Текст книги "Преданный друг (СИ)"
Автор книги: Юлия Леру
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
ГЛАВА 33. НИКА
Мы покончили с ужином засветло, и я, на этот раз предупредив маму, как и было положено, отправилась ночевать к Егору. В пустом доме как будто все еще пахло горьковатым шипровым парфюмом, которым пользовалась Ульяна Алексеевна, и это напоминание об утре – и о том, чем оно закончилось, заставило мое сердце сжаться.
Я хотела расспросить Егора об их разговоре, но что-то подсказывало, что я и без этого уже все знаю – и ничего поделать не смогу.
Ульяна Алексеевна никогда не отступится. Она никогда не простит меня за зло, которое я причинила ее сыну, и переубеждать ее бесполезно. А значит, мне остается надеяться только на время. Ведь оно лечит...
– Что тебе сказала моя мама? – поинтересовалась я, когда мы вышли на улицу, чтобы полить небольшой огородик, который Егор разбил у дома, и подышать свежим воздухом. – Вы с ней так серьезно смотрели друг на друга, когда я выглянула.
– А как ты думаешь? – хмыкнул он, зачерпывая лейкой из бочки отстоявшуюся за день воду и направляясь к грядкам с огурцами. Я шла по пятам. – Лишний раз убеждаюсь, что твоя мама – самая понимающая мама в мире.
– Она у меня такая, – я улыбнулась. – Так что сказала-то?
– «Ну тоже, вздумал объясняться, – скопировал Егор очень удачно мамины интонации, и улыбка моя стала шире. – Давай,сымайобувь и идем за стол, а то все стынет».
– Это она, – снова подтвердила я, наблюдая за тем, как из лейки на огуречные листочки льется вода. На меня полив всегда действовал расслабляюще, и я сразу предложила Егору помощь, но он только рассмеялся и сказал, что сам с лейкой в руках часто обдумывает мировые проблемы или диагнозы.
– Всегда удивлялся, как спокойно реагировала твоя мама на все наши выходки. И ведь и гуляли допоздна, и в поход ходили с ночевкой, и приходили под утро с чьего-нибудь дня рождения...
– Ну, под утро мы не приходили, – справедливости ради заметила я, уже следуя за ним обратно к бочке. – Разве что в тот раз, когда меня скинули с обрыва, и вы с Лавриком сушили у костра мою одежду, пока я сидела в машине и стучала зубами.
Я аж передернулась от воспоминаний. Это сейчас все воспринималось как дурацкая шутка и ее последствия, тогда мне казалось: я умру от холода прямо на берегу. Вода была ледяная, дул ветер, а мы втроем: я, Таня и Лаврик, прыгнувший нас спасать, были без сменной одежды. Ну еще бы, конец сентября, в здравом уме никто не полез бы в воду.
И если Лаврику было все равно, и он тут же разделся до трусов и в два счета высушил свою одежду, пропустив мимо ушей все замечания про стриптиз, то нам с Таней пришлось выкручиваться.
В итоге мы обе грелись в машине Хрюни, которого на тот день рождения пригласили исключительно потому, что он был имениннику двоюродный брат.
Я не знала, что сказала бы мама, если бы узнала, что меня скинули с обрыва на глубину – меня, хорошую пловчиху на мели и трусиху, если дело касалось мест, где ноги не могли достать дна. Но тогда я больше думала о том, что если уеду домой, то праздник для меня кончится. А мне хотелось еще побыть с Егором, посидеть с ним, обнявшись, у костра вместе с другими парочками и снова услышать, как он, касаясь губами моего уха, тихо шепчет: «Эй, рыжик».
– Тебе потом целую неделю пришлось из-за этого сидеть по вечерам дома, помнишь? Твои родители были о-очень недовольны.
– Ну, я ничего не потерял, – заметил Егор. – Ты же ко мне приходила.
Он закончил с грядкой и снова заговорил:
– В этом плане я всегда тебе немного завидовал. Твоя мама всегда общалась с тобой на равных... – Крошечная пауза. – А моя как будто и до сих пор видит во мне маленького ребенка.
Теперь я была уверена, что они повздорили. Только ссора могла подвигнуть Егора на такую нелояльность.
– А я всегда немножко завидовала тебе, – сказала я осторожно. – Когда заболел папа, мы с мамой ведь почти перестали разговаривать, все ей было некогда. И я иногда так злилась из-за этого, так обижалась, ты не представляешь! Как-то полдня просидела в шифоньере, спряталась за одеждой, думала, она потеряет меня и станет искать. Уснула там даже. Потом проснулась, вылезла, вышла на кухню, и она только спросила, хочу ли я кушать. И напомнила, чтобы я не забыла забрать и помыть посуду, когда папа поест в обед.
Когда случались обострения, папа часто ел в комнате, перед телевизором. Я вынесла этот телевизор в летнюю кухню, когда мы с мамой делали ремонт в спальне. Он простоял там пару дней, безжизненный, черный, с грустно повисшими усами антенны, а потом мама сняла антенну и водрузила на ее место свою вонючку-стапелию по имени Тухлюнчик.
Я помолчала, наблюдая за тем, как чернеет от воды земля под растениями.
– Да уж, послушать меня, так я была махровая эгоистка. Папе плохо, а мне, как маленькой девочке, маму подавай. Я так рада, что мы снова сблизились сейчас, когда я переехала. Они с Олежкой – те еще друзья-товарищи.
– Я слышал, – сказал Егор серьезно, – кто-то из них намерен стать космонавтом.
Я засмеялась.
– О да, мой ребенок грезит другими планетами. Откуда у него такие идеи, не знаю. Но мама полностью «в теме», и я тоже поддерживаю. Мало ли как там сложится, это еще дожить надо. Пусть помечтает. А вдруг? – Я покосилась на Егора и добавила: – Мы ведь не боялись мечтать.
Мы добрались до помидоров – к ним дотягивался шланг из летника, и потому лейка стала больше не нужна – и некоторое время поливали молча. Имя Олежки всколыхнуло в моем сердце пронзительную материнскую тоску: мой мальчик, мой малыш, мой ненаглядный ребенок далеко от меня и еще не знает, какие перемены его ждут.
– Ты, главное, не переживай, если не выйдет быстро, – сказал Егор, будто читая мои мысли. – Нужно время. Не торопи его.
– Не буду, – кивнула я. – Но и ты сразу ему не поддавайся. Олежка такие истерики умеет устраивать, ты еще увидишь, когда он освоится и привыкнет. И дурачится иногда – ужас. Мы его жутко избаловали.
– Все любящие родители балуют детей. – Егор полил последний куст и повернулся ко мне, все еще держа в руке шланг, вода из которого текла теперь на клубнику. – Ну а кроме того, когда еще дурачиться, как не в детстве?
Я внимательно вгляделась в его лицо, пытаясь разгадать чувства. Он говорил почти беззаботно, но эта беззаботность могла быть маской только для меня, на случай, если мне страшно, если я боюсь, если мне трудно... Нет, я не хотела прятаться в кустах и трястись от страха, как заячий хвост, пока Егор будет в одиночку прокладывать дорогу к моему сыну.
– Нет уж, – сказала я вслух, и он удивленно приподнял бровь.
– Что «нет уж»?
– Дурачиться можно не только в детстве, – нашлась я.
Егор рассмеялся.
– Я не сказал, что «только», но ты права, рыжик. Взрослым тоже иногда полезно подурачиться. – И без всякого предупреждения он обрызгал меня водой.
Я взвизгнула, когда холодная вода намочила платье, отскочила едва ли не на другой конец огородика и завопила:
– Ледяная же!
– Полезно для здоровья! – весело крикнул он в ответ.
– Я теперь вся мокрая с ног до головы!
– Врешь, – теперь уже по-настоящему, не для меня беззаботно отозвался Егор. – А если и так, дома полно одежды, я дам тебе свою... – Он повел шлангом в сторону двери, преграждая мне путь брызгами, и я заверещала и отпрыгнула. – Правда, сначала тебе придется как-то зайти домой.
– Ну и ладно, – сказала я свирепо, – если ты меня не пускаешь, я прямо так, в мокром платье, пойду к маме...
– А вот это уж обойдешься!
Егор отбросил шланг, в два счета оказался рядом и схватил меня, мокрую, в охапку, уже безудержно смеясь, и я тоже захохотала, прижимаясь к нему, задыхаясь и почти плача от смеха —дурачась...
Я всегда кривилась, когда видела в фильмах такие моменты; они казались мне странными и не смешными. Но ведь все воспринимается совсем по-другому, когда дурачится не кто-то другой, а ты.
***
Ближе к середине июня я стала намекать Лаврику на то, что Олежку уже пора привезти домой. Намекала осторожно: спрашивала про его планы на лето, заводила разговоры о садике, бросала то тут, то там пару слов о том, что вот и пролетел месяц, и я ужасно соскучилась.
Наконец Лаврик сообщил, что на выходных намерен устроить Олежке сюрприз и сводить его в цирк, а там уже спланирует свое рабочее время и назовет мне дату точнее. Но голос его звучал – или мне так показалось – не очень уверенно, а ответив, он явно поспешил перевести разговор на другую тему и поскорее завершить.
Все страхи снова всплыли во мне, и чем ближе был этот их цирковой выходной, тем сильнее они становились.
Егор, конечно, все это видел, хоть я и не говорила ему, не желая раньше времени разводить панику и бить, может быть, впустую, тревогу.
Но я замечала, как он следит за мной.
Как с каждым днем все внимательнее и пристальнее становится его взгляд, осторожнее – слова, реже – шутки. Я знала: заговори я о своих страхах, он бы постарался их развеять. Успокоить меня ласковыми словами и объятьями, сказать, что поедет со мной за сыном, если я его попрошу. Но я не могла.
Потому что заговори я о своих страхах, это значило бы, что я их признала. Что признала: да, я верю в то, что Лаврик может отнять у меня ребенка, как пообещал в пылу ссоры. И это означало бы, что хоть какой-то надежде на мир между ним и Егором конец.
А я хотела, чтобы между ними был мир.
...В субботу, как и обещал, Лаврик повел Олежку в цирк. В воскресенье они отдыхали: поехали в парк «Тополя», где в теплое время года разворачивали парк аттракционов, катались на карусели, на паровозе, ели сладкую вату и фотографировались от души.
Я прождала еще три дня, обгрызая ногти и меряя шагами спальню от порога до окна и обратно – и втайне малодушно надеясь, что Олежка начнет капризничать, как в прошлый раз, и станет проситься домой.
– Лаврик сказал, напряженная неделя, – передала я Егору его слова уже в четверг, и только каким-то чудом голос меня не выдал и не дрогнул, хотя внутри уже поднимался ураган. – К выходным должен освободиться.
Когда в следующую субботу Лаврик не дал мне поговорить с Олежкой, сказав, что тот спит, а на мой прямой вопрос ответил неопределенным «на днях», я поняла, что больше так продолжаться не может.
В воскресенье утром, едва забрезжил рассвет, я и Егор сели в машину и поехали в Оренбург.
ГЛАВА 34. НИКА
Я позвонила Лаврику в десять часов, когда мы уже были на посте ГАИ за пятьдесят километров от города. Все-таки позвонила, хотя внутренний голос убеждал меня не делать этого – не предупреждать, а наоборот, застать врасплох, не дав времени на подготовку... к чему бы то ни было.
Недовольный и явно занятый, Лаврик сказал, что перезвонит, и положил трубку.
И тогда я выключила телефон.
Да, я хотела узнать, где находится Олежка. Мне совсем не улыбалось вламываться без предупреждения и устраивать неприятный сюрприз, но Лаврик явно что-то скрывал, а я уже предприняла благородную попытку решить все по-хорошему, от которой он отмахнулся.
А значит, у меня теперь развязаны руки. Мне даже стало немного легче: вот так, я заявлюсь без предупреждения, и ему придется все мне объяснить. И, может быть, даже не мне. Я прикрепила номер Киры Черномаз к цифре «1» в быстром наборе.
Только когда мы остановились у магазина, за которым начинался съезд к дому, я включила телефон и положила на колени, ожидая звонка. Он зазвонил уже через пять минут.
– Ну, что там у тебя стряслось? – спросил Лаврик, когда я ответила. – То звонишь и говоришь, что надо поговорить, то отключаешь телефон. Я вообще-то работаю.
– Я в городе, – сказала я, – и уже почти возле дома.
Он молчал недолго, но тяжело.
– Значит, приехала. Одна?
– Нет, – сказала я. – С Егором.
– И Егор у нас выступает в качестве кого?
– Слушай, я не хочу ругаться... – начала я, но он перебил:
– Да и я не хочу. Так... уточняю детали. – Пауза. – Зачем приехала? У тебя здесь есть какие-то дела?
Но я не была готова притворяться, что он ничего не понимает.
– Ты не давал мне поговорить с сыном. И ты тянешь время, хотя обещал мне тридцать один день. Что происходит?
Раздавшийся в трубке смех был насквозь фальшивым.
– А, вот оно что. Ты испугалась. Следовало от тебя ожидать.
На языке вертелось «А есть чего пугаться?», но я промолчала.
– Так я зайду? – спросила вместо этого.
– Как я могу не пустить в дом мать моего ребенка? – все так же фальшиво изумился Лаврик на том конце линии. – Заходи, конечно. Оба заходите. Я поставлю кофе, посидим, поговорим, как в старые времена...
Я не выдержала:
– Лаврик, ты правда хочешь продолжать разговор в таком тоне?
– А ты правда решила, что я заберу у тебя ребенка?.. – процедил он сквозь зубы и положил трубку.
Я глубоко вздохнула, пригладила волосы, поглядевшись в зеркало над сиденьем, придала своему лицу более или менее уверенное выражение и посмотрела на Егора.
– Как я выгляжу?
– Лучше всех, – сказал он, – а что?
Этих слов мне хватило.
Лаврик открыл дверь через секунду после того, как я набрала номер квартиры на домофоне, и уже ждал нас у порога, когда мы поднялись. Оглядел нас пристальным взглядом и отступил в сторону, когда из-под его руки вынырнул мой сын и запрыгал на месте, радостно вопя:
– Мама!
– Сынок! – завопила я тоже, хватая Олежку в охапку, и все проблемы мира сразу перестали иметь значение, потому что мой ненаглядный ребенок был со мной.
– Проходи, я закрою дверь, – сказал Лаврик Егору, пока мы с сыном обнимались.
Радость от встречи с сыном затопила меня; я прижимала Олежку к себе и все никак не могла отпустить, хотя он уже рвался «на волю», чтобы показать мне новые игрушки. Мы добрались до гостиной, где с экрана телевизора весело смеялась проказница Маша, и я наконец позволила Олежке слезть с моих рук.
–Давай-ка поздоровайся с... – я оглянулась на Егора, который шел за нами, – дядей Егором, ты ведь его знаешь.
Олежка тут же стушевался.
– Здрасте.
– Здравствуй, – сказал Егор приветливо. – Про кого это мультфильм?
Олежка замялся, но, поймав мой ободряющий взгляд, ответил:
– Про Машу.
Спустя пару секунд возбуждение все же пересилило страх, и мой сын с новой силой потащил меня за собой, к загончику из лего, в котором стояли два космических корабля – он брал их с собой – и внушительное незнакомое мне сооружение из пластика, похожее на космическую базу. В прозрачных отсеках виднелись человечки, возле закрытых дверей выстроились космонавты разных мастей и размеров.
– Это мы сКы-сюшейпостроили! – заявил сын, указывая на базу, и краем уха я услышала, как сразу следом выругался себе под нос застывший в дверях Лаврик. – Полет на Марс! Видишь, они сидят внутри? Это потому что снаружи нету воздуха!
– Ксюша – это какая-то девочка, которая приходила к тебе в гости? – поинтересовалась я.
Олежка засмеялся, мотая головой.
– Нет, ты чего, мам! Кы-сюшазрослая, как и ты. Она с папой работает. Мы вместе ходили в парк! – сообщил он доверительно и принялся объяснять мне, как далеко лететь на Марс.
Мне же потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить сказанное. Еще одна – чтобы повернуться и посмотреть на Лаврика, который в ответ на мой взгляд скрестил на груди руки и вздернул подбородок, явно готовый к бою.
– Ну давай. Жги напалмом.
– Обязательно, – сказала я и, обернувшись к Олежке, присела рядом с ним на корточки. – Сынок, мы скоро будем пить чай с тортом. Ты посидишь тут две минутки, пока мы с папой поговорим на кухне взрослые разговоры?
Олежка кивнул. Взрослые разговоры он знал сызмальства.
– Только вы с папой не ругайтесь.
Ты мой милый. Я поцеловала сына в макушку.
– Не будем, обещаю. У нас с папой просто дела. Ты давай лучше собери игрушки пока. Мы сегодня поедем к бабушке.
– Прямо сегодня? – удивился Олежка.
– Прямо сегодня, – сказала я, не глядя на Лаврика. – И станцию не забудь. Мы поговорим, и я приду и помогу тебе, хорошо?
– Я пока отнесу вниз твои вещи, – сказал Егор мне, когда мы вышли в коридор.
Лаврик благоразумно промолчал.
Мы ушли в кухню, где и в самом деле уже закипал чайник, и я достала из сумки и положила на стол вафельный торт, который мы купили по дороге. Ни я, ни Егор не пили натуральный кофе, так что Лаврик насыпал нам растворимого из той банки, что осталась еще после меня. Подошел к подоконнику, взял с него документы в файле и бросил на стол.
– Вот соглашение о порядке общения с ребенком. Два экземпляра, почитаешь, подпишешь, один пришлешь мне заказным письмом. Нотариуса, мне сказали, не надо, достаточно, чтобы подписали мы.
С бьющимся сердцем я пододвинула документы к себе и пробежала глазами.
– Один месяц летом, – подсказал Лаврик, прислонившись к подоконнику и наблюдая за мной. – Новогодние каникулы или другие каникулы, когда он пойдет в школу. И ты обсуждаешь со мной все важные решения, например, смену своего места жительства, смену номера телефона и все в таком духе... А то вдруг решишь похитить моего сына и куда-то увезти.
Я выпрямилась и посмотрела на него.
– Я не стану просить прощения, Лаврик. Ты сам виноват, что я начала так думать. То в «Тополя» пойдем, то спит Олежка, то «на днях»... И, кстати, кто эта Ксюша, которую ты сюда приводил? – не выдержала я. Догадка была неожиданно неприятной, кольнула в груди. – Любовница? Ты познакомил нашего сына со своейлюбовницей?
– Господи, какое это все-таки ужасное слово, – сказал Лаврик и даже передернулся, но я не собиралась спускать разговор на тормозах.
– И? Кто она?
– Ладно-ладно, Олег все равно меня сдал со всеми потрохами. Это моя девушка. Не девушка для секса, а именно девушка, с которой я серьезно встречаюсь.
– Ксения, – повторила я и вдруг снова догадалась. – А я знаю имя. Ведь это твоя секретарша? Та Ксения, которая у тебя в приемной сидит, это она?
– Хорошая память. Да, это она.
– Я надеюсь, она не оставалась здесь ночевать, – сказала я.
– Не оставалась, – сказал Лаврик. – Но даже и если бы, ты думаешь, я стал бы заниматься с ней страстным сексом, когда за стенкой спит наш сын?
Я промолчала.
– Послушай, Ксения – прекрасный, солнечный и добрый человек, – горячо сказал Лаврик, и я удивленно приподняла брови, услышав из его уст такие непривычные слова. Он в жизни так ни о ком, кроме матери, не говорил. – Она была тут только один раз, вчера. И я тебе клянусь, что при Олежке мы не обнимались и не целовались. Я умею держать при себе руки.
Похоже, он не врал.
– Ты сказал, все серьезно. Ты хочешь с ней жить?
Лаврик отвел взгляд.
– Ну да. И, по идее, я должен сказать тебе спасибо за твой закидон с деревней, потому что если Олег будет жить с тобой, это все упростит... – Он вдруг повернулся и так грохнул по подоконнику кружкой, что от неожиданности я едва не вскрикнула. – Но все дерьмо в том, я чувствую себя ублюдком, который избавился от сына, чтобы наконец-то начать новую жизнь.
Он отвернулся к окну, явно не желая, чтобы я видела его лицо.
– Знакомая ситуация, правда? И не говори мне, что я не такой, как мой отец.
Но я и не собиралась ничего говорить.
– Вы давно встречаетесь?
– Как так вышло, что я тебе стал рассказывать про свою личную жизнь?.. – посетовал Лаврик, все еще стоя спиной ко мне, но все-таки оглянулся через плечо и рассказал: – Нет. По-настоящему недавно. Сначала думал, просто оба приятно проведем время, а потом как-то влип. Любовь.
Он обернулся, старательно не глядя мне в глаза.
– Мама будет в ужасе. Вторая жена – и снова не грузинка.
– Второй муж – и снова не русский, – сказала я, имея в виду уже себя и Егора, и Лаврик слабо улыбнулся.
– Так ты поэтому тянул? Поэтому напугал меня до полусмерти?
Он нахмурился:
– Ну, допустим, я и так собирался привезти его на неделе. И, допустим, не хотел, чтобы о Ксении ты узнала по телефону, а уж тем более от Олега. Он уже ныл, – признался Лаврик неохотно. – Я ему и базу эту космическую купил, чтобы немножко отвлечь, а не вышло. Он месяц без тебя прожить не может, а ты выдумываешь всякое...
– Мам! – донесся будто в подтверждение звонкий голосок Олежки из зала. – А торт с чаем скоро?
Вернулся, уложив мои вещи в машину, Егор, мы позвали Олежку и вскоре уже все вместе пили чай с вафельным тортом. Я предчувствовала ужас обратной дороги и поэтому, заметив, что сын съел достаточно, увела его в зал, где мы с ним сели играть в космическую станцию, пока Лаврик и Егор говорили в кухне вдвоем.
Долго говорили.
Иногда – чуточку напряженно, чуть повышая голоса.
Но говорили, и это было главное.
Я собрала Олежкины вещи, уложила в большой светло-зеленый мешок к остальным игрушкам его станцию и, поглядев на часы, направилась в кухню, чтобы позвать Егора.
– Пора ехать домой. Олежка, может, заснет в машине, вон, уже клюет носом.
Они оба синхронно кивнули и встали из-за стола.
– Да, торопишься забрать моего ребенка, – сказал Лаврик, но тут же поднял руки в жесте капитуляции, уже шагая за мной: – Не гляди на меня так, я имею право. А тебя, Егор, я еще раз предупреждаю...
– Я помню, – отозвался тот. – Если Олег на меня пожалуется, ты приедешь с камой (прим. – кавказский кинжал) и меня зарежешь.
Сердце ёкнуло. Сколько раз я слышала это от Лаврика еще в школе!
– Ну да, ну да, – подтвердила я, как тоже не раз делала раньше, уже заходя в зал. – Бамбарбия. Киргуду.
Олежка услышал и захихикал.
– Киргуду! Пап, а мама говорит «киргуду»!Кенгуру!
Лаврик безмолвно схватил его в охапку и закружил, и Олежка залился хохотом.
А я могла поклясться, что, держа на руках мальчика, которого в следующий раз увидит как минимум через полгода, мой бывший муж и бывший лучший друг с трудом сдерживает слезы.
