Текст книги "Преданный друг (СИ)"

Автор книги: Юлия Леру

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Это самое главное, – сказал он, наклоняя голову и скользя губами по моей щеке, носу, губам...

Налетел порыв ветра: сырой холод от воды, голоса с берега, запах костра. Мы оба прислушались; музыка, кажется, стала громче, у стола как будто стало больше людей.

– Идем обратно? – предложила я. – Кажется, все снова собрались.

Мне было так хорошо идти рядом с Егором и так тепло при мысли, что для нас двоих вечер еще не закончился, что я почти не обращала внимания на то, что происходит вокруг. И потому, услышав перекрывающие музыку вопли Сашки Лапшина, сначала подумала, что мне чудится.

– Ах, уе... ах, уехал мой любимый! – орал он, приплясывая возле костра, вокруг которого уже снова собрались Жерех и его друзья. – Ну, Никола, дружбан называется, блин! Так бы и умотал на свой север, ни слова бы не сказал! Давай, наливай, сегодня не я за рулем!

Мы двинулись медленнее, чтобы присмотреться... и правда, это был Лапшин, а рядом с ним, старательно делая вид, что вопли Сашки ее ни капли не раздражают, стояла Эмилия.

– Эй! – замахала вдруг она нам. – Егор!Наильчик! Привет!

Она разглядела меня и запнулась, но Лапшин уже тоже заметил нас и тоже замахал руками, вопя, как резаный:

– Эй, там, молодежь!

Эмилия толкала его в бок, яростно что-то бормоча, но Сашка отпихнул ее и снова заорал, нимало не смущенный:

– Айда сюда, однокласснички!

– Лапша, хватит драть горло, башка болит уже, – услышала я голос Жереха, и в нем была на сей раз настоящая, нескрываемая досада.

Никола их не приглашал. Я подозревала, что кто-то проговорился Лапшину или Эмилии, и поэтому их и принесло сюда, хоть и не сразу, ноНикола их не приглашал. Я увидела, как Эмилия уверенно подходит поздороваться с девчонками, и как практически сразу усаживается за стол, не прекращая болтать, и под ложечкой у меня неприятно засосало.

– Я поговорю с ней, – сказал Егор.

Я замотала головой.

– Не надо. Я не хочу, чтобы все на нас таращились.

– Тогда поедем домой. Все равно ничего хорошего из этого не выйдет. Хочешь, уйдем прямо сейчас?

Желание сбежать было очень сильным. Но если мы уедем... не будет ли это означать, что Эмилия победила, даже если я и Егор теперь вместе не благодаря ей, а вопреки?..

Я не успела додумать, оформить свою мысль до конца. На моих глазах Жерех отвел Лапшина в сторону и что-то ему сказал – и Сашка поник головой, сдулся и быстро закивал, не говоря ни слова. А уже через десять минут после нашего возвращения Эмилия и он попрощались с нашей не особенно расстроенной их ранним отбытием компанией и уехали.

Мы и сами уехали еще через полчаса, дождавшись картошки и испачкав, совсем как в детстве, пальцы черным пеплом.

– Ну, давайте тут, не пропадайте, – сказал Жерех, пожимая Егору руку уже у машины. – Приеду через год, дай бог, свидимся.

– Дай бог, – поддержал Егор.

– Береги себя, Никола, – сказала я. – Ни пуха, ни пера.

– И ты себя береги, – неожиданно без иронии отреагировал он, но тут же исправился: – И кота моего береги как зеницу ока. Приеду – проверю.

– Это уже мой кот, – сказала я.

– Я те проверю, – сказал Егор одновременно со мной, и вот так мы простились.

***

С легкой горчинкой в сердце – потому что прощание, пусть даже с человеком, который и не был тебе особенно близок, но нравился в глубине души, всегда несет грусть – мы добрались до дома Егора.

Держась за руки, почему-то почти прокрались через освещенный уличным фонарем двор к золотисто-коричневой деревянной двери, которая бесшумно открылась по просьбе ключа и впустила нас внутрь.

Внутри тоже было темно, и я разулась и вцепилась в руку Егора, чтобы его не потерять, но тут же по классике жанра споткнулась о собственную обувь и упала в его объятья. Его руки поймали меня, губы накрыли мои на середине вдоха – и в темноте это было иначе.

Ближе.

Ярче.

И в темноте тот огонь, который рвался из нас на свободу, стал крепнуть и разгораться – не обжигая, но наполняя собой, – и вскоре я чувствовала кожей каждый всполох этого огня, а сердцем – каждый быстрый удар другого сердца.

– Не боишься? – спросил Егор, совсем как тогда, переплетая мои пальцы со своими и увлекая меня дальше, в темноту.

– Не боюсь, – ответила я ему, и через несколько мгновений земля и небо перевернулись, а пламя рвануло ввысь.

ГЛАВА 31. ЕГОР

Он не хотел, чтобы все было сразу и быстро, но как может быть сразу и быстро то, что таится, бьется в тебе много лет и уже давно хочет вырваться наружу? А еще были виноваты эти последние дни: близость ее тела, объятья, поцелуи, запах волос – они преследовали Егора даже ночью, лишая сна и заставляя ворочаться в постели.

Это была его Ника.

Это был тот самый чертов второй шанс, в котором он, сам этого до конца не осознавая, так глупо и отчаянно нуждался. Надежда на то, что все еще может быть хорошо. Желание – еще одно глупое и отчаянное – избавиться от саморазрушительной злости и простить ее, Лаврика и себя за малодушие и слабость.

И теперь, когда она, уставшая от нежности и страсти, спала, свернувшись клубочком, в его объятьях, Егор понимал:хоть разбейся, хоть умри– он никогда не сможет полюбить никого другого. Он никогда сможет быть счастливым ни с кем другим, пусть даже этот кто-то другой будет свят, светел и непогрешим.

Они оба уснули поздно, но проснулся Егор отчего-то рано, будто нарочно, чтобы в полной мере осознать и восхититься тем, как приятно просто лежать в одной постели рядом с мягкой, согревающей его плечо своим дыханием Никой. Их тела крепко переплетались, и Егор поцеловал Нику в макушку и закрыл глаза, удовлетворенный осознанием и восхищением, намереваясь поспать еще...

– Я тоже проснулась, – пробормотала она почти тут же и зевнула, едва успев прикрыть рот ладонью. Теплая и доверчивая, эта ладонь тут же легла на его грудь, чтобы одарить сонной лаской, перед тем как снова спрятаться под одеяло. – Который час?

– Часов восемь, – предположил Егор, не найдя в себе сил отвернуться от нее, чтобы взглянуть на часы. Пододвинул Нику к себе ближе, зарылся лицом в ее волосы и улыбнулся, когда она запросто передвинула его руку себе на живот под одеялом и накрыла своей рукой. – Спи, рыжик. Можно еще спать.

Ника вздохнула.

– Нет, – сказала печально. – Надо домой. Мама у меня понятливая, конечно, но лучше я пораньше.

– Что пораньше? – спросил он, сразу же тоже огорчаясь.

– Повинюсь, – пояснила она. – Сегодня точно надо, она ведь ждала меня, наверняка легла спать позже. Зато в следующий раз уже сразу скажу: я приду утром, не жди.

– В следующий раз – это сегодня, да? – с нескрываемой надеждой в голосе спросил он.

Ника засмеялась: тепло, солнечно, беззаботно.

– Посмотрим, как мне понравится твое поведение.

– Уверен, что понравится, – заверил Егор.

Его рука выбралась из-под ее, поползла по животу выше, к другим, не менее привлекательным частям тела, и их общий смех растворился в поцелуях.

Позже Егор поднялся, чтобы поставить на огонь чайник и приготовить завтрак, пока Ника звонила маме —она все-таки осталась, осталась еще ненадолго с ним!– приводила себя в порядок и бродила по комнатам, разглядывая квартиру. Он слушал ее шаги, слушал, как она мурлычет себе под нос какую-то песенку, и бессовестно счастливо улыбался, нарезая хлеб, доставая из холодильника джем и масло.

– Позавтракаешь – и обещаю, я отвезу тебя домой! – крикнул он, когда пение приблизилось и на пару минут остановилось в ванной.

– Да я что, маленькая, что ли? – возразила Ника, уже проскальзывая в кухню и усаживаясь на диванчик в углу. – Сама дойду. Ух, персиковое повидло!

Она взяла хлеб и принялась намазывать на него джем, не дожидаясь чайника. Все еще немного розовощекая от холодной воды, растрепанная и по-детски восторженная, Ника была такой милой, что Егор не выдержал: подошел, прижал ее к себе и поцеловал.

– Я тебя тоже люблю, – сказала она просто.

– Это хорошо, рыжик, но я все-таки довезу тебя до дома, – сказал он и поцеловал ее снова, потому что ну никак не мог так просто уйти. – Вдруг твоя мама захочет сказать мне пару слов. Все-таки ты оставалась у меня.

Ника подумала и кивнула.

– Наверно, ты прав. Ладно, тогда я согласна. Договорились.

– Тебе, кстати, ничего не надо в городе? – спросил Егор, уже вернувшись к плите, чтобы выключить закипевший чайник. – Я поеду в аптеку после обеда.

– Ты заболел? – тут же всполошилась она. – Или это для работы?

– Нет, это для нас, – сказал он, доставая из шкафа красные кружки в белый горошек. – Для нас с тобой.

Егор обернулся с кружками как раз вовремя: Ника поняла и густо покраснела.

– Хорошо, – кивнула она снова. – Нет, мне ничего в городе не надо. Но могу поехать с тобой, если хочешь. За компанию.

Он хотел.

Они весело пили чай с молоком и болтали, подначивая друг друга и осторожно шутя на тему, которая еще была для них совершенно нова. Целовались. Снова шутили и снова целовались – и поцелуи уже грозили отодвинуть возвращение Ники домой еще несколько часов, когда реальность вторглась в их идеальное утро.

Когда входная дверь, не запертая Егором вчера по очень веской и приятной причине, отворилась, и громкий голос его матери позвал из коридора:

– Сынок! Ты дома?

ГЛАВА 32. ЕГОР

Егор увидел, как побелела Ника, как метнулся к выходу из кухни ее взгляд – словно Ульяна Алексеевна уже стояла на пороге и осуждающе смотрела на них, обнимающих друг друга. Он погладил Нику по руке —все в порядке, все хорошо, это просто моя мама, – поднялся и выглянул в коридор, где мама уже поставила на тумбочку хозяйственную сумку и снимала обувь, опираясь свободной рукой о стену.

– Его-ор! – позвала она снова, а потом подняла голову и увидела его. – Привет!

– Привет, мам, – сказал он, махнув ей. – Прости, я не один.

Но она уже заметила стоящие у порога женские кроссовки, обратила внимание и на ветровку, брошенную вчера на вешалку в спешке и оттого висящую кое-как – и просветлела лицом.

– Наиля? Вы помирились? – У Егора что-то сжалось внутри, когда он увидел, как радостно улыбнулась мама. Она всплеснула руками, потянулась к сумке и полезла в нее, не прекращая говорить. – Ох, а я-то даже не подумала, ворвалась, как к себе домой. Ну, вы уж меня простите. Я только хотела узнать, как дела, а то совсем ты с этими дежурствами к нам не заходишь. И жареные баклажаны принесла, немножко. Вчера жарили, остались...

– Мам, это Ника, а не Наиля, – прямо сказал Егор, и мама замерла с пластиковым контейнером в руке, и голос ее затих, будто затухла погашенная ветром свеча.

Какое-то время она будто не понимала, какое именно имя он произнес. Смотрела на него: недоверчиво и недоуменно, словно ожидая, что Егор исправит свою ошибку и скажет, что ночь он все-таки провел с другой.

– Ника? – переспросила осторожно, когда он ничего не стал исправлять.

– Да, – сказал Егор и буквально в ту же секунду почувствовал, как Ника выходит из кухни за его спиной и становится рядом, чуть касаясь плечом.

– Здравствуйте, Ульяна Алексеевна.

Его мама снова оглядела кроссовки, стоящие на полу у ее ног, прошлась взглядом по ветровке, посмотрела на Егора...

–Онаоставалась тут на ночь?

Он почти бессознательно выступил вперед.

– Я не хочу, чтобы ты говорила о Нике в таком тоне и так, будто ее здесь нет.

Мама поставила контейнер с баклажанами на тумбочку и медленно выпрямилась. Сердце у Егора захолонуло, когда он увидел, как нервно сжались ее губы, но мама тут же справилась с собой и взяла себя в руки.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказала она ровным тоном, каким говорила с пациентами на приеме. Повернулась к Нике. – Не могла бы ты оставить нас вдвоем?

– Конечно, – сказала та и попыталась юркнуть мимо Егора к вешалке, но он схватил ее за предплечье и остановил.

– Мы поговорим с мамой в кухне, – сказал, настойчиво ловя ее взгляд и понимая по молчанию и закушенной губе, что Нике сейчас на самом деле хочется уйти. – А потом я отвезу тебя, как и обещал. Оставайся здесь, закрой дверь в зал и подожди меня. Я быстро.

Мама неприятно рассмеялась.

– «Быстро». А еслибыстроне управлюсь, так что же, выпроводишь?

Она стояла перед ними, как покрытый броней обиды воин – воин, с которым Егор никогда в жизни не захотел бы сражаться, потому что этот воин когда-то качал его на руках и мазал йодом его разбитые коленки, – но рядом с ним стояла женщина, которая тоже теперь была частью его жизни.

Он не хотел, чтобы эти двое превратились во врагов.

Но ониуже сталиврагами.

– Мама, – сказал он, чувствуя, как напряжена молча стоящая рядом Ника, – если бы это была Наиля, ты бы так не говорила, правда?

– Правда, – согласилась мама спокойно, пожав плечами. – Правда, а что? Я никогда не скрывала своего отношения к Нике. Я не делала вид, что она мне нравится, что я ее простила, что я рада ее видеть. Я не собираюсь притворяться.

– Ульяна Алексеевна, я понимаю... – начала Ника, но мама ее перебила:

– О том,чтоты понимаешь, мы уже с тобой говорили. Ты повела себя с моим сыном подло. Я тебя не простила. Все.

Егор вздернул голову, готовый броситься на защиту, но прежде чем он успел хотя бы набрать воздуха в грудь, Ника развернула его к себе лицом, поднялась на цыпочки и крепко поцеловала в губы.

– Егор, я пойду, – сказала она, пытливо и настойчиво вглядываясь в его глаза, и в голосе ее звучала нежность и любовь, от которых ему стало только больнее за нее. – Вам нужно поговорить, а потом ты приедешь ко мне, и мы тоже поговорим, ладно?

– Я не хочу... – начал он, качая головой.

– Все хорошо. – Она погладила Егора щеке и отступила, чтобы обернуться и посмотреть на его мать, неодобрительно наблюдающую за ними от порога. – Дайте мне две минуты, Ульяна Алексеевна, и я уйду.

Мама только кивнула. Она отступила в сторону, когда спустя две минуты Ника прошла мимо, но заговорила только когда закрылась дверь, снова взяв в руки контейнер и легко, будто ничего не было, двинувшись по коридору к кухне, возле которой Егор так и стоял.

– Убери в холодильник, а то пропадут... Не поставишь чайник?

– Поставлю, – вымолвил он, забирая контейнер и отворачиваясь к холодильнику и плите, чтобы не видеть торжества на мамином лице, пока она проходила и садилась за стол. – Мы только недавно пили, но, наверное, уже все остыло. Сейчас.

Егор зажег газ и поставил на огонь чайник, который почти сразу зашипел. Он затушил спичку и бросил ее в пепельницу, когда сзади раздался мамин голос.

– Куда же подевалась твоя гордость, сынок?

Он знал, о чем будет разговор.

Егор обернулся. Мама сложила руки на груди и, откинувшись на спинку дивана, внимательно на него смотрела.

– Гордость? – переспросил он.

Она кивнула.

–Онаведь вернулась сюда когда?.. Два или три месяца назад?..

– И что?

Ульяна Алексеевна уперлась локтями в стол и, сцепив в замок пальцы рук, положила на них подбородок.

– Ведь целых пять лет она тебя мучила, – сказала она, качнув головой, будто удивляясь Егору и себе, тому, что ему приходится объяснять такие очевидные вещи. – Пять лет с Лавриком жила – и вот, стоило приехать и поманить пальцем, и ты тут же побежал за ней, как телок на веревочке. Ты вообще помнишь, что у нее есть ребенок от Лаврика?..

– И что? – снова спросил он, не желая и не имея сил здесь и сейчас что-то объяснять.

– А то! – раздраженно огрызнулась мама. – Неужели ты не понимаешь, что это позор на всю деревню? Мало того, что они с Лавриком поиздевались над тобой, так теперь ты еще и его ребенка будешь воспитывать? Это позор: и для тебя, и для нас с отцом. Вся деревня глаза мне будет этим колоть. Неужели тебе все равно, что скажут люди?

– Люди? Мне все равно, что скажут посторонние люди, мама. – Он скрестил на груди руки, и мама, заметив это, нахмурилась. – И я все равно не понимаю, причем тут гордость. По-твоему, мне нужно было наказать Нику, вроде как преподать ей урок? Не разговаривать с ней пару лет? Вернуться к ней еще через пять, когда я решу, что онаискупила свою вину?

Мама резко отодвинула от себя чайную чашку.

– Значит, ты все-таки признаешь, что она виновата, – процедила она. – Что она изменила тебе, пока тебя не было, что сбежала, родила ребенка...

– Я никогда этого не отрицал, – сказал он.

И мама почти перебила, наклонившись к нему через стол и выпалив, будто дав залп из основных орудий:

–Тебе она не нужна!

Егор, не оборачиваясь, нащупал ручку конфорки и выключил плиту: к черту чай, он не собирается делать вид, что ничего не происходит.

Он никогда еще не был так близок к тому, чтобы оборвать мать и посоветовать ей не лезть в его жизнь, и все внутри протестовало при мысли о грубости, но ее резкие слова будто проводили между ними черту, к которой он подошел вплотную.

– Я сам разберусь, кто мне нужен, – сказал он, старательно выговаривая слова, чтобы звучать спокойно.

– В том-то и дело, что нет, – мама поджала губы и тяжело вздохнула, – ты не разберешься.

Он вздернул бровь.

– Почему это?

– Потому что ты слишком доверчивый. Потому что ты – как твой отец, добрая душа, готовая помогать любому, кто попросит.

– И это плохо?

Мама снова вздохнула, помолчала, будто подбирая слова, и наконец ответила: почти ласково, почти уговаривая его, убеждая посмотреть на все с другой стороны:

– Послушай, Егор, я ведь тебя очень хорошо понимаю.Никавернулась сюда одна, без мужа, с маленьким ребенком на руках, без источника дохода, кроме Лавриковых алиментов... Конечно, тебе ее жалко. Конечно, ты хочешь ей помочь... ты и Лаврик привыкли всегда ее защищать и помогать. Но спать в одной постели – это одно, а совсем другое – каждый день смотреть на бегающего рядом с твоей любимой женщиной ребенка и понимать, что она родила его от другого мужчины. И не просто от другого, а от того, с кем тебе изменила. А если он тебя возненавидит? Ты понятия не имеешь, какими манипуляторами могут быть дети. Ты не знаешь, как отреагирует Ника, как отреагируешь ты сам, если ее сын не сможет тебя принять и будет постоянно сравнивать тебя со своим настоящим папой.

Он не знал, мама была права.

Он не знал, он не умел предсказывать будущее, не умел предвидеть события и предугадывать последствия поступков, которые невозможно рассчитать.

Но никто в этом мире не обладал даром предвидения. Никто не мог сказать наверняка и без всяких сомнений: вот этот мужчина или вот эта женщина сделают тебя счастливым. Никогда не причинят боль. Никогда не разлюбят. Никогда не поймут, что ошиблись, связав с тобой жизнь – и не заставят тебя самого осознать, какую же страшную ошибку ты совершил.

Здесь не было правильного или лучшего пути. Здесь были только его чувства и выбор, который он делал; и слова, которые говорила мама, он сказал себе уже миллионы раз.

– Значит, это то, чего ты хочешь? – спросил Егор прямо. – Чтобы мы с Никой расстались?

Казалось, она ожидала других слов и уж точно не такого резкого тона. Мама откинулась на спинку дивана и раздраженно хлопнула по столу ладонями.

– Да делай, что хочешь, раз ты не хочешь меня слушать, но знай, что ее и ее мальчишку я на порог не пущу.

– А если я женюсь на ней? – спросил он.

Мамины пальцы сжались в кулаки.

– Не женишься. Я тебе этого не позволю.

Егор оттолкнулся от кухонной тумбы, прислонившись к которой стоял во время разговора, и подался вперед, чтобы поймать мамин взгляд. Он постарался, чтобы слова прозвучали четко, потому что она, похоже, все еще не поняла: его короткие ответы и нежелание с ней спорить вовсе не означают, что он безоговорочно принимает все то, что она сказала.

Он просто принял это решение сам, и ему не нужно ее одобрение.

– Я не спрашиваю у тебя разрешения. Я спрашиваю, что ты сделаешь, если я женюсь.

– Я сказала: этого не будет! – Мама почти закричала, почти выкрикнула это ему в лицо. – И не смей в таком тоне со мной разговаривать, я – твоя мать!

Казалось, от крика зазвенели даже чашки в кухонном шкафу. В повисшем после него молчании стало слышно, как тикают висящие в коридоре часы и как чуть слышно шипит снова остывающий чайник.

– Не заставляй меня выбирать между вами, мама, – проговорил Егор, заглушая это тиканье и этот шип. – Подумай и опомнись.

Мама покачала головой; через мгновение ее глаза стали чужими и холодными, как и слова.

– Значит, «опомнись». Не думала я, что услышу такое от родного сына, но что ж... – Она поднялась, тяжело опираясь о столешницу. – Ты ведь уже выбрал. А что глупая мать со своими советами лезет, так это она ничего в этой жизни не понимает.

– Мама... – сделал он последнюю попытку, но Ульяна Алексеевна подняла руку, останавливая его, и Егор замолчал.

Он простоял, наверное, минут пять в пустой кухне умолкшего после этого тяжелого, непростого разговора дома, а потом, схватив ключи, вышел на улицу и направился к машине. Через пять минут он уже был у дома Ники, а еще через две она уже сидела рядом и, немножко стесняясь, тянулась к нему, чтобы поцеловать.

– Как дела, рыжик? – спросил он, как мог, запросто, ответив на поцелуй. – Уже соскучилась?

– Ну да, – пробормотала она уже совсем смущенно. – Кстати, пока не забыла, спрошу сразу. Мы хотим, чтобы ты пришел к нам вечером на ужин. Как раз и поговоришь с мамой, как ты и хотел. Ты ведь придешь? Я сказала, что да. Будет курица с фасолью.

Голос его мамывсе еще звучал в голове Егора, наполняя грудь холодом, но тепло поцелуя и голосаего Никипросачивалось в этот холод, прогоняло его и заставляло отступить.

– Приду, – сказал он и улыбнулся, когда увидел, как искренне она обрадовалась. – Как я могу тебе отказать?