Текст книги "На реках вавилонских"

Автор книги: Юлия Франк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

– Каждый в этом лагере экстренного приема знает, что такое "Клуб Медведей". Я рад представить вам мою жену. Моя жена на прошлой неделе решила, что с начала года она будет официально работать на вас. Десять часов в неделю она будет посвящать вашим делам и заботам. – Знакомый голос звучал в микрофоне так, словно человек этот был ведущим на каком-то сборище. Размашистым жестом доктор Роте указал на женщину рядом с собой, и в передней части зала раздались разрозненные хлопки.

Катя толкнула меня локтем в бок:

– Разве это не мамаша Оливье?

– Тсс! – За спиной я услышала ворчание. Я прижала детей к себе.

Он хочет лишь бегло назвать несколько цифр, чтобы обосновать воодушевляющий итог: скольким людям, попавшим в беду, сумела помочь в этом году его организация.

Руководство лагеря хлопало, священник хлопал, его помощницы хлопали. Некоторые обитатели лагеря хлопали тоже. Я осмелилась бросить взгляд через плечо и заметила, как Ханс обеими руками обхватил свою сигарету. После каждой цифры доктор Роте делал многозначительную паузу и ждал аплодисментов. Всякий раз, когда раздавались аплодисменты, он с сияющим лицом скромно останавливал их. Я повернула голову налево, где на своем привычном месте сидел Владислав Яблоновски и мешал ложечкой кофе. Он опять вытащил бутылку, уже наполовину пустую. Долил себе в чашку, размешал и выпил. Что же такое хотела сказать мне его дочь, когда мы виделись в последний раз? Она стояла перед моей дверью и начала со слов: "Я хотела…"

– Только на детей и инвалидов в Бангкоке мы израсходовали сумму в двадцать тысяч долларов. – Пауза. Первые ряды зааплодировали. – Не говоря уже о раздаче бесплатного супа в Мехико, – восемь тысяч долларов, и в общей сложности четырнадцать добровольных помощников. – Аплодисменты.

– Да все мы предатели, – ясно и четко расслышала я слова Ханса у себя за спиной. Но ни на сантиметр не повернула головы. Доктор Роте погладил себя ладонью по отвороту пиджака.

– И это, уважаемые дамы и господа, только небольшая часть наших вложений. – Он дождался аплодисментов, с благодарностью и как бы увещевая публику поднял руки. – Теперь я хотел бы передать слово моей любимой супруге, а всем вам пожелать счастливого Рождества. – Пауза. Аплодисменты. Его жена заговорила в микрофон, но мы услышали только шепот: микрофон не помогал. "Громче, громче!" – кричали ей из первых рядов. Ее безупречной красоты ноги мерцали в переливчатых перламутровых колготках. Она постучала пальцем по микрофону, засмеялась, и на ее лице теперь не было видно ничего, кроме рта и ослепительно белых зубов. Коротко посовещавшись со священником, доктор Роте наклонился к жене и сказал ей что-то такое, чего она явно не поняла. Она удивленно сдвинула брови. Вдруг из микрофона грянул громкий и неприветливый голос доктора Роте: "Давай, Сильвия!" Пауза. В зале кто-то сдержанно рассмеялся.

Фрау Роте извинилась. То ли за микрофон, то ли за себя самое, то ли за мужа: это было не совсем ясно. Она заявила, что ей выпало счастье жить рядом с таким человеком, который совершает в жизни столько замечательных и достойных подражания дел и всего себя без остатка посвящает служению людям, попавшим в беду. Опять ее подвел микрофон, и какой-то помощник отставил его в сторону. Он дал фрау Роте понять, что этот микрофон не в порядке, и посоветовал ей воспользоваться микрофоном мужа. Она робко подошла к мужу. Из его микрофона ее голос звучал совсем по-другому, неожиданно мягко и кротко. Он даже собственного имущества не жалеет, ее дорогой муж.

Позади себя я услыхала злой смешок. Кто-то шипел сквозь зубы, и тут я узнала голос Ханса. Громче, чем надо бы, он произнес: "Даже собственного имущества не жалеет. Пфф! Кто это спустя тридцать лет после войны еще сидит на своем имуществе, да так крепко, что и работать не надо? На костюмы индивидуального пошива небось хватает". – Его язвительный смех разом смолк, хотя никто к нему не обернулся. Длинными перламутровыми ногтями фрау Роте ощупала свои искусно взбитые волосы. Хорошо еще, что она стояла так далеко от нас. Теперь она вздумала вызывать к себе каждого ребенка, сидящего в зале. Ребенок должен будет прочитать какое-нибудь короткое рождественское стихотворение, за что получит один из тех замечательно красивых подарков, которые пока лежат в мешке.

Дети ринулись вперед. Они сразу выстроились в очередь, точно заранее отрепетировали это построение, и каждый читал какое-нибудь стихотворение. Некоторые ребята успевали пропеть короткую песенку. Катя и Алексей подталкивали друг друга вперед, но не старались быть первыми. Дорейн немного подождала, а потом тяжелыми шагами прошла чуть вперед и надолго оставалась последней в длинной очереди, тянувшейся до противоположного конца зала.

Когда подошла очередь Кати, она смутилась.

– Ну, а ты что хорошенького нам скажешь? – Фрау Роте наклонилась к Кате и поднесла ей ко рту микрофон.

– "Добрый, славный Дед Мороз…" – Катя сделала паузу и удостоилась аплодисментов единственного поклонника, сидевшего в столовой: он сидел вплотную за нами, почти что у меня за спиной. Это был Ханс, сигарета прилипла у него в уголке рта, а руки он поднял над головой и хлопал, громко и в полном одиночестве.

– Ну, и что же говорится в стихотворении дальше, дитя мое? – Фрау Роте пыталась скрыть свое нетерпение.

Я беспокойно ерзала на скамейке.

– Дальше я не помню. – Катя отвернулась в сторону, где стояли доктор Роте и священник, оба они выжидательно смотрели на нее.

– Тогда ты наверняка можешь спеть красивую песню? – Фрау Роте выпрямилась и держала микрофон внизу, у Катиного рта.

– Песни я не знаю.

– Совсем никакой? – Фрау Роте придала голосу оттенок недоверия. Катя медленно покачала головой, она смотрела в потолок, и ее лицо в неоновом свете казалось нарисованным.

– "О ты, благодатная"… – Фрау Роте пропела первые слова гимна м ждала, чтобы Катя продолжила, но она энергично замотала головой.

– Ну коли так, помочь может только розга, – из-за плеча жены заметил доктор Роте.

Катя потерла лицо ладонями, надула щеки и сощурила глаза. Она выглядела так, будто собирается дать мимическое представление. И вот она запела в микрофон: – "Хензель и Гретель в лесу заблудились, в потемках с дороги они сразу сбились, уж холод стал их пробирать до костей. Ах, где бы им крышу найти поскорей? Вот пряничный домик они увидали, и оба тут радостно духом воспряли. Кто в домике этом чудесном живет?" – Запыхавшаяся Катя смотрела в пространство. Никто ей не хлопал. В зале стояла мертвая тишина. – "Толкай, толкай поглубже в печь!", – наполовину пела, наполовину декламировала Катя.

Доктор Роте нервно взглянул на свои часы.

– Достаточно, детка, достаточно. – Он запустил руку в мешок и вручил своей жене один из маленьких пакетиков. Катя одной рукой взяла подарок, а другой обхватила руку фрау Роте с микрофоном и запела: "Ах, Хензеля зажарят, о Гретель, вот беда, тут оба рассмеялись, и ведьму – враз туда!". Я отчетливо расслышала, как она вздохнула, перед тем, как сделать неловкий книксен.

Я обернулась к Хансу, который смотрел прямо перед собой, будто сквозь меня. Тем не менее, я через стол протянула к нему руку. Я поманила его к себе, но он не желал меня замечать, потягивал свою сигарету и отвернул голову в сторону, чтобы я не смотрела ему прямо в лицо. Вдруг он резко подался вперед и уставился на меня. Зал наградил Катю неторопливыми аплодисментами.

– Ну, это было прямо… Как бы это сказать? Это было просто очаровательно, – суетливо рассмеялась фрау Роте.

– Совершенно восхитительно, – добавил доктор Роте. – Однако теперь, дети мои, мы должны поторопиться. Ты следующий в очереди? Знаешь ты какое-нибудь совсем короткое стихотворение?

Ханс печально взглянул на меня и тихо, но внятно сказал:

– Так ты не такая?

– Какая "такая"?

– Не предательница?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Разве все мы – не предатели? Ты, я, те, кто по другую сторону, – все равно, даже если они переехали, лишились гражданства, бежали. Мы не остались на своем месте, не повели борьбу прямо там.

– Почему мы должны были вести борьбу?

Ханс печально покачал головой. Казалось, он сожалеет, что я не поспеваю за его мыслью.

– Кто принимает это дело всерьез, тот не бежит, он остается на месте, верно? – Ханс засмеялся, смех его прозвучал зло, цинично, и я увидела, как он дергает повязку на правом запястье. До сих пор я думала, что могла бы его понять, но просто не хотела. Однако теперь этим мрачным смехом он, казалось, предавал самого себя, становился предателем по отношению к себе, к своему желанию уехать оттуда, к той серьезности и безусловности, какие были заложены в этом желании. Ханс смеялся, и его глаза хоть и смотрели на меня, но, казалось, больше не видели. Одним глотком допил он глинтвейн и устремил взгляд в бокал, мрачный смех умолк.

За спиной у себя я услышала, как Алексей начал: "Радость, пламя неземное, райский дух, слетевший к нам…" – По сравнению с "Песней о колоколе" он считал это коротким стихотворением.

Чтобы избавить Ханса от моего взгляда, я опять повернулась к передней части зала. Казалось, Владислав Яблоновски заснул за своим кофе. Голову он свесил на грудь, дыхание его было спокойным и ровным.Я хотела попрощаться, – так сказала мне его дочь несколько дней назад. Катя со своим подарком направилась к нам. Доктор Роте и его жена обратили теперь свое внимание на Алексея.

Мать-природа все живое

Соком радости поит,

Всем дает своей рукою

Долю счастья без обид.

Нам лозу и взор любимой.

Друга верного в бою,

Видеть Бога херувиму,

Сладострастие червю

^[3]

.

Услышав из уст маленького мальчика слово «сладострастие», фрау Роте невольно разразилась громким смехом. А доктор Роте после слова «Бог» решил, что короткому стихотворению пора бы закончиться.

– Большое спасибо, большое спасибо, молодой человек, – сказал он и вручил Алексею подарок. Он взял его за плечи и подтолкнул к лесенке, ведущей вниз со сцены.

– Так, дети мои, времени у нас уже мало, мы ведь не собираемся весь вечер слушать стихи, верно? – Он засмеялся. На сей раз он не стал ждать аплодисментов, а достал из мешка следующий пакетик и вручил его какой-то девочке за стихотворение из двух строчек. Эта пара быстро разделалась с остальными детьми. Дорейн уже не пришлось читать стихи. Она еще не успела открыть рот, как священник дал ей пакетик, в то время как доктор Роте уже подавал жене пальто и прощался с руководством лагеря, со священником и еще несколькими людьми. Дорейн держала подарок так, словно это была какая-то хрупкая вещь. Она споткнулась и растянулась во всю длину. Зацепившись, очевидно, за электрическую гирлянду, она увлекла за собой рождественскую елку. Свет ненадолго замигал, потом все гирлянды и звезды в зале дружно погасли. Остался гореть только неоновый свет, и пока несколько женщин возились с девочкой, пытаясь ее поднять, доктор Роте с женой успели шмыгнуть в дверь. Немного погодя иллюминация зажглась снова. Кто-то заменил пробки. Помощницам стоило немалого труда поставить елку обратно, кое-что из елочных игрушек разбилось. Электрическая гирлянда не горела.

Я видела, как Дорейн оттолкнула руки священника и его жены, оставила их, где они стояли, и проложила себе путь к тележкам с едой. Там расположились помощницы и раздавали порции гуся с красной капустой и клецками. Слышался стук ножей и вилок. Разговаривали мало. Я прошептала Хансу: "Ты хочешь чего-нибудь?" Но Ханс молчал. Только в этом его дочь была похожа на него. Однако когда они сидели рядом, она оказывалась на голову выше. Она принесла себе полную тарелку и уплетала клецки, глотая их почти целиком. Между тем запахло горелым пластиком. Я протискивалась мимо чьих-то плеч, сквозь чьи-то разговоры, но, казалось, никто не обращал внимания на запах паленого. Все новые и новые люди становились в очередь. Я сама уже отказалась от этой мысли. Я нерешительно огляделась. Елка, похоже дымилась. Я подошла ближе и услышала потрескивание. Что-то светилось и разбрызгивало искры, которые плясали вокруг дерева, взлетали вверх, какое-то время парили в воздухе и гасли. От елки постоянно отделялись тлеющие частицы и кружились над головами людей. Сильно пахло хвоей. Словно при замедленном кинопоказе, я увидела, как жена священника сделала шаг к елке, потом в ужасе отпрянула. Она загребала воздух руками и наткнулась на одну из помощниц, которая оттащила ее подальше от горящего дерева. Группы людей, еще недавно спокойно стоявшие в очередях к тележкам с едой, пришли в движение и смешались. Кричали только дети, скорее радостно и взволнованно, чем испуганно. Взрослые стояли вокруг огня и молча наблюдали, как искры превращались в языки пламени. Вместо потрескивания теперь слышался шорох, а также звук, похожий на хлопанье крыльев.

Только один раз мне удалось взглянуть сквозь тесно сгрудившуюся толпу в дальний угол зала. Ханс прикрыл руками рот, возможно, он смеялся, его темные глаза отражали сияние огня.

notes

Примечания

1

Там, пленившие нас требовали от нас слов песней. Как нам петь песнь Господню на земле чужой (англ.).

2

Попытай счастья со мной (англ.).

3

Перевод И. Миримского.