Текст книги "Спаси меня от себя (СИ)"
Автор книги: Юлианна Орлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
Глава 24
Андрей
Мозг отказывается работать, еще бы, если Лера позвонила влиятельному папочке, и тот вызвал целую вооруженную группу захвата для спасения своего чада. Радует только то, что я выбил из него все дерьмо до прибытия нанятых псов, даже несмотря на то, что Лера пыталась отодрать меня от него.
Потом «отодрали» меня, ногами правда, но ребята знали, как бить. Все списали, разумеется, на попытку сопротивления при задержании, да и много чего интересно приплели. Например, взлом с проникновением. Ха, смешно.
– Какого черта ты творишь, Бачинский? – свирепо схватил меня за грудки Боря сквозь камерные прутья. – Совсем ополоумел? Ты не мог решить вопрос иначе?
Кровь затмевала взор, я с трудом мог складывать слова в простые предложения. Осознавать реальность вообще удавалось через раз.
– Он получил то, что заслужил. Я, кстати, тоже, – хмыкнул и запрокинул голову, ощущая, как кровь по носоглотке спускается в пищевод. Отвратно.
– Я внес залог и позвонил нужным людям. Надо звонить Миле и решать вопрос с заявлением, они сняли побои. И он сейчас в больнице лежит. Ты не мог позвонить мне, Андрей, мать твою!
– Мне похую, что они там сняли. Он пытался ее изнасиловать, а потом пришел ко мне просить деньги для отмазки. Что я должен был сделать, когда он открыл дверь, и моему мозгу удалось сложить два и два?
Боря сжал челюсть и злобно сверкнул ожесточенным взглядом.
– А на семь лет не похуй? И почему у них разная фамилия?
– Меньше всего меня это волнует, вот честно.
Сплюнул кровь прямо на грязный пол убитой камеры предварительного заключения. Пульсация в голове становилась все сильнее и сильнее. Пожалуй, я был рад этим ударам, пусть мне будет плохо. Может эта боль станет напоминанием о том, какая я тварь.
Еся осторожно подходит ко мне с полным обмундированием и трусится, как тонкий листочек на шквальном ветру. Девочка, что ты сделаешь, когда узнаешь правду? Видит бог, я бы лучше вырвал бы себе сердце, чем позволил бы тебе узнать, но ты все равно узнаешь.
И будешь права, если просто забудешь о моем существовании. Сколько у меня времени? Прежде, чем оглушающая реальность раздавит все хорошее прессом?
– Я сгною тебя, я разотру твою жизнь в порошок! – валяясь на полу после пары ударов СОБра, шептал в пустоту. Падаль уже унесли на носилках в карету скорой помощи, и будь все проклято, но мне надо было бы приложить больше силы. Массивный ботинок находился прямо напротив моего лица. Они ждали. Ждали разрешения продолжить?
Тошнотворные всхлипывания наждачной бумагой скребли слух, словно мне по оголенных нервам водили. Бесит. Бесит. Лицемерная тварь, ты ведь все знала. Все знала и нагло улыбалась мне в лицо, поддерживая легенду брата о залетевшей бабенции.
– Это мы уничтожим тебя и все, что тебе дорого.
– Только попробуй к ней приблизиться, и я не знаю, что сделаю с тобой! Уничтожу просто!
Девушка усмехнулась и злобно прошипела:
– А я даже приближаться не буду, просто пришлю всю информацию о ее ненаглядном Андрее. Как думаешь, она будет в глубоком восторге, что любимый способствовал якобы ее обидчику избежать тюрьмы? – присела на корточки и продолжила извергать яд. – Я ее сразу узнала, а она меня нет. Малолетняя шлюха, которая только и может провоцировать на подобное, а потом бегать и кричать, что ее домогались!
Попытался встать, чтобы только она заткнулась, но меня придавило армейским ботинком.
– А знаешь, я когда-то мечтала стать той, для кого будет предназначаться этот щенячий взгляд. Но не сложилось. Так не доставайся же ты…
– Сука, ты просто сука, которую можно ебать в клубных туалетах и не более. Ты думаешь, я тебя помнил? Да выкуси, тварь, я впервые познакомился с тобой в больнице и плевать, что до этого трахал, оказывается, много раз. Я тебя не помню, я не помню таких шлюх!
Мне заломили руки и протащили на первый этаж, кинув в черный бус головой вперед.
Мягкое и невесомое прикосновение к лицу на минуту возвращает в реальность. Еся продолжает давиться слезами и пытаться себя сдерживать, но сильный тремор рук ярче всего говорит о волнении.
Она так нежно дезинфицирует и промывает раны, что мне хочется крикнуть: «Нет, не надо! Это все заслужено. Ты можешь добавить».
Мозг отключается, я просто наслаждаюсь моментом. Тем, как она дует на шипящую перекись на открытой ране, тем, как осторожно обводит каждую ссадину, как нежно и трепетно заботится. Наслаждайся. Впитывай момент до остатка. Времени осталось всего ничего.
– Ты не расскажешь…мне? – опухшие и покрасневшие глаза. Взгляд, наполненный страхом и болью, настолько осязаемой, что меня отшатывает как от удара.
Я просто хватаю ее за тонкую талию и помещаю к себе на колени. Водка ненавистная глушит часть боли, но внутреннюю не заглушить пойлом, не выжечь и не высечь.
Мне надо чувствовать, что она моя. Со мной. Рядом и близко.
Прижимаюсь к нежной шейке и жадно веду носом, запечатляя момент в душе. Захлопываю за ним дверцу и остервенело цепляю амбарный замок, чтобы не ускользнул никакой фрагмент радости.
Веду перебитыми руками по податливому телу и алчно вжимаю девочку в себя. Боль в ребрах тушится ею, все лечится ею. Истина никак не в пойле. Она в ней, в том, кем она меня делает рядом с собой. В кого превращает.
Еся перекидывает ноги так, чтобы обхватить меня, сидящего на широкой кровати. Теперь мы плотно прижаты друг к другу, и я могу слышать безумный стук сердца.
Грудь к груди. Запускаю руки под рубашку и скольжу пальцами по нежнейшей спинке. Мое безумие на грани. Мы сейчас на грани, на тонкой грани, переступив которую, не вернуться назад.
Еся слабо выдыхает мне в шею, и пухлые губы проходятся по искалеченной коже. Моей некогда бывшей броне, закаленной для любой пули. Теперь изрешетила меня простая девочка. Лучшее, что чувствовал в своей бестолковой жизни.
Я распускаю собранные в высокий хвост волосы и задыхаюсь от запаха, наполнившего легкие. Так много и сразу. Накатывает лавиной. Спускает с высокой горки к подножию и раздавливает.
Второй рукой цепляю застежку лифчика и замираю в ожидании отказа, но она лишь прижимается ко мне ближе, давая возможность закончить начатое. В воздухе пахнет возбуждением, его можно потрогать. Оно прямо на мне, в искалеченных руках трепещет от неизведанных ощущений. Возбужденные соски трутся о ткань рубашки. Мало.
Веду языком по шее и прикусываю мочку уха. На языке ваниль.
Простреливает от возбуждения, ведет на инстинктах. Девочка тянется ко мне и тонкими пальцами пытается расстегнуть рубашку. Вроде улыбаюсь, но выходит настолько слабо, что со стороны наверняка похоже на оскал дикого животного. Но я таков и есть, а мое безумие явно не предел. Сдерживаю себя из последних сил.
– Тебе же больно, – нежные касания оседают на скулах. Задерживаются на щеке.
– Нисколько, – впиваюсь в пухлые губы и ощущаю металлический привкус. Наши поцелуи почти всегда с ним, потому что они безумны настолько, насколько безумен я сам рядом с ней.
Щеку холодит влага, она снова плачет. Жажду прикончить самого себя, лишь бы она не плакала из-за такой суки, как я. Незаслуживающий ни единой слезинки. Провожу языком по бархату и магнитом цепляюсь за широко распахнутые глаза, в которых вижу свое отражение.
Еся опускает руки на пресс и обводит немногочисленные мышцы большим пальцем, в то время, как я опускаю руки на возбужденную грудь, ощутимо сжимая в ладонях. Она закатывает глаза от удовольствия и прикусывает нижнюю губу, на что я перехватываю ее сам, посасывая. Скользя языком, щекоча и подгоняя к черте.
Медленно веду от бедра к пику груди, опускаясь лицом к ярко-розовой горошинке. Секунда, и я жадно посасываю нежную плоть, на что в комнате слышится сладкий стон.
Второй рукой сильнее прижимаю ее к себе. Цепляю сосок зубами, на что девушка хватается за плечи и выгибается в руках. Перехожу к другой груди, а второй рукой мягко опускаюсь к брюкам, приспускаю совсем чуть-чуть, чтобы касаться лишь лобка.
Лишь для того, чтобы погладить, но, когда девушка сама привстает, опускаюсь ниже, накрывая влажную промежность пальцами.
Слабо потираю круговыми движениями и безотрывно слежу за реакцией. Пухлые губы приоткрываются, дышит часто и много. Вновь опускаюсь к груди и одновременно вожу языком по твердому соску и пальцами по клитору. Плавится в руках, растекаясь по возбужденному телу.
Член стоит колом, я специально сажаю Есю на себя так, что и она это ощутила. Девушка резко опускает голову и вязким тянучим взглядом, подернутым дымкой похоти, смотрит мне в глаза. Тяжело дышит в приоткрытые губы. Дышу ею. Буквально.
Средним пальцем осторожно вхожу в истекающую промежность, неотрывно следя за тем, как расширяются зрачки. Вот так вот.
Нежно выхожу, цепляя клитор большим пальцем, и снова вхожу, как горячим ножом по маслу. Девушка обмякает в руках, пока вновь и вновь погружаюсь в нее, одновременно стимулируя грудь рукой. Сам же грубо впиваюсь в шею, оставляя на ней свое клеймо. Животное, не могу иначе. Еще. Сильнее, глубже, быстрее. Вот она кричит, после чего обмякает окончательно в руках, наваливаясь на меня всем телом.
А я сжимая ее так крепко, словно она может исчезнуть, раствориться. Улетучиться из моей жизни прямо сейчас.
Прямо так мы заваливаемся на кровать и, не прерывая объятий, засыпаем.
Я счастливая тварь.
Глава 25
ЕСЯ
Утро начинается странно. Нет, даже не так. Оно начинается с того, что мне безумно жарко, как будто я парюсь в сауне при максимальных температурах. А еще…ощущаю касания. Легкие, скользящие движения по телу распаляют кожу. Внутренний огонь уже не потушить.
– Доброе утро, – Андрей носом утыкается в шею и начинает водить по коже. Нежные прикосновения эхом отзываются в теле, стягиваясь узлом внизу живота.
Я думала, мне будет страшно, стыдно и безумно отвратительно, когда я утром проснусь после вчерашнего…Но на удивление, есть только небольшая неловкость, но не сказать, что я прямо стыжусь. Нет страха и нет отвращения, не было мыслей о прошлом, не было паники и шока. Словно все так, как и должно быть.
Как и говорила Маруся, что с нужным человеком эти мысли уйдут. Они просто утонут в вожделении.
– Доброе, – хриплю и с трудом проглатываю вязкую слюну. – Как ты себя чувствуешь? – пытаюсь повернуть лицо к себе, и сквозь препирания мне удается.
Это ужасно, ощущение, что он макнулся во все оттенки фиолетовых красок. Губа распухла еще больше, глаз закрылся полностью. И мне самой стало больно, безумно больно просто глядя на него.
– Андрюша, – легонько касаюсь лица в том месте, где кожа целая, и досадно хмурюсь, на что он лишь смеется и заваливается на меня сверху.
– Где мой утренний поцелуй? – почти кожа к коже, потому что он без рубашки, а я в расстегнутой наполовину.
Опускается и проводит по щеке языком. С этой позиции состояние ссадин видно еще детальнее.
– Больно, – подушечкой касаюсь кожи и морщусь, словно это меня приложили.
– Да хватит уже, не сахарный! – опускает руки по обе стороны от моей головы и неотрывно смотрит, заставляя меня смущаться и гореть. Почти буквально. Настолько прожигающий до самого нутра взор.
Секунда, и он целует, сначала мягко, скользя языком по контуру, потом глубже и сильнее. Стараюсь отвечать так, чтобы не причинить боль – не зацепить тонкую корочку. Пусть и давление в животе от возбужденного состояния Андрея, довольно сильно упирающегося в меня, никак не способствует самоконтролю. Скорее окончательно срывает тормоза.
– Еся, целуй меня нормально, да что за совокупление падших женщин, по-русски, блядство?!
– Ну извини, что я беспокоюсь о тебе, – нарочно отворачиваюсь. Андрей сдавленно дышит и касается губами ушка.
– Я это очень ценю, – утыкается носом в мочку и начинает щекотать.
Тяжело сдерживаться и уж тем более тяжело пытаться не смеяться, когда я до ужаса боюсь этого. И он ведь знает!
– Ну прекрати, Андрей, хватит, – извиваюсь и вдруг начинаю понимать, что трусь о него всем телом.
– Поцелуй меня по-взрослому и прекращу, – я уже на грани того, чтобы сползти с кровати на пол, настолько извиваюсь под ним. Смысл сказанного доходит с задержкой.
Перевожу на него взгляд и замечаю огромные такие смешинки. Ах ты ж манипулятор!
– Да что ты, а просто так нельзя?
– Нужно, целуй давай, у меня может раны заживают от этого быстрее, а ты меня лечить не хочешь.
Щурится одним глазом и выглядит при этом так трогательно.
Что делать в таком случае? Однозначно…лечить. И я целую, мягко проталкивая язык в рот, неуверенно и как-то слишком нежно. Но учитывая, мой никакой опыт…
Андрей вжимается в меня всем телом и начинает забираться под рубашку, погружая грудь в теплые ладони. Сжимая, стягивая и отпуская.
Затем цикл повторяется, и я уже не замечаю ссадин, синяков, нашего недвусмысленного положения, упирающегося в промежность бугра. Прижимаю Андрея ближе к себе и отчаянно целую, срываясь окончательно.
Нас прерывает настойчивый звонок в дверь, а затем и глухие удары. Открываю затуманенные похотью глаза и понимаю, что лежу абсолютно голая сверху, трусь сосками о жесткие волоски на груди Андрея и абсолютно не стыжусь происходящего.
Под мой молчаливый полустон Андрей опускается к груди и начинает облизывать сосок, попеременно нарочно цепляя зубами нежную плоть. Проталкивает горошинку в рот и всасывает.
– Андрей, звонят, – сиплю, но отчаянно хочу продолжения.
Он причмокивает и проводить языком от соска до самой шеи, останавливаясь возле мочки.
– Мы обязательно продолжим.
Пока Андрей идет открывать дверь, я судорожно натягиваю на себя рубашку и пытаюсь привести внешний облик в более-менее нормальный вид. Дверь открывается и захлопывается с молниеносной скоростью. Нежный голос пронзает пространство.
– Ты головой думал вообще? Я с утра была в прокуратуре! Ты знал, что он….
– Я сказал потом! – хриплый баритон Андрея звучит обозленно.
Затем голоса затихают, и слышно лишь слабое перешептывание. Ну что за тайны, неужели я не достойна знать все от и до? Этот факт меня разрывает на части изнутри, а противное предчувствие не заставляет себя долго ждать. Выползает словно змея, готовая ужалить в любой момент.
Позже, как нарочно, причитания из коридора становятся все более грозными, и спустя мгновения в комнату врывается темноволосая красотка с маскарада – сестра Андрея, Мила. Взлохмаченная и какая-то слишком взвинченная девушка вышагивает по комнате в мою сторону.
– Не соврал, я уж была готова устроить войну. Наконец-то мы с тобой познакомимся, Есенька, – она подходит слишком близко, нарушая мое личное пространство. Искренне улыбается и как бы спрашивает жестами, можно ли обнять. Не нахожу более логичного решения, чем просто позволить ей меня обнять.
И она обнимает, шепча в ухо:
– Если он только попробует тебя обидеть, я ему вырву яйца с корнем и развешу у себя на балконе, – хмыкаю и еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться.
– Думаю, до таких радикальных мер не дойдет, – отхожу на безопасное расстояние, отмечая, что так мне куда спокойнее – хотя бы сердце не стучит, как безумное. Мне тяжело даются подобные вещи, даже несмотря на то, что я понимаю – ничего не грозит, мозг, зараза, работает каким-то извращенным образом.
– Может хватить обсуждать меня при мне же? Я еще тут как бы? – Андрей грозно морщится, но это выходит слишком смешно, чтобы воспринимать всерьез.
– ТЫ вообще иди приготовь завтрак своей девушке и любимой сестре, – хлопает себя по животу с намеком на вселенский голод и переводит милый взгляд на меня.
– Я что-то не припомню, чтобы звал к себе домой кита, которого выбросило на берег, – Мила резко хватает подушку с дивана и швыряет ее в Андрея, который в последний момент уворачивается и показывает девушке язык.
Я вдруг неосознанно начинаю смеяться, наблюдая за смешными разборками двух близких людей. Сердце сжимается от нежности, и в этот момент даже немного завидую им, брат и сестра…да и еще с такими нежными отношениями. В глазах Андрея плещется обожание, страшно подумать, как он любил ее в детстве, ведь я помню, как относился ко мне. А уж родную сестру он наверняка возвел на пьедестал.
– Как ты его терпишь? Я бы уже убила его, – толкает меня в бок, пока мы идем за Андреем на кухню. – Ну была я в детстве пухляшиком, так что теперь, всю жизнь припоминать мне темное прошлое?
– А сам-то он был каким? – включаюсь в разговор, мне и правда очень интересно.
– Самым лучшим, таким и остался, – Андрей слышит этот вопрос и посылает мне воздушный поцелуй. Подмигивая здоровым глазом.
Мы усаживаемся за широкий стол и смеемся. мыслями я все равно где-то не здесь, а в том коридорчике. о чем же был разговор?
– Да, что тогда, что сейчас…в комнату сначала заходит эго, а потом Андрей. К слову, я безумно рада, что ты сбила с него спесь, а то прямо стелются перед нашим королем, а тут обломись, картоха! Какая же ты настоящая. Детка, ты чудо! – хватает меня за ладошку, добродушно сжимает, у меня же в глазах темнеет от паники. Противная агония охватывает изнутри. Рука сдавливается сильнее от непонятного давления. "Детка". Воронка загоняет на дно.
У Милы во взгляде что-то меняется, и она убирает руку, неловко мнётся на стульчике. В это время Андрей подходит со спины и опускает руки на плечи, легонько сжимая. Приближается лицом к щеке и легонько целует.
– Что ты будешь? – запах мужчины заполняет легкие и отгоняет призраки прошлого, оставляет лишь гадкое послевкусие. Я судорожно выдыхаю и поворачиваю голову к Андрею, всматриваясь в родные черты.
Он понял все без слов. Вот так вот пришел и забрал мой страх себе.
– Чай.
– Даже несмотря на вчерашнее рандеву Андрея, сегодня вы вдвоем обязаны быть у нас, – тихонько продолжает Мила, вперяясь в Андрея свирепым взглядом. Режет без ножа.
– Нет, – припечатывает Андрей и отходит к столешнице, накладывая на поднос фрукты, бутерброды, – нас там сегодня не будет. Вообще нас там не будет.
Ситуация становится для меня еще более туманной. Я поглядываю то на Андрея, то на Милу. В воздухе ощутимо застывает недопонимание.
– Андрей, ты обещал!
– Я сказал, что, возможно, приду, но с учетом всего происходящего…и моего видосика – нет, – мужчина усаживается возле меня и опускает руку на ногу, мягко поглаживая. Словно хочет успокоить меня. Или сам успокаивается?
– Это твои родители, Андрей, что бы там ни происходило, ты не можешь обрывать связи на корню и жить без них, – отчаяние в голосе достигает какого-то немыслимого предела, что я уже готова сама просить Андрея сходить на это загадочное мероприятие.
Догадки мелькают в голове со скоростью света, но ни одна не укладывается в общую картину. Но то, как Андрей сжимает скулы и играет желваками, говорит о чем-то из ряда вон выходящем. Он ведь не так уж и часто злится.
– Андрей, не делай того, о чем потом пожалеешь, – Мила складывает руки перед собой и глупо пялится на идеальный маникюр.
– Андрюш, – кладу ладошку на коленку мужчине и вывожу странные узоры. – Я не против сходить, если что.
Мужчина переводит на меня взгляд и осторожно касается щеки.
– Ненадолго, – а затем молча жует бутеры под восторженные крики сестры.
– Ты знаешь, что я тебя люблю, лучший брат в мире? – Мила хлопает в ладоши и подпрыгивает на месте.
– Само собой разумеется. Только давай так, чтобы мне не пришлось укладывать новый пол, ага? – кивает на стул под ней и недовольно поглядывает на зеленое яблоко у себя в тарелке.
Взгляд скорее отсутствующий, наполненный глубинной печалью. Подернутый…отчаянием?
Мне рассказывают, что это годовщина их родителей, и там будут все родственники, но в тоже время не дальние, а лишь самые ближайшие. В целом, абсолютно семейные посиделки и особого дресс-кода, разумеется, не будет.
Слушаю все в пол-уха, следя за кардинальными изменениями мужчины, сидящего рядом со мной.
Что же случилось, Андрей?
Еще одна тайна в копилку, потому что нутром чувствую, что так просто я ничего не узнаю.
Глава 26
Мила закрыть свой рот не могла, разумеется, и заверещала еще с порога так, что в соседнем городе можно было бы услышать все ласковые обращения ко мне. Чудом удалось заткнуть верещалкину, приказав молчать. Обсудить все хотелось в спокойной обстановке и без Еси. Она не должна ничего знать, и я сделаю все возможное, чтобы никогда это и не узнала.
Моя сестра – юрист, и прямо сейчас готова разорвать меня, потому что я поступил не по закону. У нее обострённое чувство справедливости, так что мне крышка.
Отходя от всего пиздеца…
Я «наконец-то познакомил ее с Есей». Мила мне все уши прожужжала про нормальную девушку и выносила мозг при каждой встрече, а тут появилась такая. Конечно, ее чуть не разорвало от радости.
Не могу сказать, что сильно хотел погружать Есю во все это. Это видно по ее реакции на незнакомых, зачем лишний раз нагонять в панику? Она должна привыкнуть постепенно, а не нахрапом, как действует Мила. Сестра и мертвого достанет, а тут совсем нежная девочка…и рядом моя сестрица. Не поймите неправильно, я ее люблю, конечно, но порой, читайте ВСЕГДА, она бывает настолько навязчивой, что хочется найти тумблер переключения и выключить.
Но при этом она единственная из всей нашей семейки, за кого я бы без раздумий шагнул бы и в огонь, и в воду.
Мила так же с детства была слепым котенком в нашей семье, еще одна таблетка для лечения осточертелых отношений. И еще одна таблетка, которая не сработала.
Вот только эту таблетку никак нельзя ненавидеть за то, что она так похожа на отца, ведь в этот раз ребенок – вылитая мать, только пока еще не лишенная всяких принципов в достижении своих изощренных и больных целей. Зато ее можно так же игнорировать, как и первую таблетку, оставлять на попечении нянек и брата. А потом искренне удивляться, почему ребенок в подростковом возрасте сходит с ума не так, как остальные дети. Почему делает такие вещи, что у всех вокруг волос на голове шевелятся.
Еся мягко касается моей коленки, я поворачиваюсь к ней и вроде даже осознанно пытаюсь рассмотреть нежные черты лица, а у самого перед глазами предстоящий ужин, и хочется просто удариться о стенку разочек-другой, чтобы была предельно уважительная причина не идти на бал к сатане.
Мила без умолку трещит о всяких мелочах, а я все глубже зарываюсь в себя.
Полумрак комнат освещался темным ночником. Ночь давно вступила в свои права, а она сидела за туалетным столиком и сжимала голову в висках. Утробно дышала и без конца плакала.
– Мамочка, я хочу кушать.
– Уйди с глаз моих, – звучал хриплый шепот от явно не первой выпитой бутылки крепкого пойла.
– Мамочка…
– Как я тебя ненавижу, ты копия он, копия просто. Настолько похож, что хочется сдохнуть! – она в очередной раз столкнула с туалетного столика все стоящие на нем предметы и кричала на меня лишь за то, что я смел напомнить о своем существовании.
Она подскочила с круглого пуфика и подбежала ко мне с самым безумным выражением лица, которое я впоследствии когда-либо видел в своей жизни. И почему-то именно эта картина навсегда отпечаталась ярче других в воспоминаниях о ней.
– Все было зря, зря! Стало только хуже, а он все равно уходит к ней.
Прошла мимо меня и прошептала себе под нос:
– А я теперь с ярмом на шее.
Я не зову ее мама, более того, я к ней никак не обращаюсь. Каждое наше общение заканчивается головокружительным столкновением, потому что я не оправдал надежд. Ни в чем, ни как скотч для треснувшего брака, ни как идеальный сын, непременно обязанный вознести идеальную мать до небес.
Отцу всегда плевать на все, главное – работа, авторитет, репутация и те бабы, которых он периодически потрахивает, пока мать ждёт у окна и придумывает, что ещё можно исправить в своей внешности…
А с учетом того, что мужчина, который участвовал в моем зачатии, всегда занимал важные должности на политической арене, внимание к нам со всех сторон было приковано всегда. Стоит ли говорить, что я делал все, чтобы заголовки самых желтушных газет сверкали маяком?
Напивался до бессознанки, трахал баб в клубах практически под камерами, сходил с ума на потеху публике, регулярно мелькал в криминальных сводках за разбой очередного клуба. Пока в лет семнадцать не познакомился с Борей, ему-то и удалось вывести меня с кривой дорожки. И, пожалуй, только благодаря ему я стал осознаннее, взялся за голову и даже пошел туда, куда по-настоящему хотел с раннего детства. Вот только угадайте, что я слышал в ответ?
– Ты пойдешь в политику, нам нужен тыл.
…
– Зарабатывать копейки?
…
– Пойдешь в медицину – лишишься наследства.
Да идите вы со своим наследством в пешее эротическое. Я всегда был мозговитым, пусть и нарочно учился на самые низкие оценки просто для того, чтобы насолить семейке Аддамс.
Ну вот нравилось мне выводить их всех из себя, пусть хоть какие-то эмоции, чем голое безразличие. Да и как это, у самого Бачинского старшего, депутата областного совета и кандидата в мэры, такой оболтус сын. Непорядок. А для меня самый огонь. Главное что в этом деле? Жить в свое удовольствие.
Пока однажды меня не накрыло окончательно.
– Ты думаешь, что своим поведением делаешь хуже им? Ты делаешь хуже только себе, потому что смотришь на ситуацию под кривым углом. И пока эта ситуация имеет над тобой власть – ты проиграл.
– Мне больно, – шептал вусмерть упившись в очередном баре. Боря сидел напротив меня и испепелял взглядом. Мы познакомились с ним в этом же баре часом ранее, он просто подсел ко мне и завязал непримечательную беседу, до этого, разумеется, наблюдая, как я докапываюсь до каждого, лишь бы отхватить по е*алу.
Как-то так получилось, что я выложил ему все. Вероятно, это все сказался выпитый алкоголь. Может, конечно, сама аура Бори, он всем своим видом внушал доверие. С тех пор у меня не было таких знакомств, и я могу смело заявить, что он мой единственный друг. Единственный, кто всегда была рядом с тех самых семнадцати лет
– Эмоциональная боль длится всего пятнадцать минут, это я тебе как врач говорю. Стань лучше, и как бы пафосно это не звучало, – восстань из того пепла, до которого ты себя сжег. У тебя есть мозги и шанс все поменять. А иначе что? Закончишь в какой-то подворотне от передоза.
– Я не принимаю. Только бухаю.
– Это пока, а потом тебе этого будет мало. Человеку всегда мало того, что он имеет. Ты будешь стремиться достать это мнимое утешение в чем-то более серьезном, пока однажды не очутишься на отшибе жизни.
– Ты откуда такой правильный нарисовался? – отпил еще немного виски и откинулся на барном стуле.
– Где взялся, там больше нет. Хочешь что-то поменять в своей жизни, Бачинский, начни с себя, – встал со стула, протягивая мне клочок салфетки с нацарапанным на ней номером. – Меня зовут Борис Анталов, звони, мажорчик.
Одним из моих лучших решений был звонок Борису. С тех пор я ни разу не пожалел об этом. Кроме случаев, когда он бывал откровенной задницей. Все равно он моя семья.
Выныриваю из грустных воспоминаний и понимаю, что на кухне только я и Еся, а еще мой недопитый кофе. Она встает и садится мне на коленки, подхватывает лицо в ладошки, и все что могу делать, – наслаждаться нежными касаниями.
– Что с тобой происходит, Андрей? – водит пальчиками по щеке и точно ожидает ответа.
– Где Мила?
– Она ушла…и ты с ней даже попрощался. Она сказала, что дома поговорит с тобой, – растерянно поглядывает на меня, я же точно так же смотрю на нее. Ладно, разговор о ситуации с Леркой и ее пришибленным братиком терпит. Залог внесли… гуляй, Вася.
– Не могу поверить, что ты моя, – перевожу насмешливый взгляд на Есю и целую в раскрытые губы, вжимая ее в себя.
– Ты не хочешь рассказать мне? – отрывается от меня и тяжело дышит.
– Давай позже, – мой ответ явно ее раздражает, но она терпеливо сжимает губы и целует меня в лоб.
– Мне надо домой…переодеться и показать отцу, что меня не закопали в четырех пакетах в лесу.
– Скажи отцу о нас, Еся. Я серьезно, прятаться не буду все время.
Девушка грозно и даже воинственно смотрит на меня, а потом нейтрально отвечает:
– Я сказала, что скажу ему.
Мы расстались на странной ноте, вроде и не ругались, но что-то незримо витало в воздухе. Интуиция шептала, что мы на пороге грандиозного шухера, господа присяжные заседатели.
Часики тикают. Через пару часов я заявлюсь в отчий дом и дай Бог мне терпения.
