Текст книги "Сандро, не плачь! (СИ)"
Автор книги: Юлия Монакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
– Ты-то откуда знаешь? – Галинка недоверчиво хмыкнула. – Он не особо распространяется о чувствах.
– А ему и не надо распространяться, – спокойно возразила Вера. – Это было очевидно едва ли не с первого дня нашего знакомства. Когда мы снимались вместе на севере…. господи, да я до сих пор помню, как он скучал по тебе. Показывал мне твои фотографии в телефоне. А к нему там постоянно женщины подкатывали, ну просто на шею вешались, ты же знаешь своего мужа: где бы он ни появился, все от него млеют. И местные жительницы, и актрисулька наша молоденькая тоже на него глаз положила, уж как она крутилась-вертелась рядом…
– А он? – затаив дыхание, со страхом спросила Галинка. Вера ободряюще улыбнулась.
– Он со всеми был безупречно вежлив и галантен, в его стиле. Но… при этом всё время думал о тебе.
– Да проблема даже не в том, – Галинка чуть-чуть оттаяла и благодарно улыбнулась Вере. – Я не сомневаюсь в его любви как таковой. Может, я слишком самонадеянна, однако точно знаю, что он меня и правда любит. Я не могла бы оставаться с ним вместе, если бы это было не так. Но… та женщина с фотографий из кафе… – она запнулась на мгновение, словно размышляла, стоит ли доверить Вере столь страшную тайну. – Это его первая любовь. Её зовут Кети.
– Ну и что? – пожала плечами Вера. – Первая – на то и первая, что даже не вторая. Сколько лет-то уже прошло? Неужели ты думаешь, что у него до сих пор в душе что-то сохранилось?
– Мне… сложно сформулировать, – произнесла Галинка, кусая в волнении губы и мучительно подбирая слова. Скомканная салфетка крошилась в её пальцах на мелкие клочки. – Эта Кети ему в своё время просто кусок сердца отгрызла. По сути, у него сейчас болит там, где уже давно ничего нет. Это всего лишь фантомные боли. Понимаешь?.. – она тяжело вздохнула. – И я вижу, как он мечется, будто тигр в клетке. Он себе места не находит. Именно потому, что оно не должно болеть, а всё равно почему-то болит…
– Очевидно, это нелегко, – признала Вера. – И ему, и тебе… Честно, не знаю, как бы я вела себя в подобной ситуации. Может, и ревновала бы. Даже необоснованно.
– Вот я и ревную. Немного. Не к Кети, а к их общему прошлому… – вздохнула Галинка. – Ещё и люди такие… – она замялась, – злые. Беспощадные. Они словно ждут, когда он оступится. Буквально предвкушают. Обычно журналистов обвиняют во всех бедах, но они ведь – представители общества, причём самые типичные! Охочие до скандалов, как бабульки на лавочках охочи до грязного чужого грязного белья. Все эти жареные новости, смачные “постельные” сплетни… это то, что народ желает знать! А журналисты всего лишь оправдывают подобные ожидания. Спрос рождает предложение, верно? – убито закончила она.
– Верно… – тихо подтвердила её спутница.
– Когда мы с Сашей поженились, – вспомнила Галинка, – в СМИ не опубликовали ни одного доброго материала. Ни одного! Всё с каким-то подвыподвертом, с многозначительными намёками и неутешительными прогнозами… И с красочными эпитетами, конечно же – я типичная “бездарная малоизвестная певичка”, которая собирается пиариться за его счёт, либо “наивная влюблённая дурочка”, которую он – “стареющий ловелас, переживающий кризис среднего возраста” – непременно скоро бросит.
Официантка принесла заказ. Пока она расставляла тарелки, и Галинка, и Вера хранили молчание. Но, едва они остались одни, Галинку снова как прорвало. Видимо, у неё это давно накипело…
– И люди ведь так и думают: он ей будет изменять, он обязательно ей будет изменять. Все просто откровенно ждут этого и цинично делают ставки, как долго он продержится. Никто не верит в то, что Саша меня любит. Все убеждены, что ему просто удобно со мной. Кофортно… А я же не дура, я всё замечаю. Это… очень обидно, – её горло перехватило спазмом.
– Успокойся, – Вера покачала головой. – На самом деле, невозможно обидеть человека без его на то согласия. Это твой выбор – принимать или нет, обижаться или не стоит.
– Я не нравлюсь почти никому из его окружения, – продолжала Галинка. – Его первая жена меня терпеть не может. У неё аж физиономия кривится всякий раз, когда она меня видит. Вот за что она меня так ненавидит? Я ведь ей дорогу не переходила, когда мы с Сашей познакомились, они уже сто лет как разошлись… Тогда почему?
– Потому что ты хорошая, красивая и умная, и к тому же – действительно, не напоказ, любишь Сашку, – Вера погладила её по руке. – Подобное сочетание вкупе с добротой и искренностью многих выводит из себя. Открытая безусловная любовь нынче не в моде, знаешь ли… это уже считается чем-то унизительным и подозрительным. Была бы ты стервой, этакой бабой с яйцами – тебе охотнее простили бы брак с Сашей, охотнее поверили бы в его любовь "вопреки". А таких, как ты, люди не понимают и не принимают. Им проще увериться в том, что ты – банальная, скучная и неинтересная забитая тихоня без права голоса, либо в том, что ты лицемерка и просто искусно притворяешься. Они не хотят верить в простое добро, без примесей, а вот если там есть гнильца или червоточинка… тогда это не кажется таким уж подозрительно идеальным.
– Это всё стереотипы… Все головы забиты стереотипами! – возмутилась Галинка. – Раз у Саши было много женщин – это значит, что он обязательно продолжит свои загулы и после свадьбы. Где бы мы ни оказались, окружающие следят за выражением наших лиц – на светских приёмах, вечеринках, каких-то мероприятиях… Смакуют каждую деталь, придавая ей тот смысл, которого она изначально не имела… Если мы не целуемся на публике и не зажимаемся по углам – это значит, страсть давно остыла. Ах, жена Белецкого слишком серьёзная на фото – значит, у них в семье разлад, до развода рукой подать! А вот он посмел кому-то улыбнуться – ну всё, тут к гадалке не ходи, точно изменяет, ведь “люди не меняются”. Да что за бред?! – воскликнула она в сердцах. – Люди ещё как меняются, всю свою жизнь!
– Просто так легче, – повторила Вера. – Когда картина мира распадается на одинаковые по размеру и форме чёрно-белые кусочки, это проще принять, чем когда всё слишком сложно и разноцветно. Мы все – люди – в массе своей ленивы и нелюбопытны, нам удобнее пользоваться заготовленными шаблонами, чем кроить что-то своё. Время такое… Переизбыток информации, ну кому это надо – всерьёз анализировать?
Она умиротворяюще улыбнулась.
– А самое-то главное… по большому счёту… Галя, поверь: всем тупо всё равно. Вот сейчас вас с Сашкой обсуждают с пеной у рта, но уже через пять минут легко переключатся на какую-нибудь другую пару, другую звёздную историю, чей-нибудь развод или свадьбу… Так что просто не бери в голову. Постарайся помнить о том, что люди всё очень скоро забудут.
– Спасибо, – дикое напряжение, которое владело Галинкой в последние дни, немного отпустило. – И за то, что выслушала, и за то, что успокоила. Тебе бы психологом работать…
– Мне это уже не раз говорили, – засмеялась Вера, с облегчением переводя дух и, наконец-то, принимаясь за свой салат. Ей тоже нелегко дался этот разговор. – Чёрт, похоже, я выбрала по жизни не ту профессию! И кстати, если позволишь… – добавила она, – нет, не в качестве непрошенного совета – скорее, просто дружеского пожелания. Попробуй любить Сашку чуть-чуть… иначе. Не так самозабвенно.
– То есть? – заметно успокоившаяся и вполне благодушно настроенная Галинка сделала глоток сока из стакана.
– Я знаю, что это в принципе звучит абсурдно – рекомендация, как кого любить. Но всё-таки… Ты окружила его непрерывной, ежеминутной заботой, как коконом, а я советую позволить и ему позаботиться о тебе. Попереживать за тебя… хоть немножко.
– Что ты имеешь в виду? – Галинка смутилась. – Я слишком уж достала его своей любовью?
– Вовсе нет, я не об этом, – сконфуженно произнесла Вера. – Не вздумай обижаться.
– Да я не обижаюсь, – серьёзно сказала Галинка. – Я помню: нельзя обидеть человека, пока он сам этого не захочет, – она улыбнулась. – Знаю, что ты права. Просто… после того сердечного приступа… а потом – операции год назад… Если бы ты только знала, как я за него боюсь, – выдохнула она. – Я всё время думаю, что просто умру в ту же секунду, если с ним что-нибудь случится.
– Это понятно. И это прекрасно – когда так сильно любишь человека, – Вера ободряюще кивнула ей. – Но… во-первых, прекрати себя накручивать. Он отлично восстановился после операции, у тебя абсолютно нет поводов паниковать из-за его здоровья. А во-вторых, хотя бы иногда заставляй и его поволноваться. Позволь ему почувствовать себя мужиком рядом с тобой. Отключи “мамочку”. Помнишь стихи Роберта Рождественского? Хотя, наверное, ты и не помнишь, ты же из другого поколения, – улыбнулась Вера и процитировала по памяти:
– Будь, пожалуйста, послабее. Будь, пожалуйста.
И тогда подарю тебе я чудо запросто.
И тогда я вымахну – вырасту, стану особенным.
Из горящего дома вынесу тебя, сонную.
Я решусь на всё неизвестное, на всё безрассудное, —
в море брошусь, густое, зловещее, – и спасу тебя!..
Это будет сердцем велено мне, сердцем велено…
Но ведь ты же сильнее меня, сильней и уверенней!
Ты сама готова спасти других от уныния тяжкого.
Ты сама не боишься ни свиста пурги, ни огня хрустящего.
Не заблудишься, не утонешь, зла не накопишь.
Не заплачешь и не застонешь, если захочешь.
Станешь плавной и станешь ветреной, если захочешь…
Мне с тобою – такой уверенной – трудно очень.
Хоть нарочно, хоть на мгновенье, – я прошу, робея, —
помоги мне в себя поверить, стань слабее.
– Ты… удивительная, Вера, – сказала Галинка после паузы. – Вот не зря Саша так ценит тебя, как друга. Знаешь, меня и правда отпустило. Как будто старый тугой узел наконец развязался. Даже дышать легче стало… Спасибо тебе.
– Не за что, – Вера залихватски подмигнула ей, отчего стала выглядеть совсем девчонкой – никто не дал бы ей сейчас её законных тридцати девяти лет. – Я буду рада, если тебе… вам с Сашей, – поправилась она, – действительно поможет этот наш разговор.
– В чём дело, Сандро? – промурлыкала Кетеван, ничуть не смутившись и не отводя взгляда. – Такое ощущение, что ты меня игнорируешь. Со всеми пообщался – и с Мастером, и с ребятами, а я для тебя будто не существую.
– Отчего же? – он пожал плечами. – Просто с тобой мы виделись несколько дней назад, а с остальными встретились впервые за много лет. Интересно пообщаться со старыми друзьями, знаешь ли…
– Мы с тобой… не договорили тогда, – напомнила она деликатно.
– А тебе есть, что мне сказать? Так начинай, я не против, – серьёзно разрешил Белецкий. – Даже, в некотором роде, мечтаю наконец-то тебя выслушать…
– Пригласи меня на танец, – потребовала Кетеван. Он едва заметно поморщился.
– Извини, я не любитель танцев.
– Да ладно тебе, вспомни, как мы раньше с тобой зажигали! “Криминальное чтиво”, Траволта и Турман…
– Я давно уже всё забыл, – холодно отозвался он.
– Ну я же тебя сейчас не прошу изображать что-то сверхъестественное, – Кетеван улыбнулась. – Просто обычный “медляк”, как мы раньше говорили… помнишь?
– А тебе не кажется, что мы оба уже несколько вышли из возраста “медляков”? – язвительно спросил он. Эта настойчивость раздражала его.
– Ой, Белецкий, брось строить из себя ещё большего зануду, чем ты есть на самом деле, – бесцеремонно вмешалась Анжела. – Идите и потанцуйте уже по старой памяти. Глупо дуться из-за каких-то давних обид!
Он почувствовал, что начинает заводиться из-за такого откровенного, неприкрытого сводничества. Больше всего злило ещё и то, что к их разговору с интересом прислушивались однокурсники.
– Анжел, что ты вообще несёшь? "Дуться" – это немного не моя история. Я… – но тут он наткнулся на умоляющий взгляд Кетеван. Она незаметно указала ему глазами на Климову и чуть-чуть качнула головой, словно прося не вступать в перепалку и вообще – не позволять Анжеле видеть и слышать лишнего.
– Один только танец… пожалуйста, – упорно, с подтекстом, повторила она, и Белецкий вдруг сообразил: она просто не хочет, чтобы их подслушивали. Это единственная возможность остаться более-менее наедине.
– Ладно, – сдался он. Это было из серии "легче дать, чем объяснять, почему нет".
Они встали из-за стола и вышли в центр зала, не глядя друг на друга. Белецкий молча обнял её за талию, а Кетеван положила руки ему на плечи. Желающие петь в караоке не переводились: на смену Жорке пришёл уже изрядно наквасившийся и оттого сентиментальный Генка, на смену Лепсу – по просьбе женской половины курса – Билан. Какая-то попсовенькая сопливенькая песня, идеально подходившая под определение “медляк”…
– И словами не сказать эту боль мою,
И не нужно больше лгать – до сих пор люблю.
Смело верил и мечтал, что всё это не уйдёт,
Я руками отпустил – а сердце ждёт…
Белецкий даже рассмеялся про себя. Всё происходящее напоминало ему какой-то дурно срежиссированный спектакль… вон и саундтрек подходящий подобрали, чтобы слезу выжать. Одна беда – ему, в отличие от остальных актёров, не дали заранее ознакомиться со сценарием, и сейчас Белецкий просто ломал голову, что будет дальше и куда его в конце концов занесёт.
А всё-таки удивительная вещь – человеческая память… Он не держал Кетеван в своих объятиях страшно сказать, сколько лет, а руки привычно ощущали знакомые изгибы стройного гибкого тела. Бред, вздор, чушь, она изменилась за это время, пытался убедить себя Белецкий, и фигура её тоже изменилась, и в то же время он понимал, что действительно помнит все эти ощущения от прикосновений друг к другу. Их совместные танцы, репетиции, спектакли… И всё-таки… всё-таки, с облегчением осознал он, это были просто воспоминания. Всего лишь воспоминания. Больше не имеющие власти над его настоящим.
– Там просто было слишком много посторонних ушей, – между тем подтвердила его догадки Кетеван. – Не сердись, что вытащила тебя сюда.
– А посторонние глаза не в счёт? – поинтересовался он. – Через пару часов наше совместное фото – теперь танцующее – снова всплывёт в каком-нибудь жёлтом издании, только на этот раз напишут, что я не просто изменяю жене, а в буквальном смысле трахаюсь с тобой прямо посреди зала ресторана на виду у всех, – бросил он отрывисто. Обычно Белецкий подбирал выражения, но сейчас был жутко раздосадован, разозлён и смущён одновременно.
– Здесь нет посторонних, тем более журналистов, – удивилась Кетеван. – Разве ты не обратил внимания на то, что в зале – только мы, “самойловцы”, и больше никого? Специально забронировали ресторан на целый вечер, только под встречу нашего курса.
– Ну, хоть на этом спасибо, – он немного расслабился.
– И всё равно ты какой-то недовольный. Всё ещё злишься на меня за то, что я тебя пригласила? Просто хотела пообщаться с тобой… по-дружески. Что тебя беспокоит?
– Что беспокоит? То, что ты слишком мягко стелешь, Кети, – усмехнулся он. – Переигрываешь. Совсем все навыки растеряла? В училище ты играла лучше, – он действительно был зол – на себя, на неё – и оттого практически грубил ей. Просто невыносимо было видеть эту ангельскую улыбочку и невинно хлопающие ресницы… о, всё это знакомые приёмчики, он не успел их забыть даже за столько лет.
– Ты прости меня, Сандро, – произнесла она будто бы в искреннем раскаянии. – Прости за прошлое. Я очень виновата перед тобой.
– Если ты ещё не забыла русский фольклор, то, наверное, припомнишь поговорку “дорога ложка к обеду”?
– Да, знаю, что запоздала со своими извинениями на пару десятков лет…
– Мне не нужны твои извинения, Кети. Теперь не нужны. Мне уже всё равно, – ровным голосом отозвался он.
– Но мне нужно… мне необходимо, чтобы ты меня простил! – воскликнула она с отчаянием.
– Ты всегда думала только о себе, – незло, почти ласково, сказал Белецкий. – Ужасное избалованное дитя, ты эгоистично заботилась лишь о своём комфорте. Тебе не нравилось, если на тебя сердились, злились или обижались, верно?.. Ты хотела быть милой и любимой всеми… Скажи, ведь ты и записку о том, что уезжаешь, послала мне тогда только для того, чтобы тебя не мучал комплекс вины? Если бы ты уехала из Москвы, не убедившись в том, что я больше не держу на тебя зла, тебе было бы неуютно?
– А ты жестокий, оказывается, – помолчав, откликнулась Кетеван.
– Бываю иногда. Хорошие учителя попались, – жёстко ответил он.
– Хочешь сказать, что стал таким из-за меня?! Ну, не преувеличивай, – она немного делано засмеялась.
– Преувеличивать?! Ты всего лишь проехалась по мне, как танк. И я потом всего лишь полжизни не мог очухаться. В себя прийти. До паники боялся снова полюбить, открыться кому-то, довериться… У меня вот здесь, – он постучал ладонью по груди, – всё было просто выжжено и мёртво. И ничего там не росло и не приживалось ещё много лет. Первую же девушку, в которую после тебя я смог, наконец, влюбиться по-настоящему, я сам же обидел и предал. От страха. Она так и не смогла меня простить… И только с Галей, наконец, я перестал себя накручивать. Нет, я не виню тебя в том, что было тогда… – добавил он после паузы. – Я сам виноват, ты никогда мне ничего не обещала. Одного не понимаю – какого дьявола тебе нужно от меня сейчас?
– А вот мне интересно, ты действительно любишь свою жену? – задала Кетеван встречный вопрос. Он покачал головой, как бы поражаясь её цинизму.
– Я люблю её так, как тебе и не снилось. Но почему это в принципе тебя волнует?
– Я… завидую ей, – тихо призналась Кетеван. – Счастливая она. Ей с тобой очень повезло…
– Ты издеваешься? – он смотрел на неё в неподдельном шоке. – Ты вообще о чём, Кети?! Ты же прекрасно знаешь, что много лет назад… стоило тебе хотя бы раз сделать шаг мне навстречу… и сейчас на её месте могла бы быть ты. А теперь… поезд ушёл, какая зависть, что ты несёшь?
– Ты меня ненавидишь… – выдохнула она.
Белецкий задумчиво покачал головой.
– Все почему-то противопоставляют любви – ненависть. А на самом-то деле, настоящий антипод любви – это равнодушие. Вот это значит, что тебя по-настоящему отпустило… Оказывается, я уже давно не ненавижу, Кети. Мне всё равно. Мне. Всё. Равно, – выделил он эту фразу.
– Я не верю тебе, – её лицо исказила болезненная гримаса. – Не верю! Не могло всё так бесследно исчезнуть. Ты же умирал от любви ко мне…
– Тебе хочется, чтобы я продолжал умирать? – его брови недоуменно взметнулись. – Господи, зачем? Тебе это зачем? Так уж нравится видеть меня униженным, “чуть свет – уж на ногах, и я у ваших ног”? – процитировал он Чацкого.
А она вместо ответа вдруг приподнялась на цыпочки и прижалась своими губами к его, не давая опомниться. Белецкий оторопел на мгновение, а затем отшатнулся почти в ужасе, буквально оттолкнул её.
– Да ты что, с ума сошла?! Что с тобой происходит?
Её глаза моментально налились слезами.
– Извини… – всхлипнула она. – Наверное, и правда не нужно было… – и, бросив его посреди зала, она поспешно подхватила свою сумочку, оставленную на стуле, и кинулась вон из ресторана.
Белецкий медленно вернулся к столу, совершенно не понимая, что сейчас только что произошло и что это была за истерика. Все однокурсники в ошеломлённом молчании наблюдали за этой сценой. Даже Генка Огурцов, заливавшийся соловьём в караоке, сбился с ритма и умолк.
– Эх ты, рыцарь! – возмутилась вездесущая Анжела. – Иди, догони её немедленно… верни!
Он повернулся к ней, всё ещё ничего не соображая, точно в каком-то дурном сне. Вот только спасительное пробуждение всё никак не наступало.
– С какой стати? Что, чёрт возьми, происходит с твоей чокнутой подружкой?! – тщательно проговаривая слова, вопросил он, едва сдерживая бешенство. Поцелуй всё ещё горел на его губах – короткий, острый, пронзительный, пряный… будто отравленный.
– И в самом деле, Климова, отстань ты от него, – удивлённо пробасил Жорка. – Почему это именно Саня дожен ей сопли утирать? Он ей, прости, ни сват, ни брат… А у Кети, по ходу, просто ПМС – психанула на пустом месте, типичное бабское дело…
Вечер, разумеется, был безнадёжно испорчен – так же, как и настроение. Однокурсники с опаской поглядывали на Белецкого и осторожно перешёптывались. Он понял, что банально мешает сейчас им всем вдоволь перемыть ему кости, посудачить-погадать о том, что произошло, и решил осчастливить страждущих – просто уйти.
Его не останавливали. Только Жорка на прощание навязал свой номер телефона и взял с Белецкого клятву не пропадать.
На улице хлестал дождь. Ночной летний ливень… Отражения фонарей дрожали и переливались в лужах на асфальте. Вместо того, чтобы быстрее идти к машине, Белецкий запрокинул голову и подставил разгорячённое лицо небесным струям. Ему показалось, что они ледяные… но это было даже хорошо сейчас. Именно то, что нужно.
Дождь смывал остаточные воспоминания о том поцелуе, не оставляя ни следа горечи, сожалений или стыда. Белецкий поднял руки и тщательно вытер ладонями мокрое лицо, точно умылся. Он не врал, когда говорил Кетеван о том, что ему всё равно. Да, её поступок сбил его с толку и взволновал, но… это ничего не значило. В груди ничего не дрогнуло и не отозвалось на её поцелуй. Там всё просто молчало. Словно и не Кети его поцеловала, а какая-то обезумевшая мимолётная фанаточка – сорвала силком поцелуй и растворилась в толпе. Только всё ещё свербела мысль, что его пытаются каким-то образом использовать… но это не имело ничего общего с любовным томлением и романтическими мечтами. Ему не нужна была эта женщина. У него уже была другая. Своя…
Он даже не слишком удивился, когда увидел Кетеван. Она сидела на автобусной остановке, совсем недалеко от ресторана – одинокая, вымокшая с ног до головы, зарёванная и несчастная…
Белецкий обречённо притормозил, понимая, что, несмотря ни на что, не сможет вот так уехать, и распахнул дверцу со стороны пассажирского сиденья.
– Быстро в машину! – скомандовал он. Кети поднялась, обхватив себя за плечи руками, и медленно приблизилась. Мокрая одежда облепила её настолько бесстыдно, что он тут же отвёл глаза. Не потому, что его это как-то задевало. Просто не хотел её смущать. Если, конечно, она в состоянии была думать в данный момент о смущении…
Она села в салон. Он включил печку, чтобы Кетеван хотя бы немного обсохла. Бедняга дрожала так, что у неё в буквальном смысле зуб на зуб не попадал от холода. Белецкий искоса взглянул на неё и вдруг понял, что сейчас, в данный момент, у неё просто нет сил хитрить, изворачиваться и притворяться, ведя какую-то двойную игру. Она – такая, какая есть, словно этим дождём с неё напрочь смыло всю фальшь и шелуху… Она расскажет ему абсолютно всё.
– Ну, что у тебя стряслось? Выкладывай, – со вздохом произнёс он. Продолжая всхлипывать, Кетеван повернула к нему заплаканное лицо и выдохнула одной короткой резкой фразой, словно пуля просвистела:
– Мой сын умирает.
***
Домой он вернулся уже под утро.
Квартира была пуста. Он неоднократно звонил Галинке, но она не брала трубку, и все его последующие сообщения о том, что он, вероятно, задержится, остались без ответа. Тогда Белецкий решил, что жена просто уже спит, но теперь, очутившись дома, он с порога понял, что здесь никого нет. Это была особенная тишина. Её невозможно было ни с чем перепутать.
Когда же он зажёг всюду свет и прошёлся по комнатам, то обнаружил, что Галинка исчезла не просто так.
Она собрала чемодан и уехала.
