представь, что всё это время вокруг тебя снуют люди. Задевают тебя плечами, толкают, ты всех задерживаешь своей вознёй, тебе неловко и стыдно, но ты продолжаешь искать. Ну, вот… как-то так, – он развёл руками.

– Кла-а-асс!.. – в искреннем восхищении протянула она. – Спасибо тебе огромное.

– Да было бы, за что, – отмахнулся Белецкий.

– А ты… любишь театр? – спросила вдруг Аня. Он даже фыркнул от неожиданности.

– Отличный вопрос студенту театрального училища, не находишь?

– Нет, в смысле… посещать чужие спектакли – любишь? – она покраснела.

– А, в этом смысле, – он улыбнулся. – Конечно, люблю. Но смотря какие, всё подряд не ем.

– У меня… – Аня опустила ресницы, – случайно… В общем, есть два пригласительных в центр Мейерхольда на спектакль “Нумер в гостинице города NN”, – выпалила она скороговоркой, решившись. – Это по “Мёртвым душам” Гоголя. Не хочешь сходить?

– Ого, – присвистнул Белецкий. Он был наслышан об этой постановке Валерия Фокина, удостоенной Госпремии, а также наград “Хрустальная Турандот” за лучшую режиссуру и “Золотая маска” – как лучший спектакль сезона. – Звучит заманчиво. А когда?

– Послезавтра! – выдохнула она, страшно волнуясь в ожидании его вердикта.

Белецкий добросовестно задумался. Не хотелось обижать девочку отказом, но и брать на себя какие-то обязательства, которые неизменно возникнут после похода на спектакль, он не желал. Он всё ещё сопротивлялся её явной, неприкрытой симпатии к собственной персоне, словно надеялся, что Аня быстро остынет.

В этот момент в буфет вошли Кетеван с Анжелой. Он быстро отвёл взгляд, делая вид, что не заметил их.

С Кетеван у них было всё… странно. Странно и сложно. Формально они не ссорились, продолжая общаться – но от прежних тёплых отношений не осталось и следа. Никаких больше разговоров по душам, многочасовых прогулок, совместных поездок в общагу и даже простых телефонных звонков друг другу… Он вёл себя с ней, как со всеми остальными однокурсниками: вежливо, но равнодушно-отстранённо. Старательно делая вид, что всё прошло. Он всё-таки был отличным актёром… О, это была лучшая игра в его жизни. Во всяком случае, Кетеван в неё поверила. Время от времени он ловил на себе её тоскующий виноватый взгляд… но не испытывал ни ликования, ни удовлетворения, ощущая одну лишь глухую пустоту в груди.

Белецкий ничего не знал о личной жизни Кетеван с того самого момента, как забрал её у Аслана и проводил домой. Он не был в курсе, как прошёл разговор с тётей Нателлой, понятия не имел, к чему они в итоге пришли. Он даже не знал, в Москве ли ещё Аслан. Не знал – и не хотел знать.

Кетеван с Анжелой тоже увидели его. Он чувствовал, что они смотрят в их сторону. Это и решило дело. Очаровательно улыбнувшись Ане, Белецкий уточнил:

– Так ты говоришь, послезавтра? У меня как раз свободный вечер. Я с удовольствием приму твоё предложение!

Первокурсница расцвела счастливой улыбкой в ответ, только что на шею ему не бросилась. А он дошёл в своей игре до того, что даже показательно приобнял её за плечи, отчего Аня и вовсе мысленно вознеслась на вершину блаженства.

___________________________

*Театральный этюд – упражнение для развития актёрской техники, необходимый элемент в занятиях по актёрскому мастерству. С помощью этюдов начинающих актёров учат, как строить историю, работать над собой, а также с партнёром. На начальном уровне используются такие этюды, как «беспредметное действие» и «животные».

Аня была идеальной кандидатурой для того, чтобы понравиться его маме: коренная москвичка, воспитанная, с хорошими манерами, из приличной семьи, к тому же очень симпатичная. Сама девушка не раз намекала, что мечтала бы познакомиться с его родными, а также невзначай зазывала Белецкого в гости, придумывая различные поводы, чтобы представить его собственным родителям – то именины отца, то день рождения бабушки… Но именно потому, что она была идеальной, подходящей ему по всем параметрам – Белецкий и понимал прекрасно, что ничего серьёзного у них никогда не выйдет.

Она была первой девушкой, ставшей невольной жертвой его беспощадного цинизма. Первой в череде многих… Он просто трахнул Аню у неё же дома, в отсутствие родителей, даже не заботясь об удовольствии партнёрши. Он получил необходимую ему физиологическую разрядку, но морально так и не испытал ни удовлетворения, ни даже банального облегчения. Слава богу, Аня хотя бы оказалась не девственницей, иначе он презирал бы себя ещё больше.

Неловко натягивая простыню на обнажённую грудь, Аня виновато лепетала в качестве оправдания что-то о своём бывшем парне, с которым она встречалась в выпускном классе, пока Белецкий спокойно не прервал её:

– Это не имеет значения.

Аня прекрасно поняла подтекст: не имело значения не потому, что она была как-то особо дорога ему, как раз наоборот. Ему было просто плевать.

Знакомиться с родителями он тоже отказался, даже в перспективе:

– Зачем? Я же не собираюсь просить у них твоей руки.

Он чувствовал себя последним мудаком, и всё-таки продолжал вести себя, как мудак, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что просто срывает на ни в чём не повинной девчонке свою злость, своё отчаяние. Так затюканные матери вымещают дикую усталость на плачущих детях, так супруги из-за неприятностей на работе орут друг на друга уже дома…

Он всё это понимал – и всё равно срывался. Снова и снова. С новыми и с новыми…

2019 год, Москва

Некоторое время Белецкий ошеломлённо, ещё не осмыслив ужасающей реальности происходящего, перебирал стукающиеся друг от друга пустые плечики в шкафу жены. У него банально не связались воедино два этих обстоятельства: “люблю до самого Марса” незадолго до его ухода – и зияющее нутро выпотрошенного шкафа сейчас. Телефон же её на этот раз оказался вне зоны доступа.

Судя по всему, собиралась Галинка впопыхах, будто за ней гнались. Она просто бездумно свалила всю подвернувшуюся под руку одежду в чемодан, позабыв при этом о дорогих ей, таких важных и любимых, мелочах: он заметил оставленный на полочке в ванной браслет, пару серёжек на столике в спальне, а на кухонном подоконнике обнаружилась косметичка… Чем больше подобных вещиц он находил, тем активнее принимался убеждать себя в том, что всё это – просто какое-то дикое, нелепое недоразумение. Она никуда не уехала. Она вот-вот вернётся. Вон и зубная щётка тоже на месте… И в самом деле, ну как она может обойтись без зубной щётки?! И её любимый персиковый крем для тела тоже тут…

Белецкий медленно прошёлся по комнатам, находясь в каком-то странном оцепенении, словно мозг отказывался принимать новую информацию и упорно отторгал её.

И только потом, наконец-то, он увидел то, на что должен был обратить внимание с самого начала: белеющий на журнальном столе лист бумаги. Записка!.. Заметив её, он каким-то внутренним чутьём сразу понял, что это и есть его окончательный приговор. Ведь если бы просто случилось что-то срочное и важное и Галинка вынуждена была уехать (может, мама заболела или ещё что-нибудь), куда проще было бы позвонить, а не написать…

– Нет, – прошептал он одними губами, стремительно бледнея. – Галюша, нет!!!

Словно это ещё могло что-то исправить, что-то изменить.

“Есть вещи, которые я просто не могу вынести. Твои отношения с Кети – из их числа. Прости, но это выше моих сил, я всего лишь слабый человек. Ты, конечно, сможешь и это как-нибудь логично объяснить, я уверена. Ты же умный и находчивый. Но пока что я не готова обсуждать твои поцелуи с первой любовью. Совсем. Какие бы мотивы тобой не руководили. Я слишком доверяла тебе, безоговорочно и слепо доверяла, и ты даже не представляешь, каково мне сейчас.

Пожалуйста, не надо пытаться связаться со мной. Я не собираюсь играть в прятки и прочий детский сад из серии “найди меня, догони меня”: сразу говорю, что уезжаю в Ялту, чтобы ты за меня не беспокоился. Но я не хочу разговаривать с тобой сейчас. Не хочу и не могу. Мне нужно время. Не звони, НЕ ЗВОНИ И НЕ ПИШИ МНЕ, прошу тебя. По крайней мере, пока. Этим ты сделаешь только хуже. Мне нужно отдышаться. Когда (и если) я дозрею до разговора – свяжусь с тобой сама.

P.S. Успешной тебе премьеры”.

И всё. Ни подписи, ни обращения по имени, словно чужому человеку писала. И эта приписка с пожеланием успеха – будто издевательство. Насмешка…

Белецкий опустился на диван, продолжая сжимать в руках проклятую записку, и понимал, что впору сейчас только завыть от бессилия и общего идиотизма ситуации.

Да что за… мать вашу растак?! Какого хрена?!

В сердцах он несколько раз ударил кулаком по стене, чтобы выпустить пар. Голова готова была взорваться от напряжения.

Он ещё раз внимательно перечитал записку. Кто-то уже успел донести Галинке о том поцелуе с Кети – интересно, кто же этот тайный и столь расторопный доброжелатель? Не Анжела ли? Он даже зубами заскрипел, жалея о том, что не может вот прямо сейчас, сию минуту, придушить бывшую жену. Она-то чего добивается?! Если мотивы Кетеван теперь были ему худо-бедно понятны, то каков интерес в этой истории у Климовой?..

Он обхватил голову руками, до боли сжал виски. Галя, Галюша, что же ты натворила, глупая… Удрала, не разобравшись в ситуации… “Я уверена, ты сможешь и это как-нибудь логично объяснить, ты же умный и находчивый”, – вспомнил он её саркастическую фразу и даже застонал от досады. Он-то, конечно, смог бы ей это объяснить, но любая попытка оправдаться именно сейчас воспринялась бы Галинкой в штыки, он прекрасно знал её упрямство. Глупая, упёртая, сумасшедшая, безумная моя девочка, ну зачем же ты так поторопилась с выводами…

Первым порывом, конечно же, было схватить телефон и в очередной раз набрать её номер: а вдруг уже доступен? Но Белецкий невероятным усилием воли заставил себя остановиться. Раз она сказала, что его звонок только всё испортит, сделает ещё хуже – значит, надо дать ей хотя бы немного времени на то, чтобы опомниться. Прийти в себя. Остыть и включить голову.

Затем он открыл в интернете расписание самолётов Москва-Симферополь. По всему выходило, что Галинка не могла улететь раньше полуночи, она бы просто не успела… Да и онлайн жена выходила в последний раз именно в двенадцать часов ночи. Но далее следы терялись – до Симферополя отправлялось много рейсов, а он ведь даже не знал толком, из какого аэропорта она вылетела.

Было четыре часа утра. Возможно, Галинка ещё в небе, хотя нельзя исключать и того, что уже в приземлилась в Крыму… а может, вообще до сих пор сидит в Москве, вдруг не удалось сразу достать билет.

Он даже сжал кулаки от бессилия, борясь с желанием немедленно прыгнуть в машину и начать методично объезжать аэропорты. Это, разумеется, было глупо и ничего бы ему не дало… Но знать то, что она, быть может, ещё рядом… что ещё можно как-то остановить её и всё отменить…

Белецкий снова подавил желание сейчас же позвонить ей, с трудом призвав себя к спокойствию. Правда, удержаться от того, чтобы то и дело не приниматься набирать жене сообщения в мессенджере, он не мог, но перед самой отправкой снова и снова стирал их. В самом деле, ну как тут объяснишь? Какими словами или, прости господи, эмодзи?

"Это действительно не то, что ты думаешь"?

"Ничего не было"?

"Я люблю только тебя"?

“Она сама на меня набросилась”?

Глупо, неубедительно и выглядит как жалкая попытка придумать себе оправдание. Такие вещи нужно обговаривать, глядя прямо в глаза…

Сорваться в Крым вслед за ней?.. Но у него премьера послезавтра, сегодня генеральный прогон… он просто не может подвести театр – труппу, зрителей, которые забронировали билеты на спектакль за два месяца вперёд… Чёрт, да что же за подстава-то такая!

Он прикусил нижнюю губу, пытаясь сообразить, что ему делать. Вдруг разволновался: а если Галинка прилетела в Симферополь и сейчас стоит там в аэропорту одна, среди ночи… ей же ещё в Ялту ехать – мало ли, какой таксист попадётся… Тревога за жену заставила его в очередной раз схватить в руки телефон, но, снова вспомнив о записке, он с сожалением оставил эту затею.

В конце концов, Белецкий решил дождаться наступления полноценного утра и позвонить тёще в Ялту. Скорее всего, Галинка уже известила её о своём внезапном прибытии. Не факт, что суровая и строгая тётя Ксана в принципе захочет с ним разговаривать, если дочь хотя бы туманно намекнула ей о причине бегства из Москвы. Но попробовать, в любом случае, стоит.

Можно было попытаться поспать хотя бы пару часов, но ему не удалось вздремнуть ни на минуту. Он сновал туда-сюда из комнаты в комнату, спускался в кухню, сидел в гостиной, бестолково пялясь в экран беззвучно работающего телевизора, чтобы отвлечься, затем в очередной раз поднимался наверх, в буквальном смысле не находя себе места и не зная, чем занять время. Он снова и снова подходил к шкафу и открывал дверцы, словно надеялся, что ему всё показалось – и все вещи Галинки на месте, и сама она сейчас выпорхнет из ванной, замотанная в белое банное полотенце – красивая, длинноногая, с распущенными мокрыми волосами…

Он с отчаянием всматривался в свадебные фотографии, развешанные в рамочках на стенах. Разглядывал счастливое, сияющее лицо Галинки, и не мог поверить, окончательно осознать тот факт, что она уехала.

В конце концов, изнервничавшись до изнеможения, он ненадолго прилёг на диван в гостиной и прикрыл уставшие, воспалённые глаза. Невыносимо было даже помыслить о том, чтобы пойти в их с Галинкой спальню, лечь на ту кровать, где всего лишь день назад, ранним утром, они проснулись вместе… где подушка ещё хранила тонкий, еле уловимый аромат её волос, всегда пахнущих морем и степными травами…

Он вдруг впервые отчётливо понял, что просто сдохнет без неё. Не сможет существовать физически, если её не будет рядом. Она была необходима ему, нужна, как воздух. И он должен был, обязан как можно скорее непременно её вернуть.

В восемь утра Белецкий набрал номер Галинкиной матери, но она сразу же сбросила звонок. Вероятно, дочь уже проинструктировала её, как следует себя вести с негодным зятем… Хотя, возможно, ей просто неудобно было сейчас говорить, успокаивал он себя.

Выждав с полчаса, не перезвонит ли тётя Ксана сама, он снова набрал её номер… и его снова безжалостно сбросили.

Белецкий не оставлял попыток дозвониться до тёщи даже в такси, пока ехал в театр на репетицию (решил, что сам за руль в таком состоянии точно не сядет). Нервное напряжение всё нарастало. Около десяти утра тётя Ксана, наконец, откликнулась.

– Вона не хоче з тобою розмовляти*, – отчеканила она вместо приветствия. Это был её фирменный стиль – со всеми окружающими, включая даже совершенно русскоговорящую дочь, тётя Ксана принципиально общалась тільки рідною мовою.

– Но она хотя бы доехала, с ней всё в порядке?! Как она? – выпалил Белецкий, задыхаясь от волнения и одновременно облегчения – во всяком случае, Галинка теперь под надёжным крылышком у мамы, под её чутким присмотром.

– А ти сам як думаєш? – помедлив, отозвалась тётя Ксана. Если бы голосом можно было убивать – Белецкий уже гарантированно был бы покойником.

– И всё-таки? – спросил он.

– Плаче і плаче без перерви. Не треба дзвонити, сам кашу заварив – тепер не скаржся. I дівчинку не муч, – и, не дав ему сказать больше не слова, первая отключилась.

Чёрт… чёрт, конечно надо было ехать туда самому, и как можно скорее. Нельзя было решать такие вопросы ни по телефону, ни по электронной почте, ни другими посредническими методами. И как некстати, господи, как некстати сейчас эта злополучная премьера, когда голова забита совершенно другими проблемами!

Плачет… Он почувствовал, как сжалось у него сердце. Галинка рыдает там сейчас по его милости. Как он ненавидел себе в это мгновение, как проклинал за то, что согласился на этот танец с Кети…

А ведь следовало ещё разобраться, откуда жена узнала о поцелуе. Очень уж оперативно и точно было сработано. Он почти не сомневался, что это дело рук Анжелы, но требовалось всё-таки проверить информацию.

А ещё… он совсем забыл, что сегодня ему должна была позвонить Кетеван. Он уже пообещал ей помочь, и сейчас просто не мог спустить всё на тормозах.

Тем более, если речь шла о жизни шестилетнего ребёнка.

___________________________

*Здесь и далее – пер. с украинского:

“Вона не хоче з тобою розмовляти” – “Она не хочет с тобой разговаривать”

тільки рідною мовою – только на родном языке

“А ти сам як думаєш?” – “А ты сам как думаешь?”

“Плаче і плаче без перерви. Не треба дзвонити, сам кашу заварив – тепер не скаржся. I дівчинку не муч” – “Плачет и плачет без перерыва. Не надо звонить, сам кашу заварил – теперь не жалуйся. И девочку не мучай”

2019 год, Ялта

Впервые она заплакала, только когда очутилась в Крыму. До этого внутреннее оцепенение сковало Галинку настолько крепко, что она не могла полностью расслабиться и дать волю слезам.

В самолёте, прямо перед взлётом, на неё снова накатила паническая атака, уже третья за неделю. Нечем было дышать, к горлу подкатывала тошнота, смешанная с ужасом, на лбу выступила испарина – Галинке показалось, что она вот-вот потеряет сознание. К счастью, она уже успела почитать в интернете об этой – оказывается, довольно распространённой – проблеме и о способах её решения в домашних условиях, поэтому торопливо вытянула из кармашка впереди стоящего кресла бумажный пакет, раскрыла и уткнулась в него лицом, стараясь, чтобы внутрь не просачивался воздух.

Сосед слева покосился на неё с опаской и даже брезгливостью – очевидно, решил, что чрезмерно чувствительная девица собралась блевать во время взлёта. Однако, увидев, что попутчица всего лишь шумно и ритмично дышит в пакет, слегка подуспокоился. Впрочем, Галинка не обращала на него ни малейшего внимания – она просто делала вдохи и выдохи, насыщая лёгкие углекислым газом и восстанавливая баланс кровообращения.

Наконец, её стало потихоньку отпускать. Галинка откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

– Боитесь летать? – участливо поинтересовался сосед.

– Да, – кивнула Галинка медленно, не открывая глаз. – У меня аэрофобия.

– На самом деле, шансы разбиться на самолёте ничтожно малы, – изрёк собеседник заплесневелую истину с таким выражением, точно открыл Америку. – Гораздо чаще люди попадают в аварии на дорогах, но никто же не прекращает ездить в машинах и пользоваться общественным транспортом…

Она не стала ничего отвечать. Ей было не до разговоров. Но увы – сосед оказался общительным и, видимо, решил крепко присесть ей на уши, чтобы скоротать время в пути.

– А вы в Крым отдыхать летите?

– Да.

– Наверное, студентка? На каникулах?

– Да.

– Хотя у студентов сессия почти весь июнь идёт… или вы отличница-активистка и сдали всё досрочно?

– Да.

– А почему одна? Или друзья-подружки тоже подтянутся?

– Да.

– А как вас зовут?

На этом моменте Галинка открыла, наконец, глаза и серьёзно вглянула на болтуна. Это был мужчина средних лет с добродушным румяным лицом, ясными, как у ребёнка, любопытными глазами и таким же наивным детским убеждением, что люди всегда рады его компании.

– Простите, что сразу не предупредила, но можно, я просто посижу молча? Когда со мной вступают в беседу незнакомцы, у меня сразу паника начинается. Помимо аэрофобии, у меня ещё и социофобия. И… логофобия.

– Мы можем и познакомиться, раз такое дело! – нет, его решительно невозможно было ничем смутить. – Меня Артём зовут – ну вот, я для вас больше не незнакомец! А ваше имя можно узнать?.. Кстати, вы очень на одну певицу похожи… Галина Тесленко – может, слышали? Но вы-то посимпатичнее, чем она, будете. У вас красота естественная, а она-то вся "сделанная"…

Это было абсолютно невыносимо… Галинка даже испугалась, что у неё сейчас случится ещё одна паническая атака, и тогда её высадят из самолёта до того, как он взлетит.

– Простите ещё раз, но я пас, – покачала она головой и снова демонстративно откинулась головой на спинку кресла, закрывая глаза.

Сосед что-то ещё сердито бубнил и обиженно сопел над ухом, но она притворилась, что внезапно оглохла. Сейчас у неё совершенно не было сил даже на формальную вежливость к попутчикам и на поддержание ни к чему не обязывающего лёгкого разговора.

Самолёт вырулил на взлётную полосу и теперь набирал скорость. В тот момент, когда он оторвался от земли, Галинка почувствовала странное опустошение, связанное с облегчением. Она до сих пор не знала, правильно поступила или нет. Возможно, вернее было бы сначала дождаться откровенного разговора, который окончательно поставил бы крест на её браке…

Но это не было трусостью или малодушием, Галинка не собиралась вечно по-страусиному прятать голову в песок. Просто она не могла сейчас видеть лицо мужа. Не могла заставить себя взглянуть ему в глаза… пока. Было ещё слишком больно. Независимо от того, что бы он ей сказал… и что скажет в будущем. Станет оправдываться и придумывать глупые беспомощные отговорки? Или, напротив, заявит, что наконец-то определился и между ними всё кончено? Ей невыносима была мысль как о первом, так и о втором варианте. Но всё равно невозможно было изменить того, что она увидела на фото. Это уже не просто дружеская встреча в кафе за чашечкой кофе… Это – было. Этого не отменишь.

Галинка совсем не представляла, как будет теперь жить, но одно понимала точно – жить, как прежде, больше не получится. Для кого-то, быть может, это не трагедия, ну уж точно не конец света, если муж целуется с другой женщиной: не переспали же, а это самое главное. Но она была воспитана матерью иначе. Поцелуй – это уже измена, как ни крути. Нечто очень интимное и сокровенное, даже в какой-то степени более значимое и важное, чем секс. Это символ единения не только тел, но и душ. Одно обжигающее дыхание на двоих, влажное соприкосновение нетерпеливо приоткрывшихся губ, будоражащее кровь тесное объятие, непередаваемое ощущение биения чужого сердца рядом… Это близость и взаимное влечение двух людей, которым больше невыносимо находиться на расстоянии друг от друга. Высшая степень доверия и взаимного притяжения.

А ведь тут был не просто поцелуй с абстрактной "другой женщиной". Это – Кети, его больная, безумная, кровоточащая юношеская любовь… Не может быть так, что всё произошло случайно, спонтанно и мимолётно.

Галинка старалась гнать от себя эти мазохистские мысли, но у неё не выходило не думать о том, как её муж целовал Кетеван, как засовывал, должно быть, язык ей в рот, как обхватывал руками её талию и прижимался к ней всем телом… её мутило от этих жестоких фантазий, но ничего поделать с собой она не могла.

Наверное, отчасти в случившемся была виновата и она сама. Слишком уж она… идеализировала его. Слишком доверяла – всецело, безоговорочно. Уверовала в то, что она для него в целом мире – одна-единственная, и что это никогда не изменится. Она ни разу не унизила мужа ревностью и подозрениями, и, видимо, несколько переоценила то место, которое занимала в его жизни. Но он же… он же горячо поддерживал в ней эту веру!

Господи, да разве можно было так играть?.. Так притворяться?.. И эти глаза, полные нежности, и ласковое, мягкое обращение “Галюша”, от которого её словно обволакивало уютное облачко тепла… И его горячие руки на её теле, знающие все самые чувствительные точки… Даже во сне он часто бессознательно находил и сжимал её ладонь, словно боялся, что она исчезнет… Как он мог всё это обесценить одним-единственным поступком?!

На смену недоумению пришло физическое отторжение, отрицание случившегося. Этакий протест организма. Её кидало то в жар, то в холод. Кожа то становилась влажной, то покрывалась мурашками. Внезапно начинали гореть щёки, и сразу же вслед за этим Галинку трясло, словно в ознобе. Одновременно подташнивало, болела голова, ныли живот и поясница. Таксист, который вёз её в Ялту, то и дело с подозрением косился на странную пассажирку, которую букально корёжило, словно наркоманку во время ломки. Кажется, он выдохнул с видимым облегчением, когда, наконец, они прибыли по адресу…

Мать выскочила ей навстречу из ворот. Обняла, заохала, запричитала, забросала какими-то торопливыми словами утешения… Галинка не успела рассказать ей всего по телефону, но главное женщина уловила: её драгоценный зять спутался с другой бабой. Этого было достаточно…

Самым тяжёлым оказалось войти в дом. Дом, который был свадебным подарком Белецкого. Сколько счастливых дней они провели здесь вместе!.. Большую часть года супруги обычно жили в Москве, но иногда могли сорваться в Крым на недельку-другую, а то и на целый месяц, если, к примеру, у Белецкого не было съёмок и он не был занят в театре. За домом следила мама – она переехала туда после уговоров зятя.

Откровенно говоря, Галинка предпочла бы сейчас вернуться в их с матерью старый домик, в котором она родилась и выросла, слишком уж тяжело ей было оставаться здесь, где всё, каждая мелочь, напоминала о муже. Но их прежнее жилище было отдано под съём отдыхающим. Желающие не переводились: старый тихий район, частный сектор, нет толп и шума, море в пешей доступности… а то, что домик старый и давно не видел ремонта – да кого из туристов волнует это в Крыму?!

Пока мама хлопотала на кухне, рассудив, что дочку первым делом нужно напоить-накормить, а потом уже лезть в душу с расспросами, Галинка пошла в ванную комнату. Отражение в зеркале ей не польстило: совершенно потухший взгляд, застывшее, словно маска, лицо, напряжённо сжатые губы… тень от неё, прежней. Галинка не узнала бы себя, если бы увидела вдруг со стороны. Она включила воду и присела на бортик ванны, ожидая, пока она наполнится.

Низ живота снова дал о себе знать болезненным спазмом. Галинка опустила голову и отстранённо наблюдала, как на внутренней стороне её бедра расплывается красное пятно. Месячные пришли, сообразила она, и вдруг её обожгло, как плетью, воспоминанием: ещё вчера муж сказал, что хочет от неё детей. “Роди мне дочку, пожалуйста… такую же красотку, как и ты”.

Ничего не будет, отчётливо поняла вдруг Галинка. Впервые – окончательно осознала масштаб случившегося. Не будет дочки. Не будет общих детей. Вообще ничего больше не будет. Никогда…

И вот тут она, наконец, заплакала.

2019 год, Москва, накануне описываемых событий

– Мы назвали сына Мурад. Это означает “желанный”.

Голос Кетеван звучал глухо. Она не смотрела в сторону Белецкого, уставившись на сцепленные в замок собственные руки.

– Ты даже не представляешь себе, насколько его имя соответствует действительности. Я очень долго не могла забеременеть и выносить ребёнка. Всё постоянно срывалось и не получалось. Десять выкидышей за пятнадцать лет. Десять… – повторила она, словно прислушиваясь к этой цифре и заново осмысливая её. – У нас в семье по женской линии как-то неладно с этим. У родителей я – единственный ребёнок. У тёти Нателлы с дядей Нодаром вообще не было детей. Теперь вот я со своими многолетними попытками… Ты мужчина, едва ли ты можешь даже вполовину вообразить, представить себе – каково это. Когда чёртовы пятнадцать лет ты ждёшь этого грёбаного чуда. Как осторожно радуешься двум полоскам на тесте, а потом снова и снова рыдаешь от того, что опять сорвалось. Я даже не знаю, что хуже: когда после очередного выкидыша слышишь эти дежурные утешения – вот, мол, пропьёшь курс лекарств, восстановишься, и через полгодика можно опять беременеть… или когда ловишь на себе красноречивые косые взгляды свекрови. Как же она меня ненавидела! Как, вероятно, втайне желала мне сдохнуть… Я изначально ей не нравилась, она была против нашего брака, но стиснула зубы и смирилась – ради блага любимого сыночка. А тут вдруг выясняется, что невестка – ущербная. Пустоцвет! Всё никак не может родить долгожданного наследника. Доходило даже до того, что она прозрачно намекала Аслану: ладно, официального развода через загс не надо, но можно же взять здоровую жену по исламским законам – совершить обряд “имам никах”. Правда, до этого дело так и не дошло. Просто, видимо, не нашлось дуры, которая согласилась бы войти в дом Аслана второй женой…