Текст книги "Сандро, не плачь! (СИ)"

Автор книги: Юлия Монакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Юлия МОНАКОВА
САНДРО, НЕ ПЛАЧЬ!

ПРОЛОГ

 Этот сон до сих пор иногда приходил к нему.

Нет, уже давно не терзал сердце в клочья и не бередил душу – осторожно и вкрадчиво, как кот, ступал бархатными лапками по полу, садился в изголовье кровати, нежно гладил по волосам, чтобы не напугать, целовал в лоб, деликатно напоминая о себе… И отрезок жизни длиною в пару десятков лет точно стирали ластиком.

Вновь наступал май девяносто седьмого. Он опять был влюблённым до безумия молокососом, получившим записку, и снова мчался на Казанский вокзал, чтобы успеть попрощаться с той, жизнь без которой на полном серьёзе казалась тогда немыслимой. Теряя рассудок от отчаяния, он летел на собственную казнь – и не мог остановиться. До смерти боялся отпустить её без последнего "прости"…

Во сне он видел, слышал и ощущал всё так, будто это происходило буквально вчера: и панический страх опоздать, и характерный запах шпал, пропитанных креозотом, и гудки прибывающих поездов, и безликая равнодушная толпа, толкающая его плечами и локтями, пока он лихорадочным взглядом выискивал на перроне единственное нужное и важное для него в целом мире лицо.

– Кети! – закричал он, заметив у вагона знакомый стройный силуэт и гриву чёрных волос, вольно рассыпавшуюся по спине. Девушка порывисто обернулась и расцвела улыбкой. Глаза у неё были совершенно шальные от счастья. Вот же ирония судьбы: он оставался здесь подыхать без неё – а она была дико, возмутительно счастлива…

– Сандро! – воскликнула Кетеван и тут же обвила его гибкими, как лианы, руками, прижалась изо всех сил. – Господи, как же хорошо, что ты пришёл… Я так ждала! Как я тебе рада! Я бы с ума сошла, если бы не удалось с тобой проститься, честное слово…

– А как же я? – глухо выговорил он, уткнувшись лицом куда-то ей в волосы и вдыхая их тонкий, любимый, ни с чем не сравнимый аромат. – Ты вот так уедешь и… – он что-то жалко мямлил и заикался, не в силах подобрать нужных, ёмких и понятных слов. Ему сейчас просто хотелось схватить её за плечи, потрясти от души, чтобы выбить из головы эту дурь, и заорать на весь вокзал: «Не смей меня бросать, слышишь?!»

Она отстранилась, чуть-чуть нахмурилась, тревожным быстрым движением провела ладонью по его щеке… словно нашкодившего котёнка приласкала. Ей, конечно же, не понравился его настрой. Сердце Кетеван в данный момент ликовало, и она не желала сейчас впускать в него неприятное, липкое, давящее чувство вины.

– Разве ты не хочешь, чтобы у меня всё было хорошо? – тихо спросила она. – Ты что, не рад за меня?

Вопрос был провокационным, и они оба знали это. Как знали и то, что на него возможен один-единственный правильный ответ.

– Я… рад, рад, Кети, – сбивчиво бормотал он, хватая её за руки, уже смиряясь с неизбежным и пытаясь запомнить, навсегда запечатлеть в памяти это тонкое красивое лицо, эти изумлённо распахнутые глаза, словно до сих пор не верящие в реальность происходящего. Одного взгляда на Кетеван было достаточно, чтобы понять – никакая это не блажь. У неё всё по-настоящему, всё всерьёз…

– Ты правда не сердишься? – проверила она, переводя дыхание. Что и говорить, уезжать из Москвы с таким грузом на сердце ей было бы неуютно.

– Я тебя люблю, – выдохнул он безнадёжно. – Кети, я тебя люблю и всегда буду любить! – занятно, но тогда он и в самом деле верил в то, что говорил – всем сердцем…

Она потянулась к нему, нашла его губы своими – алыми, влажными, требовательно-бесстыжими, и он задохнулся, едва устояв на подкашивающих ногах, он чуть не умер на этом самом месте, а она жадно пила его, целовала так горячо и отчаянно, словно это был её прощальный подарок напоследок.

– Не плачь, Сандро, – отстранившись и тяжело дыша, она всматривалась в его ошалевшее, потерянное, потрясённое лицо. Он хотел было возразить: "Я не плачу", когда вдруг почувствовал, что щекам стало горячо и мокро. Глаза невыносимо жгло.

– Не плачь, – повторила она, мягкими и плавными движениями узких ладоней стирая влажные дорожки с его лица. – Ну что ты, глупый… Милый мой, славный Сандро… Я тебя никогда не забуду. Слышишь? Никогда!

Май 2019 года, Москва

Обычно каждое пробуждение сопровождалось ощущением давящей тоски в сердце. Требовалось время, чтобы восстановить сбившееся дыхание, вынырнуть на поверхность сна и осознать, что всё, увиденное там, – давно в прошлом. Спустя несколько минут высасывающая душу смутная печаль начинала слабеть и постепенно рассеивалась.

Но на этот раз он, видимо, слишком уж разволновался или сделал какое-то неловкое движение – Галинка тоже проснулась.

– Что случилось? – спросила она встревоженным голосом, приподнимаясь. – Тебе плохо?

– Спи, – Белецкий ласково прикоснулся к её плечу, успокаивая. – Просто кошмар приснился. Извини, что разбудил.

– Ничего себе "кошмар", – она села на постели и зябко поёжилась. – Ты как-то вскрикнул жутко… Я сама испугалась. Что тебе снилось?

– Как будто стою у доски на уроке химии, а в голове – пустота, – он попробовал отшутиться. – В школе у меня всегда были проблемы с таблицей Менделеева, знаешь ли…

– Ну вот зачем ты мне врёшь сейчас? – Галинка обхватила руками согнутые колени и взглянула на мужа укоризненно. – Я же серьёзно спрашиваю. Саша, ты настолько мне не доверяешь?

В её надломленном голосе он смутно уловил тревожное, невысказанное… то, чем она никогда не делилась с ним вслух, но он всегда чувствовал этот её тщательно подавляемый страх. Что и говорить, выйдя замуж за знаменитого на всю страну артиста с многотысячной армией поклонниц, который, к тому же, был намного старше её, простая крымская девчонка Галя Тесленко обрекла себя на весьма и весьма непростую жизнь. Да, она любила его до беспамятства и ни секунды не жалела о своём выборе, даже в моменты редких ссор – за это Белецкий мог ручаться. И всё же он понимал, как ненавистна ей втайне его сумасшедшая популярность, как она беспокоится о его самочувствии и душевном покое, как – практически по-матерински – стремится оберечь и защитить мужа.

– Что ты… – виновато выдохнул он и тут же притянул её к себе, прижал к груди. – Прости, маленькая моя. Просто не хотел тебя беспокоить понапрасну. Ну, знаешь, какие кошмары бывают – и не опишешь толком, а просыпаешься и ещё некоторое время не можешь прийти в себя…

Галинка обмякла в его объятиях, оттаяла, обняла в ответ.

– У тебя… всё нормально? – нерешительно спросила она, уткнувшись носом ему в плечо. – Ты какой-то взвинченный в последнее время. Будто чужой. И напряжённый, аж искришь. Или это перед премьерой?

Через несколько дней Белецкому предстояло дебютировать в спектакле "Анна плюс Алексей", посвящённом драме семьи Карениных. Классическая история, описанная Львом Толстым, на сцене должна была заиграть новыми красками, поскольку главным действующим лицом в спектакле являлась вовсе не неверная жена Анна, а её опозоренный муж – Алексей Каренин. Его-то роль и исполнял Белецкий, прикладывая все усилия к тому, чтобы перетянуть симпатии публики на свою сторону, заставить зрителей взглянуть на проблему с точки зрения своего героя и вызвать к нему искреннее сочувствие.

– Всё хорошо, Галюша, – он легонько поцеловал жену в макушку. Её волосы, как всегда, пахли солнцем, морем и степными травами, словно пропитались этими ароматами с самого рождения. Удивительно, но запах не исчезал даже тогда, когда Галинка находилась вдали от родного Крыма… Он отстранился и некоторое время всматривался вблизи в её лицо – доверчиво распахнутые глаза, чуть приоткрытые розовые губы…

– Что? – смутилась Галинка.

– Да ничего, – он подцепил пальцем тонкую бретельку её ночной сорочки и спустил с плеча, а затем нежно провёл ладонью по смуглой шелковистой коже. – Любуюсь своей женой-красавицей. Это ведь не запрещено?

– Вообще-то нет, но ты нарочно тему переводишь? – уличила его она и снова, поддавшись внутреннему порыву, качнулась вперёд, чтобы обнять мужа. – Я волнуюсь, Саша, – призналась Галинка нерешительно, поглаживая его по обнажённой спине. – За тебя и твоё здоровье.

– Я здоров, как бык! – в притворном гневе возмутился Белецкий, опрокидывая жену на простыню и подминая под себя. В его глазах цвета моря отплясывали джигу столь любимые Галинкой хулиганистые чёртики. – Доказать?

– А вот докажи, – подначивая, она лукаво стрельнула в него взглядом и, дурачась, высунула язык, а затем многозначительно добавила:

– Только тебе придётся о-о-очень хорошо постараться, чтобы я поверила…

– Не сомневайся, я о-о-очень хорошо постараюсь, – передразнил он её. – Только потом не жалуйся!

И уже через мгновение она и думать забыла обо всех своих подозрениях и страхах…

Час спустя, когда разнеженная его поцелуями и счастливая Галинка снова заснула, Белецкий спустился в кухню и долго сидел за пустым столом, пытаясь справиться с волнением. Неясная, смутная тревога не отпустила его даже после секса. Если бы он сталкивался с подобным раньше, если бы верил во всю эту паранормальную чушь, то, наверное, назвал бы это предчувствием. Он ощущал неприятный холодок в груди и никак не мог успокоиться, словно подсознательно ждал дурных вестей или событий. Ужасно хотелось закурить, но сигарет в доме не водилось – он распрощался с этой привычкой несколько лет назад.

За окнами медленно занимался вялый рассвет. Наверное, следовало вернуться в спальню, к Галинке под бочок, и доспать хотя бы ещё немного… у него сегодня утренняя репетиция, надо быть активным и бодрым. Однако он знал, чувствовал, что не сможет заснуть. Сна не было ни в одном глазу. Мыслями Белецкий всё возвращался и возвращался к тому проклятому сновидению…

Наконец, не выдержав, он встал, прошёл в гостиную и отыскал где-то под кипой глянцевых журналов свой старый студенческий фотоальбом. Потрёпанный, с разлетающимися выпадающими страницами, с захватанной обложкой… Белецкий не любил фотографироваться для себя и, тем более, распечатывать затем фотографии – с тех самых пор, как сделался известным актёром. Слишком уж много стало в его жизни назойливых фотовспышек от настырных папарацци и восторженных фанаточек с просьбой попозировать с ними вместе. Вот и получалось, что, кроме студенческих снимков, Белецкий не хранил в доме больше никаких фотографий. Жена, правда, распечатала несколько свадебных фоток и повесила в рамочках на стене – он не смог отказать ей в этом милом пустяке. А в остальном… он вовсе не желал лишний раз любоваться своей, пусть даже красивой, физиономией, на которую буквально молилось большинство женщин страны. Позирование давно стало просто работой. Рутиной. Частью профессии…

Белецкий присел на диван и некоторое время задумчиво сжимал альбом ладонями, словно не решаясь открыть его. Открыть – значит, впустить в душу призраки давно минувших лет, чтобы они вновь бесцеремонно завладели его сознанием… Было страшновато, чего лукавить.

Наконец, сделав глубокий вдох, Белецкий распахнул альбом наугад, где-то на середине, и сразу же упёрся взглядом в групповое фото выпуска девяносто седьмого года – разумеется, вместе с их Мастером, Рубеном Константиновичем Самойловым. С жадной ностальгией вглядываясь в лица бывших однокурсников-"самойловцев", Белецкий с горечью понимал, что многих он давно потерял из вида и понятия не имеет, что с ними стало, где они сейчас и как… да и живы ли, в принципе.

Интересно, как там Жорка?.. Гогия, называла его Кети, хотя именно на Гогию этот красавец походил меньше всего на свете: косая сажень в плечах, светлые буйные кудри, румянец во всю щёку – прямо-таки былинный русский богатырь, если бы не длиннющие, загибающиеся кверху ресницы, придающие всему его мужественному облику неожиданную трепетность и даже застенчивость.

А вот Анжелка Климова, его первая жена… "Отечественная Мэрилин Монро", как любовно и шутя прозвали её в Щуке. О том, как поживает и как выглядит бывшая супруга сейчас, Белецкий как раз имел представление, поскольку им волей-неволей приходилось общаться друг с другом – как минимум, ради дочери. Где теперь всё это – и выразительные скулы, и длинная беззащитная шея, и тонюсенькая талия, и юный задор, и свежая девичья прелесть, которыми она пленила всех во время поступления?.. И след простыл.

Кети не было на групповом фото. К тому моменту она уже бросила институт и навсегда уехала из Москвы. Мастера чуть не хватил инфаркт: одна из лучших студенток, потрясающе талантливая и всесторонне одарённая девочка сбежала за месяц до диплома, пустив все минувшие годы учёбы коту под хвост… Ох и скандал тогда разгорелся!..

Белецкий принялся неторопливо перелистывать страницы. К счастью, на других снимках Кети засветилась предостаточно. Имелись даже их совместные фотографии. Вот, к примеру, экзамен по танцу… Танго, второй курс. Их часто ставили в пару, уж очень эффектно они смотрелись вместе: оба яркие, красивые, стройные и пластичные, в их хореографических номерах поразительным образом переплетались страсть и нежность. Они не просто танцевали, а играли свои совместные танцы – столько в них было выразительности. Многие ошибочно принимали их за влюблённых, но – вот удивительно! – часто выступая в паре на сцене, они не были парой в реальной жизни, к его величайшей досаде и горечи.

А вот фото со студенческого спектакля, который они ставили на третьем курсе – "Боковая возле туалета". Сколько шума тогда наделала эта постановка! Самойловцы показывали срез целого общества через судьбы разных людей, волей-неволей оказавшихся вместе в плацкартном вагоне поезда "Владивосток – Москва". Герои – пассажиры разного возраста и положения, ситуации – узнаваемые и жизненные, типажи – подсмотренные, разговоры – подслушанные ребятами в собственных путешествиях по железным дорогам России (господи, да большая часть их курса приехала в Москву откуда-то из провинции!)… На фото с финального поклона Белецкий стоял возле Кети, крепко сжимая её пальчики, словно боялся, что она вот-вот сорвётся с места и упорхнёт. Какие они все были счастливые тогда!.. Как верили в то, что способны свернуть горы!..

Россыпь "полароидных" фотографий – это уже не учёба, а праздники. Их знаменитые студенческие пьянки-гулянки в общаге на Полежаевской (до Щуки добираться ровно двадцать две минуты). И хотя Белецкий – коренной москвич – жил в квартире с родителями, актёрское общежитие на те четыре года стало практически родным и для него тоже.

Кети в жёлтом платье. Том самом ярко-жёлтом платье – его любимом… Когда она его надевала, он просто с ума сходил. В этом платье её умопомрачительные стройные ноги казались ещё длиннее. Блестящие от алкоголя и безудержного веселья глаза, смеющиеся пухлые губы – мечта любого эротомана, породистый нос…

А вот Кети с ним в обнимку на каком-то очередном застолье. Немудрёная закуска на столе: солёные огурцы и квашеная капуста, кабачковая икра… Графин с детским напитком "Yupi" – для запивки алкоголя, конечно же, они же уже взрослые. Господи, какие же это были голодные и восхитительные годы!

…Белецкий листал альбом до семи утра. Ровно в семь, будто по будильнику, завибрировал его мобильный, предусмотрительно переведённый в беззвучный режим.

Определившийся номер был ему незнаком, однако, услышав в трубке хрипловатый и низкий женский голос, он даже не удивился. Словно знал это заранее.

– Здравствуй, Сандро, – волнуясь, произнесла собеседница. – Это Кетеван.

ЧАСТЬ 1

Мне двадцать лет. Я вышел на балкон,

Из мягкой пачки выбил сигарету.

Тогда впервые я смотрел на эту

Невиданную перспективу света,

И взгляд был выше облетевших крон…

Даниил Страхов

Июль 1993 года, Москва

Дикие вопли, пронзительные крики, гомерический хохот, искренние слёзы, реальные истерики, безумные прыжки, крепкие объятия, смазанные поцелуи и сумбурные поздравления… Со стороны их компанию можно было принять за группу психов, сбежавших из дурдома. На деле же всё объяснялось гораздо проще: сегодня стало известно, что они поступили! Невозможно было поверить в то, что отныне они – студенты Щукинского театрального училища… И хотя преподаватели уже выдали им список литературы на лето и попрощались до сентября, никто до сих пор толком не осознавал, что всё происходящее – реально, что это не шутка и не розыгрыш.

Ещё вчера казалось, что поступление – это самое трудное и, пожалуй, самое страшное, что только случалось с ними в жизни. Ни за что на свете они не согласились бы пережить все эти эмоции заново, с нуля. Будущие артисты находились буквально на пределе своих моральных сил и физических возможностей. А вот теперь, после объявления результатов, у них словно выросли крылья и открылось второе дыхание. Каждый был искренне уверен в том, что наиболее сложное испытание на дороге к славе осталось позади, и теперь их ждут только фанфары, красные ковровые дорожки, бешеная популярность и, само собой, многочисленные награды и звания – от "заслуженных" до "народных".

– Это дело надо отметить! – могучим басом загремел Жорка Иванов, здоровяк из Брянска, этакий симпатичный косматый медведь. – Давайте куда-нибудь в кафе завалимся, а? – и выразительно стрельнул глазами в хорошенькую блондинку Анжелу Климову, задержавшись взглядом сначала на её пухлых губках, а затем – на трогательных округлых коленочках, выглядывающих из-под тесноватой в бёдрах юбки.

Большая часть ребят отказалась – они торопились домой, чтобы поскорее обрадовать родных и близких чудесной новостью о поступлении. Оставшиеся же приняли предложение с энтузиазмом. Нужно было только решить, где.

Жорка повернулся в сторону столичных товарищей, и, прежде чем обратиться к ним с вопросом, снисходительно прищурился: мол, видали мы вас, таких деловых, нос-то сильно не задирайте.

– Эй, москвичи! – с нарочитой небрежностью произнёс он. – Где тут у вас посидеть можно? Только чтобы не слишком дорого…

Белецкий добросовестно задумался.

– Можно смотаться в кинотеатр "Россия" на Пушкинской… – начал было он, но Жорка вытаращил глаза в ответ на такое нелепое предложение.

– Кино смотреть, что ли?! Саня, брось, мы же не первоклашки. Нам бы чего-нибудь выпить… и закусить. По-взрослому!

– Так я это и имел в виду, – поспешил пояснить Белецкий, чувствуя себя по-идиотски – наверное, все приняли его за этакого домашнего тихоню, мальчика-паиньку. – Часть помещения кинотеатра сдаётся в аренду. На задворках есть кафе для "своих". У меня там знакомый бармен работает, он нас пропустит. Будет тебе и ванна, будет и кофа, будет и какава с чаем… в смысле, и выпить, и закусить найдётся.

– А вот это дело, – Жорка взглянул на новоприобретённого приятеля с уважением и одобрительно хлопнул его по плечу. – Значит, валим на Пушкинскую! Все согласны?

И вот тут раздался голос – хрипловатый, негромкий, но его услышали все. Была в нём какая-то завораживающая сила. Почти магия.

– Ребята, а давайте лучше ко мне? Я с тётей живу, но она только рада будет. Ведь такой повод!.. И выпивка, и угощение найдётся. Сейчас только ей позвоню, предупрежу.

Это произнесла Кетеван Нижарадзе. Белецкий не особо обращал на неё внимание на прослушиваниях и экзаменах, поскольку в большей степени был поглощён собственными успехами. Теперь же он взглянул на девушку с интересом. Невысокая, но очень ладненькая, длинноногая, носатенькая… Водопад дивных чёрных волос – вот что по-настоящему в ней привлекало. А ещё – грация дикой лани. Нельзя было сказать, что Кетеван писаная красавица, и в то же время было в ней что-то манящее, притягивающее взгляд.

Будущие артисты переглянулись. В том, чтобы отметить поступление не в кафе, а в гостях, были как свои преимущества, так и недостатки.

В финансовом плане это, несомненно, жирный плюс. Большинство из них – приезжие, в общагу пока не заселились, поэтому в столице жёстко экономили и не шиковали. А тут их обещают напоить и даже накормить на халяву! К тому же, если вечеринка затянется, могут и ночевать оставить… наверное… ну не станут же выгонять бедных, пьяных, счастливых первокурсников в ночь холодную, особенно если метро уже будет закрыто.

А вот минусы… Когда ты находишься в чужом доме, оторваться и расслабиться на полную катушку вряд ли получится. Тем более, имеется ещё некая тётя… При ней, поди, и слова лишнего не скажешь. И не покурить, и не пообжиматься с симпатичной девчонкой, если вдруг возникнет такое желание (при мысли об этом Жорка снова искоса взглянул на Анжелу – её аппетитные колени не давали ему покоя).

– У меня мировая тётя, – словно разгадав причину колебаний, с улыбкой утешила Кетеван. – Очень прогрессивная. Она нам не помешает, честное слово!

– Ну, хорошо, – сдался Жорка, выражая всеобщее мнение. – Иди звони своей тёте, – он кивнул в сторону телефона-автомата, – и дружно дуем к тебе!

– Мне тоже домой позвонить надо, – спохватился и Белецкий. – Предупрежу своих, что задержусь.

К будке таксофона они подошли вдвоём.

– Чёрт, – Кетеван лихорадочно обшаривала свою сумочку, – ведь точно была уверена, что у меня где-то жетон завалялся… Неужели посеяла?

Белецкий пошарил в карманах и протянул ей горсть жетонов.

– Ой, спасибо… – растерялась девушка, смущённо заправляя прядь волос за ухо. – Но зачем же так много? И себе тоже оставь, – улыбнувшись, она вскинула на него глаза, обрамлённые чернющими густыми ресницами, и у Белецкого вдруг сладко ухнуло сердце в груди.

Чтобы не мешать разговору Кетеван с тётушкой, он деликатно отошёл на несколько шагов в сторону, поэтому появление парня в ярко-зелёном спортивном костюме заметил не сразу. Тот же нетерпеливо топтался возле таксофона, испепелея разговаривающую девушку взглядом, а затем, не выдержав, громко рявкнул, полагая, что она одна:

– Эй, черножопая, долго ещё трепаться будешь? Другим тоже телефон нужен…

Белецкий и сам не понял, как оказался рядом. Как схватил обидчика за плечо и рывком развернул к себе. Он не любил драться, да и не особо преуспевал в этом, но отчим всегда учил его: нападать нужно первым, не давая противнику опомниться. Не ждать, когда сам схлопочешь по роже.

– А ну, извинись перед девушкой сейчас же, скотина, – негромко, но внятно произнёс он. Тот округлил глаза в искреннем изумлении.

– Чего-о-о?.. Да пошёл ты, – и сбросил его руку, как будто назойливую букашку стряхнул.

– Я сказал, извинись, – Белецкий схватил его за ворот спортивного костюма и подтянул к себе.

– Что тут у вас происходит? – завидев суету возле автомата, к ним уже спешил Жорка. – Какие-то проблемы, Саня? А может, надо кому-то по шее накостылять? – добавил он грозно, немного, впрочем, утрируя, но эффект это возымело моментально. Завидев внушительную фигуру Иванова, грубиян явно струхнул. Он был вовсе не таким уж смелым и безбашенным, каким хотел казаться.

– Ну чего вы, ребята, – он выдавил из себя примирительную улыбку. – Зачем сразу "по шее", да ещё и двое на одного… Давайте как-то по-хорошему решим. Я не хотел…

– Извинись, – повторил Белецкий тоном, в котором звенела сталь. – А не то я твой поганый язык оторву и тебя же сожрать его заставлю.

Парень перевёл взгляд на притихшую с телефонной трубкой в руках Кетеван – не то, чтобы испуганную, но заметно взволнованную – и нехотя, явно превозмогая себя, буркнул:

– Прости, пожалуйста… сестрёнка. Глупость ляпнул. Не подумал. Больше такого не повторится, клянусь!

У Кетеван дёрнулась бровь. Девушка брезгливо искривила губы и повелевающим, поистине царским, жестом отпустила придурка на все четыре стороны. Тот поспешил ретироваться, начисто забыв о том, что ему тоже нужно было куда-то звонить.

Лицо Кетеван моментально поменяло выражение с презрительного на благодарно-сияющее.

– Сандро, Гогия!.. Спасибо вам, мальчики. Вы настоящие рыцари, – девушка одарила своих спасителей широкой белозубой улыбкой, и Белецкий вдруг понял, что самым идиотским образом ревнует к Жорке. "Тоже мне – рыцарь печального образа…" – подумал он, с обидой косясь на богатырскую фигуру Иванова и его румяную, пышущую здоровьем физиономию. Белецкому внезапно захотелось, чтобы все ласковые слова, комплименты и улыбки эта гордая грузинка адресовывала только ему одному…

Тётя Кетеван оказалась чудесной гостеприимной женщиной дивной красоты и изящества. Юной племяннице далеко было до изумительной грации собственной тётки, до её величавой стати.

Это была грузинка лет сорока – с чуть удлинённым лицом, смуглой гладкой кожей и удивительными – на контрасте со смоляными волосами – светло-голубыми, почти бирюзовыми глазами, точно омытыми утренней росой. Небо смотрело изнутри этих необычных глаз, заглядывая прямо в душу собеседнику.

Тётя Нателла служила костюмером в Большом театре, одевала солисток и близко знала всех звёзд российской оперы и балета. Она была вдовой – муж Нодар скончался год назад. Детей у супругов не случилось, поэтому всю свою нежность, сердечное тепло и ласку тётушка обрушила на любимую племянницу Кетеван – Кети, дочь младшей сестры Теоны. Кетеван платила тётушке той же монетой и обожала её не менее сильно и искренне, чем родную мать.

Оказалось, что покойный муж Нателлы был художником. В квартире повсюду висели его картины – в основном пейзажи и портреты. Перед одной работой Белецкий так и замер, потрясённый её красотой и при этом простотой. Картина изображала трёх женщин – одну даму средних лет и двух молоденьких девушек, в одной из которых по небесно-голубым глазам с лёгкостью угадывалась хозяйка квартиры, правда, куда более юная, чем сейчас.

– Это моя бабушка Тинатин с дочерьми. Вот тётя Нателла, а вот мама… – пояснила Кетеван. – Дядя Нодар написал этот портрет, ещё когда был тётиным женихом.

– А где твои родители? – осторожно поинтересовался Белецкий у Кетеван. Та неопределённо и – ему показалось, как-то обиженно – передёрнула плечами.

– Остались в Грузии… не захотели уезжать. А меня отправили к тёте – подальше от войны*, чтобы я смогла спокойно доучиться в школе, а затем получить высшее образование. Была, впрочем, ещё причина, почему они устроили мне эту ссылку… – Кетеван закусила губу, но, словно внезапно пожалев о нечаянной откровенности, вдруг быстро оборвала фразу. – Хотя… это неважно. Они там, а я здесь. И в целом, мне живётся с тетёй очень даже неплохо.

– У тебя мировая тётя! – подтвердил Жорка, подлетевший к ним и ухвативший краем уха последнюю фразу. – Между прочим, велела пригласить вас к столу, – он приобнял обоих однокурсников за плечи. – Чего вы тут застряли? Вино стынет…

___________________________

*Кетеван имеет в виду конфликт на территории Абхазии между абхазскими и грузинскими вооружёнными силами в 1992 – 1993 гг.

Это было немного странное по составу участников, но удивительно ладное по атмосфере застолье, душой которого являлась, несомненно, хозяйка квартиры. Для всех она тут же стала «тётей Нателлой». Парни чувствовали, что будь эта красавица-грузинка чуть помоложе, они обязательно влюбились бы в неё без оглядки; девушки тайком запоминали её манеру держаться, копировали жесты, осанку и мимику – какой-нибудь особо выразительный взмах бровей, взгляд из-под густых ресниц… А уж как тётя Нателла кулинарила!

Несмотря на то, что угощение было приготовлено практически спонтанно, буквально из того, что имелось под рукой и в холодильнике, из недорогих и доступных продуктов, все блюда получились – пальчики оближешь! Баклажанные рулетики с грецкими орехами, зеленью и майонезом… Кучмачи – жареные с луком куриные печень, сердечки и желудки с добавлением пряностей, красного вина и гранатовых зёрнышек… Кстати, о вине – тётя Нателла делала его сама, из грузинского винограда, который привозили или пересылали ей с оказией родственники, и оно было необыкновенно вкусным, нежным и пьянящим.

Поначалу ребята ещё скромничали, стеснялись налетать на стол, как саранча, но хозяйка так искренне расстраивалась отсутствию у них аппетита, что мало-помалу все уступили её хлебосольству и принялись уминать угощение так, что за ушами трещало. Даже когда все наелись и откинулись на спинки стульев, тётя Нателла время от времени уговаривала их всех съесть «ещё хоть ма-а-аленький кусочек», и отказать ей было решительно невозможно.

– А правда, что в вашем языке есть такое понятие – "шемомечама"? – вспомнил вдруг Жорка. – Мне знакомый грузин рассказывал… Может, врал?

– Правда, – улыбаясь и подкладывая на тарелку Анжелы Климовой очередной баклажанный рулетик, подтвердила хозяйка.

– А что оно означает? – заинтересовались остальные. Кетеван хихикнула и перевела:

– Что-то вроде "не хотел, но случайно съел".

Все весело захохотали.

– По-моему, это прекрасное слово! – заявил Жорка и сам с удовольствием положил себе добавки. – Ой… кажется, я того… шемомечама!

До самого позднего вечера за столом наперебой звучали тосты, один другого краше – не хуже настоящих грузинских, звенел молодой заливистый смех, затем тётя Нателла догадалась включить музыку… Она и сама словно стала восемнадцатилетней в компании друзей Кетеван – весело шутила, хохотала, слегка кокетничала и даже согласилась потанцевать с неповоротливым увальнем Жоркой, когда он галантно её пригласил. Правда, этот неуклюжий медведь нечаянно задел фарфоровую тарелку из драгоценного сервиза "Мадонна", и та, рухнув со стола на пол, тут же разбилась вдребезги. Этот легендарный столовый сервиз был предметом культа всех домохозяек старшего поколения: он хранился как зеница ока в мебельной стенке или в серванте за стеклом, на самом видном месте. Главной особенностью сервиза были позолота и изящная роспись, изображающая пасторальные сцены с томными пышнотелыми красавицами в струящихся одеждах. Когда Жорка грохнул тарелку, все даже зажмурились от ужаса, ожидая заслуженной бури, которую тётя Нателла должна была обрушить на его голову. Парень и сам струхнул – неловко наклонившись, чтобы собрать осколки, он сокрушённо пробормотал, заливаясь краской:

– Я всё возмещу… Или, хотите, привезу вам такой же сервиз из Брянска? У нас от бабушки остался похожий… и почти целый…

Тётя Нателла лишь махнула рукой:

– Оставь, Гогия! Вещи должны служить человеку, а не человек – вещам.

И неловкая ситуация тут же была забыта.

В разгар вечеринки Белецкий вышел на балкон, чтобы покурить. Кетеван незаметно выскользнула за ним.

– Дай затянуться разок, пока тётя не видит, – попросила она. Он послушно протянул ей уже зажжённую сигарету, хотя вообще-то ему не нравилось, когда девчонки курили. Однако всё, что делала Кетеван, априори казалось ему прекрасным и грациозным.

Девушка сделала несколько торопливых жадных затяжек, а затем с явной неохотой вернула ему сигарету, на кончике которой остался отпечаток её помады. Белецкий смутился так, как будто они поцеловались. Кетеван действовала на него гипнотически – в её присутствии он совершенно терял голову, не отдавал себе отчёта в том, что происходит вокруг, и видел только её глубокие тёмные глаза и призывно распахнутые губы. То ли домашнее вино так действовало, то ли его и вправду накрыло самым настоящим чувством… Сложно было судить, Белецкий ещё никогда не любил и даже не влюблялся по-настоящему. Он знал только то, что ничего подобного раньше не испытывал. Это было и сладко, и страшно одновременно…