Текст книги "Гравитация"

Автор книги: Юлия Ганская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Прости, у меня сегодня плохой аппетит, – как бы великолепно не выглядела еда, я хотела оставаться в состоянии расслабленности, и даже жевать пищу казалось огромным трудом.

Гаспар отложил вилку и нож в сторону, легким движением коснулся своего рта салфеткой и выпрямился:

– Если есть что-то, что ты хочешь обсудить, то я тебя слушаю.

– Мне нужно узнать одну вещь, не прибегая к помощи официальных лиц, – я постучала пальцами по колену, стараясь подавить внутренний голос, требующий еще раз подумать – могу ли я говорить о таком с Гаспаром.

– В нашем мире можно узнать всё, было бы желание, – мужчина пожал плечами.

– Мне нужна помощь, – практически выдавила я. Гас улыбнулся, но сейчас в его выражении не было тех эмоций, которые заставили бы меня пожалеть о сказанном:

– Услуга за услугу, Ван. Ты помнишь наш уговор?

Что он придумает на этот раз? Потребует ответов на свои вопросы, которые окажутся слишком близко к Тагамуто и ее действиям?

– Да, помню. Иначе бы я не обсуждала это с тобой.

Гаспар с дружелюбным выражением на лице чуть подался вперед:

– Я помогу тебе. Но сперва ты расскажешь мне о том, каким считаешь меня, человека, которого называешь своим другом.

Я не могла ошибиться. Некоторое время я молчала, заставив себя вытащить из памяти все появления Хорста в своей жизни и еще раз взглянуть на них, чтобы окончательно закрепить те слова, которые собиралась произнести.

Всё это время Гаспар с улыбкой на губах молчал, пристально глядя на меня. Не знаю, его взгляд не пытался забраться мне в голову, он просто ждал, отмечая любые изменения моего выражения. Некоторое время я молчала, заставив себя вытащить из памяти все появления Гаспара в своей жизни и еще раз взглянуть на них, чтобы окончательно закрепить те слова, которые собиралась произнести. Всё это время Гаспар с улыбкой на губах молчал, пристально глядя на меня. Не знаю, была ли я права, но его взгляд не пытался забраться мне в голову, он просто ждал, отмечая любые изменения моего выражения. Наконец я заговорила:

– Ты одиночка. Тебе нравится привлекать внимание людей, но так же комфортно выглядеть невзрачно и просто, сливаясь с окружающим миром. В твоей жизни не существует близких отношений лишь потому, что ты не нуждаешься в ком-то. Другой человек принесет диссонанс в твой мир. Это заставляет тебя испытывать двоякое ощущение – ведь с одной стороны я пока что необходима тебе, а с другой – именно это вызывает в тебе раздражение из-за вынужденного разрушению прежних границ, в которых ты контролируешь абсолютно всё.

Повисла тишина. Я закончила говорить, а Гаспар молчал, продолжая смотреть на меня. Альберт Камю писал, что внезапная искренность равнозначна непростительной потере контроля над собой, и его слова были абсолютной правдой. Искренностью в моем случае было ответить на вопрос Гаспара и показать – насколько глубоко я зашла в его мир, насколько много времени уделила тому, чтобы сделать выводы о нем. Интерес к объекту наблюдения и исследования порождает долю привязанности, а она влечет за собой уязвимость. Уязвимость из-за того, что между вами образовывается связь, которую можно отрицать до хрипоты, но разорвать сложно, так как о ней не подозреваешь. А когда начинаешь её осознавать, то понимаешь, что она и желанна, и ненавистна одновременно.

Гаспар прервал тишину первым, покачав головой и засмеявшись.

– Тебе явно следует обратить внимание на психологию и изучать её более глубоко. У тебя хорошо получается, – он снова принялся за еду и выглядел очень довольным. Я, признаться, ощутила себя почти задетой. Мне казалось, что он отреагирует как-то иначе, но мои ожидания не оправдались.

– Расскажи, что именно ты хочешь узнать, и я попробую это выяснить, – Хорст всегда играл с извращенной честностью, и это я не могла не признавать.

– Я хочу узнать – родные ли мы сестры с Ниной, – произнесла я куда-то в потолок. Может, всё дело в этом, и именно из-за того, что нас ничего не связывает, Нина оказалась способна закрыть глаза на попытку прикончить меня. Гаспар на долю секунды замер, затем вновь продолжил увлеченно отдавать должное ужину.

– Ты хочешь узнать больше о своей семье? – Полуутвердительно переспросил он.

– Да, – мне было почти физически больно об этом говорить.

– Хорошо, – Гаспар произнес это так, словно поставил точку в диалоге. Когда передо мной возникла чашка и кусок шоколадного пирога на изящном блюдце, я решилась поинтересоваться:

– Как у тебя могут быть такие возможности, которые легко позволят тебе найти то, что ты захочешь?

Положительно, сегодня я только и делала, что развлекала Гаспара. Он снова засмеялся, затем с укором произнес:

– Ван, ты не можешь спрашивать то, на что я буду вынужден ответить тебе заведомой ложью.

– Мы все в какой-то мере лжём друг другу, – я снова увидела образ старого сарая, за дощатой перегородкой которого стоял невидимый человек, и мы оба слышали дыхание друг друга. Но никто не сделал шаг, чтобы снять маски.

Гаспар посмотрел прямо мне в лицо:

– Когда называешь кого-то своим другом, то уже не можешь ему лгать. Это будет равносильно предательству. Ты можешь промолчать, можешь скрыть ту часть истины, которая будет жесткой. Но не лгать.

Несмотря на то, что он сейчас ответил мне на тот вопрос, который я всегда хотела ему задать, этот ответ меня не удовлетворил. Эти правила были вывернуты наружу и выглядели как искривленное отражение, которое и правдиво, и лживо одновременно. Так глубоко в сплетения обмана я не могла зайти, не потеряв контроля, а потому – оставалась на месте и не пыталась их понять, заходя в мутный и губительный водоворот.

Тишина, спокойствие и ощущение безопасности сделали свое дело, заставив меня засыпать с открытыми глазами. Это не могло скрыться от Гаспара, и он уверенно заявил:

– Переночуй сегодня тут, уже слишком поздно.

Возможно, не будь там, в ночи, чьих-то глаз, не будь я настолько расслабившейся и не готовой к спорам, то обязательно отказалась и направилась бы домой. Но я даже обрадовалась тому, что мне не придется возвращаться обратно.

Позже, когда я свернулась в клубок, устроившись в углу большого и мягкого дивана и подтянув под голову подушку, которая так и утягивала в сонную бездну, мне запоздало пришло в голову, что я определенно заняла место хозяина дома. Его гостеприимство однозначно было слишком щедрым. Гаспар снова сделал вид, что я высказала нечто очень забавное, и заявил, что в квартире хватит места для нас двоих. Если он собирался спать на полу, то меня это должно было задеть. Но не задевало, так как я хотела спать, и это делало меня эгоистичной.

Когда я уже совсем засыпала, и всё вокруг медленно затихало, на какое-то мгновение я открыла глаза. Гаспар сидел у стола, занятый какими-то своими делами, и темноту комнаты разгоняла лишь небольшая старинная лампа. Я полусонно наблюдала за мужчиной, откинувшимся на спинку стула и расслабленно что-то листающим. Очередные бумаги и очередные дела.

– Гаспар, – мой шепот звучал слишком громко, как мне казалось. Он повернул голову.

– Что случилось, Ван? – Возможно, что он никогда не прекратит выглядеть почти заботливым, будто это и правда его настоящее лицо. От этой мысли становилось больно.

– Посиди со мной, – если можно на мгновение поверить, что всё это – правда, то почему бы и нет? Почему не воспользоваться шансом?

Он не удивился, не замер от неожиданности. Просто поднялся со своего места, подошел к дивану и осторожно присел на его край, рядом со мной. Лампа едва разгоняла темноту тут, у стены, но лицо Гаспара было достаточно освещено, чтобы я могла его видеть. Он улыбнулся мне, и морщины в уголках рта внезапно сделали его гораздо старше, а выражение лица – мягче. Наверно, Гаспар – совсем не тот, кого следует просить быть рядом. Возможно потому, что под рубашкой прячется сильное тело, тепло которого почти осязаемо, и слишком навязчивы мысли о том, чтобы дотронуться до мягкой кожи, пахнущей травяным шампунем. Ощутить её ближе, чем надо. Возможно это творится со мной лишь потому, что всё выглядит так, словно его действительно волнует моя жизнь. Люди бывают искренними тогда, когда говорят что-то, не подумав, и тогда, когда их баюкает сон. Я снова открываю глаза, уже с трудом, и некоторое время смотрю в лицо Гаспара, а затем спрашиваю:

– Ты знаешь обо мне всё, не так ли?

Он протягивает руку и отводит волосы с моего лба назад, чтобы они не лежали на лице.

– Я знаю, что у тебя на голове шрам. Я знаю, что ты не любишь стоять на месте и ждать. Я знаю, что, если ты идешь к своей цели, то тебя сложно остановить. А ещё, я знаю, что ты не пьешь лекарства, которые тебе выписали в госпитале.

Его рука такая теплая и большая лежит на моих волосах. Он привязывает меня к себе, манипулирует мной, умело дергает за нужные веревочки и не отпускает никуда. Он уделяет слишком много времени тому, чтобы держать меня в пределах своих границ. И это так же делает его уязвимым, как и меня – попытки обыграть его.

Я размышляю, что это и к лучшему. Это означает, что между нами гораздо больше общего, чем между ним и другими. Я ловлю себя на том, что думаю о той рыжей женщине и испытываю раздражение. Но оно и к лучшему. Даже если это правда, которую я бы хотела затоптать и спрятать как можно глубже, которая заставляет меня испытывать неприязнь к самой себе, она придает правдоподобности нашим отношениям. И это поможет тому, что вскоре произойдет. Я закрываю глаза и медленно засыпаю, чувствуя, как пальцы Гаспара ласково касаются моей головы.

За все время, которое я провела вне родительского дома, я никогда не спала так крепко и спокойно, как в эту ночь. Когда я открыла глаза, на улице уже было довольно светло, и я не сразу поняла – где нахожусь. В квартире было пусто, и тишину нарушали только звуки с улицы, которые проникали внутрь через стекло окон. Я потерла глаза, поняв, что одна одинешенька. Встала, дошла до ванной комнаты, где в зеркале меня поприветствовало мятое, но отдохнувшее лицо. На щеке остался след от подушки, волосы стояли дыбом, но в целом всё было просто замечательно.

Вернувшись обратно в комнату, я огляделась. Судя по всему, этой ночью Хорст не ложился спать, уступив мне место для отдыха. На кухонном столе стоял накрытый салфеткой поднос, поверх салфетки была положена записка. В ней Гаспар написал лишь одну фразу, предлагая просто закрыть дверь и не беспокоиться о замках, если я соберусь уходить. Казалось, что он почти предполагает вариант развития событий, в которых я не захочу уходить, но в то же время никоим образом не выказывает своих мыслей, оставляя мне право выбора.

Под салфеткой стояла тарелка с сэндвичами, рядом возвышался стакан сока. Господи, я словно попала в петлю времени и вернулась в то время, когда обо мне всегда заботились. И это вызвало у меня внезапно ярость. Это было подло, играть на самом больном, прекрасно осознавая, что собака привяжется к тому, кто предлагает ей тепло и добрую руку. Более того, теперь я ни секунды не сомневалась в том, что мне стоит больше не покупаться ни на какие поступки, особенно теперь, когда было понятно, что Гаспар манипулирует людьми, манипулирует мной.

Я опустила обратно салфетку, положила на место записку и, сняв свою куртку с вешалки, вышла из квартиры. Ощущение, что я тайком сбегаю, не покидало меня и тогда, когда я вышла на улицу. Теперь, при свете дня всё происходившее накануне выглядело как странное наваждение. Я выпрямилась и зашагала вперед, возвращаясь к негостеприимной реальности.

Сегодня температура воздуха упала, и холодный воздух стягивал кожу лица, заползал под одежду. Я быстро шагала по улице, стараясь противостоять холоду. Миновав пару домов, завершающих квартал, я огляделась. Из небольшой подворотни всегда может появиться машина, да так неожиданно, что ты осознаешь ее приближение лишь в последний момент. Редкий водитель бывает так любезен, что едет медленно и как-то предупреждает о себе. Я направилась дальше, но теперь уже смотрела по сторонам. Именно благодаря этому, когда по противоположной стороне улицы зашагал мужчина, вышедший из-за угла дома, я невольно обратила на него внимание. Он направлялся в обратную сторону, к дому Хорста, и что-то в нем было мне знакомо. Я прошла еще пару метров, затем остановилась как вкопанная, чтобы развернуться и броситься следом за мужчиной. Рост Саула, выправка Саула, походка, будто под ногами – вечное полотно плаца.

На мой оклик он не отреагировал. Напротив, даже прибавил шаг, ускоряясь. Казалось, что он не хочет оказаться со мной лицом к лицу, но я была настроена добиться своего. Спустя некоторое время мужчина, явно дававший фору в попытке оторваться от меня, нырнул в новую щель между домов, в которую ни одна машина не смогла бы проехать, разве что боком. Я добежала до темного провала и осмотрелась, не желая получить неприятные сюрпризы от складывающейся все более странно ситуации. На стене здания, прямо над моей головой, висела табличка, оповещающая, что номер этого дома – 1309.

Было слишком поздно для размышлений и раздумий, и я побежала в темноту, стараясь догнать свою цель. Дома здесь были почти похожи друг на друга, различаясь лишь степенью освещенности. Во всяком случае, дом, где жил Гаспар, явно был более ухожен, чем тот, по лестницам которого сейчас мы бежали.

Так я оказалась на последних этажах, и, когда где-то над моей головой хлопнула с грохотом железная дверь, я постаралась приускорить свой темп. С чердака открывался выход на плоскую крышу дома, на которую сейчас я и выбралась. Я не знала, почему похожий на дядю мужчина убегает от меня, оставив перед этим послание с указанием на этот дом. Но на продуваемой всеми ветрами поверхности не было никого. Было бы слишком жестоко, если оказалось, что это не то, о чем говорилось в записке, а человек, за которым я погналась – какой-то мелкий наркоман или хулиган, решивший, что за ним направилось правосудие. Я не стала рисковать, подходя к краю здания и разыскивая варианты, которыми мог воспользоваться беглец. Хватило и того разочарования, которым меня укрыло полностью от бессмысленности происходящего. Железная дверь тихо скулила несмазанными петлями, и этот звук нарушал унылую тишину. Скорее, рефлекторно, чем осознанно, я придержала дверь, чтобы она не раздражала слух своими песнями.

За углом ската, который служил выходом на крышу, что-то шевельнулось на плоской и грязной поверхности. Я осторожно выглянула, осознавая, что могу легко получить удар в глаз кулаком, или что еще хуже – чем-нибудь острым и заточенным. Но вопреки моим опасениям там было пусто. Никого. Только бумажный конверт средних размеров, чья незаклееная верхняя часть шевелилась от ветра и как раз привлекала моё внимание.

Оглядевшись вокруг на всякий случай, я наклонилась и подняла его. Конверт оказался достаточно массивным, и в нем явно лежала не просто одна-единственная бумажка. Содержимым его являлось несколько фотографий и простой телефон, одна из моделей, которые способны только принимать звонки и отправлять сообщения. В тот момент, когда я подняла сверток с крыши, телефон издал мелодичный свист. Было поздно спохватываться и думать о том, что это может быть какая-нибудь взрывающаяся вещица. Я осторожно вытащила телефон, снова издавший звуки, и обнаружила, что это не что иное, как оповещение входящего сообщения. Второй раз решить, что это адресовано не мне, было бы уже не просто, и я нажала кнопку.

«Когда понадобится помощь, позвони».

После того, как я дважды перечитала это послание, телефон неожиданно пискнул, и экран погас. Как я не старалась включить аппарат, он не подавал больше признаков жизни, словно его предназначение было одноразовым. Фотографии, вложенные в конверт, были сделаны на хороший фотоаппарат с высоким разрешением. Каждая деталь, каждый штрих вырисовывался очень четко и объемно. Я рассматривала мужчину в спецовке, открывающего дверь моего дома. Камера поймала его в тот момент, когда он повернул голову, оглядываясь. Дата на снимке указывала, что всё это было снято накануне пожара. Вторая фотография демонстрировала во всех деталях и подробностях обнимающуюся пару в окне здания, которое находилось напротив фотографа. Я слишком хорошо знала каждого, настолько хорошо, что могла сказать – где у Габриила небольшой, но заметный шрам от ожога на руке, и что за татуировка на лопатке Нины. Ветер бил мне в лицо, а я разглядывала, как мой бывший муж и моя сестра обнимаются перед тем, как нырнуть в постель.

Я не могла сказать спасибо неизвестному доброхоту за его любезно подброшенные мне откровения. Половину меня раскатало в лепешку, вторую половину трясло от тихой ненависти. Я размахнулась и забросила уже ненужный, по всей видимости, телефон ввысь. Он взмыл в небо, затем описал дугу и камнем полетел вниз, между зданиями, чтобы разбиться на мелкие осколки. Фотографии я, подумав, засунула в карман. Они были похожи на опасную ядовитую змею, но при этом стащили с моих глаз последние розовые очки.

Глава 18

Потрясение, как любой шок, делится на фазы. В одну ты разбит, язык не слушается, мысли разбегаются. В другую фазу ты готов голыми руками разбивать камни и извергать огненные струи как дракон. А потом ты просто задаешь куда-то в пустоту вопросы, на которые не получишь ответа, и под конец смиряешься, принимая всё таким, каким оно свалилось на тебя. Это даже лучше, ведь от фейерверка эмоций или отупелого, коматозного состояния нет никакого проку. Я не могла решить сейчас ни одной проблемы, ни одно движение не казалось мне верным. И, несмотря на то, что судорожно хотелось куда-то идти, что-то делать, я знала, что надо противостоять этому желанию.

Ватные, тяжелые облака угрожали новой порцией снегопада, и я торопилась домой, запоздало понимая, что еще пару часов назад должна была позвонить и договориться о встрече с клиентами, ожидающими свой план интерьера. Людей на улице становилось все меньше и меньше, а погода была откровенно недоброжелательна к тем, кто рискнул выйти из дома. Еще несколько недель назад улица казалась приветливой, и деревья, которых было достаточно возле домов, шелестели листвой, создавая уютное ощущение защищенности и безмятежности. Теперь же они тянули вверх, к тяжелому, стальному небу свои черные ветки, словно пытались позвать на помощь или же отодвинуть наступающий холодный ветер.

На смену сезону года, беспечному и занимающемуся незамысловатыми делами, такими же яркими и поверхностными, как игривые летние облачка, пришел его холодный, бесстрастный брат, и погружающий всё в безысходный, почти мертвый сон. Возможно, когда-то придет весна, возможно, когда-то всё изменится. Но не сейчас.

Я опустила озябшие руки под теплую, почти горячую воду, и долго держала их под струей, ощущая, как кожа медленно наливается кровью от оживших сосудов. Затем несколько секунд вытирала пальцы махровым полотенцем, массируя их и ругая себя за то, что накануне забыла дома перчатки. Надо было приготовить что-нибудь поесть, ведь я не ела ничего со вчерашнего вечера, и живот мой явно прилип к позвоночнику.

Мысленно ворча, что превращаюсь в закоренелую холостячку, я не стала доставать тарелки, и принялась уплетать приготовленный на скорую руку обед прямо из посуды, в которой его сделала. Для того, чтобы было совсем уж весело, включила ноутбук, заменивший мне телевизор, немного пострадавший при пожаре. Обычно я выбирала новости, и они шли звуковым фоном к моему пребыванию на кухне.

Раньше я считала себя более-менее привыкшей к жутким кадрам очередных происшествий, но сейчас мне даже перехотелось есть. Сначала я просто смотрела видеоряд новостей, потом переключилась на прямую трансляцию в сети. Там было то же самое событие дня, привлекающее зрителей и повышающее рейтинги. И это событие выглядело как подвешенный на железной цепи к фонарному столбу, обгоревший труп. Он находился на перекрестке аллей парка, и убийце было легко остаться незамеченным. Обнаружил раскачивающееся черное тело прохожий, выгуливавший своего добермана. И вид у мужчины, стоящего возле полиции и скорой помощи, был такой, словно его снова начнет мучительно и долго тошнить, пока он не выплюнет собственные потроха. Глаза бедняги так и не принимали нормального выражения, оставаясь потрясенно-остановившимися. Тело, тем временем, пытались снять с железной цепи, которая была закреплена на убитом, по всей видимости, ещё тогда, когда он был жив.

Ничего особенного, черт возьми, ничего необычного. Очевидно, что этот проклятый город захлестнул безумный карнавал Смерти, разгулявшийся не на шутку.

Потеряв аппетит, я выключила новости и отставила подальше еду. Мне действительно становилось не по себе в городе, словно он душил меня тем, что в нем обитало. Но для того, чтобы куда-то убежать, у меня не было денег и не было уверенности в том, что это нечто темное не живет на самом деле внутри самой меня. В противном случае ни один город или континент не принесут облегчения и освобождения.

Часом позже я вышла из душа и сидела на краю кровати, вытирая волосы полотенцем. Можно было высушить их феном, но они были достаточно короткими, да и я сама стала относиться с подозрением ко всем электрическим приборам. За окном было совсем темно, зимние ночи становились всё длиннее, но до дня равноденствия было уже недалеко. Вчера мне повезло выспаться, и я не ощущала желания лечь, забравшись на кровать скорее по привычке.

Я настолько ушла в чтение подвернувшейся под руку книги, что не сразу поняла, что грохот, раздающийся где-то на улице, на самом деле является абсолютно невежливым стуком в мою входную дверь. Складывалось впечатление, что колотили руками и ногами, и дверь явно содрогалась от такого натиска.

Уже привычно пожалев, что в доме нет ружья, я спустилась и осторожно подошла к двери, оставив свет не включенным, чтобы меня нельзя было увидеть снаружи. Там находился человек, встрече с которым я была не рада, но и опасаться которого лично могла немного меньше, чем остальных. В мою дверь ломилась Нина. И когда я ее открыла, то вид у сестры был такой, что мне пришлось пожалеть о своем решении. Этот очаровательный ухоженный вид придавал ее выражению еще большую ненависть, которую Нина не скрывала. Она окинула меня с головы до ног, словно облила ведром кислоты, и затем сразу задала вопрос, очевидно думая, что на церемонии больше времени нет:

– Где он?

Признаюсь, я моментально подумала о нескольки людях сразу, а потому слегка заторможенно поинтересовалась:

– Кто «он»?

Выражение лица Нины стало настолько холодным и пустым, что меня обдало неприятным холодком.

– Если ты хоть что-то сделала…

– Погоди, – перебила я женщину, – если ты не в состоянии сказать что тебе нужно, то поговорим в следующий раз.

– Где Габриил? – Прошипела Нина, и я поняла, что ей очень хочется вцепиться мне в глаза.

– Я не слежу за твоим любовником, – рявкнула я, мысленно представляя – есть ли смысл вылить ей на голову помои, или это не даст ровным счетом ничего. Нина на мгновение даже удивилась.

– Так ты знаешь?

– А что, не похоже? – В тон ей ответила я, – поищи его у какой-то другой подружки, и не ломай впредь мне двери.

С этими словами я захлопнула несчастную дверь и закрыла замок. Сердце колотилось как бешеное, и только сейчас, когда меня отпустило, я поняла, что меня все-таки задевает факт того, что они были вместе. Да, задевает. Я поплелась обратно к себе, и теперь мне с новой силой захотелось сбежать куда-нибудь на край света.

Наверно именно встреча с Ниной заставила меня утром, как только я проснулась, принять решение. Мне было плевать, что оно полностью соответствовало тому, чего добивались сестра и Габриил. Я поняла, что если не вырвусь из этого вязкого болота, то оно поглотит меня и лишит способности сопротивляться. Я собралась убежать от всего. Достаточно было просто позвонить в агентство недвижимости, чтобы меня вежливо заверили в том, что на этой неделе все начнет приходить в действие.

Некоторое время я еще лежала, глядя в никуда. Появившееся ощущение облегчения и освобождения было таким упоительным, что не хотелось шевелиться, чтобы оно не исчезло. Возможно, я бы повалялась еще с полчаса, если бы не зазвонил телефон. Отчаянно ловя за хвост ощущение удовлетворения и безмятежности, которое приготовилось оставить меня, я выбралась из-под одеяла.

Моё благодушие прекратилось так же внезапно, как и возникло, когда голос Тагамуто в трубке произнёс:

– Вам нужно приехать.

* * *

Кажется, все дороги, которыми я иду, приводят в одно и то же место. Я снова сижу в безликой комнате для допросов, где одна из стен – окно для тех, кто наблюдает за процессом. Комната похожа на человека после лоботомии – она есть, но она пуста и лишена собственного духа. И это медленно заставляет испытывать приступ паники, поднимающейся как волна тайфуна. Даже если ты невиновен, минуты ожидания в этом вакууме заставляют тебя начать сомневаться во всем. Небольшая психологическая атака, ничего такого особенного, и в то же время – достаточно, чтобы нащупать трещины в тебе и начать их расширять, чтобы пойти на приступ.

В этот раз я нахожусь в одиночестве достаточно долго, и становится понятно – что-то идет не так. Помня о том, что меня видят, я держу себя под контролем, стараясь оставаться сосредоточенной, но расслабленной. Как Гаспар – именно его я сейчас пытаюсь держать перед мысленным взглядом. Никогда не думала о том, насколько это будет так необходимо – копировать человека, который вызывает во мне плохие эмоции.

У меня нет с собой часов и телефона, все это забрали до того, как оставить меня в допросной. Поэтому я не знаю – сколько уже прошло времени. Сидеть я устала, но с места не встану. Движение подчас говорит о человеке больше, чем его выражение лица.

– Где Вы были позавчера вечером? – Мне непонятен этот вопрос, но я отвечаю на него без намека на недоумение.

– Дома, – не у себя дома.

– Вы знаете этого человека?

– Да, это мой бывший муж.

– В каких Вы отношениях с ним?

– Мы практически не поддерживаем отношения.

– Когда Вы видели его в последний раз?

Я хмурю брови и, подумав, называю число, когда мы вместе посещали злополучный благотворительный вечер.

– Телефонные звонки? Выглядел ли он обеспокоенным или испуганным?

– Нет, – чтобы что-то обеспокоило бывшего, это должно было касаться только его комфорта и благополучия.

– Есть кто-то, кто может подтвердить, что Вы были в тот вечер дома?

Нет. Никто не может этого подтвердить потому, что я была не дома. Я была в совершенно другом месте. И провела ночь тоже не дома.

Немного помедлив, следователь убирает ручку в карман пиджака, закрывает папку. Меня снова оставляют одну в окружении серых стен, и компанию мне составляет только стол и стул напротив.

Я продолжаю сидеть на одном месте, облокотившись на руки и закрыв глаза. Вид крайне утомленного человека, который вынужден терпеть, но понимает, что ничего сделать не может. Это должно сработать, должно убедить наблюдающих за мной людей в том, что я действительно не знаю, что происходит. Дверь открывается, и передо мной садится Тагамуто. Она как обычно холодна, собрана и в её глазах невозможно прочесть что-либо.

Анна пододвигает ко мне фотографию, и я невольно ощущаю, как содержимое моего желудка бросается вверх. Нет ничего привлекательного в обожженном до костей теле, скорченном из-за сведенных огненной судорогой мышц и сухожилий. Кривящийся провал рта словно пытается что-то сказать, оставаясь замершим в последней попытке. Я ощущаю, как поверхность стола внезапно бросается на меня, и только в последний момент мне удается взять себя в руки и не грохнуться лицом вниз. Тагамуто смотрит всё это время на меня, считывая каждую эмоцию, каждое движение, и, когда я поднимаю на неё глаза, она уже не настолько сурова, словно сделала какие-то выводы, явно говорящие в мою пользу.

– Мы полагаем, что это Ваш бывший муж, – произносит она, и в ее голосе слышно почти сочувствие. Настает мой черед по-настоящему удивиться и ощутить полнейший шок. – Проведенный результат анализа зубной карты подтвердил это.

Серые стены медленно покрываются трещинами, по которым ручейками сыпется крошащееся покрытие. Кусок за куском отваливаются кирпичи, и комната теперь выглядит как разрушающийся от ветхости угол. На самом деле, это не здание претерпевает изменения, это разрушается в моем мозгу что-то, что поддерживает его шаткое равновесие. Однажды я уже испытывала это состояние, когда видела тела людей, которые были такими реальными и живыми. Там, где проходит граница, которая делает их мертвыми, мой рассудок дает сбой. Он не способен воспринять тот факт, что то, что перед ним, и тот, кого он знал – это одно и то же. Доходя до этой границы он щелкает и повторяет бессмысленное движение, которое по-прежнему не позволяет ему осознать случившееся.

Анна Тагамуто прекрасно понимает это состояние, а потому прячет фотографию и даже придерживает дверь, чтобы я могла выйти из комнаты для допросов. Мне кажется, что я с очень большим трудом осознаю то, что мне говорят. Сказанное доходит через пару световых лет, и я ровно столько же времени думаю над ответом. Как бы я не ненавидела своего бывшего, сколько бы черных кошек не пробегало между нами и какими бы не были его дела, он был человеком. А сейчас он стал маслянисто черной головешкой. И я не могла не испытывать определенной боли, похожей на то, что при каждом шаге большая заноза оказывается в теле все глубже и глубже.

На улице было достаточно холодно, и морозец позволил дышать более свободно, чем раньше. Мне нужно было что-то, что столкнет меня с точки холостого хода, а сама я пока этого сделать не могла. Поэтому я даже обрадовалась, когда увидела похожего на огромный валун Бьёрна, стоящего у своей машины. Он махнул мне рукой, и я подошла ближе, ощущая облегчение. Немногословный, но трезво мыслящий Бьёрн был как раз тем, что мне и было нужно.

Он в курсе происшедшего, это видно по его выражению лица, сочувствующему и смущенному от этого сочувствия. Словно Бьёрн не привык к проявлению эмоций, которые испытывают обычно люди. Мы стоим друг напротив друга и молчим, а затем он делает движение плечами и роняет:

– Меня, скорее всего, отстранят от этого дела.

Ему нелегко признавать это, ведь Бьёрна, словно марафонца, могут снять с дистанции за несколько шагов до финиша. Он нужен мне как единственный фактический союзник, на которого я могу как-то полагаться. И эта новость меня не радует. В ответ на моё недоумение таким поворотом событий, Бьёрн поясняет свои слова и выглядит еще более странно – словно в нем смешиваются растерянность от того, что он так смог поступить, и попытка держаться все под маской официальности.