Текст книги "Преданный друг (СИ)"
Автор книги: Юлия Леру
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
ГЛАВА 24. НИКА
Мне сразу же стало легче.
Я сразу же будто сбросила с себя какие-то тяжелые оковы, сдавливающие грудь – и она расправилась, и плечи у меня тоже расправились, и голова вздернулась, чтобы подставить довольное лицо солнцу.
Я делаю все правильно, билось внутри.
Я делаю то, что хочу – и это правильно.
Ощущение странной свободы, овладевшее мной, буквально заставило меня порхать.
До возвращения мамы и Олежки из магазина я успела разложить наши вещи и унести чемоданы в кладовку. Протереть пыль. Пройтись по дому пылесосом. Вымыть пол и полить цветы – и все это мурлыча себе под нос арию Вани из «Ивана Сусанина», слова которой всплыли в моей памяти спустя почти пять лет.
– Ах, зачем не витязь я,
Ах, зачем не богатырь?..
В какой-то момент я даже остановилась посреди комнаты, пораженная осознанием того, что я пою не потому, что мне плохо, а потому, что хорошо. И когда Олежка переступил порог, громко заявив мне, что на них по дороге чуть не напали гуси, но ондаже не испугался, прижала к себе сына и расцеловала его в щечки так звонко, что мы оба рассмеялись.
– И ты даже не убежал от гусей?
– Не убежал, – подтвердила мама, вешая плащ на вешалку и глядя на нас с улыбкой. – Правда, жался ко мне, но шел с их стороны и кричал: «Кыш! Бабушка, проходи!».
Мой храбрый сынок. У меня от нежности зашлось сердце.
– Бабушка, а ты будешь заводить гусей? – спросил Олежка, когда мысль, как всегда неожиданно, пришла в его голову. – Лучше не заводи. А то я во двор не зайду.
Забирая у своего храбреца курточку, я засмеялась и потрепала его по макушке.
– Нет, сынок, своих гуси не трогают. Гусятки привыкнут к тебе, пока вырастут, и будут знать, что ты – свой. Я бабушкиных гусей по голове гладила, совсем ручные были.
Олежка округлил глаза.
– По голове? И я смогу?
– Сможешь, – подтвердила я. – Обязательно сможешь.
– И даже гусака?
– И даже гусака. Перышки у гусей на голове такие мягкие-мягкие, тебе понравится.
Глаза у сына загорелись.
Мы уселись в зале и играли в космическое путешествие до самого вечера. А когда Олежка заснул, и мы с мамой перебрались в кухню, чтобы под негромкое бормотание телевизора перегладить белье, я сказала ей, что остаюсь. Просто сказала, не став ничего объяснять и не спрашивая у нее совета, и снова повернулась к столу, на котором гладила, и к утюгу.
– Лаврик, значит, не знает еще ничего, – складывая белье в стопку на стуле, проговорила она после короткого молчания.
Сердце у меня екнуло.
– Нет. – Я тоже помолчала, доглаживая наволочку, но потом отложила ее и все-таки посмотрела на маму. Ее брови были чуть сдвинуты, а губы – сжаты, и на мгновение я испугалась, что она станет уговаривать меня позвонить сейчас. – Я скажу ему, мам, но потом, ладно? Когда он прилетит из Москвы. А сейчас я хочу всего лишь два дня покоя. Они ведь не сделают погоды.
– А ребенку когда скажешь?
– Когда поговорю с Лавриком, – сказала я.
– А Егору?
Я отдала ей наволочку и невесело улыбнулась, пряча чувства.
– А зачем мне ему говорить? И так узнает. Я ведь не к Егору возвращаюсь, мам, я просто здесь остаюсь, дома. У себя дома.
Мама аккуратно сложила наволочку и положила на стопку белья, а после дотянулась теплой рукой, пахнущей дрожжами, до моей щеки и с легким вздохом погладила меня по лицу.
– Упустила я тебя. С отцом все возилась, пока он болел, не до тебя было, а потом ты замуж вышла и уехала... упустила. Выросла ты без меня, Никуш. Не знаю вот, какой совет тебе сейчас дать, да и нужен ли он тебе. Ты уже давно сама все решаешь...
Я обняла ее и поцеловала в щеку, не зная, что на это ответить.
– Ну что ты, мам. Ничего ты меня не упустила, – сказала неловко. – А решить, так, конечно, я сама должна все это решать. Я же уже взрослая.
На следующий день я, вернувшись из садика и приготовив ужин, взялась за дела. Я перекопала огород, почистила курятник, постелила свиньям свежую подстилку из сена, не забыв позвать сына, чтобы он мог почесать хрюшек за ухом и послушать довольное «фру-фру». Поросята тыкались гладкими пятачками в просветы между досками загона, и Олежка хихикал и пытался их пощекотать.
Марина сказала, что мне надо всего лишь получить справку у врача – и наш садик будет готов принять моего сына в среднюю группу. И я буду видеть Олежку целый день, а значит, не придется думать, с кем оставлять его, если я и мама будем работать одновременно.
Это был бы прекрасный выход, размышляла я уже вечером, сидя с сыном на полу среди разбросанных игрушек и пытаясь заставить себя не думать о Егоре. Я вспоминала его слова о любви – и мое сердце трещало и искрило, как подожженная бенгальская свеча. Я вспоминала его слова о доверии – и свеча гасла и чадила удушливым дымом мне в лицо.
Я сделала свой выбор без оглядки на возможность быть с ним снова, и это была правда, но сердце к вечеру начинало стучать особенно громко:а вдруг это твой второй шанс, твой второй шанс...
– Сынок, – сказала я, поднимаясь и глядя на часы, когда маленькая стрелка подползла к девяти, – давай-ка доигрывай и собирай игрушки. Я сейчас поговорю по телефону и будем купаться и спать. Мам!
– Ау? – откликнулась она из кухни, где смотрела сериал.
– Я выйду на улицу, поговорю. Глянешь, чтобы Олежка игрушки собрал?
– Гляну. – Она кивнула мне, когда я прошла мимо, схватив на ходу ветровку с вешалки в прихожей, и, к счастью, ничего спрашивать не стала. – Гляну, иди.
Я вышла на крыльцо и спустилась по ступеням, вдевая руки в рукава ветровки. Ветер был еще теплый, но ночная прохлада уже опускалась на землю и иногда ухитрялась пробирать до костей. Я вздрогнула, доставая из кармана халата телефон, запахнулась, стуча зубами и кляня себя за голые ноги, но домой все же решила не возвращаться.
Уверена, через две минуты я забуду о холоде. Лаврик умеет злиться так, что у собеседника дым валит из ушей.
Он взял трубку на третьем гудке и ответил невнятным «а». На заднем фоне читала новости диктор – я краем уха услышала, как снова сообщают о взрыве КамАЗа, которым управляла террористка-смертница, где-то в Чечне, но Лаврик тут же переключил канал, и до меня донесся звук рекламной заставки.
– Привет, – сказала я.
– Привет, Никанор Палыч, – сказал Лаврик, зевнув, но тут же оборвав зевок. Я услышала, как он шевелится, устраиваясь поудобнее. – Случилось что? Я только домой приполз с работы, не стал уже вам звонить.
– Нет, – сказала я, – ничего не случилось.
Пауза была полна его неверия, которое я ощущала даже на этой стороне линии.
– Лаврик, только не ори, ладно? Я... я передумала приезжать, – наконец сказала я, и слова, будто шершавый песок, проскребли путь по моему голу. – Я останусь тут, как и хотела сначала. Мне предложили работу. Олежку берут в садик, нужна только справка от врача. Зарплата пока будет небольшая, но...
– Подожди-ка, то есть как передумала? – перебил он, но пока еще его голос звучал относительно спокойно. Я снова услышала звук движения, видимо, теперь Лаврик садился. – Ты сейчас пошутила? Я устал, как собака, мне сейчас не до приколов.
– Нет, – сказала я, – я не шучу.
– Ну тогда ты спятила? Ударилась головой? Напилась?.. – уже раздраженно предположил он.
– Лаврик...
Но его уже понесло, как сель по склону горы.
– Это Егор тебя надоумил, он тебе идейку подкинул, да? Ты помирилась с ним, угадал? Угадал, да?
– Нет, я...
– Ты же еще два дня назад, как ни в чем не бывало, собиралась приезжать! – снова перебил Лаврик. – Он что, жениться на тебе обещал? В этом дело?
– Лаврик, я передумала сама, Егор тут ни при чем, – сказала я торопливо, вдруг отчетливо понимая, как глупо я сейчас Егора подставляю. – Мынемирились. И я имею право передумать! Я хочу встать на ноги и...
– О господи, опять ты со своими ногами! Ты когда-нибудь с ними успокоишься уже или нет?! – завопил он в трубку, едва меня не оглушив. – Тебе денег мало?! Больше надо?! Скажи, сколько нужно, и закроем уже эту тему насовсем!
– Я не хочу закрывать эту тему. – Он зарычал так, что у меня встали дыбом волосы на затылке. – Мне двадцать три года. Я не хочу сидеть у тебя на шее, я тебе сто раз об этом говорила, но ты не слушал. Я не хочу быть твоей содержанкой. Я хочу сама зарабатывать и обеспечивать себя и сына...
– Бред, – процедил он, и сердце у меня провалилось в пятки от огненной ярости в его низком голосе, и слова теперь звучали так, будто Лаврик продавливает их сквозь плотно стиснутые зубы. – Какой же бред ты сейчас несешь, Ника. Ты не хочешь сидеть у меня на шее, и поэтому отбираешь у меня ребенка?
Мысли мои испуганно заметались.
– Я... я не отбираю. Ты будешь видеть его. Мы с тобой договоримся.
– Отдай Олега мне – и сколько угодно вставай на свои чертовы ноги, – сказал он.
– Нет! – вырвалось у меня резко.
– Ты не имеешь права вот так забирать его, ты поняла меня?! – заорал Лаврик, окончательно сорвавшись, и я услышала, как на заднем фоне что-то с грохотом ударилось о стену. – Это мой ребенок! Мой! Мой! Мой! Мы с тобой договорились, и ты согласилась! Мы! Договорились! И черта с два я позволю тебе отнять его у меня! Черта с два я тебе это позволю, ты меня поняла?!
– Лаврик, я...
Он бросил трубку.
Меня трясло, зубы клацали, но холод не имел к этому никакого отношения. Я знала, что это не все, и что Лаврик так просто не сдается, и оказалась права. Уже через десять секунд телефон зазвонил, и когда я нажала на «ответ», голос Лаврика был похож на рык готового к нападению дикого зверя.
– Я приеду в воскресенье, и тебе лучше собрать вещи моего сына, – проговорил он угрожающе тихо. – Свои, если не опомнишься, можешь не собирать, но ребенок уедет со мной, с тобой или без тебя. Жди.
И он снова нажал на отбой прежде, чем я сказала хоть слово.
ГЛАВА 25. НИКА
Я сделала, наверное, кругов пятнадцать по темному двору, но дрожь все не унималась. Кожа покрылась мурашками, в животе противным ощущением сидел страх, а в голове то и дело всплывала угроза Лаврика – страшная угроза, которой я от него не ожидала.
Я закусила губу, глядя на экран и надеясь вопреки всему, что сейчас раздастся звонок, и Лаврик скажет, что передумал. Он должен передумать. Он же не может говорить об этом всерьез.
А если может?..
Я сжала телефон так, что стало больно, и оглянулась на дом, где ждал меня мой ни о чем не подозревающий мальчик.
Я не отдам Олежку. Пусть Лаврик приезжает, пусть устраивает скандал хоть на всю деревню, ему сына я не отдам. Он увезет моего ребенка, только если ему удастся вырвать его у меня из рук насильно.
От картины, которая вспыхнула в голове – Лаврик, я, Олежка между нами, и мы тянем его в разные стороны за руки, пока он исступленно вопит – меня затошнило. Нет, Лаврик может быть злым и очень злым, но чтобы драться со мной, чтобы пугать ребенка, чтобы всерьез отбирать его у меня...
Телефон в моей руке настойчиво зазвенел, и я не глядя нажала на «принять» и поднесла трубку к уху.
– Я так и знала, что ты опомнишься!
Пауза на том конце линии была секундной.
– Привет, Ника.
– Егор. – Разочарование в моем голосе было настолько сильным, что мне тут же стало за него стыдно. – Привет... Прости. Я думала, это Лаврик.
– Я только что с ним говорил... – Он, казалось, заколебался. – Я сейчас буду у твоего дома. Ты... Сможешь выйти?
Почти тут же я услышала мягкий шорох шин по гравию у ворот, и фары машины Егора сверкнули за забором, разгоняя густой вечерний сумрак. Мягкий свет залил непомерно разросшийся куст вишни перед домом – его давно уже надо было обкорнать, да все не доходили руки – и рассыпался в сплетении покрытых почками веточек.
Я не должна была встречаться с Егором. Мне не стоило обсуждать с ним Лаврика.
– Я иду, – сказала я легко. – Сейчас.
Я нажала на «отбой», торопливо сунула телефон в карман и застегнула ветровку, одновременно оглянувшись на занавешенные окна кухни и зала. Мамы не было видно, и мне не хотелось, чтобы она заметила машину. Слишком много вопросов. Слишком мало у меня будет на них ответов, тем более, сейчас, когда все чувства написаны у меня на лице. Я прокралась по дорожке, осторожно открыла ворота и выскользнула за них на улицу, стараясь не шуметь.
– Привет еще раз, – сказал Егор, открывая передо мной пассажирскую дверь.
– Привет, – пробормотала я виновато, чуть наклонившись, чтобы увидеть его лицо в неярком свете приборной панели. – Лаврик высказал тебе все, что думает, да?
– Не то чтобы высказал. Пообещал оторвать мне голову и все орал, чтобы я готовился. – Его взгляд мазнул по моим голым ногам, заставив меня вспомнить, что я вообще-то в халате, едва прикрывающем колени. У меня потеплели щеки. – Можешь мне рассказать, что случилось? И садись, холодно на улице. – Он бросил взгляд за мое плечо, на освещенные окна, и спохватился. – Твой сын ведь дома не один?
– Нет, с мамой... – сказала я, забираясь внутрь и закрывая дверь. Коленки мгновенно покрылись мурашками в тепле салона, и я постаралась как можно незаметнее одернуть подол халата. – Только не включай свет, ладно? Я в домашнем.
– Без проблем, – сказал он, и я была благодарна за то, что он не напомнил, сколько раз видел меня «в домашнем» раньше.
Сам Егор был тоже одет в домашнее: в темную футболку и штаны; и волосы у него были как будто чуть мокрые, а, принюхавшись, я ощутила исходящий от него еле заметный запах геля для душа.
Получается, Лаврик позвонил, и он сразу же поехал сюда? Господи, я надеялась только, Наиля не слышала этот разговор. Что он сказал ей, когда уезжал? Или Егор был дома один?.. Или она сама сказала: поезжай и скажи Нике, чтобы она больше не смела вмешиваться в твою жизнь, а потом возвращайся в теплую постель, где я буду тебя ждать?..
– Я правда не хотела тебя во все это втягивать, – сказала я, заставляя хор вопросов в голове замолчать.
– Ни во что ты меня не втянула, не выдумывай. – Егор нахмурился, левая рука легла на рулевое колесо, когда он полуобернулся ко мне. – Так что произошло? Лаврик прямо-таки взбесился.
– Произошло то, что я передумала и остаюсь здесь, – сказала я, глядя на свои сложенные на коленях руки. – Не из-за тебя, – добавила торопливо, бросив на Егора быстрый взгляд. Он промолчал. – Я позвонила Лаврику, чтобы сказать, что остаюсь, и он, естественно, решил, что мы с тобой помирились и это ты уговорил меня остаться. Начал орать, слова не дал больше сказать. Я пробовала пробиться, но... ты же его знаешь.
– Да, – сказал Егор негромко. – Лаврика я знаю.
– Так он приедет, чтобы уговорить тебя уехать обратно? – спросил он, когда я не продолжила.
Я прикусила губу и покачала головой.
– Нет. Он сказал, что приедет, чтобы забрать Олежку. И все. Я могу не возвращаться. Я вообще могу больше никогда туда не возвращаться, вот так.
Повисшее молчание было густым, как холодный кисель. Я покосилась на Егора, и в полутьме салона его глаза мрачно блеснули.
– Погоди-ка, – сказал он мягким тоном, который меня никогда не обманывал. – Что значит «забрать»? Как? Посадить в машину и уехать? Увезти ребенка против твоей воли?
– Он этого не сделает, – сказала я. – Лаврик на такое не способен, он остынет, подумает и опомнится....
– Конечно, опомнится, – согласился Егор все так же мягко. – Послушай, Ника, давай сделаем так. У меня в воскресенье выходной. Я смогу приехать к тебе пораньше, и мы вместе поговорим с Лавриком...
– Нет, я не хочу, чтобы ты приезжал! – Я оборвала его так резко и так громко, что испугалась сама. – Не надо, правда. Я сама с ним поговорю и все еще раз объясню.
– Ника...
– Егор, я не хочу, чтобы ты мне помогал, – но я снова перебила. – Я не нуждаюсь и не хочу больше вашей помощи, ни твоей, ни Лаврика. Больше не хочу.
На лице Егора появилось выражение, которого я не видала у него еще никогда: он казался уязвленным, раздосадованным, растерянным моей отповедью – и одновременно на нем проступило понимание, пусть неприятное для него, но понимание того, что я на самом деле больше не хочу принимать его помощь. Что та Ника, которая с готовностью пряталась за спинами своих друзей, больше не хочет этого делать.
Не потому что перестала бояться.
Просто друзья ей были больше не друзья, и теперь она должна рассчитывать только на себя саму.
Да, когда-то мы трое поклялись приходить друг другу на выручку, что бы ни случилось. Но что толку было от этой единственной клятвы, если все остальные мы уже нарушили? Что толку было от клятвы, если дружба, которая ее питала, умерла?
– Так вот в чем дело, – произнес Егор медленно после еще одного молчания, пропитанного мыслями и несказанными словами, – вот почему ты на самом деле решила остаться.
– Мне предложили работу в садике, – сказала я тихо, не подтверждая, но и не опровергая его слова. – И Олежку туда тоже готовы взять. И если я буду жить здесь, Лаврику не придется оплачивать мне квартиру, и я не буду чувствовать себя его должником. Я хочу быть сама по себе, понимаешь? Жить своей жизнью. Двигаться дальше.
Егор машинально погладил кончиками пальцев руль, проследил за этим движением так, будто оно было очень важным, почти жизненно необходимым.
Я помнила прикосновение этих пальцев. Я тоже проследила за их движением так, будто от этого зависела моя жизнь, и едва успела перевести взгляд на его лицо, когда Егор повернулся ко мне.
– Прости, – наконец, сказала я, даже не зная толком, за что прошу прощения: за ненужную откровенность, за отказ принять помощь, за звонок Лаврика.
Он сжал губы и побарабанил пальцами по рулю, прежде чем заговорить, будто бы все-таки принимая извинения.
– Ладно, – сказал наконец. – Ладно, я не стану тебе помогать, если ты не хочешь. Вмешаюсь только, если ты попросишь сама... Так можно?
Я неуверенно кивнула.
– Можно.
– Тогда подвинь ноги, мне нужно залезть в бардачок, – сказал он вдруг, и я удивленно воззрилась на него. – Там есть блокнот. Я дам тебе номер телефона одного юриста... на всякий случай.
– Лаврик на такое не способен, – снова повторила я.
– Не способен, – спокойно согласился Егор, потянувшись к бардачку, когда я убрала ноги к самой двери, – но я все равно хочу тебе дать этот...
Он случайно задел кончиками пальцев мое бедро у самого колена и отдернул руку так быстро, будто его ударило током. Лицо у меня полыхнуло жаром до самых ушей, а сердце вспыхнуло, расплавилось и попыталось прожечь в груди дыру. Егор отвернулся, обратив лицо вперед, и вцепился в рулевое колесо обеими руками. Я увидела, как он сглотнул, прежде чем хрипло проговорить:
– Блокнот лежит сверху, увидишь.
Блокнот и в самом деле лежал сверху, ручка была продета в спираль. Достать и отдать проще простого, но у меня будто свело руки, и я едва не уронила блокнот прямо на пол. Мы оба даже не скрывали, что изо всех сил пытаемся друг друга не коснуться. Отметина от его пальца на моем бедре казалась пятном огня, и в какой-то момент я глупо удивилась, как она не светится в темноте.
– Это Кира Черномаз, ты ее знаешь. – Егору пришлось кашлянуть, чтобы прочистить горло, я же вообще не могла вымолвить ни слова. – Она до переезда сюда успела собаку съесть на семейных делах, и консультации у нее стоят недорого. Сейчас я найду ее номер.
– Черномаз? – каркнула я.
Он кивнул, будто ничего не заметив.
– Да. Ты знакома с ней, мы виделись в тот день, когда я привез тебя домой из магазина.
– У меня есть ее номер.
Пальцы, готовые перевернуть страницу, замерли, темная бровь поползла вверх.
– Есть?
– Ага. Мне Теркина дала, давно. На всякий случай.
– Ну, вот и отлично тогда, – сказал Егор так, будто Теркина, раздающая номера юристов – это абсолютная норма. – Не потеряй. Если Лаврик сначала приедет ко мне, я позвоню, чтобы предупредить. Только держи телефон при себе, договорились?
– Договорились. – Я замялась. – Егор, пожалуйста, не звони ему сегодня или завтра. Я попробую поговорить с ним сама, но мне надо, чтобы он остыл. Если ты позвонишь, он только лишний раз убедится в том, что я врала. Будет хуже. Ты же его знаешь...
– Хорошо, я не стану звонить. Я и не стал бы, не поговорив с тобой. Справляйся сама. – Егор вздохнул, откинулся на сиденье и повернул голову, чтобы увидеть мое лицо. – Ника, тебе обязательно начинать самостоятельную жизнь до того, как ты и Лаврик решите вопрос с ребенком? После нельзя?
– Нельзя, – сказала я.
– Но тогда хотя бы позвони мне, когда он уедет. Просто «все нормально, ребенок со мной». Мне больше не надо.
Ты же знаешь Егора, чего отказываешься?.. – вдруг проснулся во мне внутренний голос, и на этот раз я дала ему возможность сказать. – Скажи ему, что ты на самом деле испугалась. Признайся, что не знаешь, что будешь делать и говорить, попроси помочь – и он проведет ночь у тебя под окнами и первым встретит Лаврика завтра, а потом встанет рядом с тобой и будет защищать тебя, как защищал всегда, пусть ваша дружба уже давно кончилась. Он сделает это даже для той, которой не может больше доверять. И тебе на самом деле совсем не обязательно начинать свой путь независимости прямо сейчас.
Никто не осудит.
Никто.
– Я позвоню, – сказала я, решительно отметая сомнения, и взялась за дверную ручку. – Я пойду, Олежке уже скоро спать. Да и мама уже наверняка волнуется, куда это я делась.
– Ника, если тебе все же будет нужна помощь... – не выдержал Егор напоследок.
Я, уже открыв дверь, обернулась, и от ничем не прикрытой беспомощности, полыхнувшей в этот миг из его глаз, у меня перехватило дыхание.
– Я позвоню тебе. Я обещаю.
Я выскользнула из машины так быстро, как только смогла, кляня себя за слова, которые сорвались с губ так легко и привычно.Я обещаю– сказала я человеку, которому больше не имела права ничего обещать.Я обещаю– так, будто он способен поверить хотя бы одному моему обещанию.
Я взбежала на крыльцо в момент, когда машина, хрустя гравием, отъехала прочь от дома.
– Никуш... – Я повесила ветровку на деревянную вешалку в прихожей и обернулась. Мама стояла у дверей в кухню и смотрела на меня, чуть сведя в тревоге брови. – Ты куда пропала? Кто это приезжал так поздно? Что-то случилось?
– Я потом тебе расскажу, мам, – начала я неуверенно, но тут из спальни вылетел мой сын и с разбега влепился в меня всей своей четырехлетней мощью.
– Мам! – голос звучал почти осуждающе. – Мам, где ты была, я ужескакучился! Купаться идем или нет?
– Я тоже соскучилась, сынок, – я подхватила свое чудо на руки и расцеловала в обе щеки. – Сильно-сильно соскучилась! Ну, убрали вы с бабулей игрушки? Без этого ванна не полагается.
– Все убрали, мам! – доложил Олежка бодро, но вдруг замер и подозрительно посмотрел на меня заблестевшими глазами. – А где ты была? А кто это приезжал? Папа приехал, да?
Сердце гулко тукнуло в груди; Олежка почти соскользнул на пол из моих ослабевших рук, пока я лихорадочно пыталась подобрать слова.
– Нет, что ты, сынок, я бы обязательно тебе сказала! – неубедительно всплеснула я руками. – Это кто-то, наверное, заблудился и приехал не в свой дом. Как понял, что промахнулся, сразу уехал.
– Так, кто хочет после ванны космические бутерброды с космической ветчиной, должен быстро-быстро идти купаться, – вмешалась мама, и Олежка, большой любитель ветчины и космических бутербродов, все-таки отвел от меня подозрительный взгляд и побежал за своей бабушкой в кухню.
